Теоретико-методологические основания исследования медиадискурса

Теории дискурса: зарубежные и отечественные концепции

Модернистская тенденция создавать идеальные, нормативные структуры и генерирующие языковые модели обнаружила свою исчерпанность перед лицом все более сложно понимаемой динамики и гибридности коммуникативной деятельности, включающей такие параметры, как индивидуальная и публичная сферы функционирования, мультикультурная природа современного глобализованного дискурсивного пространства, оффлайни онлайн-форматы, т. е. реалистическое и виртуальное (но оттого не менее «реальное») измерения.

Согласно О. В. Лещак, методологическая база лингвистических исследований ХХ в. имеет «тетрихотомическую структуру: позитивизм, рационализм, феноменологизм, функционализм» [Лещак 1997: 8−14]. Первые три направления определяли идеалистическую специфику лингвистических и философско-языковедческих исследований первой половины ХХ в., а также конца 1950;х — 1960;х гг. (Б. Рассел, Л. Витгенштейн, М. Хайдеггер, Н. Хомский, Ц. Тодоров и др.). Лингвистика последней четверти XX — начала XXI в. развивается в русле функционализма, объединившего в себе семантические, коммуникативные, дискурсивные, когнитивные методы, которые фокусируются на анализе закономерностей употребления языковых единиц различного уровня. Функционализм предполагает отказ от так называемой «автономной лингвистики», постулирующей «жесткую оппозицию языковой системы и употребления» [Кибрик 2003: 4]. А. А. Кибрик пишет: «В 1970;80-е гг. как реакция на автономную лингвистику возник целый ряд направлений, основанных на прямо противоположном тезисе — тезисе о том, что язык тесно связан с сознанием, мышлением, памятью, категоризацией, другими когнитивными функциями человека» [Кибрик 2003: 24].

Функционализм позволяет охватить многообразие и комплексную взаимосвязь собственно лингвистических факторов как элементов языковой системы и соотнести их с экстралингвистическими факторами, формирующими характер современной речи. Такой подход выводит исследователя к пониманию междисциплинарности методологического инструментария. Функционирование языковых единиц в современном русском медиадискурсе, оперативно вбирающем языковые и поведенческо-речевые изменения, наиболее очевидно демонстрирует необходимость использования междисциплинарной модели.

Актуальность междисциплинарного При общем понимании диалогической модели соверменного гуманитарного, и лингвистического в частности, знания, что предполагает если не преодоление, то взаимообогащающее пересечение дисциплинарных и методологических границ, исследователи используют разные синонимические версии термина «междисциплинарный»: кроссдисциплинарный, трансдисциплинарный, мультидисциплинарный (под воздействием англоязычных эквивалентов, включающих предлоги trans-, cross-, multi-). рассмотрения дискурса масс-медиа объясняется не только его социокультурной и языковой природой (функция посредника между информацией и аудиторией, транслятора и генератора коллективных ценностей), но и спецификой коммуникативных процессов в постиндустриальном обществе. Как отмечают О. Ф. Русакова и А. Е. Спасский, руководители проекта «Современные теории дискурса», во вступительной статье к одноименному сборнику научных статей, «расширение пространства массовых коммуникаций и появление все новых видов дискурсов, активно влияющих на различные стороны общественной жизни, предполагает активизацию научной деятельности в области мультидисциплинарного изучения дискурсов» [Современные теории дискурса 2006: 7].

На современном этапе выделяются следующие методологические подходы к исследованию языка, реализуемого в социальной речевой практике как дискурс:

