Психология питания, психология семьи и социальная психология

http://www..ru/

КУРСОВАЯ РАБОТА

ПСИХОЛОГИЯ ПИТАНИЯ, ПСИХОЛОГИЯ СЕМЬИ И СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

(ПОПЫТКА ИСТОРИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ПРОБЛЕМЫ)

Психология питания является по существу Золушкой современной психологии. С нашей точки зрения, совершенно очевидно, что деятельность, имеющая столь важное значение для жизни и благополучия человека, не может не отражаться существенным образом на его психических процессах и не взаимодействовать с другими жизненно важными функциями. Необходимость рассмотрения именно данного аспекта психологии семьи обусловлена, как уже было сказано выше, существенной недооценкой роли психологии питания во всех аспектах реализации высших психических функций человека, в том числе связанных с созданием и существованием института семьи. Для оптимального существования индивида необходима реализация всех трех витальных инстинктов — самосохранения, размножения и пищевого. Рассматривая семью, в первую очередь, как экологически обусловленную систему, оптимизирующую все аспекты взаимодействия индивидов между собой и с окружающей средой (репродуктивное, сексуальное, нутритивное, социальное, экономическое), разумно рассмотреть роль питания в оптимизации этого взаимодействия. При этом термин «экологический» и соответственно экологию человека целесообразно рассматривать как систему наук, включающую в себя экологию Homo sapiens как биологического вида и соответственно экологию популяций Homo sapiens, с одной стороны, и экологию личности и соответственно социальную экологию, с другой. Вместе с тем интеграция психологии и экологии как при решении важных конкретных задач, так и с целью создания нового понятийного аппарата не является чем — то новым. Поэтому мы пытаемся в рамках данного сообщения подходить к решению стоящей перед нами комплексной проблемы, используя понятийный аппарат не только психологии, но и физиологии, экологии и новой междисциплинарной науки о пище и питании — трофологии, а также ряда других естественных и гуманитарных наук.

Именно исходя из необычности для большинства читателей заявленной темы сообщения, последовательность изложения будет отличаться от традиционной и позволит отвечать основной задаче статьи — доказательству исключительной значимости психологии питания для понимания различных аспектов психологии человека, в том числе психологии семейных отношений во всей их сложности и многообразии, включая и исторический контекст. В первой части статьи мы предоставим читателю возможность убедиться в важности сформулированной в заголовке статьи проблемы с позиции К. Воннегута, автора, в том числе и великолепного романа «Завтрак для чемпиона». На наш взгляд, фрагмент, приведенный ниже, в полной мере соответствует существующему сейчас философскому воззрению о том, что знания не являются исключительной прерогативой науки, а эмоциональный заряд, присутствующий в приводимом фрагменте, возможно, даст силы читателю прочесть и весь наш последующий текст. Далее, во второй части статьи, мы приведем несколько важных (но почему-то редко упоминаемых!?) высказываний классиков психологии о роли пищи и процесса питания в формировании личности. Это позволит читателю понять, что рассматриваемая область психологии в какой-то мере была небезынтересна людям, чей вклад в развитие психологии неоспорим. Третья, основная, часть сообщения, будет посвящена анализу фрагментов некоторых исторических трудов, в первую очередь книги Гая Светония Транквилла «Жизнь двенадцати цезарей», а также воспоминаниям о блокаде Ленинграда «900 дней» Гаррисона Солсбери. Несмотря на то, что приводимые фрагменты описывают жизнь людей с интервалом практически в 2000 лет, мы постараемся показать роль пищи и питания в управлении различными формами поведения человека, а также наличие глубинных системных взаимосвязей между различными аспектами психологии семьи. В четвертой части статьи будет приведена информация о состоянии исследований в данной области в настоящий момент. Читателю будут ясны основные направления поисков в данной области. В заключительном, пятом, разделе сообщения, мы сформулируем оригинальную гипотезу, объясняющую молекулярные механизмы взаимосвязи психологии питания и других аспектов психологии семьи, включая ее устойчивость. Таким образом, мы постараемся привести как можно больше фактического материала с нашими минимальными комментариями. Позиция автора по вопросам, поднятым в данном сообщении, возможно, станет ясной из информации, содержащейся в оригинальных трудах, предшествующим им высказываниям и/или последующим комментариям, а также из предложенной гипотезы.

1. Взаимосвязь психологии питания и других аспектов высшей

психической деятельности с позиции современной классической

литературы

Последующий текст нам необходим с совершенно конкретной целью — в нем средствами художественной литературы продемонстрирована тесная связь психологии питания и пищевого поведения, с одной стороны, и разнообразными сексуальными проявлениями человеческой личности — с другой. Многие положения, которые читатель увидит в строках приводимого краткого отрывка мы будем пытаться далее формально доказать. Речь пойдет о коллективном социально приемлемом вуайеризме — просмотре порнофильмов не сексуального, но нутритивного содержания, о глубинной интимности акта потребления пищи, требующей шепота от всех его участников, даже от проститутки (не сексуальной, но нутритивной!), или о групповом потреблении пищи, о нутритивной оргии с участием животных, являющейся по существу калькой с сексуальной оргии.

«…Героем романа был земной астронавт, прилетевший на планету, где вся животная и растительная жизнь была убита от загрязнения атмосферы и остались только гуманоиды? человекообразные. Гуманоиды питались продуктами, добываемыми из нефти и каменного угля…

…Гуманоиды были уверены, что их порнофильмы переплюнут любой земной фильм. И тут все расселись по пневмокебам и поплыли в порнокино на окраине.

Был перерыв, и Дон успел поразмышлять — что же можно придумать гаже, чем те фильмы, которые он виде на земле? И он даже почувствовал некоторое возбуждение еще до того, как начался фильм. Женщины из публики также были распалены и взволнованы.

