Диалектические принципы, соразмерные синтезу в познании

Экстраполяция закономерностей, связанных с изолированными термодинамическими системами, на всю Вселенную, т. е. утверждение, что она неизбежна в направлении своего вырождения и деградации энергии, составила суть известной теории «тепловой смерти», которая в различных своих интерпретациях обсуждается в науке уже более столетия. Хотя ясно, что подобные выводы делаются в результате неправомерно широкого обобщения применимости второго начала термодинамики, однако они продолжают существовать в силу особенностей духовной атмосферы современной индустриальной цивилизации, буквально пропитанной ощущением кризиса и распада под влиянием резкого обострения глобальных экологических проблем. Здесь возникает парадоксальная ситуация, когда чисто научные аргументы образуют причудливый симбиоз с современными социокультурным и личностным контекстами, как бы резонируя с массовыми ожиданиями людей, вопрошающих науку о будущей судьбе мира.

В современной науке оживленную дискуссию вызывают концептуальные подходы, стремящиеся совместить дух научности с критическим пересмотром классических парадигмальных мировоззренческих установок, в частности, тот новый диалог человека с природой, который был продолжен в работах одного из создателей современной термодинамики необратимых процессов И.Пригожина. Эта концепция по своей значимости претендует на описание действительности под углом зрения современных термодинамических представлений, выводящее нас далеко за пределы физических наук. Несмотря на то, что термодинамизм в качестве абсолютной мировоззренческой установки неприемлем для нас, так же как механицизм, однако нельзя не отметить тот широкий интеллектуальный резонанс, который свидетельствует об актуальности идей И. Пригожина и их усиливающегося влияния как внутри, так и далеко за пределами современного научного сообщества. Не случайно эта концепция популярна в западной футурологии и часто рассматривается в качестве удачного образца, так называемого постмодернистского проекта науки будущего постиндустриального общества. В настоящее время все большему сомнению подвергается сам классический тип научной рациональности, ориентированный на рассмотрение мира под углом зрения универсальности, порядка, стабильности и равновесия, т. е. характерных признаков замкнутых систем, описываемых простейшими математическими линейными соотношениями. Становится ясно, что многие традиционные модели наук, применяемые в самых различных областях — от природы до общества, оказываются слишком грубыми для описания процессов и явлений, происходящих в открытых системах, которые все время обмениваются энергией, веществом и информацией с окружающей средой. Отсюда вытекает потребность в принципиально новых модельных представлениях науки, способных более адекватно описать окружающий нас реальный, неустойчивый и неравновесный мир.

Такие подходы, в частности, концепция И. Пригожина и его коллег, интересны тем, что они заставляют как бы по-новому увидеть, казалось бы, достаточно хорошо исследованный классической наукой мир повседневности, в котором довольно неожиданно оказывается не меньше загадок, чем на уровне элементарных частиц или современной космологии. Все это вполне созвучно мировосприятию человека конца ХХ в., который вдруг узрел в кошмаре надвигающейся термоядерной и экологической катастрофы обратную сторону рецептов, выписанных бестрепетной рукой классической научной рациональности как в природной, так и социальной областях универсума. С другой стороны, современному человечеству все равно приходится за советом обращаться к науке, так как социальные проекты, основанные на идеологии, дискредитировали себя в нашем столетии в гораздо большей степени, чем научные. Поэтому такое внимание привлекает теоретическая модель Пригожина, претендующая дать адекватное объяснение всяким вероятностным процессам — от уровня макроскопической физики до связанной с биологической эволюцией или социокультурными реалиями современной индустриальной цивилизации.

Вряд ли сегодня можно категорически утверждать, что отстаиваемое в работах Пригожина и его коллег научное направление, в рамках которого получены очень серьезные и интересные результаты, является бесспорным образцом научной парадигмы, приходящей на смену ньютонианской, как это утверждает известный западный футуролог Олвин Тоффлер. Во всяком случае, в данной концепции сделана существенная заявка на радикальное переосмысление как самой традиционной предметной области термодинамической науки, так и вытекающих отсюда мировоззренческих экспликаций.

Наименее обоснованы, по нашему мнению, концептуальные схемы, возникающие в ходе экстраполяции термодинамических закономерностей в области социальных процессов и явлений. Хотя очевидно, что вполне правомерной является характеристика определенного социума как неустойчивой и неравновесной открытой системы, по терминологии Пригожина, непрерывно флуктуирующей. Однако такое описание, по нашему мнению, носит предельно общий характер и не позволяет уловить конкретную специфику социальности. Дело не столько в адекватности терминологии, хотя описание, к примеру, предреволюционной ситуации как процесса резкого усиления флуктуаций социумной системы, а самого революционного взрыва как особой точки, или, иначе, точки бифуркации, в которой невозможно предсказать дальнейшее развитие общества, вряд ли будет звучать убедительно. Основной недостаток подобного подхода состоит в том, что нам трудно говорить о конкретной эвристической значимости данной социальной модели исторического процесса, о ее применении в социологической практике.

