Искусство в транслировании морально ценного

Постановка проблемы

искусство транслирование моральный ценный Соотношение искусства и морали относится к извечным в социогуманитарном знании проблемам и имеет, по крайней мере, не одну позицию в интерпретации. Наиболее распространенная из них свидетельствует, что произведения искусства, безусловно, заключают в себе потенциал морали, как некий «порядок сердца» (Паскаль), что позволяет рассматривать искусство важным просветительским и воспитательным механизмом. Существует также точка зрения, что декларирование искусством морали происходит лишь через конкретные его виды и формы. В границах некоторых видов искусства и отдельных его произведений не просто возможна, но и оптимальна взаимозависимость между художественным образом как формой и моралью, как его содержанием. Следует обратить внимание и на позицию, согласно которой искусство свободно от демонстрации ценностей морали и, более того, от продвижения и провозглашения морально необходимого. Обозначенные разночтения скорее взаимодополняют, чем противоречат друг другу.

Актуальность выбранной темы обусловлена появлением новых ресурсов как искусства, так и морали в расширении аксиосферы сегодняшнего дня. Этому способствуют информативно-коммуникативные процессы, под влиянием которых находятся указанные феномены. Искусство расширяет свои функциональные возможности благодаря новым видам и художественным практикам, а мораль, напротив, ограничивает свой нормативно-регулятивный и эмоционально-чувственный потенциал. Под влиянием торгово-коммерческих стратегий рыночной экономики и манипулятивных технологий современных средств массовой информации она уступает порой утилитарно-прагматической мотивации.

Анализ последних исследований и публикаций

Степень научно-теоретического осмысления поставленой в статье проблемы достаточно высока, как с точки зрения ее исторического развития, так и с точки зрения современного состояния. Среди наиболее значимых позиций стоит упомянуть и философов античности (Аристотеля, Платона), и философов эпохи Просвещения (Б. Паскаля и Ж.-Ж. Руссо), и представителей немецкой классической философии И. Канта, Г. Гегеля, И. Фихте. Среди современных нам мыслителей к вопросам соотношения морали и искусства обращались Х.- Г Гадамер, М. Хайдеггер, В. Толстых, В. Бычков. Не ослабевает интерес к анализу единства этического и эстетического представителей украинской философской мысли. Так, в трудах М. Братерской-Дронь рассматриваются возможности искусства кино в освещении моральной проблематики, в частности, те понятия и категории этики, к которым наиболее часто обращаются в своих фильмах сценаристы и режиссеры. А. Залужная исследует присутствие этического и эстетического как обязательных компонентов входящих и созидающих жизненный мир человека. Исследования Н. Жуковой интересны вниманием автора к морально-этическим проблемам современной литературы. Анализу видовой специфики современного искусства посвящены труды С. Холодинской.

Имеющейся научно-теоретического потенциал исследований соотношения искусства и морали в духовной сфере общества и индивидуальной жизни человека определил цель статьи. Последняя связана с аналитическим интересом к возможностям искусства обозначать, выражать и продвигать морально ценное в условиях, когда явления масс-культуры в широком и художественного творчества в узком смысле могут быть по отношению к гуманистическим тенденциям социума нейтральными и даже деструктивными.

Изложение основных результатов исследования

Искусство, как и мораль, относятся к сложным и неоднозначным явлениям общественной жизни людей. Не претендуя на их универсальную дефиницию, главное состоит в том, что они в своем обретении новых смыслов, значений исторически конкретны. По вариативности и доминированию в своем пребывании в духовном бытии социума они далеко не самостоятельны, не существуют «сами по себе». Зависимость и контекст выражают особенность их состояния в системе и конгломерате объективных факторов, начиная с экономики и заканчивая идеологией, и субъективных, как-то мировоззрение рядового гражданина или творческий потенциал личности, автора, художника. Вместе с тем, искусство предметно-вещественно, материально, а потому явно, фактично и эмоционально насыщено. Именно эта его особенность способна впечатлять, взывать, заставляет наблюдателя находиться рядом, уподобляться, подчиняясь смысловому призыву, желать быть в том настроении, образе и в той перспективе, которую изобразил или воссоздал художник.

