Образ Гоголя в книге Аксакова «История моего знакомства с Гоголем»

В 2009 году мы отмечали 200-летний юбилей Гоголя. Гоголевская история, вернее даже сказать биография заинтересовала меня в воспоминаниях Сергея Тимофеевича Аксакова под названием «История моего знакомства с Гоголем». Воспоминания эти интересны тем, что как нельзя лучше раскрывая жизнь писателя, не являются сухим изложением биографических фактов, а носят эмоциональную окраску — дышат трепетной любовью к Гоголю гению и Гоголю человеку.

После смерти, длительное время печатались ошибочные мнения о Гоголе, как о человеке. Это было связанно с тем, что он был очень скрытен, и многие пишущие о нёмдаже сам биограф еголично Гоголя не знали или не находились с ним в близких отношениях. Аксаков писал в ведении к своей книге: ЦИТИРУЮ «Я думаю, что мой искренний, никаким посторонним чувством не подкрашенный рассказ может бросить истинный свет не на великого писателя (для которого, говорят, это не важно), а на человека. Мне кажется, что дружба моя к Гоголю и долг его памяти требуют от меня такого поступка».

В течение всего длительного знакомства с Николаем Васильевичем автор повести бережно хранил все письма и делал записи почти о всех встречах и интересных происшествиях. Благодаря искренности и ответственности, с которой Аксаков подошёл к этому произведению, Николай Васильевич открывается с новой, не известной его читателю стороны: как нежный брат и сын; как необычаянно весёлый и трогательный друг; как требовательный и самокритичный, даже самоотверженный художник, и наконец, как человек с невероятно тонкой и чувствительной душой. аксаков гоголь воспоминание знакомство Итак, раскрывать образ Гоголя, безусловно, следует с описания его внешности. Надо сказать, что на протяжении всей книги внешность Гоголя сильно меняется, претерпевая не меньшие изменения, чем и его внутренний мир…

Аксаков знакомится с совсем ещё молодым Гоголем, когда тому было всего 23 года и пишет о нём: ЦИТИРУЮ «Наружный вид Гоголя был тогда совершенно другой и невыгодный для него: хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок, большие и крепко накрахмаленные воротнички придавали совсем другую физиономию его лицу; нам показалось, что в нем было что-то хохлацкое и плутоватое. В платье Гоголя приметна была претензия на щегольство». Не только внешность Гоголя была отталкивающей, но и его неловкость, не умение общаться и держать себя. Окружающие не могли даже запомнить разговоров с Гоголем, настолько они были скучны и несодержательны. Если и врезались в память собеседников отрывки, то были они лишь нелепыми Гоголевскими розыгрышами. Он то рассказывал, что был очень толст, а сейчас сильно болен и поэтому похудал, то жаловался на неизлечимую болезнь кишков, при этом окружающим могло показаться, что вел он себя «небрежно и как-то свысока». На мой взгляд, в юности Гоголь прибегал к этим розыгрышам и небылицам, потому, что не умел вести светские беседы и не видел в них смысла. Любопытные взгляды и расспросы вынуждали его говорить, но он попросту не мог раскрыться перед незнакомыми, посторонними людьми и выбрал эту отталкивающую манеру поведения, чтобы скрыться от угнетающей навязчивости собеседников. Конечно же, обществу не нравились манеры Гоголя, который производил на всех без исключения невыгодное, несимпатичное впечатление.

Позже Гоголь откроется и покажет себя искренним и беззащитным существом, но не многие будут знать его таким, с людьми посторонними, мало приятными и любопытными Гоголь будет держаться холодно и иногда комично, возводя неприступную психологическую стену, за которой не возможно будет потревожить его.