Наконец свет погас, и занавес раздвинулся. Сначала на экране ничего не было. Слышалось только чавканье и стоны через динамик. Потом появилось изображение. Это были первоклассные кадры — гуманоид мужеского пола, евший нечто вроде груши. Камера переходила с его губ и языка на зубы, блестевшие от слюны. Ел он эту грушу не торопясь. Когда последний кусок исчез в его слюнявой пасти, камера крупным планом остановилась на его кадыке. Его кадык непристойно прыгал. Он удовлетворенно рыгнул, и на экране показалась надпись на языке этой планеты: Конец.

Все это, конечно, было липой. Никаких груш на планете не было. И фильм про грушу был просто короткометражкой, чтобы публика успела поудобнее усесться.

Потом начался самый фильм. В нем участвовали мужская и женская особь, двое их детей, их собака и их кот. Они непрерывно ели — целых полтора часа: суп, мясо, бисквиты, масло, зелень, овощи, картофельное пюре с соусом, фрукты, конфеты, пирожные. Камера все время была примерно в футе расстояния от их сальных губ и прыгающих кадыков. А потом отец поднял на стол и собаку и кота, чтобы они тоже могли принять участие в этой оргии.

Через некоторое время актеры наелись досыта. Они так обожрались, что глаза у них полезли на лоб. Они еле двигались. Они сказали, что теперь они, наверно, с неделю ничего не смогут проглотить. Они медленно убирали со стола. Переваливаясь, они прошли на кухню и там выкинули фунтов тридцать недоеденной пищи в мусорный ящик.

Публика сходила с ума.

Когда Дон с приятелями вышли из кино, к ним стали приставать гуманоидные проститутки и предлагать им и апельсины, и яйца, и молоко, и масло, и орехи. Разумеется, никаких таких вкусностей у проституток и в помине не было.

Гуманоиды предупредили Дона, что, если он пойдет с одной из них, она приготовит ему ужин из нефти и каменного угля и сдерет чудовищную плату.

И пока он будет есть, она ему будет нашептывать всякие сальности — про то, какая это сочная и свежая еда, хотя все это было сплошной липой" Воннегут К. Завтрак для чемпиона, Бойня номер пять, или крестовый поход детей, и др. романы.? М.: Худ. лит., 1978. — 727 с.? С. 398−399.

Приведенный фрагмент в полной мере, на наш взгляд, показывает возможные взаимосвязи между пищевым и сексуальным поведением во всех его проявлениях. Очевидно, что необходим подробный анализ приведенного текста. Однако проведение такого анализа выходит за рамки данного сообщения.

2. Классики психологии о пище и питании. (Проблемы

психологии, которым уделяется почему-то слишком мало

внимания)

Ф. Перлз широко, основательно и, на наш взгляд, небезуспешно изыскивает всевозможные связи между пищей и процессами питания, с одной стороны, и всеми другими видами и формами психической жизни человека — с другой:

«Обратите внимание на связь между вкусом вашей пищи и „вкусом мира“. Если ваша пища — как солома, может быть и мир кажется таким же серым. Если вы получаете удовольствие от еды, может быть и мир кажется интересным?».

Автор использует метафору «вкус мира» и фактически от распространенного понятия «мировоззрение», имеющего, скорее, информационное значение, переходит к словотворчеству и создает по существу новое понятие «мировкусие», несущее в отличие от приведенного ранее существенную эмоциональную нагрузку.

«Еда, сексуальность и — как мы увидим далее — дыхание, это решающие факторы в деятельности организма и на них стоит обратить внимание».

Порядок (очевидно, неслучайный!), в котором Ф. Перлз упоминает «решающие факторы в деятельности», на которые «стоит обратить внимание», не может не вызывать изумления у сторонников ортодоксального подхода к психологии, основанного на примате сексуальности и полного понимания и согласия у специалистов в области гастроэнтерологии, диетологии и психологии питания.

Автор поднимает вопрос того места, которое пища и питание занимают сейчас в духовной жизни нашего общества. При этом терапия, основанная на осознании процесса питания, вызывает у пациента глубочайшее внутреннее сопротивление, которое только подчеркивает внешнюю незначимость этого традиционно игнорируемого психологами физиологического процесса:

«Предложение обратить внимание на еду встречает ожесточенные возражения почти у всех, кроме тех немногих, кто сам, в виде редкого исключения, умеет сосредоточиться на своей еде. Многие утверждают, что было бы смешно даже подумать тратить время еды просто на еду! Другие указывают на плохую пищу и дурную обстановку в типичной столовой, говоря: „Вы хотите, чтобы я сосредоточился на этом?!“ — Можно спросить, существовали бы и считались ли бы допустимыми такие условия, если бы не всеобщая недооценка функции еды. Тем, кто настаивает, что читать во время еды „естественно“, хотя уверены, что во время полового акта это было бы невозможно, можно рассказать о человеке, который задерживал преждевременную эякуляцию, воображая во время полового акта, что читает вечернюю газету».

В приводимом высказывании Ф. Перлз прямо и вместе с тем очень образно говорит о всеобщей недооценке процесса еды. Ситуация «незначимости» питания для большинства людей становится полностью понятной, когда автор сопоставляет процесс питания и половой акт.

По мере развития методов математического моделирования все более сложных (психологических, биологических, медицинских, экологических) систем, а также кибернетики и ее успешного внедрения в процессы управления такими системами, в частности, психическими процессами, становится очевидна формальная, математически подтверждаемая справедливость следующего утверждения Ф. Перлза: «Человек, — и как организм и как личность, — растет, ассимилируя новый материал. Сравнение обретения привычек, отношений, верований и идеалов с процессом принятия физической пищи в организм может оказаться поначалу просто грубой аналогией, но чем больше мы всматриваемся в детали каждого из этих процессов, тем больше понимаем их функциональное сходство».