Вместе с тем, воссоздание морального средствами искусства связано с многогранностью и неоднозначностью природы самой морали, которая включает в себя чувственно составляющую (совесть, стыд, доверие и пр.) а также рациональную (норму, принцип, идеал), находящих себя через поступок, поведенческий стереотип в дихотомии добра и зла, добродетели и порока. Мораль манифестирует себя в интимном и публичном, личностном и общественном, выражаясь при этом и фрагментарно, и событийно. Визуализации и материализации моральные ценности поддаются и не поддаются. Вот здесь и находит себя искусство, поскольку только на уровне художественного творчества, где слиты воедино в деятельности автора, творца сознательное и бессознательное, оказывается-таки возможным всецело выразить то, что, казалось бы, не поддается никакому выражению (муки совести, преданность, достоинство, раскаяние и т. д.).

В связи с трансляцией морально ценного сегодня имеет смысл обозначить, по крайней мере, два способа, которыми владеет искусство: дискурсивний и недискурсивный. Те виды искусства, которые связаны со словом, изложением, речением играют определяющую роль в подаче морально ценного, подводя его под конкретный поступок, поведенческий стандарт, личностный стереотип, ритуал, делая его «непотаенным бытием» (М. Хайдеггер). В большей степени это удается полифоническим искусствам, таким как театр, кинематограф, телевидение с его, например, сюжетами социальной рекламы с заботой о близких, предупредительностью по отношению к коллегам, любовью к животным. Главной же чертой театра и кино является особый художественно-видовой синтез, который, объединяя пространство, время и художественный образ, позволяет оригинально представить добродетель, характер или нрав человека, моральную атмосферу общества в целом.

В транслировании морально ценного уникальна миссия театра, поскольку именно он способствует тому, чтобы воочию представить ситуацию тотального выбора как волеизъявление, свободное решение, которое объемлет не только мораль, но и вместе с ней всю человеческую жизнь целиком. (Ж.- П. Сартр). Если театр наделяет моральное театральностью, декларирует и декорирует моральное, придавая ему несколько нарочитую форму выражения, то кино максимально приближает художественный образ, воссоздающий моральное, к реалиям жизни. Даже, если кино и «придумывает» моральный или аморальный сюжет, то делает это настолько правдиво, что порой может показаться, что отсутствует грань отделяющая искусство от действительности. Здесь мораль предстает реально, живо и главное доступно, освобождаясь от нудного наставничества или уничижительного назидания.

Среди видов искусства, которые основываются на дискурсивности в транслировании морально ценного, поэзия занимает особое место. На первый взгляд может показаться, что мораль и поэзия далеко стоят друг от друга. Однако, анализ места как поэзии, так и морали в духовной сфере социума и душевном мире человека, обнаруживает их взаимовлияние. Поэзия способна только ей присущими средствам выразить моральное, манифестировать моральное как высшую ценность, провозглашать моральное в качестве непреложного принципа жизни. Эта проблема остается актуальной и в условиях современного общества с его перераспределением акцентов в ценностных предпочтений людей. «Поэзия, — как писал Гегель, — была всеобщей и распространеннейшей наставницей человеческого рода, да и остается ею поныне» [2: 355] Именно она, «высказывая дух», способна передавать субъективный внутренний мир человека. Гегель утверждает, что в поэзии звук становится словом, а слово из самоцели превращается в духовное выражение [2: 346].

Мораль находит в поэзии словесную форму своему содержанию, моральные требования обретают в поэзии лингвистическое выражение. В чувственном мире поэта ее ценностно-нормативный потенциал приобретает конкретные мотивы действий, складывающиеся в поведенческие ориентиры. Заключенный в лаконичные фразы, обогащенные интонационным строем речи, феномен морального обретает объективную событийность. Все многообразие бытия морали в поэтическом произведении становится легко уловимым для понимания и сопереживания.

