Палиндром как гомотетичный элемент: об особенностях композиции текста Д.А. Пригова «Пять палиндромов или Николай Васильевич и Анна Андреевна»

Литературное произведение представляет собой не сумму, а структуру элементов; в этой структуре от перестановки слагаемых сумма меняется, и часто очень заметно.

М.Л. Гаспаров Гаспаров М. Л. «Уснуло озеро» Фета и палиндромон Минаева. Перестановка частей // Гаспаров М. Л. Избранные труды. Т. II. О стихах. М.: Языки славянской культуры, 1997. С. 40.

Известно, что структура палиндрома, его амбивалентность, со времён античности использовалась не только в комбинаторных элементах с буквами, но и при составлении поэтических текстов, основной комбинаторной единицей которых является слог, слово, строка или более крупный элемент. В прозе может быть палиндромичной сама композиция. Решающую роль здесь играет зеркально-симметричная инверсия Бубнов А. В. Палиндромия: от перевертня до пантограммы. С. 302. Чем крупнее комбинаторная единица, тем сильнее тавтологичность текста Гаспаров М. Л. Указ. соч. С. 39. М. Л. Гаспаров указывает, что подобный пример есть в «Парижской поэтике» Иоанна Гарландского (XIII в.). Эти стихи, как отмечает филолог, «будучи читаемы слово за слово от начала к концу, дают рифмованный ритмический стих, а от конца к началу рифмованный метрический» Гаспаров М. Л. Средневековые латинские поэтики в системе средневековой грамматики и риторики // Гаспаров M.Л. Проблемы литературной теории в Византии и латинском средневековье. М.: Наука, 1986. С. 91−170. Бубнов отмечает, что «в английской литературе, несмотря на непредрасположенность к инверсии английского языка, но благодаря развитой аналитичности, словесный палиндром имеет гораздо более широкое функционирование» Бубнов А. В. Указ. соч. С. 302. На английском языке словесные палиндромы в ХХ веке составлял Джеймс Альберт Линдон. Сочинялись такие палиндромы также на языках с идеограмматической письменностью, например, на китайском (стихотворение Ли Яна (род. ок. 1760 г.) «Весенняя луна» существует на русском языке в переводе академика-китаиста В.М. Алексеева). Среди ранних палиндромов, написанных на русском языке, широко известны буквенные палиндромы Иоанна Величковского («раки словные»). Ю. Б. Орлицкий в своей статье «Веков минувших палиндромы» из «Нового палиндромического словаря современного русского языка» Е. А. Кацюбы Кацюба Е. Новый палиндромический словарь. М.: ЛИА Р. Элинина, 2002. напоминает также о рифмованном словесном палиндроме П.И. Голенищева-Кутузова (опубл. в 1802). В. Я. Брюсов составлял не только буквенные («В дорожном полусне», «Голос луны»), но и словесные палиндромы («Виденья былого», «Из латинской антологии»). Традиция строчных палиндромов прочно связана с пародиями XIX века: «Палиндромон строчный» Дмитрия Минаева (1863) — пародия на стихотворение Афанасия Фета (1856) Гаспаров М. Л. «Уснуло озеро» Фета и палиндромон Минаева. Перестановка частей. С. 39.