Ф. Перлз пытается, как нам кажется, небезуспешно, рассмотреть такое фундаментальное понятие психоанализа, как «интроект» при помощи аналогии с процессами пищеварения, транспорта и всасывания метаболитов пищи:

«Физическая пища, когда она соответствующим образом переварена и ассимилирована, становится частью организма; однако пища, которая «ложится камнем на желудок» — это интроект.* Вы осознаете, чувствуете это, и хотите освободиться от нее. Если вы это делаете, вы выбрасываете ее из своей «системы». Предположим, однако, что вы подавляете свой дискомфорт, тошноту и желание изрыгнуть пищу. Тогда вы «держите ее внутри», и либо, в конце концов, вам удается, хоть и не без боли, переварить ее, либо она начинает вас отравлять…

*Интроект…это материал — способ поведения, чувствования, оценки, — который вы приняли в свою систему поведения, но не ассимилировали таким образом, чтобы он действительно стал частью вашего организма. Вы приняли это в себя насильственно, посредством насильственной (а, следовательно, — ложной) идентификации, так что хотя теперь вы будете сопротивляться изъятию этого, как будто это нечто вам дорогое, — но в действительности это чужеродное тело"".

Интересно, что одна из дискуссий Ф. Перлза с З. Фрейдом основана по существу на анализе гастроэнтерологической (т.е. относящейся к теоретической и прикладной медицинской науке, изучающей все аспекты процесса пищеварения, а также транспорта и всасывания пищевых веществ — нутриентов и их метаболитов в различных отделах пищеварительного тракта в норме и патологии) метафоры в психоанализе. (Возможно, роль этой метафоры в психологии соизмерима с ролью «гидравлической модели психики» самого З. Фрейда!). Так, Ф. Перлз писал: «В своем пункте мы расходимся с Фрейдом. Он считал, что интроецирование моделей, с помощью которых формируется личность ребенка, — это нормальная и здоровая психическая деятельность, в особенности если это подражание любимым родителям. Но при этом он, очевидно, не различал интроекцию и ассимиляцию. То, что ассимилируется, не берется как целое, а полностью разрушается (деструктурируется), трансформируется и принимается избирательно, в меру потребности организма. То, что ребенок получает от любимых родителей, он ассимилирует, потому что это ему подходит, это соответствует его нуждам и потребностям его роста. Ненавидимые родители должны интроецироваться, приниматься как целое, хотя они противоречат потребностям организма».

Для объяснения изменения и развития психики ребенка в онтогенезе Ф. Перлз продолжает широкое использование гастроэнтерологической метафоры. Более того, в интересах рассматриваемой им проблемы автор по сути интегрирует в единой модели динамические процессы и многокомпонентные иерархические системы, которые с различных сторон изучают акушерство, гинекология, микропедиатрия, неонатология, гастроэнтерология, диетология, физиология сенсорных систем и стоматология. Фактически Ф. Перлз, анализируя проблему питания детей в пренатальном периоде и на ранних этапах онтогенеза с целью получения успешной аналогии с психическими процессами (интроецирование), предвосхитил создание современной комплексной междисциплинарной науки о пище и питании — трофологии.

«Чтобы пояснить процесс интроецирования, вернемся к ранним годам жизни. Зародыш в утробе матери находится с ней в полном слиянии; мать обеспечивает его кислородом, пищей и составляет его среду. Родившись, ребенок должен сам вдыхать воздух, и начинает воспринимать среду, однако его пища (правда, теперь доступная лишь временами) приходит к нему, полностью готовая для переваривания. От него требуется только сосать и глотать. Такое проглатывание жидкости эквивалентно полному интроецированию, пища проглатывается целиком. Но это соответствует стадии сосания до появления зубов.

На следующих стадиях орального развития, когда ребенок может кусать и жевать, он становится более активным по отношению к пище. Он выбирает, присваивает и до некоторой степени изменяет то, что предлагает ему среда. Рост передних зубов соответствует периоду перехода от сосания к «покусыванию». Ребенок должен осуществлять различение: сосок во время сосания не следует кусать, что же касается остальной пищи, он должен откусывать по кусочку то, что лишь наполовину готово для проглатывания. С появлением коренных зубов он достигает стадии жевания, что крайне важно, потому что это дает возможность полностью разрушить пищу, перерабатывать то, что представляется средой, обеспечивая ассимиляцию. Эта способность, вместе с развитием сенсорного различения и восприятия объектов, является основой овладения речью и процесса формирования его «Я».

Приведенная выше достаточно длинная цитата показывает, что Ф. Перлз поднимает уже и совсем, казалось бы, далекий от психологии вопрос — вопрос разжевывания пищи, который важен не только с точки зрения стоматологии и гастроэнтерологии, но и с точки зрения как теоретической психологии, так и ее практических (в первую очередь психотерапевтических) приложений. Именно во время разжевывания человек получает максимальную информацию о вкусе пищи, т. е. способен к наиболее интенсивному осознанию того, что происходит «здесь и сейчас».

Процессы кусания и жевания для понимания процесса развития психических функций ребенка для Ф. Перлза настолько важны, что он их подробно анализирует и использует, в частности, в своей терапии.

«Процесс отнятия от груди, — то есть время, когда ребенка «заставляют» перестать сосать грудь — обычно рассматривается как трудный и травмирующий. Но скорее, если до этого не было голодания и аффективных проблем…, ребенок готов и жаждет использовать свои вновь развившиеся способности и оставить позади интроективное слияние. Трагично, что эта нормальная последовательность фаз почти никогда не имеет места в нашем обществе, то есть у нас всегда, с самого начала имеет место неправильное кусание и жевание, что привело З. Фрейда и других к представлению о нормальности «частичной интроекции», проглатывания плохо пережеванных кусков того или иного рода.

В кусании, жевании, очень важной способности передвижения и приближения, ребенок обретает основные доступные ему виды агрессии, находящиеся в его расположении и используемые им для своего роста. Они, разумеется, не «антисоциальны», хотя и являются прямой антитезой пассивного слияния. Но если эти биологические деятельности не служат росту, как инициатива, выбор, преодоление препятствий, захват объекта и его разрушение в целях ассимиляции, — тогда избыточная энергия находит выход как неуместная агрессия: деспотичность, раздражительность, садизм, жажда власти, суицид, убийство, и их массовый эквивалент — война! … Вместо этого организм обременен таким «я», которое есть беспорядочный набор неассимилированных интроектов — способов поведения и качеств, взятых у «авторитетов», которые оно не способно переварить, отношений, которое это «Я» не «откусило» и не «пережевало», знаний, которые не понимаются, сосательных фиксаций, которые оно неспособно растворить, отвращения, от которого оно не в состоянии избавиться.