Представляется правомерным вывод о том, что различные типы социумного отчуждения связаны с механизмом продуцирования в обществе массового механистического мировоззрения, которое, в свою очередь, обостряет характер происходящих социальных процессов, оказывая влияние на формирование категориальной структуры мышления, ориентированного на стабильность и авторитарность. В этих условиях необходимо подчеркнуть полезность всяких парадигмальных моделей, альтернативных механистическому мировоззрению, в частности, концептуальных построений Пригожина, так как они ориентируют на видение многообразия и сложности современной научной картины мира.

Другое дело, что сама современная научная картина мира, которая оказывает большое влияние на теорию и практику социального проектирования, находится в процессе явной трансформации — от когнитивных структур, абсолютизирующих естественнонаучную парадигмальную схему, к иному типу рациональности, учитывающему глобализацию и гуманизацию мировидения.

В истории науки информационной картине мироздания предшествовали механистическая научная, электродинамическая, квантово-механическая и другие картины мира. С переходом к информационной картине мира возникла потребность в рассмотрении материи с позиции еще одного атрибута — отражения, рефлексии, что позволило вписать в модель человека разумного, не низводя его до человека-машины. Через понятие информации стало возможным представить общество как саморазвивающуюся, самоорганизующуюся систему. Концептуально такой подход к моделированию общественной системы выполняет не только научно-гносеологическую, идеологически-практическую функции, но и функцию экспликации, т. е. выявления наиболее общих идей, представлений, форм опыта, на которых базируются та или иная конкретная культура или общественно-историческая жизнь людей в целом. В этой связи рассмотрим гармонию и философско-информациологический принцип как некое единство исторического и логического.

Научно-техническая революция, развернувшаяся в последние десятилетия, внесла много нового в наше представление о естественнонаучной картине мира. Возникновение системного подхода позволило взглянуть на окружающий нас мир как на единое, целостное образование, состоящее из огромного множества взаимодействующих друг с другом систем.

С другой стороны, появление такого междисциплинарного направления исследования, как синергетика, или учение о самоорганизации, дало возможность не только раскрыть внутренние механизмы всех эволюционных процессов, которые происходят в природе, но и представить весь мир как мир самоорганизующихся процессов. Заслуга синергетики состоит, прежде всего, в том, что она впервые показала, что процессы самоорганизации могут происходить в простейших системах неорганической природы, если для этого имеются определенные условия (открытость системы и ее неравновесность, достаточное удаление от точки равновесия и некоторые другие). Чем сложнее система, тем более высокий уровень имеют в них процессы самоорганизации. Так, уже на предбиологическом уровне возникают автопоэтические процессы, т. е. процессы самообновления, которые в живых системах выступают в виде взаимосвязанных процессов ассимиляции и диссимиляции. Главное достижение синергетики и возникшей на ее основе новой концепции самоорганизации состоит в том, что они помогают взглянуть на природу как на мир, находящийся в процессе непрестанной эволюции и развития.

Настоятельным велением времени является включение гуманистической, этической координаты в научную деятельность, которая предполагает соотношение научного знания с целями, ценностями, интересами человека; наличие развитого чувства ответственности перед обществом за судьбу Вселенной в ее пространственно-временном, широком диапазоне социокультурной динамики. Научное знание в человеческом обществе всегда играло и играет мощную культуросозидающую роль. Поэтому столь важно осознавать человеческие и мировоззренческие основы теоретического разума, понимать, насколько ориентиры и цели научного знания соответствуют целям и ценностям гуманизма. Применение синергетики к пониманию сложных феноменов культурного развития носит, конечно, характер гипотезы, выходящей за рамки математически жестко обоснованного языка, однако, на наш взгляд, вполне правомерного, так как под оболочкой различных гипотетических построений остается жестко доказанное ядро теории, выведенное в виде математических теорем.

Согласно идеям синергетики культура предстает перед нами в виде неравновесной, открытой, нелинейной самоорганизующейся системы. Открытость системы означает наличие в ней источников (входов) и стоков (выходов) обмена веществом и энергией с окружающей средой, которая при этом выступает носителем различных форм будущей организации, сферой поливариантных путей развития. Причем стоки и источники имеют место в каждой точке самоорганизующихся систем, т. е. процессы обмена происходят в каждой точке данной системы: постоянно притекают какие-то вещества или энергия и отводятся продукты обмена.