• 1) критический анализ дискурса (зарубежные исследования 1970;2000;х: М. Фуко, Р. Барт, Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Деррида, Ю. Кристева, Т. ван Дейк, Ю. Хабермас, А. Фиске, Д. Абрам, Н. Фейрклаф, Б. Деллингер, Р. Водак и др.), отечественные исследования 1990;2010;х, сосредоточенные в основном на анализе политического, мифологического, рекламного дискурсов: Е. Ф. Тарасов, А. В. Полонский, А. П. Короченский, Е. А. Кожемякин, Е. В. Переверзев, М. В. Гречихин, А. П. Чудинов, Э. В. Будаев, Р.А. Торичко);
• 2) дискурс в рамках теории коммуникаций (Ю. Хабермас, Н. Луман, Т. Борше, Г. Г. Почепцов, Я. Н. Засурский, Л. М. Землянова, А. В. Олянич, Г. Г. Хазагеров, Ф. И. Шарков, О. Г. Ревзина, И. В. Силантьев, Т. Е. Янко, О. С. Иссерс, В. С. Григорьева и др.);
• 3) дискурс массовых коммуникаций (media studies) (В. Фаульштих, М. Чарльтон, Р. Андерсен, Дж. Грей, Д. Маккейл, Г. М. Нуруллина, Ю. А. Сорокин, М. М. Назаров, М. В. Луканина и др.);
• 4) коммуникативно-когнитологический подход (М. Доналд, В. Ивенс, М. Грин, В. З. Демьянков, И. М. Кобозева, Е. С. Кубрякова, Н. Ф. Алефиренко, И. А. Стернин, З. Д. Попова, З. Д. Искакова, А. А. Кибрик, Ю. С. Степанов, Е. В. Падучева, Н. Д. Арутюнова, Б. А. Серебренников, Т. В. Милевская, Н. С. Бабенко, Г. Н. Манаенко, И. В. Рогозина, Л. В. Цурикова, С. Н. Плотникова, Н. Н. Панченко, А. И. Приходько, О. А. Хорошилова и др.);
• 5) стилистический подход (в применении к дискурсу СМИ — медиастилистика) (Д.Э. Розенталь, Г. Я. Солганик, А. Э. Макарявичус, Т. Г. Добросклонская, Л. Р. Дускаева, М. Н. Кожина, М. Ю. Казак, М. Р. Желтухина, В. Ю. Кожанова, А. А. Негрышев и др.);
• 6) синтез лингвистических методик исследования текста в применении к медиадискурсу (Т.А. Тырыгина, С. И. Сметанина, О. В. Скогорева, Е. Б. Пономаренко, Е. А. Погодаева, С. В. Губик, Л. В. Васильева, Е. О. Менджерицкая, А. В. Жандарова, Л. В. Енина, А. Р. Ерошенко, Н. Н. Трошина, Т. А. Ширяева и др.);
• 7) лингвокультурологический и лингвоперсонологический подходы (А. Вежбицкая, М. И. Шаклеин, С. Г. Воркачев, Р. Романьоли, В. И. Карасик, Г. Г. Слышкин, Ю. С. Степанов, С.Г. Тер-Минасова, В. Г. Костомаров, Ю. Н. Караулов, Л. П. Крысин и др.);
• 8) риторический подход (так называемая «лингвориторика», в применении к медиадискурсу — «медиариторика») (А.А. Волков, Ю. В. Рождественский, И. В. Анненкова, А. А. Ворожбитова, Н. С. Сыроватская, О. В. Скулкин и др.).

Существенной чертой перечисленных методов является их междисциплинарность, хотя в каждом случае это различная мера диалогичности, открытости. Лингвистические методы комбинируются с методиками психологии, социологии, культурологии, теории журналистики, теории коммуникаций, кроме того, языковой знак исследуется на разных уровнях системы (синтаксический, семантический, грамматический, сверхфразовое единство и т. д.). Можно согласиться с утверждением А. А. Кибрика, что на данном этапе развития языкознания «никакой универсальной теории дискурса не существует, дискурсивный анализ является крайне молодой дисциплиной» [Кибрик 2003: 23]. В работах 1990;2010;х гг. можно встретить относительно гибкое использование терминологии дискурсивного анализа: «дискурсивное взаимодействие» выступает как аналогия «речевого», категории «коммуникативного», «аксиопрагматического», «прагматического» и «дискурсивного» измерения языка вступают в отношения синонимических подмен. Это свидетельствует о неустоявшемся терминологическом инструментарии аналитики дискурса, о фазе формирования нового раздела языкознания.