Уделом морали в большей степени по сравнению с другими видами поэтического творчества становится лирическая поэзия. Лирика здесь не только род поэзии, но и сама поэтизация, связанная с чувством воодушевления. Лирическое отстоит от логической обоснованности и отдает предпочтение стихии эмоций. Используя непривычные для обыденного речения словесные обороты, лирика отказывает тривиальному. Возведенное к языку стиха старое обновляется, распространенное становится исключительным, привычное — значительным. По мнению Й. Хейзинга, язык лирики является языком «мистического философствования, оракульского вещания, колдовства. В этих формах поэт испытывает сильнейшее чувство вдохновения, приходящее к нему извне. Здесь он ближе всего к высшей мудрости, но и к бессмыслице» [7: 163]. Субъективный мир поэта, отражаясь в его поэтических произведениях, обретает публичность, а, значит, и возможность иметь сторонников или противников в своих духовных исканиях. Так, поэзия заключает в себе, по словам Ж. Маритена, уже «не благо человеческой воли, но благо самой продуцируемой вещи» [4: 172]. Домен искусства и домен морали, согласно его мнению, сложны и неоднозначны в своем взаимодействии. Миры их автономны и соподчинены одновременно. Воссоединяясь, искусство и мораль наделяют произведение и художественным достоинством, и моральной ценностью. Моральная ценность произведения — результат свободного выбора поэта, результат его реализованной искренности и откровенности. Максима его воли, заключенная в стихе, как стремление к моральному факту восходит порой к универсуму морали. «В искусстве, как и в морали, должное не зависит от нашего произвола», — пишет Х. Ортега-и-Гассет. И продолжает: «остается подчиниться тому императиву, который диктует нам эпоха» [5: 236]. Однако, это вовсе не означает, что искусство в своих художественных произведениях всегда находит широкий круг почитателей и получает заслуженную объективную оценку современников или представителей последующих поколений. По замечанию Х. Ортегии-Гассета, как раз новое искусство не обладает общечеловеческими средствами выразительности, а потому оно «предназначено не для всех людей вообще, а только для немногочисленной категории людей, которые, может быть, и незначительнее других, но явно непохожи на других» [5: 233].

Главная ценность поэтического произведения — представление поэта о моральном благе, динамизм жизненной силы и поэтический опыт, который Ж. Маритен трактует, как «собранность души в ее средоточии, где мир и субъективность познаются в единстве неким потаенным, непонятным путем» [5: 194.] Поэтический опыт обеспечивает возможность поиска художественной формы любой мыслительной конструкции, которая отягощена этическим дискурсом. Слова фиксируют факт морали, фразы — ее принципы, требования, оценки, произведение в целом может заключать в себе смысложизненные искания и глубинные моральные переживания. Для поэта важна та реальность, которая пробуждает в нем переживание, все то, что переходит в плоскость его душевных сил.

Примером наполненности стиха моральным содержанием может быть творчество поэта М. Цветаевой. Лирика М. Цветаевой одухотворена, пронизана устремленностью к возвышенному. Моральная компонента, именуемая максимой, имманентно присуща ее поэтическому творчеству. Понятие «максима» занимает особое место в практической нравственности. Со стороны этического дискурса максима есть некое правило (установка, принцип, сентенция), которое связано с личностным восприятием мира, с субъективным изъявлением воли.

Максима становится главным в устремленности к действию, поступку, образу и стилю жизни, Кроме того, духовный феномен, заключенный в максиме, декларируется однозначно, бескомпромиссно, в высшей степени категорично — так и не иначе. Декларации моральной максимы способствует стилистика текстов стихов Цветаевой с их лаконичностью, телеграфной четкостью и конкретностью, как бы, не позволяющей усомниться в ее позиции, задуматься, помедлить. В максиме, согласно учению И. Канта, присутствует скорее эмоциональное переживание, чем рациональное обоснование. Она ближе к неповторимым реалиям жизни человека, чем абстрактное предписание в виде закона, и является уникальной индивидуальной формой постижения общественного долженствования [3: 236−237].

Мысли, изложенные М. Цветаевой в стихах, диалогичны. Они направлены на собеседника, на Другого — «что до собственной мне жизни? // Не моя, раз не твоя». Более того, именно Другой определяет нацеленность действий, характер поступков, диктует правила жизни, наделяет их значимостью.