Итак, явление культуры в его историческом развитии есть расширение сфер и областей человеческого опыта, который рефлексируется и осмысливается, закрепляясь в традиции (передача). Однако несмотря на всю важность традиций, которые обеспечивают устойчивость, авторитет культуры и культурных норм, нельзя себе представить развитие культуры и ее норм без обновления культурного опыта, без инноваций. Она проявляется в изменениях, которым подвергается весь образ жизни. При этом, чтобы стать достоянием и ценностью человеческого бытия, им требуется определенное время. Развертываясь во времени, культура не только обновляется, но и сохраняет себя благодаря действию через определенные социокультурные институты механизмов преемственности, которые транслируют каждому новому поколению культурное наследие предшествующих эпох.

Проблема культурного наследия в аспекте освоения включает в себя категории традиции и новаторства. Традиции представляют собой объективную форму исторического поступательного процесса. Во всех определениях традиции фиксируется преемственность поколений. Они являются одним из могучих средств, постоянно воздействующих на общественную психологию. Подлинное новаторство состоит не в разрыве с национальными традициями, а в их непосредственном продолжении и обогащении на новом этапе культурного развития. Изучение диалектики традиций и новаторства должно раскрывать характер поиска творческих решений в тесной связи с конкретным историческим художественно-этическим опытом. Здесь очень велика образная модель мира в культуре, в своей художественной пространственно-временной структуре. Пространство и время являются формами бытия общечеловеческой культуры, важнейшими компонентами представления человека о мире, характеризующими значительные моменты мировосприятия определенной цивилизации.

В современной философии складывается понимание необходимости всех форм человеческого познания и освоения мира. В каждую культурно-историческую эпоху из объективного мира вычленяется только то, что может быть понято, уяснено, осмыслено и соразмерно с тем или иным «образом мира». Можно говорить о национальном аспекте культурно-исторической детерминации познания. Каждый народ видит единое устроение Бытия (интернациональное) в особой проекции, которую мы называем «национальным образом мира».

Синергетика как наука о самопроизвольных, самоорганизующихся, случайностных процессах зародилась в сфере естествознания. Но она постепенно и все более уверенно прокладывает дорогу и в методологию наук общественных, в том числе в философию.

Все чаще в философских, политических, психологических и иных гуманитарных работах появляются понятия неравновесности, нестабильности, бифуркации, фазовых переходов, нелинейности, малых воздействий и некоторые другие, составляющие ядро понятийного аппарата синергетики. Особенно проявляется методологическая значимость парных категорий материалистической диалектики: необходимость и случайность; содержание и форма; причина и следствие; сущность и явление; единичное, особенное и всеобщее; система, элемент, структура; целое и часть, а также терминов «детерминизм» и «индетерминизм» и т. д.

Синергетика выступает как новое мировидение, мировосприятие, коренным образом меняющее понимание необходимого (закономерного, детерминированного) и случайного в основах мироустройства.

Детерминизм, в этой связи представляющийся неизбежным следствием рациональной модели динамики, сводится ныне к свойству, проявляющемуся лишь в отдельных случаях. Синергетика дает новое понимание случая как самостоятельного фактора социальной эволюции, признавая вероятностную случайность как ее самостоятельный фактор. Она дает новое понимание многоуровневого целого, не равного сумме частей, идею новой неравномерности. За этим стоит вполне определенная философская позиция: мир не нечто единое, но нечто множественное, и задача исследователя состоит в том, чтобы идентифицировать какое-то одно из многих равноправных и равноценных его состояний, заведомо зная, что никакое углубление не приведет к открытию и обоснованию всеобщей универсальной истины.

Очень точно М. К. Мамардашвили охарактеризовал современную методологическую ситуацию как межстадиальность, дефазийность, как смену методологических парадигм. В этой ситуации мы отказываемся от социальной экспертизы, от оценочного (решенческого) подхода на примитивном уровне практических рекомендаций, интуитивно чувствуя наличие порога, предела нашего знания иррационального характера социальных процессов, лежащих на поверхности. Именно в наше время рождаются идеи гностического анархизма, предполагающие, как минимум, равные права для развития науки, мифологии, религии.

Принцип методологического сочувствия приводит к идее неизбежной плюралистичности науки. Постепенно устанавливаются методологическая гармония, спокойное безоценочное использование мировых достижений, отстаивание позиции разума. Теория системного видения органически ложится на теорию культуры и ее главное звено — человека. Рост национального сознания, а также ломка прежних стереотипов духовной жизни и формирование новых, зарождение принципиально иной общественной психологии — все это во многом определяет содержание социокультурных перемен в сегодняшнем мире. Очевиден и всплеск общественного интереса к проблемам духовной жизни, стремление вникнуть в ее смысл, найти новые пути ее взаимодействия с другими областями социальной жизни.