Среди друзей, Гоголь славился своим оригинальным и тонким чувством юмора, который являл собой полную противоположность отталкивающим и несмешным розыгрышам. Происшествие такого комичного характера, которое я хочу описать случилось семью годами позже, когда Гоголь вернулся из-за границы преобразившемся: ЦИТИРУЮ

" Наружность Гоголя так переменилась, что его можно было не узнать: следов не было прежнего, гладко выбритого и обстриженного франтика в модном фраке! Прекрасные белокурые густые волосы лежали у него почти по плечам; красивые усы, эспаньолка довершали перемену; все черты лица получили совсем другое значение; особенно в глазах, когда он говорил, выражались доброта, веселость и любовь ко всем; когда же он молчал или задумывался, то сейчас изображалось в них серьезное устремление к чему-то высокому. Сюртук вроде пальто заменил фрак, который Гоголь надевал только в совершенной крайности. Самая фигура Гоголя в сюртуке сделалась благообразнее". КОНЕЦ ЦИТАТЫ Именно с этого времени и началась тесная дружба Гоголя и всей семьи Сергея Тимофеевича Аксакова. Так вот происшествие это имело место во время совместного путешествия Гоголя и Аксаковых из Москвы в Петербург: «Гоголь был тогда еще немножко гастроном; он взял на себя распоряжение нашим кофеем, чаем, завтраком и обедом. Ехали мы чрезвычайно медленно, потому что лошади, возившие дилижансы, едва таскали ноги, и Гоголь рассчитал, что на другой день, часов в пять пополудни, мы должны приехать в Торжок, следственно должны там обедать и полакомиться знаменитыми котлетами Пожарского, и ради таковых причин дал нам только позавтракать, обедать же не дал. Мы весело повиновались такому распоряжению. Вместо пяти часов вечера мы приехали в Торжок в три часа утра. Гоголь шутил так забавно над будущим нашим утренним обедом, что мы с громким смехом взошли на лестницу известной гостиницы, а Гоголь сейчас заказал нам дюжину котлет с тем, чтоб других блюд не спрашивать. Через полчаса были готовы котлеты, и одна их наружность и запах возбудили сильный аппетит в проголодавшихся путешественниках. Котлеты были точно необыкновенно вкусны, но вдруг мы все перестали жевать, а начали вытаскивать из своих ртов довольно длинные белокурые волосы. Картина была очень забавная, а шутки Гоголя придали столько комического этому приключению, что несколько минут мы только хохотали, как безумные. Успокоившись, принялись мы рассматривать свои котлеты, и что же оказалось? В каждой из них мы нашли по нескольку десятков таких же длинных белокурых волос! Как они туда попали, я и теперь не понимаю. Предположения Гоголя были одно другого смешнее. Между прочим, он говорил с своим неподражаемым малороссийским юмором, что, верно, повар был пьян и не выспался, что его разбудили и что он с досады рвал на себе волосы, когда готовил котлеты; а может быть, он и не пьян и очень добрый человек, а был болен недавно лихорадкой, отчего у него лезли волосы, которые и падали на кушанье, когда он приготовлял его, потряхивая своими белокурыми кудрями. Мы послали для объяснения за половым, а Гоголь предупредил нас, какой ответ мы получим от полового: „Волосы-с? Какие же тут волосы-с? Откуда прийти волосам-с? Это так-с, ничего-с! Куриные перушки или пух, и проч. и проч.“. В самую эту минуту вошел половой и на предложенный нами вопрос отвечал точно то же, что говорил Гоголь, многое даже теми же самыми словами. Хохот до того овладел нами, что половой и наш человек посмотрели на нас, выпуча глаза от удивления. Наконец, припадок смеха прошел и мы, вытаскав предварительно все волосы, принялись мужественно за котлеты. Так же весело продолжалась вся дорога».

Этот случай и многие другие показывают, что в хорошем расположении духа Гоголь был душой компании, он шутил всегда даже не улыбаясь, и не смеясь сам, так мастерски рассказывал, что заставлял всех хохотать до слез. Вообще в его шутках было очень много оригинальных приемов, выражений и того особенного юмора, который свойственен исключительно малороссам, передать эту манеру невозможно.