Итак, на рубеже ХХ-XXI вв. происходит выход на качественно иной виток в развитии лингвистических исследований: языкознание отказывается от неопозитивистского проекта изучения языка как имманентного явления и возвращается к социологическому, психологическому подходу, выводя лингвистику на уровень когнитологии и коммуникативистики как наук о связи сознания и языка с индивидуальными и коллективными речевыми практиками [Ревзина 2004: 11−12]. Выработка целостной антропоцентрической модели языкознания — задача, стоящая сегодня перед гуманитарными науками и языкознанием, в частности. И обозначенный отказ от суверенности лингвистики как сугубо филологической дисциплины наиболее актуален в области исследований дискурса масс-медиа, понимаемого сегодня, исходя из реалий речевой практики, достаточно широко: в дискурсивных пространствах рекламы, СМИ, паблик рилейшнз, блогосферы, которые взаимодействуют друг с другом и с повседневным дискурсом.

Расширение толкования языкового значения, выход его на уровень лингвопрагматики изменили исследовательский вектор при анализе речевого материала СМИ. В научный инструментарий отечественных медиаисследований 1990;2010;х гг. входит понятия «медиатекст» и «медиадискурс», оттесняя на задний план прежние номинации предмета («язык СМИ», «публицистический стиль» и т. п.).

Как пишет Т. В. Милевская, «присущий коммуникативной лингвистике доминантный интерес к языковой личности обогатил традиционную систему лингвистических терминов новыми понятиями, характеризующими язык в его функционировании — от „speaker`s and hearer`s situation“ (Л. Блумфилд) до „коммуникативных регистров“ (Г.А. Золотова). Коммуникативная перспектива исследования предопределила и появление в качестве одного из основных такого понятия, как „дискурс“. Трактовка дискурса как речи, „погруженной в жизнь“, без сомнения, восходит к предложенной Ф. де Соссюром триаде „язык — речь — речевая деятельность“ и противопоставлению внутренней и внешней лингвистики. Дискурсивный подход — по определению лингвистика „внешняя“: анализ речи, погруженной в жизнь, предполагает учет гетерогенных экстралингвистических факторов, вплоть до паралингвистических (жест, ритм и т. д.). Учет подобных факторов — яркий пример переосмысления традиционного для французской лингвистики употребления термина discours для обозначения речи вообще» [Милевская 2002: 88−89].

Развиваемая Е. С. Кубряковой, Е. В. Падучевой, Н. Д. Арутюновой, Ю. Д. Апресяном, Н. В. Уфимцевой, Б. А. Серебренниковым, И. А. Стерниным, М. В. Никитиным и другими лингвистами, данная парадигма переориентировала анализ языка с имманентного подхода к знаку как объекту (структуралистская модель) на интерсубъективную — речепорождающую и рецептивную — модель, которая позволяет расширить границы семантики. Традиционное изучение лексического словарного значения, приоритет письменной речи перед устной дополняются исследованиями устного и виртуального (в онлайн-коммуникации) функционирования слова. Языковая прагматика обретает статус раздела семантики.

Один из постулатов когнитивной лингвистики состоит в том, что «мир не отображается, а интерпретируется» [Фрумкина 1999: 90]. По утверждению Р. М. Фрумкиной, «человек не просто воспринимает мир, но конструирует его мир и в самом деле не дан нам в непосредственной эмпирии мы созидаем мир с помощью нашей психики» [Там же]. Е. С. Кубрякова, одна из первых отечественных исследователей когнитивно-дискурсивного направления языкознания, пишет об осуществляемой языком «концептуализации» и «категоризации» мира, о том, что язык предоставляет возможности «создавать вариативные способы описания одного и того же» [Кубрякова 2004: 18].

«Дискурс для когнитивистов — прежде всего совокупность мыслительных операций по обработке языковых данных и экстралингвистической ситуации при порождении речи. В недрах когнитивной лингвистики зародилось и представление о дискурсе не только как о динамическом процессе, но и как о единице анализа. При всей закономерности такого метонимического переосмысления очевидно, что оно ставит перед исследователем ряд проблем» [Милевская 2002: 89].