Утверждается представление о культуре как об особом способе существования человека и его бытия. Человек всегда живет согласно свойственной ему культуре, которая, в свою очередь, объединяет людей.

В единстве культуры как присущего человечеству способа существования коренится в то же время множественность различных культур, в лоне которых существует человек как синтез всеобщего бытия, Универсума. Человек — изначальное и основное явление культуры в полной всеобщей совокупности его духовной и материальной субъективности. Особенность нашего времени состоит в том, что происходят радикальные, далеко идущие изменения в модели человека. Сегодня назревают мощные антропологические сдвиги, охватывающие все главные стороны человеческой природы.

Современная динамика человеческой субъективности все больше выражается в процессе индивидуализации. Дестабилизируются психологические связи индивида с группами различного уровня. Происходит размывание традиционной модели группового человека, черпавшего свои мотивы и знания, нравственные нормы и мировоззренческие установки из относительно устойчивых групповых культур. Индивидуализация означает рост автономии индивида, ставит его перед необходимостью самостоятельного выбора ценностей, ориентирующих его сознание и поведение. Распад характерных для индустриального общества систем внешней детерминации жизнедеятельности личности — технологической, экономической, культурной, психологической и др. — не просто ослабляет ее зависимость от социокультурной среды, он означает значительно большее — возникновение обратных линий детерминации: зависимость социальных структур от состояния духовного мира личности, от процессов, протекающих в ее сознании и психике, ее духовного самочувствия, мироощущения.

Поворот от детерминационного приоритета социальных структур над человеческой индивидуальной жизнедеятельностью к возрастанию роли личности в их функционировании, по существу, означает преобразование социальной реальности в легкоизменчивую, труднодоступную для однозначного моделирования и прогнозирования. Многие характеристики синергетики позволяют понять модель И. Пригожина («порядок через флуктуацию») и включить в фундаментальную мировоззренческую картину социального мира такие черты, как разупорядоченность, неустойчивость, неравновесность, спонтанность и т. д.

Если целостность индустриального общества обеспечивалась целостным консенсусом, который вырабатывался системой социальных институтов, то целостность постиндустриального общества — это целостность «диссипативных структур» (Пригожин), целостность самоорганизации. Она во многом идет от индивидуальных проявлений человеческого сознания и поведения и потому причудлива, плохо предсказуема и плохо замкнута на стабильные интересы социальных групп, общностей. Вот почему так резко возрастает сегодня интерес социального познания не к социально-массовым явлениям, а к явлениям личностно-индивидуальным, духовно-уникальным. Фокус познания смещается с социальных структур и наводится на человеческую индивидуальность, на субъектность социальных общностей, групп, но прежде всего — на субъектность личностей.

Общество стремительно движется к антропоцентричности, к состоянию, в котором социальные процессы, структуры общественной жизни вырастают из самого человека и замыкаются на нем, где вся социальная вселенная вращается вокруг человека. При этом «индивидуальность» рассматривается не как что-то атомарное или неделимое, но, скорее, как единичность и своеобразие того, что существует в единственном числе. Индивидуальность объясняется с помощью того факта, что каждая саморепрезентирующая субъективность сосредоточена на самой себе и представляет мир как целое своим собственным, уникальным способом. Индивидуальность предполагает ответственный внутренний выбор, т. е. выбор своей собственной истории жизни. Иначе говоря, каждый индивид должен, прежде всего, сделать себя тем, что он есть, это и означает радикальный выбор самого себя. Нынешнее время различает две мировоззренческие линии. Первая — следовать прогрессу, т. е. внешней цели, к которой должны быть устремлены все силы общества, в том числе и организация людей, и другая — развитие, которое строится не на внешней цели, а на внутренней.

Общая тенденция современного развития во всех сферах жизни, общий парадигмальный сдвиг могут быть охарактеризованы как переход от экстенсивного развития, ориентирующегося на количественные показатели, нивелировку, к интенсивному, с ориентацией на качественные показатели, многообразие жизни, бережливое отношение к природным и человеческим ресурсам. На западе эти проблемы — движение от детерминации к самодетерминации, от социоцентризма к антропоцентризму, от этатизма к индивидуализму, от социального к индивидуальному — были осознаны значительно раньше, в равной мере и то, что современный парадигмальный сдвиг, переход к интенсивному развитию, с неизбежностью предполагает повышение ценности индивидуальности, возрастания роли субъектности, личностного мировосприятия, представляющего «мир как целое своим собственным, уникальным способом». Ю. Хабермас подчеркивает, что в областях, где социальные отношения более или менее формализованы, будь то бизнес или управление, юридические нормы освобождают человека от моральной ответственности; анонимные и стереотипизированные поведенческие модели оставляют мало места для индивидуальной самопрезентации. И все же взаимно предъявляемые друг другу требования признания собственной идентичности никогда не отменяются полностью, даже в строго формализованных отношениях, пока все еще возможно прибегать к юридическим нормам.

