Общие положения теории метафоры и ее роль в концептуализации и образовании ФЕ

Метафора начала привлекать к себе многих величайших мыслителей, включая Аристотеля (автора термина «метафора»), Руссо и др., еще с глубокой древности (Арутюнова 1990: 5). Это явление, присущее всем языкам во все эпохи, буквально пронизывает нашу жизнь.

Согласно Н. Д. Арутюновой, метафора неразрывно связана с воображением и, по мнению многих ученых, например, М. Блэка и С. Гуттенплана, отвечает нашей способности улавливать или создавать сходство между различными объектами разных классов (Guttenplan 2005: 61; Black 1993: 31).

В широком понимании метафору можно обозначить как переход от буквального значения к переносному (Ricoeur 2003: 222); она называет одно, а означает другое (Searle 1993: 83). Метафорический перенос — это своего рода смещение в значении (Уилрайт 1990: 83; Glucksberg, Keysar 1993: 401−402).

Согласно В. Н. Телия, метафора — это способ мышления о мире, использующий прежде полученное знание. Благодаря метафоре, в основе которой лежит (реальное или воображаемое) сравнение объектов или явлений (Winner, Gardner 1993: 428), образуется новое понятие за счет использованного «буквального» значения выражения и сопутствующих ему ассоциаций (Телия 1988 а: 4). В этой связи метафору можно назвать одним из механизмов создания образности (Прокопьева 1996: 2).

Являясь орудием познания во всех сферах деятельности (Bierwiaczonek 2008: 17), метафора находит отражение не только в обыденной речи, но и в таких отраслях знаний, как философия, эстетика, этика, психология, политика и т. д. (Телия 1988 а: 3−4).

В лингвистической науке метафора (и как процесс, позволяющий получать новые значения, и как само метафорическое значение) всегда рассматривалась (в основном) как стилистическое средство (Телия 1988 а: 3). С конца XX в., согласно В. Н. Телия, М. В. Пименовой и др., метафора рассматривается как средство создания ЯКМ, пополняющее языковой инвентарь (Пименова, Кондратьева 2011: 78).

Лингвисты исследовали метафору с разных точек зрения. М. Блэк рассматривал метафору в процессе взаимодействия двух ее субъектов — основного («primary») и вспомогательного («secondary»). В утверждении «Society is a sea» основному субъекту «society» приписывается «система ассоциаций», связанная со вспомогательным субъектом «sea» (Black 1993: 27).

Дж. Лакофф и М. Джонсон исследовали проблему метафоры в неразрывной связи не только с языком, но и мышлением и культурой. По мнению ученых, мы думаем и действуем в рамках метафоричной по своей сути системы. Концепты, управляющие нашим мышлением, структурируют наше отношение к другим людям, наше поведение и т. д. (Лакофф, Джонсон 2008: 25).

Мы понимаем метафорические сочетания в переносном смысле именно потому, что за ними стоят определенные концептуальные конструкты, известные носителям языка (Forrester 1996: 47).

Поскольку рождение метафоры тесно связано с представлениями человека, системой оценок, существующей вне языка — с концептуальной системой, — необходимо упомянуть о концептуальной метафоре, которая детально рассматривалась Дж. Лакоффом и М. Джонсоном.

Концептуальная метафора — это вимдение и понимание того или иного явления, определенной сущности в терминах другого явления или другой сущности (Лакофф, Джонсон 1990: 388).

Дж. Лакофф и М. Джонсон выделяют несколько типов базовых концептуальных метафор: ориентационные метафоры, организующие какую-либо систему концептов относительно другой системы («верх» и «низ» лежат в основе переносных оппозиций «хороший — плохой», «здоровье — болезнь», «счастье — несчастье» и др., например «to be in high spirits / to be in low spirits»); онтологические метафоры, позволяющие видеть действия, события и т. д. как некую субстанцию, т. е. как нечто физическое («the mind is an entity», «the mind is a fragile thing»); структурные метафоры, основанные на структурировании одних концептов посредством других («love is madness» — `He is mad about her.') и др. (Лакофф, Джонсон 2008: 35−49).