Когда, благодаря обращению ретрофлексии, некоторое количество агрессивной энергии, отвлечено от себя как жертвы, эта энергия может быть с пользой употреблена на кусание и жевание физической пищи и ее психологического соответствия: проблем, которые нужно решать, фиксаций, которые нужно растворять, представлений о «Я», которые должны быть разрушены".

Для того чтобы построения Ф. Перлза не выглядели излишне теоретизированными, считаем полезным привести конкретные примеры психотерапевтического применения гастроэнтерологической метафоры в психотерапии: «Основные сопротивления, с которыми здесь можно встретиться, — нетерпение и жадность, — эмоции, нормальные на глотательной стадии, но не стадии зрелого, дифференцированного выбора, откусывания и жевания. Прежде всего, стремитесь к обретению сознавания. Вы можете многого достигнуть, если, сосредоточившись на своем способе еды, вы научитесь различать жидкую пищу, которую можно пить, и твердую пищу, по отношению к которой выпивание — проглатывание неадекватно.

Сосредоточьтесь на своей еде, без чтения или «думанья». Просто обратитесь к вашей пище. По большей части моменты еды стали для нас поводом для различных социальных действий. Примитивное существо уединяется, чтобы поесть. Последуйте — ради эксперимента — его примеру: одну еду в день проводите в одиночестве и учитесь есть… В конце концов, вы обретете новый вкус и не будете повторяться…".

В приведенных выше рекомендациях Ф. Перлз демонстрирует практическую возможность осознания «здесь и сейчас» при помощи применения гастроэнтерологической метафоры в психотерапии. Следующие его высказывания являются полезными советами в терапии неврозов и пограничных состояний: «Еще один полезный эксперимент, использующий функциональную тождественность между съеданием физической пищи и „перевариванием“ межличностной ситуации, таков: когда вы в неспокойном настроении — сердиты, подавлены, обвиняете кого-то — то есть, склонны к проглатыванию, примените произвольно свою агрессию к какой-либо физической пище. Возьмите яблоко или кусок черствого хлеба и обратите на него свое возмездие. В соответствии с вашим состоянием жуйте его так нетерпеливо, поспешно, злобно, жестоко, как вы только можете. Но — кусайте и жуйте, не глотайте!».

Далее мы еще вернемся к проблеме кусания в ее интерпретации Э. Эриксоном. Сейчас нам кажется интересным обратить внимание читателей на связь (с точностью до справедливости гастроэнтерологической метафоры) кусания, агрессии и интроецирования.

«…Если невротик использует некоторую часть агрессии в виде биологической агрессии зубов, — он, соответственно, уменьшит энергию нападения на себя и на других и, главное, он научится видеть в агрессии здоровую функцию, предотвращающую интроецирование. Он научится отвергать то, что неперевариваемо для его физической и психологической системы, и откусывать и жевать то, что потенциально перевариваемо и питательно, если правильно жевать и ассимилировать…».

Еще одним ярким и успешным примером гастроэнтерологической метафоры является исследование с ее помощью понятия «отвращение». Последующая достаточно длинная цитата демонстрирует то огромное значение, которое классики психологии уделяли не только психосоматике, но и анализу, казалось бы, исключительно соматических функций организма. Вместе с тем результаты подобного анализа блестяще проявлялись в уже исключительно психологических построениях.

«Английское слово «disgust» (отвращение) состоит из приставки «dis», что означает «без» и латинского «gustus», что означает «вкус». Это соответствует тому, что мы переживаем, испытывая отвращение. При отвращении мы чувствуем тошноту, которая сопровождается обращенной перистальтикой в пищеводе. Это измененное направление сокращений желудка и пищевода направлено, разумеется, на то, чтобы изрыгнуть проглоченное, сделать, таким образом, возможным выплевывание или дальнейшее пережевывание (как у жвачных вроде коровы) неперевариваемой или недостаточно пережеванной пищи.

Тот же процесс происходит в организме, когда в среде появляются объекты или ситуации, которые, может быть, не принимаются за физическую пищу, но воспринимаются как «перцептивная пища». Нас тошнит даже при виде мертвой и разлагающейся лошади… Иными словами, организм реагирует на определенные объекты и ситуации — это трудно переоценить! — так, будто они принимаются в пищевод.

Наш язык полон выражений, отображающих психосоматическую тождественность отвращения, порождаемого физической пищей и тем, что неперевариваемо лишь в психологическом смысле. Вспомните, например «мне дурно от этого», «меня тошнит при одной мысли, что…», «это выглядело тошнотворно…»…

Отвращение — это желание поднять пищу вверх из желудка, изрыгнуть ее, отвергнуть материал, который неприемлем для организма. Человек проглатывает нечто подобное только из-за притупления своих ощущений или недоверия к здоровым естественным средствам организма, позволяющим осуществлять различие — нюху, вкусу и пр. В таких случаях важно, что, по крайней мере, впоследствии человек чувствует отвращение и может «отправить это обратно». Поскольку интроекты проглатываются подобным же образом, их устранение из вашей системы требует восстановления чувства отвращения".

В приведенном высказывании, на наш взгляд, следует обратить особое внимание на явление «недоверия». В частности, развивая идеи педагогики и психологии ненасилия, мы в своем сообщении описывали это явление как следствие преодоления отвращения ребенка при его насильственном кормлении на ранних этапах его онтогенетического развития. Этому, к сожалению, широко распространенному факту посвящено приведенное ниже высказывание Ф. Перлза: «Насильственное кормление, насильственное образование, насильственная мораль, насильственные отождествления с родителями и братьями или сестрами, — все это оставляет буквально тысячи неассимилированных обрывков того и сего, вклинившихся в организм в качестве интроектов. А люди, давно привыкшие смиряться с тем, как „обстоят вещи“, продолжают затыкать носы, десенситизировать вкус, и проглатывать все больше».