Предпосылки и автономии и индивидуальности сохраняют строго интерсубъективное значение в коммуникативном действии: тот, кто произносит моральные суждения и совершает моральные действия, должен рассчитывать на согласие неограниченного коммуникативного сообщества; тот, кто реализует избранную с сознанием ответственности историю жизни, должен рассчитывать на признание со стороны этой идеальной аудитории.

Начиная с 70-х годов ХХ в. все более очевидными становятся изменения культурной ситуации и все более острой потребность разобраться в существе данного процесса. Эти изменения еще неопределенны, расплывчаты, многолики, противоречивы, к тому же в разных областях духовной культуры проявляются далеко не одинаково. Эти обстоятельства ставят в тупик тех культурологов, которые пытаются понять природу, черты формирующейся новой культуры, неведомой по содержанию и конкретным формам. Поскольку направленность этого культурного процесса гораздо менее ясна, чем его истоки, постольку происходящее получило название «постмодернизм», «постиндустриальное общество» (Д.Белл).

Исследователи рассматривают изменения, происходящие в культуре, в большинстве случаев разрозненно в разных сферах, в лучшем случае в простом соседстве с характеристикой других сфер. Исходными для решения этой задачи представляются целостное рассмотрение культуры и выявление внутренней связи того, что здесь происходит, с развитием материальной культуры и общественных отношений в их взаимодействии, взаимообусловленности, т. е. с позиции синергетики. С синергетической точки зрения мы имеем дело с ситуацией «хаоса», в недрах которого зреет новая «гармония», новый, более сложный и более совершенный способ организации совместной жизни людей на планете. Поэтому главная задача современной науки — найти кристаллизующиеся в этом хаосе тенденции, которые ведут в будущее. Синергетика сделала более или менее ясным понятие, как образуются качественно новые организационные формы и структуры.

Применение синергетики к пониманию сложных феноменов культурного развития носит, конечно, характер гипотезы. Согласно идеям синергетики (ее авторы — лауреат Нобелевской премии физик И. Р. Пригожин и немецкий физик Г. Хакен) культура предстает перед нами неравновесной открытой нелинейной самоорганизующей системой, как совокупность антиэнтропийных механизмов. Нелинейность системы означает множественность путей ее эволюции.

Система (общество) может сохраниться только за счет выработки все более изощренных антиэнтропийных механизмов. Развитие — это неустойчивость, оно возможно только через нестабильность, случайность, бифуркацию. Устойчивость мира и культуры относительна и возможна лишь на отдельных (даже длительных) стадиях и до определенной степени. Достигая своего предельного развитого состояния, сложные системы имеют свойство, тенденцию к распаду. Возникновение нового неразрывно связано с хаосом, неустойчивостью и случайностью. Стадии возникновения и распада, равновесия и неустойчивости сменяют друг друга. Когда диссипативные процессы (процессы распада, хаоса) слабее работы источника (порядка), система входит в режим самоструктурирования, который держит хаос в определенной форме. Но поскольку развитие структуры весьма чувствительно к хаотическим флуктуациям на микроуровне, то они неизбежно, в конце концов, начинают распадаться.

Синергетика открывает новые принципы управления сложными системами, где главным оказывается не сила. Эффективными являются малые, но правильно организованные воздействия на систему (общество). Стержневой тенденцией изменений, пронизывающей историю, предысторию общества, является последовательный переход от более естественных к менее естественным состояниям. Конструктивное преодоление каждого из антропогенных кризисов в социоприродных отношениях обеспечивалось не возвращением человека к природе, а, наоборот, очередным удалением общества вместе с природной средой от естественного (дикого) состояния. При этом существенно возрастали удельная продуктивность технологий, сложность и масштаб организационных связей, информационная емкость, динамизм психических процессов и качество ценностно-нормативных регуляторов.

Как показывает специальный анализ, тенденциями мирового развития культуры были: рост технологической мощи, интеллектуальный рост, рост организационной сложности, рост уровня развития коммуникации, демографический рост, рост терпимости, способности к взаимопониманию и компромиссам. Противоречие, нарушение баланса силы и мудрости последовательно восстанавливались путем приведения гуманитарной культуры в соответствие с культурой технологической. Чем выше была мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенны механизмы сдерживания агрессии, необходимые для сохранения обществ. Требуются коренные изменения общественной жизни, структуры общественного сознания, характера психологии, мышления, типа ментальности. Особое место должны занять те изменения, которые сопряжены с эстетическими и нравственными ценностями, ибо они служат дальнейшему «очеловечиванию человека», его духовному возвышению, его гармоническому развитию, демассификации, дестандартизации.