Как отмечают Дж. Лакофф и М. Джонсон, многие важные для нас понятия являются нечетко определенными, поэтому возникает необходимость в использовании для их понимания более четко осознаваемых концептов (Лакофф, Джонсон 2008: 147). Так, концептуальная функция метафоры проявляется при обозначении непредметных сущностей в обиходно-бытовом языке, научной и публицистической речи («way of life», «generation gap»), в человеческой сфере при обозначении мыслей, эмоций («волна гнева») и т. д. (Телия 1988 а: 8, 65).

Перечислим некоторые функции, характерные для метафоры: она создает имена для существующих предметов («носик чайника», «mouse» — «компьютерная мышь»), формирует новые значения (концептуальная метафора «поле деятельности»), отражает оценку, связанную с определением («острый ум»), создает эмоционально-оценочное отношение субъекта к тому, что отображено с помощью метафоры («паясничать»), а также используется как элемент отражения семантической структуры мира писателя (Телия 1988 а: 5).

В последнее время современное языкознание проявляет все больший интерес к метафоре как к универсальному средству создания образности фразеологизмов, одному из наиболее распространенных способов пополнения фразеологического инвентаря языка (Прокопьева 1996: 2).

Согласно Н. П. Силинской, метафоры, которые лежат в основе ФЕ, «составляют особые метафорические блоки», позволяющие постичь содержательную структуру концептов. Так, на примере ФЕ, объективирующих концепты отрицательных эмоций, представлены следующие виды метафор: перцептивные и соматические («эмоция — холод, боль»: «chill sb to the bone, hit sb where it hurts»); зооморфные («субъект эмоции — животное»: «(be) like a deer/rabbit caught in the headlights») предметные («эмоция — груз, препятствие»: «have a thing about sth/sb»), пространственные («эмоция — вместилище»: «put sb out of their misery») и т. д. (Силинская 2008: 19).

В основе большого числа фразеологизмов лежит метафорическое переосмысление, что характерно и для глагольных ФЕ. Так, например, перенос наименования может осуществляться на основе сходства действий («fall on one’s feet» — букв. «упасть на ноги» (подобно кошке), т. е. «счастливо отделаться»; Кунин 1996: 301).

Часто встречаются метафоричские ФЕ, обозначающие пребывание человека в каком-либо состоянии. Это относится, например, к английским фразеологизмам, которые начинаются с глаголов «be» и «have» («be in one’s bones», «have one’s head in the clouds»; Кунин 1996: 302). В русских ФЕ пребывание в том или ином состоянии может отражаться, например, при помощи сравнения с каким-либо существом («смотреть зверем» — быть враждебно настроенным подобно зверю).

Многие метафорические обороты, особенно ФЕ со значением «умирать» носят эвфемистический характер («quit the scene»; «отправиться к праотцам», т. е. к тем, кто уже давно не живет; Кунин 1996: 303).

На основе всего вышеизложенного можно утверждать, что благодаря метафоре система языка находится в постоянном преобразовании. Метафору, безусловно, можно назвать ключом к пониманию основ нашего мышления, а также процессов создания национально-специфического видения мира и его универсального образа (Арутюнова 1990: 5−32). Метафора, лежащая в основе ФЕ, понимается как образ, который формируется в результате употребления слов в переносном значении по принципу сходства денотатов — обозначаемых предметов, явлений и т. д. — и их функций. При этом в исследованиях концептуальной метафоры обозначаемое явление понимается не как отдельный объект, а как целостная картина мира (реального), которую используют «для репрезентации многоаспектного явления» (Шабанова 1999: 159−160). Таким образом, в основе концептуальной метафоры лежат концепты (а не значения слов), образованные в человеческом сознании и содержащие представления о свойствах человека и мира, который его окружает. (Чудинов 2001: 52).