Отвращение, о котором постоянно говорит Ф. Перлз, по сути, является одним из проявлений интероцепции: «…Отвращение — это естественный барьер, которым обладает каждый здоровый организм. Это защита против принятия в организм того, что… неперевариваемо и чуждо его природе. Однако, приложив большое усилие, родители и другие авторитеты могут заставить ребенка демобилизовать свое отвращение, — то есть напасть на собственную защиту от того, что нездорово и вывести ее из строя. Способность ребенка — экспериментально доказанная множество раз, — подбирать хорошо сбалансированную диету, соответствующую его нуждам, — отвергается и разрушается произвольным режимом официально признанного „правильного“ питания в „правильных“ количествах и в „правильное“ время. Ребенок, в конце концов, „приспосабливается“ к этому, проглатывая то, что ему дают, при наименьшем контакте с пищей. Поскольку естественная защита организма разрушена, теперь уже довольно легко заставить ребенка проглатывать всякого рода неестественную и произвольную „умственную пищу“, и это „сохраняет общество“ для следующего поколения».

Ниже мы еще неоднократно будем возвращаться к проблеме насильственного кормления и влияния такого кормления на психику ребенка.

Роль питания и некоторых связанных с ним факторов, традиционно рассматриваемых как психологические, были описаны Э. Г. Эриксоном в его монографии «Детство и общество». В первую очередь речь идет о роли питания на самых ранних стадиях онтогенеза, в частности, о влиянии паттерна грудного вскармливания на высшие психические функции. Он, в частности, отмечает: «При старых порядках выкармливание ребенка считалось настолько важным, что даже сексуальным привилегиям его отца не позволялось, по крайней мере, в принципе, нарушать либидинальное сосредоточение матери на кормлении».

В данном контексте мы видим существование взаимосвязи между питанием матерью ребенка грудным молоком, с одной стороны, и взаимоотношениями «супруги» и «мать-ребенок» — с другой. Автор, как и в ранее рассмотренном нами тексте Ф. Перлза, демонстрирует прерогативу функций, связанных с кормлением ребенка, над сексуальной функцией семьи. Это, по нашему мнению, еще раз демонстрирует высочайшее значение, придаваемое классиками психологии всему комплексу деятельности, связанному с многообразными аспектами проблемы питания. К сожалению, как станет ясно из анализа современных исследований, проведенного нами ниже, проблема питания в настоящее время исследуется, в основном, вне контекста общей психологии, психотерапии и психоанализа.

«Первое впечатление таково, что спрос данной культуры на щедрость основан на существующей в раннем детстве привилегии пользования питанием и утешением, происходящим от неограниченного кормления грудью».

Э. Эриксон как будто включен в современную дискуссию о правильной организации естественного вскармливания во времени: «Некоторые народы считают…, что его (ребенка) следует кормить всякий раз, когда он захнычет. Другие полагают…, что его следует заставлять ждать кормления до тех пор, пока он буквально не побагровеет от крика. Все это зависит от главной цели и устройства культуры».

Необычайно важно, что в последней цитате то, что такой короткий текст начинается с постановки локального вопроса — режима кормления ребенка (по времени, предписанному врачом-педиатром или по непосредственному запросу ребенка), а завершается, по мысли Э. Эриксона, глобальной проблемой «устройства культуры».

Э. Эриксон опять, как и Ф. Перлз, поднимает вопрос о кусании и связи этого действия с психическими функциями ребенка, их изменениями в онтогенезе и психологией данного этноса в целом: «Способствовала ли необходимость подавления ранних желаний кусания такой всегда готовой к проявлению свирепости индейцев сиу? Если да, то здесь не могло не сказаться одно обстоятельство: щедрые матери сами возбуждали „свирепость охотника“ у своих малышей на стадии прорезывания зубов, поощряя эвентуальный перенос провоцируемой ярости младенца на идеальные образы преследования, окружения, захвата, убийства и похищения».

Автор подчеркивает, на наш взгляд, необычайно важный факт существования «синтеза, действующего в пределах культуры…»: «…Ибо именно этот синтез, действующий в пределах культуры, имеет нарастающую тенденцию приводить в тематическое родство и обеспечивать взаимное усиление таких вопросов, как климат и анатомия, экономика и психология, общество и воспитание детей».

Следует подчеркнуть, что с точки зрения теории систем (которая была развита уже после исследований Э. Эриксона), речь в только что приведенной цитате идет о процессе интегрирования отдельных элементов при формировании сложной системы — этноса, обладающего «тематическим родством» — системным свойством. Представленное выше заявление Э. Эриксона, а также приведенная ниже цитата представляют особый интерес именно в контексте системности. Следующее высказывание автора представляет также интерес уже с точки зрения взаимосвязи питания в раннем детстве и поведенческого полового диморфизма во взрослом возрасте: «…Как клиницисты, мы не могли избежать вывода, что подобная особенность поведения — наследие тех желаний кусания, которые были столь безжалостно блокированы в раннем детстве; аналогично, в нашей культуре мы предполагаем, что сосание пальца и другие сосательные привычки детей (и взрослых) компенсируют связанные с кормлением грудью удовольствия, фрустрированные или сделанные ненадежными непоследовательным уходом за грудным ребенком.

Это привело к интересному дополнительному вопросу: почему женщины оказались более склонными к проявлению такой особенности, чем в равной степени фрустрированные мужчины? Мы нашли на него… ответ: в былые времена женщины использовали зубы не только по прямому назначению, но и для того, чтобы разминать кожу и расплющивать иглы дикобраза, которые требовались им при вышивании. Тем самым они могли обращать позывы кусания в высоко практичную деятельность зубов".

Э. Эриксон, как и Ф. Перлз, пользуется гастроэнтерологической метафорой. Расширение рациона в онтогенезе автор смело сопоставляет с увеличением «зоны свободы в отношении того, что может происходить». Это сопоставление становится существенно более понятным, если вспомнить о задержке роста и развития у социально и семейно депривированных детей: «Чтобы его первый личный опыт (experience) мог не только поддерживать, но и содействовать координации его чувствительного дыхания и метаболических и циркулярных ритмов, „питание“ его органов чувств должно иметь правильную интенсивность и происходить в надлежащие время. В противном случае его открытость мгновенно сменяется диффузной защитой. Тогда, хотя и совершенно ясно, что должно происходить для поддержания жизни малыша (необходимый минимум питания) и что не должно происходить, дабы он не умер или не получил сильной задержки в росте (допустимый максимум фрустрации), существует увеличивающаяся зона свободы в отношение того, что может происходить».