Как показывает опыт последних десятилетий, в наиболее развитых странах начали пробиваться тенденции будущего способа организации общественного бытия. Индивидуалистический эгоизм капиталиста целенаправленно и успешно сдерживается регулирующей деятельностью государства, которое исходит из экономических интересов общественного целого, а не отдельных личностей; системы социального обеспечения оказывают поддержку тем, кто не сумел приобрести необходимые жизненные блага или потерял работоспособность; точно так же действия правоохранительных органов управления жизнью общества подчиняются четко осознаваемой потребности — согласованию интересов государства и каждого его подданного как условию стабильности и общественного спокойствия. Этот процесс протекает неравномерно в разных странах, регионах, потому что связан с множеством ошибок, просчетов, нередко его течение поддерживается действиями консервативных, террористических, революционных элементов. Однако отсутствие во всех развитых странах мира революционных ситуаций является ярким доказательством эффективности этих процессов.

Таким образом, в развитых капиталистических странах складывается смешанная модель общественного развития, отличная от классического капитализма. Она стремится преодолеть прежние классово-антагонистические противоречия и быть носителем внеформационных процессов, общих тенденций научно-технического и социально-экономического прогресса. При этом в развитых странах главной задачей становится ориентация на человеческий фактор, на его многообразные потребности, которые под влиянием НТР постоянно изменяются и индивидуализируются.

Взаимное отчуждение в отношениях между культурой и обществом в первой половине XX в. сменяется стремлением к взаимодействию при решении жизненно важных проблем человечества. Широко входит в обиход понятие «политическая культура», демократия признается наиболее совершенным способом культурного управления жизнью общества.

Человечество ведет поиск нового типа отношений между культурой и человеком как ее творцом и одновременно ее творением. На рубеже веков стало очевидным осознание неразрывности культуры и человека. Совершенные техника и технологии, как овеществление научных знаний, как инновационная деятельность, активно формируют и меняют вместе с наукой отношение человека к миру, вызывая переворот в культуре, требуя для себя определенной культурной среды. Во многом они сами формируют эту среду, создавая новые предметные образы и новые типы понимания мира.

Интеллектуальная реконструкция философских концепций является рефлексивным основанием определенных аспектов реальной практики историко-философских исследований. Исследовательский поиск, поскольку он открывает новые феномены, закономерности, объекты познания, предполагает категориальное творчество и создание новых систем категорий. «Философия же, делая предметом категории, осуществляет работу в направлении придания им твердости, устранения из них „диффузного“ начала, и тем самым в чем-то их действительно совершенствуя, в то же время огрубляет. Мировоззренческие категории, далее, многомерны: они адресованы разным уровням человеческого духа — и уровню рациональному, и уровням дои надрациональным, а равно и уровню иррациональному. Философия же, как работа с категориями, стремится (непреднамеренно и не всегда осознаваемо, конечно) редуцировать их содержание к одному уровню — к уровню рациональности. Поэтому работа с категориями предстает как их рационализация» [1; 48].

Историко-философское понимание неминуемо принимает форму реконструкции, потому что философская концепция непосредственно дана исследователю как текст, в котором авторская мысль объективирована в целом массиве предложений, и общий смысл этих предложений, а следовательно, и их связь, должны быть еще «вычитаны» в тексте, найдены в нем и воспроизведены не с помощью механического запоминания, но работой собственного мышления исследователя. Это воспроизведение авторской мысли в голове «потребителя» духовной продукции и есть реконструкция, в отличие от механического воспроизведения в памяти. Однако реконструкция мысли никогда без запоминания не обходится, но роль последнего падает прямо пропорционально успеху в логической реконструкции философских категорий и понятий, поскольку, как отмечал А. Нысанбаев, «изменение содержания понятий происходит вследствие того, что один и тот же объективный процесс берется в различных научных и даже культурных контекстах. И понятия, его отображающие, „нагружены“ научным или культурным содержанием исторически конкретного периода в развитии науки и культуры. Понятие как бы репрезентирует в себе и через свое собственное содержание многообразие возможностей, которыми обладает наука и культура данного периода».