Таким образом, исследуя особенности языка СМИ в когнитивно-дискурсивной парадигме, следует исходить из посылок, что, во-первых, языковое сознание является моделирующим, а во-вторых, семантика может вербализоваться в различных лексемах, словообразовательных, грамматических, синтаксических конструктах, и конфигурация смысла будет напрямую зависеть от разновидности медиадискурса: его типа, формата, жанра, т. е. дискурсивных макропараметров, влияющих, в терминах лингвистики, на «коммуникативную импликацию» и «экспликацию» [Падучева 1996: 234−236].

Кроме того, переводя эти принципы вербального моделирования мира в одну из активно развивающихся в ХХ-XXI вв. областей речевой практики — медиасферу, мы можем говорить о различии в категоризации мира и, соответственно, специфике восприятия реципиентом каждого из типов медиадискурсов.

Лингвистика выполняет по отношению к медиадискурсу методологическую функцию типологизации внутри языка в его диахроническом (историческое развитие медиадискурса) и синхроническом (системный анализ современных языковых репрезентаций) аспекте. Когнитивно-дискурсивный подход, в свою очередь, сосредоточивает исследовательский ракурс на связи сознания, прагматических задач, прагматического контекста, законов генерирования смысла и восприятия текстов СМИ.

Расширение понятийных границ предмета, в советскую и раннюю постсоветскую эпоху охватывавшего только журналистские речевые практики в рамках прессы, радио и телевидения, произошло за счет включения в него на современном этапе мультижанрового и мультистилистического дискурса, реализуемого всеми каналами современных массовых коммуникаций. По сути, именно экстралингвистические, т. е. лингвопрагматические по своей природе, факторы повлияли на этот процесс.

Отечественная медиалингвистика, как обозначила эту дисциплину Т. Г. Добросклонская [Добросклонская 2000], охватывает сегодня дискурсы рекламы, пиара, прессы, телевидения, радио, интернет-комуникаций (социальные сети, онлайн-издания, форумы, чаты, блогосфера). Современное изобилие каналов и форм массовой коммуникаций, служащих трансляторами дискурсов, некогда не обладавших медийным характером (политический дискурс, дискурс повседневности, семейный дискурс, развлекательный дискурс), стимулирует гуманитариев к развитию кроссдисциплинарных исследований, а лингвистов в частности — к формированию синтетической, целостной антропоцентрической парадигмы. И именно эта установка на вовлечение факторов, некогда считавшихся «экстралингвистическими», сохраняет актуальность семиотической триады семантика — синтактика — прагматика при анализе дискурса любого типа.

Однако на современном этапе изолированность этих уровней знака размывается, поскольку становится очевидной, например, связь семантики знака с его прагматическими коннотациями, которые в исследованиях 1970;1990 гг. уклончиво назывались «языковым фоном», а сегодня по праву входят в состав дискурсивного значения знака (см. терминологию энциклопедий, отажающую лингвистическую терминосистему указанного периода: [ЛЭС 1990], [РЯ 1979]). Кроме того, сегодня активно изучается связь композиционно-коммуникативных характеристик знака («синтактика»), включая синтаксис в классическом значении слова, сверхфразовые единства, композицию текста, его печатно-дизайнерскую, видеоили аудиореализацию (креолизованный и мультимедийный формат текста [Чернявская 2009], [Щипицина 2009], [Чигаев 2010], [Language and the New Media 2009], [Digital Discourse 2011].

Значимость этих и других лингвопрагматических факторов при анализе дискурса особенно значима в медиаисследованиях, так как без этих факторов медиадискурс попросту не может быть презентован адресату.

Проблема типологии медиадискурса, имеющего десятки подвидов в зависимости от функций, канала, формата, адресованности, стилистики, идеологической позиции масс-медиа, напрямую связана с проблемой расширения понятийных границ категории медиадискурса, который в зарубежных и отечественных гуманитарных науках лишь в последнее десятилетие обрел типологически общую трактовку.

В европейской, канадской и американской теории масс-медиа со второй половины ХХ в. принято предельно широкое понимание семантики медиадискурса. Так, данная точка зрения поддержана и в одном из новейших изданий двухтомного словаря — результата коллективной работы английских и американских ученых [Anderson, Gray 2008]. Предметом исследования в этой книге становится ценностная, социальная, политическая и, собственно, теоретическая самоидентификация масс-медиа.