Николай Васильевич был нежный брат. Когда пришло время забрать двоих его сестёр из Патриотического института, Гоголь очень боялся, что они произведут неблагоприятное впечатление на Аксаковых и всю дорогу до пансиона подготавливал их ко встрече с неловкими и застенчивыми моностырками. Младшая сестра была его любимицей, хотя сам он об этом и не знал, но постороннему наблюдателю это сразу становилось понятным. Девушки, оказались страшно неуклюжи, путались в платьях, совершенно не умели себя держать, очень конфузились. Аксаков пишет, что на бедного Гоголя в связи с этим было «больно смотреть». Он был крайне взволнован делами и поведением своих сестёр и принимал во всём самое активное участие: ЦИТИРУЮ «Гоголь очень занимался своими сестрами: он сам покупал все нужное для их костюма, нередко терял записки нужных покупок, которые они ему давали, и покупал совсем не то, что было нужно». Во время совместного путешествия из Петербурга в Москву, Гоголя «сильно озабочивали и смущали сестры. Уродливость физического и нравственного институтского воспитания высказывалась тут выпукло и ярко. Ничего, конечно, не зная и не понимая, они всего боялись, от всего кричали и плакали, особенно по ночам. Принужденность положения в дороге, шубы, платки и теплая обувь наводили на них тоску, так что им делалось и тошно и дурно. Они почти не ели, к тому же, как совершенные дети, беспрестанно ссорились между собою. Все это приводило Гоголя в отчаяние и за настоящее и за будущее их положение. Жалко и смешно было смотреть на Гоголя; он ничего не разумел в этом деле, и все его приемы и наставления были некстати, не у места, не вовремя и совершенно бесполезны, и гениальный поэт был в этом случае нелепее всякого другого человека». Трогательное участие и забота о судьбе сестёр не была напрасной. Спустя некоторое время они освоятся и будут с удовольствием жить светской жизнью, доставляя этим своему брату и гордость и радость.

Николай Васильевич, как я уже говорила, был не очень общителен. Он не любил общества малознакомых людей и применял всевозможные уловки для того, что бы избежать общения. Однако некоторые его поступки объяснить было трудно. Например, необъяснимым показался Аксакову случай, когда, не желая здороваться с общим их хорошим знакомым Гоголь юркнул в другую комнату, а затем исчез из дому, а на следующий день история эта повторилась, с той только разницей, что Николай Васильевич спрятался в дальний кабинет, схватил книгу, уселся в большие кресла и притворился спящим. Он оставался в таком положении более двух часов и так же потихоньку уехал. На все вопросы он отвечал детскими отговорками, оправдываясь срочными делами и неожиданной сонливостью. Когда же этот же гость приехал на третий день, «вбежал Гоголь и со словами: «Ах, здравствуйте, Дмитрий Максимович!..» протянул ему обе руки, кажется даже обнял его, и началась самая дружеская беседа приятелей, не видавшихся давно друг с другом… Точно он встретился с ним в первый раз после разлуки и точно прошедших двух дней не бывало «.

Проказливость Гоголя часто проявлялась в дороге, он мог в течении четырёх суток притворяться спящим и не реагировать на попытки соседа завести разговор. А однажды он даже убедил своего попутчика, что он вовсе не Гоголь, а Гогель и притом круглая сирота, нарассказывал плачевных небылиц о своей судьбе, прикинулся простачком и на все вопросы коротко отвечал: «не знаю». Так он дурачил соседа трое суток, а сделал он это единственно для того, чтоб избавиться от докучливых вопросов, задаваемых обыкновенно писателю, таких как: «Что вы теперь пишите? Когда подарите нас новым произведением?» Можно ли строго осудить за это Гоголя, который так любил уединение дороги? Невинная выдумка возвращала ему полную свободу, и он, подняв воротник шинели выше своей головы (это была его любимая поза), всю дорогу читал потихоньку Шекспира или предавался своим творческим фантазиям. Между тем многие его за это обвиняли.