Нам кажется, что мы достаточно убедительно продемонстрировали, во-первых, то внимание, которое классики психологии, в частности, Ф. Перлз и Э. Эриксон, уделяли пище и питанию в объяснении сложнейших психических процессов, а во-вторых, реальное (по мнению, в частности, названных авторов) существование теснейшей связи между психологией питания и другими аспектами психической жизни.

3. Оригинальные исторические и мемуарные тексты, как

источник информации в области психологии питания

После того как мы продемонстрировали мнение классиков психологии о важнейшей роли питания и таким образом, как нам кажется, доказали существование (по крайней мере на основе приведенных цитат) теснейшей взаимосвязи между психологией питания и психикой человека в целом, мы попытаемся, анализируя отдельные исторические и мемуарные тексты, выяснить некоторые исторические аспекты проблемы.

3.1 Гай Светоний Транквилл

В некоторых случаях текст сопровождается комментариями издателя. В ситуациях, когда эти комментарии также представляют интерес, мы приводим их вместе с собственно текстом Гая Светония Транквилла.

В частности, Тиберий в одном из своих указов выдвинул положение о том, что «…за харчевнями и кабаками должны были строго следить эдилы, не позволяя в них даже печенья выставлять на продажу**». (**"Продажа печеной и вареной пищи преследовалась императорами, старавшимися блюсти древние нравы, когда пища готовилась только дома; кроме того, харчевни всегда могли служить местом сборищ недовольных".)

Это положение императорского указа направлено не столько на борьбу с непозволительной роскошью, сколько, по мнению автора комментариев на сохранение, в частности семьи, а не только безопасности государства. Интересно, что спустя некоторое время подобный указ был издан и Нероном: «Многие строгости и ограничения были при нем восстановлены, многие введены впервые: ограничена роскошь; всенародные угощения заменены раздачей закусок*; в харчевнях запрещено продавать вареную пищу, кроме овощей и зелени — а раньше там торговали любыми кушаньями…» (* «Закуска (sportula, буквально „корзинка“) — так называлось угощение, выдаваемое патроном каждому из клиентов».)

Приведенные выше примеры иллюстрируют, на наш взгляд, интуитивное осознание как Тиберием, так и Нероном опасности, которую несла идея общественного питания того времени, не только безопасности (возможность собрания заговорщиков) и экономике государства (борьба с роскошью), но и нравственности его граждан, а также самому институту семьи. Вся последующая история человечества демонстрирует тесную взаимосвязь развития системы общественного питания и пищевой технологии с одной стороны, и идеи «раскрепощения» женщины, ее освобождения от домашней работы, связанной с приготовлением пищи, а в конечном счете и устойчивости семьи, с другой. В заключительной части статьи мы рассмотрим возможный психофизиологический механизм, объясняющий связь развития сферы общественного питания и пищевой технологии с устойчивостью семьи и таким явлением, как феминизм.

Интересно, что Домициан действовал прямо противоположным по сравнению с Тиберием и Нероном образом: «…В общественных местах он также завел много нового: отменил раздачу съестного, восстановив настоящие застольные угощения…».

Известно, что подобный стиль управления империей Домицианом не привел к процветанию Рима.

Сейчас, опираясь на рассматриваемый текст, а также на исследования некоторых современных авторов, мы считаем целесообразным обсудить некоторые вопросы этики и эстетики питания в контексте психологии семьи. Речь пойдет о Божественном Клавдии: «До еды и питья он был жаден во всякое время и во всяком месте. Однажды, правя суд на форуме Августа, он соблазнился запахом угощения, которое готовилось в соседнем Марсовом храме для салийских жрецов*, сошел с судейского кресла, поднялся в храм и вместе с ними возлег за трапезу. От стола он отходил не раньше, чем отяжелев и взмокнув, и тут же ложился навзничь, чтобы во сне ему облегчили желудок, вставив перышко в разинутый рот». (* «Пиры, устраиваемые салийскими жрецами Марса в храме Марса-Мстителя в священный праздник 1 марта славились своим великолепием (ср. Гораций. «Оды», I, 37,2)).

С точки зрения этических и эстетических норм питания интересно поведение Нерона.

«Пиры он затягивал с полудня до полуночи, время от времени освежаясь в купальнях, зимой теплых, летом холодных; пировал он и при народе, на искусственном пруду или в Большом цирке, где прислуживали проститутки и танцовщицы со всего Рима…».

На наш взгляд, для понимания нашего дальнейшего построения следует обратить внимание на проституток и танцовщиц, прислуживающих на этом пиру.

«Когда он проплывал по Тибру в Остию или по заливу в Байи, по берегам устраивались харчевни, где было все для бражничанья и разврата, и где одетые шинкарками матроны отовсюду зазывали его причалить. Устраивал он пиры и за счет друзей — один из них, с раздачей шелков, обошелся в четыре миллиона сестерциев, а другой, с розовою водою, еще дороже».

Как видно из приведенных цитат экономика этика и эстетика питания неразрывны. В настоящее время изучением этой проблемы пытаются заниматься некоторые исследователи.

Нам бы хотелось обратить внимание на один крайне интересный, на наш взгляд, факт, описанный автором и прокомментированный издателем:

«…Был один знаменитый обжора* родом из Египта, который умел есть и сырое мясо и что угодно — говорят, Нерону хотелось дать ему растерзать и сожрать живых людей». (* «Обжоры такого рода пользовались вниманием не только Нерона: у Аврелиана был обжора, „который однажды съел за его столом целого кабана, сто хлебов, барана и поросенка и выпил, вставив себе воронку, больше кадки“ (Вописк. Аврелиан, 50)».)