Методологические подходы к изучению языка СМИ, репрезентируемого различными коммуникационными каналами (пресса, телевидение, радио, Интернет), претерпели радикальные изменения на рубеже 1990;2000 гг. Значительность пересмотра методологической базы можно сравнить только с теми необратимыми трансформациями, которым подверглись функции, стилевые и жанровые каноны, формы воздействия отечественных СМИ в указанный период.

Переход от модели прямой идеологической пропаганды тоталитарного образца к манипулятивной парадигме постмодерна, в которой осуществляется конвергенция различных типов медиадискурса (рекламный, развлекательный, новостной, информационно-аналитический), создал определенные вызовы для российской академической науки ([Кириллова 2005], [Климова 2005], [Никитина 2006], [Кожемякин 2007], [Кожемякин, Переверзев 2008], [Полонский 2009], [Полонский 2010]).

Так, нельзя не согласиться с оценкой ряда последствий изменившегося идеологического и жанрового ландшафта российских СМИ, данной Л. Р. Дускаевой: «Усиление информационной функции в современных СМИ связано с изменением в них информационной нормы. Это проявилось в росте объема информационного поля, а также в повышении „качества“ информации, ее достоверности. Увеличение объема информационного поля связано с расширением публицистической проблематики, практическим исчезновением „закрытых зон“ для средств массовой информации, а также с возможностью альтернативной подачи информации вследствие идеологического, политического, творческого расслоения прессы. Показ одного и того же события с разных сторон способствует в современной газете объемному его представлению» [Дускаева 2006].

Плюралистичность отечественной системы медиатекстов последних трех десятилетий, позволяющей отразить, реконструировать и / или мифологизировать событие с разных позиций — принципиально новое качество, мотивирующее формирование более сложного, кроссили, по выражению медиа-аналитика Н. Фейрклафа, «трансдисциплинарного» подхода [Fairclough 1995].

О междисциплинарности методологии исследования языка СМИ, требующей синтеза теории и истории журналистики, стилистики, теории массовых коммуникаций, социологии, пишет Т. Г. Добросклонская в своей диссертации, инициировавшей новую для российской академической науки разновидность языкознания «медиалингвистика» [Добросклонская 2000]. Однако, как указывает автор и как показывает знакомство с зарубежными медиаисследованиями, понятие медиалингвистики на Западе развивается с 1980 гг.

Следует отметить, что отечественная теория журналистики и лингвистика, специализирующаяся на изучении языка СМИ, столкнулись с определенной методологической проблемой — необходимостью адаптировать уже сформированный зарубежный аппарат media studies и media linguistics к отечественным традициям, развившимся на исторически ином материале (тоталитарные СМИ). В британской, немецкой и американской медиатеории принято изучать язык СМИ в единой системе «медиа», понимаемых как «любая форма зафиксированных в знаках сообщений», под которые подпадают семиотические системы, начиная с наскальных рисунков и завершая Интернет-дискурсом.

Такая системность в анализе СМИ связана в западных медиаисследованиях как с развитием семиотики в 1960;1970 гг., так и с формированием в это же время двух социогуманитарных направлений — «критики дискурса» и теории коммуникаций. Признание антропологической природы текстов, критика различных форм субъективности (расовой, национальной, гендерной, политической, индивидуально-психологической) способствовала в западной теории массмедиа выработке метаязыка описания конкретно-исторических и типологических (жанровых, стилевых, форматных) форм журналистской, а шире — массово-коммуникативной деятельности. Так, британский теоретик СМИ Н. Фейрклаф пишет о необходимости многофункционального подхода к медиатекстам: «В медиадискурсе анализируются не только традиционные лингвистические аспекты слова: семантика, грамматика, синтаксис предложения или меньших синтаксических единств, но и более крупные текстовые блоки, в которых обнаруживается связность (cohesion), как например организация поворота беседы в интервью, целостная структура новостной статьи» [Fairclough 1995].