Были и другие на первый взгляд необъяснимые гоголевские поступки. Однажды, Гоголь писал из Италии трём своим близким друзьям с просьбой прислать значительную сумму денег, а так же взять на себя все его финансовые дела. Он сам не мог заниматься этими делами вследствие многих глубоких душевных и сердечных причин. Но письма с этой просьбой не были поняты и почувствованы, как того заслуживали. Друзья не были столь богаты и восприняли эту просьбу с негодованием и осуждением. Гоголь был поражен и обижен. Ему пришлось опуститься до объяснений, тревоживших и унижавших его. Ведь он просил эту сумму на несколько лет. Он жил за границей не ради удовольствия или прихоти, а для написания объёмного и сложного произведения — он писал 2-ой том «Мёртвых душ». А деньги он тратил только на самое необходимое. Он питался один раз в день, жил в абсолютной нищете и большая часть денег уходила на чернила и бумагу. Осознав свою ошибку, Аксаков писал, что это было большим грехом не прислушаться к просьбе Николая Васильевича, он сожалел: ЦИТИРУЮ «просьбы эти, были приняты нами с ропотом и осуждением, тогда как мы должны были за счастье считать, что судьба избрала нас к завидной участи: успокоить дух великого писателя, нашего друга, помочь ему кончить свое высокое творение, в несомненное, первоклассное достоинство которого и пользу общественную мы веровали благоговейно». За эту ошибку Аксакову было стыдно на протяжении всей его жизни.

Гоголю не просто было просить в долг, и это было связанно не с гордостью поэта, а со скромностью и щепетильностью. Вот тому пример: он был в очень затруднительном положении, но о помощи не просил. Догадавшись об этом, Аксаков буквально потребовал, чтобы Гоголь взял нужную ему сумму, и убедил его в том, что она у него есть, и что ему это ничего не стоит. (на самом деле Аксаков обманул Гоголя, так как денег у него не было и он для него занимал). Гоголь был очень растроган, он благодарил бога за встречу с Аксаковым и его семейством. Он так же не скрыл, что хоть и очень нуждался, но денег не просил, потому что знал, что Аксаков и сам нередко находится в затруднительном положении. Гоголя терзала мысль: ЦИТИРУЮ «что он может быть причиною какого-нибудь лишения целого огромного семейства, и потому-то было так ему тяжело признаваться мне в своей бедности, в своей крайности; что, успокоив его на этот счёт, я свалил камень с его души, что ему теперь легко и свободно». Как видите, Гоголь был очень щепетилен, и он не допускал возможности, что какие-либо деньги будут переданы ему вследствие отказа, в чём-либо нужном. «Я НЕ ДОЛЖЕН НИКОМУ СТОИТЬ ЛИШЕНИЯ», — писал он.

Скромность Гоголя была неподдельной и трогательной. Он был очень требовательным и самокритичным художником. Неуверенность в гениальности произведений часто тревожила его, и ещё сложнее было для него скрыть это волнение от посторонних глаз. Случай, который как нельзя лучше свидетельствует о застенчивости и нерешительности поэта, случился на даче у Аксакова. Гоголь тогда уже несколько недель гостил у друга. По вечерам все собирались в гостиной и читали Гомера. Гоголь часто задумывался и много раз опускал руку в карман и как бы хотел что-то вытащить, но каждый раз будто одёргивал сам себя и вынимал пустую руку. Однажды вечером он вдруг сказал: «А не прочесть ли нам главу „Мёртвых душ“ ?». Он прочёл первую главу 2-ого тома Слушатели пришли в совершенный восторг, они рукоплескали гению Гоголя, и он был необыкновенно весел и светел. Он признался, что не был уверен в одобрении этой главы, хотя и чувствовал, что она хороша, а теперь же он абсолютно счастлив. Тут только гости и догадались, что Гоголь с первого дня имел намеренье прочесть нам первую главу из 2-ого тома, но не решался.