Возникает вопрос осмысленности присутствия на пирах обжор. (Мы исходим из соображений существования системности, о которой мы уже упоминали выше в связи с рассмотрением работы Э. Эриксона, связанной с психическими, биологическими, этническими, социальными и экономическими процессами или их комплексом и объясняющей тот или иной поступок человека. В данном случае мы склонны объяснить присутствие обжор на пирах включением некоего механизма, аналогичного вуайеризму, достаточно хорошо описанному в психиатрии и патопсихологии.

Очень интересен с точки зрения пищевого поведения Вителлий:"…по дороге он целовался при встрече даже с простыми солдатами (будучи начальником войска), на постоялых дворах и в харчевнях был на диво любезен и с попутчиками с погонщиками, а по утрам даже расспрашивал каждого, завтракал ли он, и рыгал, чтобы показать, что сам-то он уже позавтракал".

Император Виттелий продемонстрировал крайне безнравственное поведение во многих аспектах своего правления. Его пищевое поведение не составляло исключение: «…Когда достигли поля, где было сражение, и кто-то ужаснулся гниющим трупам, он нагло подбодрил его гнусными словами: „Хорошо пахнет труп врага, а еще лучше — гражданина!“. Тем не менее, чтобы не слышать тяжкий запах, он и сам при всех напился чистого вина, и велел поднести остальным. А в Апеннинских горах справил он даже ночное празднество.*». (* «Ср. описание похода Вителлия у Тацита (Ист., II, 62): «Страсть его к обжорству была гнусна и неутолима: из Рима и Италии везли яства для его глотки, от моря до моря по дорогам скрипели повозки, для трат на его пиры разорялись градоначальники и опустошались города, и солдат забывал о труде и доблести, привыкая жить привольно и презирая полководца».)

«Но больше всего отличался он обжорством и жестокостью. Пиры устраивал по три раза в день, а то и по четыре — за утренним завтраком, дневным завтраком, обедом и ужином; и на все его хватало, так как всякий раз он принимал рвотное. В один день он напрашивался на угощение в разное время и к разным друзьям, и каждому такое угощение обходилось не меньше, чем в четыреста тысяч*». (* «За несколько месяцев правления Вителлий промотал на еду 900 миллионов сестерциев».)

«Самым знаменитым был пир, устроенный в честь его прибытия братом: говорят, на нем было подано отборных рыб две тысячи и птиц семь тысяч. Но сам он затмил этот пир, учредив такой величины блюдо, что сам называл его „щитом Минервы градодержицы"*. Здесь были смешаны печень рыбы скар, фазаньи и павлиньи мозги, языки фламинго, молоки мурен, за которыми он рассылал корабли и корабельщиков от Парфии до Испанского пролива“. (*Плиний сообщает, что вителлиево блюдо обошлось в миллион сестерциев и для его приготовления пришлось строить печь на открытом воздухе. Блюдо было отлито из серебра и хранилось в храме, пока его не отдал в сокровищницу Адриан».)

Попытка анализа возникновения потребности в изысканной кухне осуществлена, в частности, в сообщении, краткий анализ которого будет проведен нами ниже.

«Пиры он устраивал богатые и частые, в самых просторных палатах, так что нередко за столом возлежало по шестьсот человек. Пировал он даже под водостоком Фуцинского озера и едва не утонул, когда хлынувшая вода вышла из берегов. Ко всякому обеду он приглашал и своих детей с мальчиками и девочками из знатных семейств: по древнему обычаю они сидели у подножья скамеек и ели со всеми».

«Умер он от яда, как признают все… Одни сообщают, что сделал это евнух Галот, проверявший его кушанья за трапезой жрецов на Капитолии*, другие — что сама Агриппина (жена Клавдия), за домашним обедом поднесла ему отраву в белых грибах, его любимом лакомстве».

«Должность раба, проверяющего кушанья (praegustator), была введена у римлян Антонием — по примеру восточных царей», т. е. даже смерть цезаря оказалась непосредственно связана с питанием и семьей!

3.2 Психология питания в условиях пищевой депривации (на

основе анализа мемуаров о блокаде Ленинграда

психология питание семейный поведение В этом разделе статьи нам показалось целесообразным проанализировать роль хронического недоедания и голода в формировании паттернов поведения, связанных с различными аспектами семейных отношений. Влияние диеты на высшие психические функции были, в частности, рассмотрены в сообщении, но проблема внутрисемейных отношений там даже не была поднята.

Голод и отношение к детям. Голод может быть формально рассмотрен, как один из рационов, модифицирующих все аспекты паттернов поведения человека. Подробное рассмотрение всех аспектов данной проблемы требует написания отдельной монографии и, естественно, выходит за рамки данного сообщения. Мы начнем наше рассмотрение с модификации тех аспектов, которые связаны с взаимоотношениями взрослых и детей, в частности, внутри семьи.

Пищевая депривация — голод — является настолько сильным модификатором поведения, что это приводит не просто к каннибализму, но и (что вообще невозможно себе представить!!!) к внутрисемейному каннибализму: «А между тем, мы от одного из работников Смольного узнали, что существовали специальные группы по борьбе с людоедами. И про такой случай: врачи, муж и жена, съели своего ребенка. Хранится продолжение рассказа Марии Ивановны Дмитриевой: мать и бабушка кормят своих детей их же братика мясом».

«Люди уже шептались о том, что иногда на рынке продают колбасу, изготовленную не из свинины, а из человеческого мяса. Говорили, что милиция располагает подтверждениями. Кто знает, правда это или нет? Лучше не пробовать. Муж предупредил Елену Скрябину, она не пускала 5-летнего сына Юру играть далеко от дома. Говорили, что дети исчезают…».

Нельзя сказать, что смещение ценности жизни и здоровья ребенка было снижено только на личностном уровне. С аналогичным явлением мы сталкиваемся и на социальном, и на государственном, и на политическом уровнях.

«Елизавета Шарыпина однажды пошла в магазин на Бородинской улице и увидела там рассвирепевшую женщину, которая, ругаясь, избивала ребенка лет 10-ти. А ребенок, сидя на полу и не замечая ударов, с жадностью поглощал кусок черного хлеба, торопясь поскорей набить рот и не в силах все сразу разжевать. Вокруг молча стояли зрители».