Понимание сложной социальной и семиотической природы журналистского творчества присутствует в ряде отечественных исследований. Так, в монографии Ю. В. Рождественского массовые коммуникации и журналистика входят в состав системы речевых коммуникаций общества и анализируются исходя из социальной природы своего семиозиса [Рождественский 1997]. Эффективность речевого воздействия рассматривается автором в рамках лингвориторической парадигмы. Риторический поворот, берущий свои истоки в европейских штудиях структуралистского периода, приобрел в новом веке очевидную лингвистическую направленность. По мере роста разнообразия и количества дискурсов, усиления манипулятивной составляющей в их коммуникативных стратегиях растет потребность в рационализации метаязыка описаний.

Риторический инструментарий, переосмысленный в контексте лингвистической философии ХХ-XXI вв. и новейшей дискурсивной реальности, стал одним из актуальных методологических подходов в работах отечественных языковедов. Он используется не только при анализе художественных и общественно-политических текстов, что вполне традиционно, но и в исследованиях языка масс-медиа [Анненкова 2011], [Анненкова 2012], [Ворожбитова 2000], [Скулкин 2014], [Хазагеров 2012], [Ширяева 2012], [Ширяева 2014]. Направления исследований на современном этапе распределились между неориторической «лингвофилософией» (И.В. Анненкова), риторической теорией стилей (Г.Г. Хазагеров), «лингвориторикой» (А.А. Ворожбитова), классической риторикой, применяемой к современным текстам разных типов (А.А. Волков, Ю.В. Рождественский) и др.

«Риторика занимается целесообразными высказываниями, телеологический принцип создания речи является для нее определяющим», — пишет А. А. Волков [Волков 2009: 220]. На презумпции рациональности («целесообразности») построения медиатекста основано применение риторической модели анализа. Журнальный и газетный, интернет-текст СМИ пишется по законам инвенции, предписывающим в зависимости от формата издания, целевой аудитории, жанра, рубрики выбор определенных языковых средств аргументации. Процедуры аргументации включают, помимо апелляции к этосу и пафосу, аргументацию к логосу, которая в первую очередь базируется на системе топосов — «общих мест», т. е. таких ценностных культурных установок, которые разделяются большинством аудитории. Наиболее универсальные топы называют «общими», а те, которые разделяются лишь некоторыми социальными, профессиональными сообществами, обозначаются как «частные». Дифференциация целевой аудитории современной прессы основана, с риторической точки зрения, на размежевании различных систем частных топов. Так, соответственно, можно выделить топы, разделяемые читателями (читательницами) глянцевой, желтой, деловой, спортивной прессы и т. п.

«Характер оценки аудиторией зависит от источника топа и также от картины мира, свойственной данному языку и данной культуре. Топ является предметом реальных верований аудитории, в соответствии с которыми они и оценивает посылку с точки зрения соответствия реальности как истинное, ложное или правдоподобное высказывание, с точки зрения авторитета источника как правильное или неправильное, с точки зрения самосознания собственных целей и интересов как приемлемое или неприемлемое» [Волков 2009: 238].

Лингвориторическая картина мира, таким образом, формируется комплексом частных топов, составляющих ее ценностный каркас.

Некоторые исследователи, фокусируя внимание на изучении риторической модели медиадискурса, делают вывод о существовании в постиндустриальном обществе «медиакартины мира» [Анненкова 2012]. По справедливому замечанию И. В. Анненковой, развивающей данный подход к дискурсу, современная риторика («неориторика») «вышла за рамки нормативно-технической дисциплины о способах и приемах конструирования текста и приобрела статус лингвофилософской дисциплины о коммуникативной природе культуры. Речевая деятельность, которая связана со средствами массовой информации и коммуникации, относится к деятельности риторичного типа, поскольку, во-первых, традиционно представляет собой прозаический, а не поэтический тип речевой деятельности, и, во-вторых, обслуживает коммуникативно-социальные и коммуникативно-политические потребности людей, предполагающие диалогичность коммуникации, участие в ней адресанта и адресата. Более того, коммуникация в СМИ, как целевое, мотивированное действие, носит интенциальный характер» [Анненкова 2012: 4].