Бонч-Осмоловская упоминает эксперимент с формой рассказа, принадлежащий советскому фантасту Михаилу Пухову: «В его сборнике рассказов „Картинная галерея“ можно найти рассказ „Палиндром в антимир“, который состоит из последовательности слов, расположенных симметрично относительно центрального, кульминационного момента текста, обозначенного как „Удар. Еще удар“. Это обращение текста автор увязывает с обращением времени, зеркально отражающимся в момент перехода космического корабля землян в антивселенную. При этом окончание рассказа, повторяющее с точностью до направления прочтения, его начало, видится не как простое отражение, но как развитие действия» Бонч-Осмоловская Т. Б. Краткая история литературы формальных ограничений // Черновик. 2008. № 23. [Электронный ресурс]. URL:. Дата обращения: 08.05.2016. По Лотману, «зеркальный механизм, образующий симметрично-асимметричные пары, имеет столь широкое распространение во всех смыслопорождающих механизмах, что его можно назвать универсальным, охватывающим молекулярный уровень и общие структуры вселенной, с одной стороны, и глобальных созданий человеческого духа, с другой» Лотман Ю. М. Статьи по семиотике и топологии культуры // Избранные статьи в 3 т. Т. 1. Таллин: Александра, 1992. С. 23. В качестве примера учёный называет сюжет «Евгения Онегина» и «Капитанской дочки». Одновременно с неявным присутствием в сюжетной структуре, как в примерах Лотмана, палиндром может быть явлен в тексте: вслед за Т.Б. Бонч-Осмоловской мы заинтересовались произведениями, не целиком состоящими из палиндромов, но использующими палиндромы в качестве «позвоночника произведения» Бонч-Осмоловская Т. Б. Указ. соч. К произведениям такого типа принадлежит рассказ Д. А. Пригова «Пять палиндромов или Николай Васильевич и Анна Андреевна». Анализу специфики этого текста Пригова посвящена настоящая глава. палиндром авторский стиль структурный Рассказ «Пять палиндромов или Николай Васильевич и Анна Андреевна» Пригов Д. А. Пять палиндромов или Николай Васильевич или Анна Андреевна / Пригов Д. А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 2. Москва. М.: Новое литературное обозрение, 2016. С. 633. был написан в 1991 году, а во втором томе собрания сочинений Д. А. Пригова («Москва») объединен в один раздел с десятью другими текстами, написанными в разные годы. Комментируя состав этого раздела, подготовивший издание вместе с Бригитте Обермайр Георг Витте отметил: «Пригов изобретает все новые варианты переноса архаических магических практик именования в окружающую его речевую действительность. Он возносит отчество в оккультную область тайных имен (как в тексте 1993 года „Имя отчество“, давшем название разделу), он обращается к магии букв и таким образом иронизирует над футуристским поиском празвуков („Изучение звучания Кабакова“, 1983). Он играет в древнюю игру мутации порядка букв, связанной с заклинающей и оберегательной магией („Пять палиндромов“, 1991)» Витте Г. Генеративные программы: назначения, обращения, азбуки, пересчеты // Пригов Д. А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 2. Москва. С. 23. Во всех текстах обыгрываются стереотипы, связанные с практиками, традиционно окруженными шлейфом таинственной сопричастности сакральному, во многих из них есть место формальному или, умже, комбинаторному эксперименту. Так, в тексте «Опасный опыт» (1977) представлена «поэзия для глаза». В тексте «Имена, образующиеся из чужой жизни» (2005), Пригов проделывает обратную анаграммированию процедуру и наблюдает, как из глубины сложных слов появляются разные «не предполагаемые существа» Из предуведомления: Пригов Д. А. Указ. соч. С. 641. Пригов подчеркивает, что его занимают языковые эксперименты, в которых «проглядывают архаические черты магических занятий отыскания подобия по сходству, рядоположенности и совпадению звучания» Там же.

Рассказ делится на четыре практически равных по объему (40−50 слов) сегмента. Каждая из частей начинается с палиндрома, все части связаны сюжетно. Попробуем пересказать, что происходит в тексте. Первая часть: Николай видит Анну, пытается с ней заговорить, но засыпает, во сне видит крысу, пугается. Вторая часть: все, что видел Николай, превращается во множество серых крыс, которые бегут и утыкаются в «некое полупальто». Третья часть: крысы чихают, в результате землетрясения возникает прозрачный город, из пеньюара вылетает рой моли и летит, выстраиваясь в разные геометрические фигуры. Четвертая часть: огромная бабочка кружит над Невой, засыпает, видит во сне Анну, которая хочет, но не может сказать «Го! Го-го!». Заканчивается рассказ палиндромом, сорвавшимся с губ Анны, и фразой «и Николай просыпается». Здесь возникает эффект металепсиса: сон во сне, напоминающий стихотворение М. Ю. Лермонтова «Сон» (В полдневный жар в долине Дагестана…).