«Вместе с детьми из Ленинграда вывезли много продовольствия, для того, чтобы кормить их в дальних районах страны. Неизвестно, сколько продуктов было вывезено из Ленинграда, но в один лишь день 7 августа отправили в Кировскую область 30 тонн сахара, 11 тонн масла, много крупы и муки».

«Ребята 12−14 лет получали иждивенческую карточку, норма такая же как у детей до 12 лет. На 1 октября она составляла 200 г., около трети буханки в день — ровно половина нормы рабочего. Но подвижным подросткам еды требуется столько же, сколько взрослым, вот почему они так быстро умирали. Норма для мужчин и женщин одинаковая — 400 г для рабочих, 200 — для остальных категорий. Но мужчины расходовали больше энергии, им больше требовалось еды, без этого они умирали быстрее женщин. Мяса давали на детей и подростков — 400 г, почти треть нормы рабочих. Молодежь получала половину жиров, меньше половины крупы, три четверти конфет».

Многочисленные кинофильмы, пьесы и произведения художественной литературы рассказывают трогательные истории любви во времена блокады Ленинграда. К сожалению, голод вносил свои коррективы и во внутрисемейные отношения:

«Люди худели на глазах и ожесточались. У Елены Скрябиной была подруга Ирина Клюева, элегантная, красивая, спокойная, обожавшая своего мужа. А теперь они ссорились, даже дрались. Почему? Потому что он страдал от голода. Постоянно, мучительно. Стоило ей что-нибудь приготовить, как он тут же набрасывался на еду, а Ирина тоже была голодна. К концу октября муж умер от голода, и она даже притворяться не стала, что огорчена»

Совершенно очевидно, что воздействие голода на высшие психические функции осуществляется посредством возникновения первичных соматических, в том числе эндокринных, нарушений.

«Исчезли жизненно-важные функции — у женщин прекратились менструации, грудь высохла, на лицах отвисла кожа. Стремления, продиктованные полом, словно улетучились, женщины больше не пытались прихорашиваться, помаду съели в декабре и январе, кремы использовали, чтобы поджаривать эрзац-хлеб, пудру смешивали с эрзацмукой».

Мы столкнулись с совершенно неожиданным эффектом длительной пищевой депривации — мифотворчеством, непосредственно связанным с едой. Ранее в данном контексте были описаны только такие изменения в поведении, как увеличение времени разговоров о еде, в особенности, воспоминаний и фантазий. В своих интервью с жителями блокадного Ленинграда мы встретились с воспоминаниями о поисках летом 1942 г. в районе Крестовского острова места затопления корабля с грузом сыров, потерпевшего кораблекрушение в XVIII веке. Спустя 200 лет люди создали этот миф и тратили время и силы на то, чтобы найти этот корабль, так как сыры, по их мнению, были вполне съедобны. Аналогичный пример представлен и в исследуемых мемуарах: «Лукницкий предполагал, что эта одна из многих бомб замедленного действия, которые сбрасывали немцы. До Евгении Васютиной дошли страшные слухи о том, что бомба наполнена сахарным песком. Ей казалось, что это ерунда, а потом она узнала правду — что бомба, упавшая возле больницы Эрисмана, весила больше тонны, что она на 4,5 м ушла в землю и что сахара в ней не было».

4. Современные исследования в области психологии питания

При обсуждении взаимосвязи психологии питания, других форм высшей психической деятельности человека и социума в целом необходимо упомянуть о публикации В. А. Вагнера, с которой началось в 20-х годах развитие психологии питания в России. В этом сообщении были рассмотрены очень важные эволюционные аспекты психологии питания человека и выявлены некоторые значимые аналогии между психологией питания человека и животных. В. А. Вагнер полагает, что развитие способов удовлетворения пищевой потребности сыграло исключительную роль в развитии общественных отношений. Психология питания человека формировалась вместе с развитием человеческого общества и сыграла большую роль в образовании социума. Благодаря исследованиям Вагнера на низших ступенях культуры мы видим общие психобиологические черты, связанные с овладением пищей, у людей и животных. Выжидание дикарём добычи, например, многими и не только внешними, но и внутренними психологическими чертами напоминает животных, отличаясь от них ролью и значением разумных способностей. Подкрадывание сопровождается и там — у животных, и тут — у человека первых этапов культурной эволюции такими приёмами, которые поражают своим сходством: то же стремление не обратить на себя внимание, то же приближение к добыче ползком, то же пользование предметами, находящимися на пути их движения и пр. На ступенях более развитой культуры подкрадывание к добыче определяется уже более разносторонне обслуживаемыми способностями разумного типа. Преследование человеком жертвы сначала очень походит на преследование ее хищными животными, потом становится всё более осложнённым, оставаясь по существу и биологическому значению тем же самым. Человек научается пользоваться для своей цели собаками, позднее лошадьми, но психологические основы поведения остаются теми же, что и у дикарей. Наконец тою же остаётся способность и к образованию временных агрегаций для приобретения таких животных, которыми овладеть в одиночку опасно или вовсе нельзя. Тут перед нами те же приёмы, те же эмоции, а в конце концов и те же драки между членами агрегации за добычу после её поимки, как у волков. В настоящее время все эти психологические механизмы, связанные с овладением пищей, сохранились, но по форме они соответствуют современному уровню развития человека. В связи со всем сказанном выше совершенно по-другому воспринимается и описанная нами в предыдущем разделе обусловленная пищевой депривацией модификация всех форм поведения, связанного с взаимоотношениями в семье.

Сейчас мы хотели бы предельно кратко продемонстрировать связь питания с некоторыми формами ритуального поведения. В одном из своих предыдущих сообщений мы описали исходно ритуальное блюдо в форме ушной раковины, в точности изоморфной схематическому изображению человеческого эмбриона. Сейчас мы попытаемся от этнографического аспекта проблемы перейти к ее рассмотрению в историческом контексте.