Гоголь был далёк от светских правил и приличий, он даже не задумывался над тем, что уместно, а что вовсе недопустимо. Он мог пригласить на обед в дом Аксакова человека не только семье не близкого, но и даже нежелательного. Если б это сделал кто-нибудь другой из его приятелей, то Аксаков бы был этим недоволен, но к счастью, он так обожал Николая Васильевича, что все для него приятное было приятно и для хозяина. Вообще этот дом служил местом свободы и естественности Гоголя. Он приходил туда «отдыхать от своих творческих трудов, поговорить вздор, пошутить, поиграть на бильярде, на котором, разумеется, играть совершенно не умел». Так же он регулярно и очень комично кормил всю семью макаронами с сыром и находил в этом много удовольствия, от всей души занимался этим делом, как будто оно было его любимое ремесло. В нём буйно проявлялись гастрономические наклонности и «если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром».

Иногда Константину, сыну Аксакова, удавалось затягивать его в серьезные разговоры об искусстве вообще. Это случалось крайне редко и вот, что об этом писал Константин: «Чем более я смотрю на него, тем более удивляюсь и чувствую всю важность этого человека и всю мелкость людей, его не понимающих. Что это за художник! Как полезно с ним проводить время! Как уясняет он взгляд в мир искусства!»

«Гоголь говорил иногда о жизни в Италии, о живописи (которую очень любил и к которой имел решительный талант), об искусстве, о музыке, живописи, о театре и характере малороссийской поэзии; говорил удивительно хорошо! Все было так ново, свежо и истинно!» Много высказывал Гоголь таких ясных и верных взглядов на искусство, таких тонких пониманий художества, что очаровывал всех. Действительно всю гоголевскую натуру можно было бы обозначить, пожалуй, двумя словами: художник и патриот. Он много путешествовал, но не потому что скучал на родине, а для того, что б в разлуке с родной землёй, в тоске по ней обрести вдохновение, а Италия полюбилась поэту благодаря своему тёплому климату, полезному его здоровью, и той свободе духовной, которой обладал там всякий художник. Гоголь бесконечно сталкивался с непониманием, многим казалось, что он недостаточно любит Россию. «Длительное пребывание Гоголя за границей объяснялось вовсе не тем, что он „не довольно любит Россию“. Гоголь горячо любил свою родину, но Россия чиновничья, крепостническая приносила ему невыразимые страдания. Он почувствовал это особенно остро после выхода в свет „Ревизора“. Яростные нападки на Гоголя той части русского общества, против которой была обращена комедия, вызвали в нем болезненную реакцию. Почувствовав себя одиноким, всеми, как ему казалось, покинутым Гоголь уехал за границу. Но уже первые его письма из-за границы полны глубокой тоски по родине. Гоголь пишет из Женевы: „На Руси есть такая изрядная коллекция гадких рож, что невтерпеж мне пришлось глядеть на них. Даже теперь плевать хочется, когда об них вспомню. Теперь передо мною чужбина, вокруг меня чужбина; но в сердце моем Русь, не гадкая Русь, но одна только прекрасная Русь…“. Гоголя звали домой, упрашивали вернуться, но чувство любви к родине, было отравлено у него сознанием властвующей там несправедливости, сознанием невозможности писать там. И он принимает решение не возвращаться. Он пишет своему другу: „Ехать, выносить надменную гордость безмозглого класса людей, которые будут передо мною дуться и даже мне пакостить. Нет, слуга покорный!“. Подобные настроения встречаются во многих письмах Гоголя и неизменно переплетаются с трогательно нежными чувствами к родной русской земле». Гоголь писал, что ничто на чужбине не может вдохновить его как художника: ЦИТИРУЮ «» Ни одной строки не мог посвятить я чуждому. Непреодолимою цепью прикован я к своему… И я ли после этого могу не любить своей отчизны?" «КОНЕЦ ЦИТАТЫ Чувство любви к России, несомненно, слышалось в нём сильно. Все духовные и физические силы гения уходили в работу, он не позволял себе хотя бы один день провести праздно. Аксакова спросили однажды, как выглядел Гоголь во время написания своих трудов, на что его друг ответил, что выглядел Николай Васильевич, как мученик только что снятый с креста.