Первая из текстопорождающих стратегий, на которую мы хотим обратить особое внимание: рассказ представляет собой своего рода симметричный по структуре «палиндром» с третьим по счету (из пяти) палиндромом в центре — сюжетные совпадения и синтаксические параллелизмы располагаются симметрично именно относительно этой оси. Так, например, рассказ начинается со слов: «Ах! Ахххх! — хочет вымолвить он»; а завершается словами: «„Го!“ — хочет вымолвить она» и «„Го-го!“ — хочет она вымолвить». Если в начале текста засыпает Николай, то в конце в том же «месте» в ряду событий относительно условного центра рассказа сон видит бабочка. Далее сравним: «…множество уже серых крыс, которые, кажется, кричат: „Ха-ха!“ Они бегут, бегут…» и «Белый рой северной моли вылетает из пеньюара — „Ого! ого!“ — несется вослед. Они летят, летят…».

Витте добавляет, что у Пригова есть «огромное чутье на окликающий характер имен, на призывную, приказную суть речи, обнаруживающуюся в использовании имен» Витте Г. Указ. соч. С. 23. Это созвучно реплике Михаила Ямпольского из эссе «Модус транзитности»: «Буквы не имеют никакого референтного значения, они обладают чисто магическим смыслом и являются точками проникновения, транзитности в трансцендентное, то есть в мир сущности. И в этом, конечно, Пригов близок еврейской каббалистической гематрии. ''Можно звать вещь, — писал он, — обзывать, призывать, обходить, отрицать, бить, поносить, оставляя ее безответной. Но тонкий, слабый укол в болевую ее точку вдруг вскинет вещь, заставит затрепетать ее всем организмом, вскидывая руки и ноги, взывая, не ведомым досель голосом — это и есть назвать вещь истинным именем''» Ямпольский М. Б. Модус транзитности // Новое литературное обозрение. № 118. 2012. [Электронный ресурс]. URL:. Дата обращения: 10.05.2016. В предуведомлении к тексту Пригова, озаглавленному «Имя отчество», читаем о том же: «Всем, понятно, известно, что угадывать истинное, тайное имя и называть его — значит заставлять себе служить носителя этого имени». Герои текста «Пять палиндромов», напротив, пытаются окликнуть друг друга, но не справляются с этим — «Ах! Аххх!» хочет вымолвить Николай, «Го! Го-го!» хочет вымолвить Анна. Вместо этого Николай засыпает, из уст Анны вырывается «неприличный» палиндром. Перед нами прерванное слово, несостоявшаяся коммуникация, имена, от которых остались одни междометия — слова, не имеющие референции и закрепленного за ними значения.

Другая важная текстообразующая стратегия в рассказе — его высокая аллюзивность. Первые два сегмента рассказа по характеру литературных и ассоциативных отсылок можно назвать «гоголевскими», вторые два — «ахматовскими».

Не только название рассказа Пригова отсылает к Гоголю (к «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»), но и основная тема первой части произведения — привидевшиеся Николаю во сне крысы. Дважды в этом фрагменте упоминается нос: «…засыпает, уткнувшись острым носом в мягкую белую податливую подушку», «видит будто большую серую прекрасно сложенную крысу, которая шмыгает носом». Хотя образ крысы часто встречается у самого Пригова (вспомним цикл «Про крыс», сцену сражения с крысами в повести «Живите в Москве»), здесь он — вместе с мотивом сна — вводит нас в поле гоголевской прозы. Знаменитое место из «Ревизора»:

Городничий: Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: черные, неестественной величины! пришли, понюхали — и пошли прочь Гоголь Н. В. Ревизор // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: В 14 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). М.; Л.: Издательство АН СССР, 1937;1952. Т. 4. Ревизор. 1951. С. 5.