Каждый исследователь в своей деятельности или в исследовательском поиске должен узнать то, что успех интеллектуальной реконструкции зависит от того, насколько полно удается осуществить превращение непосредственной данности в опосредствованное рефлексией движение мысли, т. е. насколько изучаемая концепция станет упорядоченной связью мыслей. Нередко такая упорядоченность достигается, во-первых, за счет внесения в исторический материал собственной логики исследователя. Во-вторых, философские концепции суть идеальные специфические объективности, данные в текстах, и поэтому их последующее воспроизведение должно удовлетворять научному критерию адекватности. В-третьих, адекватность интеллектуальной реконструкции устанавливается тогда, когда разрозненные высказывания философа (Канта, Гегеля и других) превращаются в связанную совокупность, не привнесенную самим исследователем, а найденную в материале и подтверждаемую большинством высказываний изучаемого текста, а не только количеством используемых цитат автора. В-четвертых, научное исследование представляет один из способов человеческой деятельности. Исследование, стало быть, обладает характеристиками, присущими деятельности вообще и специфической познавательной деятельности в частности. Поэтому определение цели и целевой установки, формулировка исследовательской задачи, осознание новаторского характера своего труда являются важными моментами в превращении имплицитной предпосылки в эксплицитную постановку проблемы. В-пятых, деятельность ученого можно назвать исследованием, если конечный результат представляет собой новое знание. Исследование является научным, если новое знание отвечает определенным критериям научности. В-шестых, в методологии науки адекватность научного знания сводится к двум требованиям: «внутренняя связность» (когерентность) и «внешнее оправдание» — соответствие эмпирическим фактам (А.Эйнштейн).

Научное знание не складывается из абсолютно простых, самоочевидных кирпичиков («атомарные предложения» логического позитивизма), но на каждом его уровне реализуется в специфической форме диалектическая взаимосвязь теоретического и эмпирического, да и это различие теоретического и эмпирического релятивно, т. е. должно рассматриваться конкретно-исторически по отношению к определенной стадии развития знания.

Рассмотрение современной философской ситуации убеждает нас в том, что историко-философская реконструкция — это не роскошь НТР, не забава эрудитов, собирающих антиквариат в утеху себе и себе подобным. Такая реконструкция способна стать и становится важным моментом прогресса философского знания, разумеется, если ее направленность не случайна, но определяется пониманием теоретических, научно-практических потребностей сегодняшнего времени. Это отношение к историко-философской традиции подразумевается диалектико-материалистической гносеологией с характерной для этой теории познания концепцией «снятия», одновременного отрицания и сохранения рационального в прошлых воззрениях на современном этапе развития научного знания.

Историко-философское исследование, реконструкция философских концепций нужны ученому для того, чтобы направить «мысль-факт» в нужную сторону, не давать ей застаиваться, дисциплинировать ее, превращать голую непосредственность утверждения в «мысль-процесс», опосредованную всем ходом рассуждения мысль и тем самым понятую в ее основаниях и связях, как с предпосылками, так и с выводами, вытекающими из нее. Реконструкция философских концепций превращает классику в живой плодотворный элемент современного философского мышления. Основополагающие выводы и положения гениальных историков философии и науки являются мировоззренческим и методологическим ориентиром в современных исследованиях. «Научное познание в своем движении к новым результатам постоянно преобразует и аккумулирует, сплавляет и синтезирует, разводит и противопоставляет логические категории, превращает их в диалектико-логические принципы развития познания вообще» [2; 6]. Научный поиск, исследовательская деятельность требуют напряженных умственных, творческих усилий, «работы понятия», как говорил в этих случаях Гегель.

Процесс реконструкции является также важнейшим аспектом развития естественнонаучных понятий. Если учитывать то обстоятельство, что теория познания Канта в действительности была не только общим, нерасчлененным учением о «познании вообще», но и исследованием познавательных процессов в математике, теоретическом естествознании (физике) и в «метафизике», т. е. в самой философии, то Канта можно, в сущности, считать и основоположником философии науки в современном смысле слова, так как он ясно видит различие гносеологических структур в каждой из этих областей знания. Поэтому велико значение диалектико-логических принципов знания Канта и Гегеля как в построении научных теорий, так и в их синтезе.

Нарушение логической стройности традиционных исторических реконструкций возникало тогда, когда обнаружилась попытка совместить традиционную схему исследования со вновь формирующимся понятием научной революции.

Нашу исследовательскую программу синтеза научных теорий можно выразить через определенную схему (модель), где огромную мировоззренческую, методологическую, гносеологическую, синтезирующую роль играют не только научные категории и понятия, фиксирующие в себе все этапы, все формы и способы развития науки, проходящие в своем развитии длительный путь — от первичных нерасчлененных понятий, наполненных чувственно-конкретным содержанием, через абстрактнообщие понятия философии и науки, до конкретно-всеобщих понятий, но и основополагающие философские идеи и принципы, подходы, тенденции, концепции.

Осознание и понимание важности реконструкции философских концепций в синтезе научных теорий в таких существенно разных сферах духовной деятельности, как познавательная, эстетическая, нравственная и т. д. обретают весьма различные формы и достигаются многообразными способами. Но фактом остается то, что этот процесс как духовная акция предназначен для снятия отчужденности понимаемых объектов, событий, явлений, процессов, создания у человека ощущения их естественности. В этом процессе мы также убеждаемся в истинности слов Галилея, что «…мы благодаря телескопу стали теперь ближе к нему [небу] в тридцать или сорок раз, чем Аристотель, и можем заметить теперь на небе сотню таких предметов, каких он не мог видеть» [3; 154].