Правила жизни, если они основываются на моральной устремленности, конкретно определены и даже ригористичны. Моральный максимализм Цветаевой исключает не просто разумность, здравый смысл, но даже какую-либо вариативность. Устраняется мера, промежуток, уступка: «Гляжу на след ножовый: // Успеет ли зажить / До первого, чужого, который скажет: „Пить“». Стихи пронизаны переживаниями по поводу моральной обязанности человека перед человеком — своим, родным, а скорее чужим.

Отстаивая принцип взаимопомощи, взаимовыручки, она доводит его до предельного основания, который применительно к эмпирическим ситуациям приобретает альтруистический смысл, граничащий с жертвенностью в ее высшей степени — самоотдачей. В этом нет ничего удивительного, поскольку одухотворенность в собственном ее смысле связана с обращением человека к высшим ценностям, с непреодолимой и постоянной заботой, тягой к усовершенствованию самого себя и мира. Одухотворенность противоречит умеренности, однообразию, эмпиричности. И одухотворенность как продукт духовности" «инобытийна» обыденности, повседневности, противоречит им «[1: 60]. В своей жизни поэтесса стремилась к возвышению над действительностью, благодаря мечте, вымыслу, романтическому преувеличению, часто уходила в прошлое культуры, примеряла к настоящему библейские сюжеты, поступки героев мифов и сказаний. Категоричность моральных суждений в стихах М. Цветаевой поражает тем, что в них видится безусловное служение моральному благу.

Размышляя об этической направленности искусства, писатель и философ А. Ренд уделяет большое внимание романтическому искусству. Именно оно, по мнению А. Ренд, способно манифестировать моральные ценности через художественный образ, заключающий в себе субъективное ощущение жизни его создателя, автора, творца. «Искусство, — утверждает она, — не единственный источник нравственности для человека, но единственный источник нравственного ощущения жизни» [6: 145].

Романтическое искусство способно впечатлять, поскольку отражает мораль не в теоретическом изложении и не формальном перечислении одобряемых в обществе норм, принципов, добродетелей, а создавая целостный притягательный личностный образец, который влияет на внутренний мир человека: на его представление о смысле жизни и счастье, на формирование морального идеала. Ощущение жизни как спонтанная неоформленная эмоция — это первый шаг и в постижении эстетической ценности, ведущей к абстрактному моральному концепту.

Вывод

Искусство в своем видовом многообразии было и остается оригинальным способом воплощения и продвижения не только эстетических ценностей, но и этических, благодаря чему явления моральной жизни обретают художественную форму. Искусство способствует появлению особого ощущения жизни, возвышенного, способного значительно повышать градус морального в жизненных устремлениях людей. В большей степени воссоздать моральное удается тем видам искусства, которые владеют широким спектром вербальных и визуальных средств, способных не просто представить систему устоявшихся моральных норм, одобряемых поступков или добродетелей, но и впечатлять соответствующими художественными образами, рождать эмоцию заинтересованности, признания и сопричастности.

• 1. Апресян Р. Г. Одухотворенность / Р. Г. Апресян // Человек. — 1996. —№ 4.
• 2. Гегель Г. Эстетика: в 4 т. / Г. Гегель; пер. с нем. — М.: Искусство, 1971. — Т 1.
• 3. Кант И. Соч.: в 6 т / И. Кант. — М.: Мысль, 1963. — Т 6. — С. 236−237.
• 4. Маритен Ж. Ответственность художника / Ж. Маритен // Самосознание европейской культуры ХХ века. — М.: Политиздат, 1991.
• 5. Ортега-и-Гассет Х. Дегуманизация искусства / Х. Ортегаи-Гассет // Самосознание европейской культуры ХХ века. — М.: Политиздат, 1991.
• 6. Ренд А. Романтический манифест: Философия литературы / Айн Ренд; пер. с англ. — М.: Альпина Паблишер, 2011.
• 7. Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня / Й. Хейзинга; пер с нидерл. Г. Тавризян. — М.: Прогресс, 1992.