С.Е. Бирюков указывал на палиндромическую игру у Гоголя, который изначально озаглавил рассказ «Нос» палиндромически парным словом «Сон». Лишившись носа, майор Ковалев первым делом стремится убедиться, что не спит: «Испугавшись, Ковалев велел подать воды и протер полотенцем глаза: точно, нет носа! Он начал щупать рукою, чтобы узнать: не спит ли он? кажется, не спит» Гоголь Н. В. Нос // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: В 14 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). М.; Л.: Издательство АН СССР, 1937;1952. Т. 3. Повести. 1938. С. 52. Мотив сна играет важную роль в «Невском проспекте». О «Шинели», в свою очередь, не может не напомнить следующее: в рассказе Пригова сказано, что крысы «утыкаются в некое полупальто, вернее, даже пальто вполне казенного типа с меховым, что ли, воротником, потертое, правда, в шубку такую полуклассическую, в пелеринку даже» Пригов Д. А. Указ. соч. С. 633. Наконец, «Они летят, летят» (о белом рое северной моли) в третьей четверти рассказа — это знаменитая птица-тройка из «Мертвых душ».

Тема сна в начале 1990;х гг. в близких Пригову кругах пользовалась популярностью. Так, в год создания рассказа (1991) Владимир Друк и Вадим Руднев основали в Москве Институт сновидений и виртуальных реальностей. Главный вопрос, которым задавались исследователи, принципиален для сюжета рассказа «Пять палиндромов или Николай Васильевич и Анна Андреевна»: в чем же разница между воображаемым и реальным?

Во второй половине текста Пригова есть такие строки: «город абсолютно пустой от одного шпиля до другого прозрачный возникает», «белый рой северной моли вылетает из пеньюара — „Ого! ого!“ — несется вослед…» и «огромная бабочка сероглазая кружит над замерзшим зеркалом Невы». Возможно, это аллюзии на «Поэму без героя» А. А. Ахматовой: «Мне казалось, за мной ты гнался, // Ты, что там погибать остался // В блеске шпилей, в отблеске вод. // Не дождался желанных вестниц… // Над тобой — лишь твоих прелестниц, // Белых ноченек хоровод» Ахматова А. А. Стихотворения и поэмы. Л.: Лениздат, 1989. С. 499. Образ «зеркало Невы» у Ахматовой встречается часто, вот, например, стихотворение 1962 года: «Как зеркало в тот день Нева лежала, // Закатом раскалившись докрасна, // И все оно распахнуто стояло — // Огромное преддверие — весна». Образы бабочек, водной глади в стихотворении «Приморский Парк Победы»: «Жужжат шмели, и бабочки порхают, // И соком наливаются дубки, // А лиственницы нежные и липы // В спокойных водах тихого канала, // Как в зеркале, любуются собой…» Ахматова А. А. Указ. соч. С. 380. «Бабочка садится на белую мраморную челку Сфинкса» у Пригова — это сама Ахматова, которая называла себя третьим петербургским сфинксом.

Общая энциклопедичность приговских сочинений дает основания для поиска других уровней интертекстуальности в рассказе. В качестве возможных претекстов можно назвать, например, притчу о Лао Цзы, которому снилось, что он стал бабочкой, а также рассказ Х. Кортасара «Сатарса». Важно, что в последнем палиндромы детерминируют ход развития повествования, всего их в рассказе шесть. Связь между рассказами Пригова и Кортасара комментирует Т.Б. Бонч-Осмоловская: «Прием использования палиндромов как усложненной формы, определяющей основу сюжета, отвергается Дмитрием Александровичем Приговым. В рассказе ["Пять палиндромов или Николай Васильевич и Анна Андреевна"] есть несомненные аллюзии на рассказ Кортасара — множество серых крыс, бегущих неизвестно куда. Но здесь пять палиндромов не вносят ясности в понимание текста и развитие сюжета, а также содержат ненормативную лексику, резко контрастирующую с лексикой остального текста — автор отвергает и опровергает прием Кортасара, вынося „палиндромный позвоночник“ вне тела текста» Бонч-Осмоловская Т. Б. Указ. соч. Таким образом, палиндром у Пригова определяет структуру рассказа, но не объясняет развитие сюжета. Функция вставных палиндромических конструкций в том, чтобы нарушать ход и без того сумбурного действия, которое разворачивается во сне героя.