По своей психологической сущности чтение представляет собой специфический акт познавательной деятельности, в ходе которой осуществляются восприятие, смысловой анализ, интерпретация и запоминание информации, содержащейся в тексте. Наиболее значимой стороной в процессе чтения является получение информации уже в ходе непосредственного восприятия читаемого.

Для нас важно рассмотреть понятие «объяснение». Существует обширная методологическая литература по проблематике объяснения. Она сосредоточена в основном вокруг схемы объяснения Гемпеля-Оппенгейма [4]. По ней объяснение состоит из 2-х частей — эксплананса (положение, с помощью которого дается объяснение) и экспланандума (то, что объясняется). Между ними должно иметь место отношение логического следования. По мнению Е. П. Никитина, «объяснение является не столько формальной (логической), сколько содержательной (гносеологической) процедурой» [5]. Схема Гемпеля-Оппенгейма не позволяет решить содержательные проблемы, связанные с объяснением. Она мешает процедуре объяснения характеристик человеческого познания, трактует объяснение технически. Если представить объяснение как своего рода коммуникацию, то сама процедура объяснения всегда строится целенаправленно потому, что оно должно обеспечить понимание.

Объяснение — это отношение между двумя индивидами — А и В. Причем В — обобщенный абстрактный представитель научного сообщества. При процедуре объяснения В фигурирует и в процессах получения, и в процессах обоснования знания, и в процессах его изложения, как в научном, так и в учебном тексте. В нем всегда предполагается наличие некоторого содержания знания — представлений, образов, понятий, концепций, смыслов и т. п. Он имеет определенность — как дисциплинарно-проблемную, так и историко-культурную.

Понимание некоторого теоретического построения может быть охарактеризовано через определенный критерий «понятности», например, такой, как возможность для построить осмысленное высказывание относительно объектов, к которым принадлежит данное теоретическое построение, в терминах языка, на котором оно выражено, т. е. чтобы В понял, что он в состоянии самостоятельно оперировать терминами этого языка. Наличие критерия «понятности» позволяет зафиксировать объективный момент понимания, который не тождествен субъективно переживаемым состояниям сознания.

Кроме этого, критерий позволяет установить предел понимания, а значит, и объяснения. Понимание не сводится к усвоению лишь одних логических связей между понятиями и соответствующего формального аппарата.

Предполагают, что понимание, а следовательно, и объяснение имеют, по крайней мере, трехмерную структуру, составляющие которой таковы:

• 1) рациональная, которая включает логико-математический аппарат;
• 2) операциональная (операции и нормы оперирования); модельная, или образная, — наглядность, образность в широком смысле [6; 68].

Составляющая (1) относится к усвоению исходных положений некоторой теоретической конструкции, выраженных в явной форме, и к дедукции из них остальных положений этой конструкции. Но при этом нужно знать не только соответствующие положения, но и иметь какие-то критерии релевантности, понимание того, что относится к делу. Это так называемое «неявное знание». Структура этого неявного знания и задается с помощью двух других составляющих.

Составляющая (2) — это нечто вроде описания принципа действия экспериментальной установки и правил работы с ней; вместе с тем и нормы оперирования с понятиями, те связи и переходы между ними, которые формируются в процессе работы с данным исследователю конкретным содержанием [7].

мировоззренческий экстраполяция термодинамический социум.

• 1. Хамидов А. А. Категории и культура. — Алма-Ата: ?ылым, 1992. — 240 с.
• 2. Генезис категориального аппарата науки. — Алма-Ата: ?ылым, 1993 — 252 с.
• 3. Галилей Г. Избранные труды: В 2 т. — М.: Наука, 1964. — Т. 1. — 450 с.
• 4. Никитин Е. П. Объяснение — функция науки. — М.: Мысль, 1988. — 223 с.
• 5. Никитин Е. П. Современный мир: Органический космос или разбегающаяся Вселенная. — М.: Наука Росспн, — 543 с.
• 6. Филатов В. П. Факт и традиция: понимание в структуре естественнонаучного знания // Проблема объяснения и понимания в научном познании. — М.: Наука, — 330 с.; См: Саттарова Ф. Ф. Синтез научного знания. — Караганда: Изд-во КарГУ, 2007. — 394 с.
• 7. Саттарова Ф. Ф. Теоретический синтез духовных ценностей в казахской культуре // Ценности и оценки: проблемы философии и науки: Сб. науч. ст: — Вып. 5. — Смоленск: Изд-во «Универсум», 2009. — 324 с.