На необходимость конструирования теории «речевого воздействия как интегральной науки» указывает И. А. Стернин, представитель коммуникативно-дискурсивного метода в отечественной лингвистике. Он вскрывает важные социокультурные факторы развития массовых коммуникаций: «Причины социально-политического характера: развитие свободы, демократии, появление идеи свободы личности, равенства людей потребовали науку, которая показала бы, как убеждать равному равного. Не случайно в античных демократиях речевое воздействие играло столь заметную роль и сошло на нет в средневековье, когда господствовали тоталитарные и религиозно-догматические формы правления. В настоящее время ХХ век стал „веком возражений“. В нынешних условиях людей стало нужно убеждать, причем всех (даже детей!). Стало необходимо убеждать широкий круг лиц, неравных друг другу по уровню образования, культуры и т. д., но требующих равного отношения. Убеждать стало необходимо в демократических государствах при выборах, в условиях плюрализма мнений и политической жизни, в условиях политической борьбы — политикам стало необходимо учиться убеждать людей в своей правоте» [Стернин 2002].

Симптоматичен тот факт, что в последней четверти ХХ в. на Западе и в России активно развивается новая междисциплинарная отрасль — «медиапсихология», которая «на микроаналитическом уровне описывает и объясняет поведение человека, обусловленное влиянием средств индивидуальной и массовой коммуникации» [Винтерхофф-Шпурк 2007: 18]. Как пишет И. В. Рогозина, актуальным, но пока малоисследованным является вопрос «психолингвистического воздействия СМИ на индивида» [Рогозина 2003: 6]. В отечественной науке данное направление начинает формироваться в отдельную дисциплину на рубеже XX—XXI вв. Определенный итог исследованиям конца 1990;х — нач. 2000;х гг. подводит коллективная монография «Человек как субъект и объект медиапсихологии», изданная совместно Институтом человека и МГУ им. М. В. Ломоносова (2011).

В данном труде рассматриваются ключевые психологические аспекты производства и потребления медиадискурса. Так, устанавливается особый статус языковой личности в интердискурсивном пространстве: она преодолевает позицию «автономной личности» и вступает в дискурсивные отношения «социальной взаимозависимости» [Козлов 2011: 785]. С другой стороны, наряду с форматизацией и анонимизацией субъекта речи («Мы-медиа») традиционных СМИ (пресса, радио, телевидение), наблюдается противоположная тенденция к персонализации — в новейших дискурсивных сообществах, таких как форум, социальная сеть («Я-медиа») [Асмолов А.Г., Асмолов Г. А. 2011: 86−104]. О субъективизации знания (релятивизации «истины» как множественности истин) через посредничество масс-медиа пишет В. Ф. Петренко, обращая внимание на авторитетную концепцию дискурсов как конструктов группового и индивидуального сознания [Петренко 2011: 175−177] (ср: [Поликарпова 2002]; [Полонский 2009]. «Медийная» и «виртуальная» картина мира также находятся в центре внимания авторов монографии ([Вартанова 2011: 199−215], [Кузнецова 2011: 437−467], [Чудова 2011: 363−391].

Медиапсихология тесно переплетается с такими отраслями лингвистики, как психои социолингвистика, а также с новейшими дисциплинами, актуальными для нашего исследования, — лингвокультурологией и лингвоперсонологией.

Культурологический аспект выдвигается на первый план в языковых исследованиях в 1980 гг., когда в общественных науках формируются идеи глобализации, межкультурной коммуникации, иными словами, проблемы понимания людьми разных национальных лингвокультур приобретают актуальность. Заново поднимается дискуссия о соотношении «универсализма» и «релятивизма» в языковых системах разных семей и групп, а ключевым вопросом становится вопрос формирования «смыслов» различными языками [Вежбицкая 1993: 185−206]. Соответственно, в центр внимания исследователей помещается семантика и ее национально-культурная, культурно-историческая специфичность [Вежбицкая 1996]. Поскольку семантика языковых единиц на рубеже ХХ-XXI вв. изучается, как отмечалось выше, в функциональной парадигме, то довольно быстро в лингвистике осуществился синтез культурологического метода и дискурсивного анализа: результатом его явилось развитие лингвокультурологических исследований групповых и персональных дискурсов в их национально-культурной специфичности [Телия 1988], [Шаклеин 1997], [Степанов 2001a], [Степанов 2001b], [Тер-Минасова 2000], [Романьоли 2006] и др.). Отдельный пласт составили исследования национальных моделей медиадискурса, в частности, концепций языковой личности журналиста и читателя (см., напр., коллективные труды: «Языковая личность: институциональный и персональный дискурс»: Сб. науч. тр. — Волгоград: Перемена, 2000; «Язык средств массовой информации: Учебное пособие для вузов / Под ред. М. Н. Володиной. — М.: Академический проект; Альма Матер, 2008»).