Надо сказать, Гоголь был беден, ему часто приходилось брать в долг. Но был он не притязательным человеком и всегда умел обходиться минимумом. Багаж, с которым он путешествовал, был очень скуден. Было у него всего две смены одежды, зато он возил с собой и часто просил выслать различные книги, в том числе и сборники малороссийских песен. «Большую часть во время езды, закутавшись в шинель, подняв ее воротник выше головы, он читал какую-то книгу, которую прятал под себя или клал в мешок, который всегда выносил с собою на станциях.

Был он очень нежным и чувствительным другом. Его дружеские порывы вызывали во мне умиление и ещё большую к нему любовь. Так вернувшись из своей последней поездки за границу, после длительной болезни и депрессии, Гоголь стал снова весел и добродушен. От его мрачного настроения не осталось и следа. Но плохое здоровье старика Аксакова очень удручало его. И не напрасно, тот совсем мало ходил и был почти слеп, при всём своём желании Аксаков не мог разделять удовольствия прогулок и собирания грибов в местных рощах, столь любимых обоими друзьями. Гоголь очень трогательно и немного по-детски старался воодушевить Аксакова: находя грибы, он собирал их и подкладывал на дорожку, по которой прогуливался старик, доставляя ему радость собирания грибов и избавляя от грустных мыслей. По приведённому мной эпизоду, вы можете понять, что это был за чудный человек.

Насколько я могу судить, не было у Гоголя друзей ближе этой семьи, сложно было бы найти человека, так тонко понимающего Гоголя, как Аксаков и его сын Константин. Воспоминания эти максимально точно и правдиво передают истинный характер Гоголя-человека. Любовь автора к Гению не закрывает глаза на его недостатки, которые, разумеется, были, но со вниманием ищет достоверные причины и находит оправдания им, не вводя в заблуждение, но напротив проливая свет на натуру Николая Васильевича. Аксаков не таит странностей и на первый взгляд гоголевских необъяснимостей, но пишет откровенно о них, разъясняя почему и где они берут своё начало. Даже сам Гоголь признавался что ничем не заслужил и не ожидал такого понимания его натуры и такой безграничной и нежной любви, которой безусловно отвечал искренней взаимностью на протяжении всей жизни. Гоголю, беспомощному в быту и с трудом сходившемуся с людьми необходим был такой друг. Уместно будет сказать, что дружба эта была послана Богом, так как сам Гоголь считал её божественным проведением. Вся история знакомства Аксакова и Гоголя, представляется мне историей, которая редко случается между людьми в современной жизни. Быть таким другом, каким был Аксаков, мог только истинный интеллигент, человек совестливый и незаурядный, способный к сочувствию и сопереживанию, человек нравственный, страстный патриот, и любить так сильно и честно можно было только такого великого гения, с крылатой душой, чувствительного и одинокого, непонятого, неоценённого и неприспособленного к быту человека, как Гоголь.

Читая эти воспоминания, чувствуешь себя посвящённым в тайну, прикасаешься к святая святых — к душе великого русского поэта. Благодаря дружескому чувству пронизывающему каждую строчку произведения, начинаешь почитать Гоголя своим близким и лучшим другом.

После прочтения этой повести мне захотелось перечитать всё гоголевское наследие. Так, когда я узнала его как личность, как человека, многие до этого не ясные и недоступные моему пониманию детали его произведений стали вдруг прозрачны и невероятно близки. Я пришла к выводу, что знание человеческих качеств писателя, вопреки расхожему мнению, не только очень важно, но даже необходимо.