Стратегия обмана читательских ожиданий — третий текстопорождающий прием в рассказе. У Пригова, для которого, как для концептуалиста, не существует разницы между поэтической и бранной речью, все пять палиндромов в рассказе содержат обсценизмы. Мы ждем, что нецензурные палиндромические реплики прояснят и дополнят основную линию повествования, но Пригов раз за разом нас разыгрывает: ругательства то предваряются обещающими последующее уточнение словами «как, например» или «и кажется, что как бы», то без каких бы то ни было предпосылок доносятся из «из Элизиума какого-то». Не оправдывает ожиданий и привычный приговский подзаголовок «Предуведомление» — то ли предуведомление объявлено, но отсутствует, то ли его функции берет на себя сам текст.

К моменту написания рассказа немногочисленные исследования мата предлагали соотносить брань в народном сознании с дискурсивностью священного. Как в 1988 году писал Б. А. Успенский, ненормативную лексику с ритуальной объединяет отношение — строгий запрет на использование того и другого «не по случаю»: «не могут быть произнесены всуе, в частности их нельзя повторить или употребить остраненно. Но подобное отношение к языковому знаку характерно прежде всего для сакральной лексики: в самом деле, именно сфере сакрального присуще особое переживание неконвенциональности языкового знака, обусловливающее табуирование относящихся сюда выражений, — тем самым, обеденная лексика парадоксальным образом смыкается с лексикой сакральной» Успенский Б. А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии // Избранные труды. Т.2. М.: Гнозис, 1994. С. 57. Интерпретацию русского мата как «ритуализованной, обрядовой, обозначающей предполагаемый контакт с сакральными силами, речи во время обряда» Мокиенко В. М. Русская бранная лексика: цензурное и нецензурное // Русистика. 1994. № ½. С. 72. нередко можно встретить отечественных культурологов и этнографов. Этот уровень ассоциаций в рассказе Пригова сталкивается с обывательскими представлениями о палиндроме: «Палиндром возник в древности как искусство магического, переворот слова, дающий тот же смысл — это явление, притягивающее своей таинственностью» Орел В. Э. Заговор-палиндром // Русская речь. 1978. № 3. Орел, 1978. С. 158. А. К. Байбурин и А. Л. Топорков в работе, изданной за год до создания рассказа Приговым, отмечают, что некогда матерная брань входила в арсенал способов «общения с нечистью» Байбурин А. К., Топорков А. Л. У истоков этикета. Л.: Наука, 1990. С. 105. Позднее истинный «адресат» оказался забытым, а инерция обращения к незримо присутствующему собеседнику сохранилась, однако и сегодня брань часто «безадресна» или обращена кому-то неявленному. У Пригова все предложения-палиндромы восклицательные, третий и пятый содержат «угрожающие» междометия «а ну» и «ух»: эти фразы выглядят как бранные выкрики, но остается неясным, кого обзывают и дразнят. Перед нами ругательства без конкретной практической функции, опять-таки, междометия без референций.

Выводы по третьей главе

В структуре рассказа Д. А. Пригова «Пять палиндромов или Николай Васильевич и Анна Андреевна» использован принцип обратимости, заимствованный из палиндромии. Палиндромические элементы в рассказе выполняют одновременно две индексальные функции. Во-первых, пять палиндромов подсказывают, что композиция всего текста организована по принципу симметрии. Во-вторых, само обращение к палиндромии у Пригова становится авторским жестом: автор вызывает к жизни комплекс внелитературных ассоциаций, используемых в пародийном ключе.