Углубление лингвокультурологической модели, ориентированной на описание коллективного национального стереотипа языковой личности, осуществилось в исследованиях с персонологическим аспектом: дискурс в них рассматривается с точки зрения, как групповых идентичностей, т. е. типичных представителей «дискурсивных сообществ» (discourse community [Swales 1990: 21−32]), так и индивидуальных. Соответственно, общенациональные стереотипы языковой личности дополнились дифференцированными «лингвотипажами» [Карасик 2009], среди которых в русском дискурсивном пространстве 1990;2010;х выдвинулся на передний план лингвотипаж «бизнесмена», «делового человека», «предпринимателя». Синтез лингвокультурологического и лингвоперсонологического подходов наиболее последовательно выражен в работах Т. М. Николаевой, Ю. Н. Караулова, В. И. Карасика, Г. Г. Слышкина, С. Г. Воркачева, В. П. Нерознак, С. И. Сметаниной и др.

Таким образом, на рубеже 1990;2000 гг. возникла необходимость научного осмысления новых явлений языка российских СМИ, в первую очередь, на уровне функциональной стилистики, а шире — прагмалингвистики, коммуникативно-дискурсивной методологии. Понятие «публицистический стиль», «газетно-публицистический стиль» в применении к постсоветской прессе обнаружили свою ограниченность для исчерпывающего описания реальности разросшейся и реструктирированной жанрово-стилистической палитры масс-медиа 1990;2010 гг. Понятие дискурса вошло в инструментарий лингвистических и междициплинарных исследований, посвященных публичным (медиатизированным) и индивидуальным формам коммуникации.

Подводя итог, следует выявить ряд структурообразующих критериев дискурса, которые признаны на данном этапе развития дискурсивного анализа представителями различных школ и направлений (см., напр., зарубежные и российские работы, методологически обобщающие состояние дискурс-анализа: [Луман 2005], [ван Дейк 2013], [ЛАЯ ЛАЯ — принятая в данной работе аббревиатура для обозначния выпусков серии «Логический анализ языка». 1994], [Карасик 2000], [Кибрик 2003], [Ревзина 2005], [Кожемякин 2009]. Эти критерии позволят выработать комплексную модель анализа информационно-аналитического медиадискурса на материале российской деловой прессы как одной из формаций (типов, разновидностей) современного русского дискурса. Подчеркнем, что, исходя из намеченного во Введении методологического ракурса, мы сосредоточим свое внимание на прагмасемантическом, когнитивном и коммуникативном аспектах дискурса, привлекая смежные методы (лингвокультурологический, лингвоперсонологический) в режиме междисциплинарного диалога. Итак, в качестве структурообразующих следует назвать следующие критерии дискурса:

• 1. Дискурс обладает относительной конвенциональной устойчивостью, воспроизводимостью, связностью, относительным динамизмом (допускает исторические изменения, вариации), интертекстуальной открытостью.
• 2. Языковая личность вовлечена в генерирование и потребление дискурсов: в соответствии с набором дискурсивных ролей языковая личность участвует в формировании, трансляции, трансформации и рецепции дискурсов.
• 3. Дискурсы функционируют внутри дискурсивных сообществ, объединенных общими коммуникативными намерениями, стратегиями и тактиками речевого поведения, общим «лексиконом» и коммуникативными установками восприятия.
• 4. Каждый тип дискурса обладает собственным каналом коммуникации (непосредственное устное общение, письмо, каналы масс-медиа).
• 5. Дискурс реализуется в коммуникативном событии.
• 6. Дискурсивные формации образуют жанровые единства (например, дискурсивный жанр делового письма, анекдота, академического доклада, переписки в чате и т. д.).

Далее рассмотрим специфику медиадискурса как одной из новейших дискурсивных формаций.