Гипотетичный круг чтения древнерусского книжника

Довольно распространённым является суждение о том, что круг чтения древнерусского книжника был не столь широк и в основном ограничивался греческими хрониками, текстами Священного Писания и апокрифической литературой. Но на основе ряда исследовательских работ мы попытаемся доказать, что подобное утверждение может быть не столь основательным, как кажется на первый взгляд.

Например, М. В. Щепкина Щепкина М. В. К вопросу о просвещении Руси // Плиска-Преслав: Проучвания и материалы. София, 1979. Т. 1. С. 200−205. выдвинула гипотезу, что древнерусские книжники могли в полной мере обращаться к библиотеке болгарских царей. Данную точку зрения исследовательница доказывает за счет анализа бытования текстов Священного Писания на славянском юге в XIV в. Щепкина приходит к наблюдению, что в этот период у южных славян отсутствовала преславская традиция текста Священного Писания — следовательно, она проистекала не из миссионерской деятельности в период после крещения, а других источников — в частности, библиотеки болгарских царей, перенесённой в Киев благодаря захвату её либо Святославом (967 г. или 971 г.), либо Иоанном Цимисхием (971 г.). Исследовательница утверждает, что большая доля первейших древнерусских книг представляла собой копирование, переписывание рукописей из этой библиотеки — такими «копиями» она считает Изборник 1073 г., Остромирово Евангелие, Псалтирь с толкованиями Феодора Кирского и др. К подобному выводу Щепкина приходит на основании текстологического сличения ряда славянский рукописей библейского характера. Однако, важно, что весь спектр книг, бывший в библиотеки болгарских царей, установить на данный момент не мыслится возможным — библиотека была сожжена во время татаро-монгольского нашествия; и на это исследовательница прямо указывает, считая, тем самым, болгарскую библиотеку одним из возможных, но далеко не доминирующим источником древнерусских книжников.

Значимости культурно-книжного обмена между Древней Русью и различными странами уделил особое внимание Б.В. СапуновСапунов Б. В. Книга в России в X—XIII вв. Л., 1978. С. 163−192; Сапунов Б. В. «Богословца от словес» в Изборнике 1073 г. и проблема читателя на Руси в XI в. // Изборник Святослава 1073 г.: Сборник статей. М., 1977. По его мнению, довольно значительное литературное наследие Древняя Русь получила благодаря текстам, пришедшим из православных стран Востока и Балканского полуострова, при очевидном преобладании именно русско-византийских связей. Так, исследователь приводит пример из Киево-Печерского патерика, в котором повествуется о том, как в XI в. греческие живописцы привезли в монашескую обитель книги, которые вряд ли были написаны на славянском языке (предположение Сапунова); и из Лаврентьевской летописи (сюжет за 1051 г.), рассказывающей о том, как Феодосий Печерский списал Устав греческого Студийского монастыря у монаха Михаила, прибывшего в обитель вместе с митрополитом Георгием. На основании частных случаев и редких примеров Сапунов делает довольно общий вывод о том, что, вероятно, подобных визитов греков с их непереводной литературой было довольно много, и при этом, древнерусский книжник или монах имел возможность читать греческую литературу (библейского и философского толка) в оригинале. Об этом свидетельствуют и нередкие ссылки авторов на происхождение крестильных имен героев древнерусской литературы, которые специально не объяснялись для читателей. Тот же факт доказывается и продолжительным сохранением на русских иконах надписей на греческом языке.

Кроме этого, предположительным является и знакомство древнерусского книжника с оригинальными латинскими и древнееврейскими текстами. Сапунов и В. Н. Топоров Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. М., 1995. Т. 1: Первый век христианства на Руси. в этом контексте повествуют о переводах древнерусских авторов с древнееврейского языка как об особой отдельной традиции, анализируя историю переводов хроник «Иосиппон», сказаний о Соломоне и Моисее, Книги Еноха и т. д. Исследователи выдвигают гипотезу о том, что переводчиками этих памятников письменности могли быть киевские евреи, в той же степени как и монахи Киево-Печерского монастыря, обладавшие достаточными знаниями еврейской апокрифической литературы.

Согласно Сапунову и Топорову, значимы были и активные культурно-литературные контакты между Древней Русью и странами ближнего Востока. Исследователи приводят различные примеры: переводы с арабского или сирийского повести об Акире Премудром, христианское переложение истории Гаутамы-Будды и др.

Очевидно, что данный беглый обзор исследовательских гипотез можно было бы и продолжить, например, рассмотрев специфику культурного обмена между Древней Русью и различными европейскими странами (что, подробно описано, например, в работе А. Н. Робинсона Робинсон А. Н.

Литература

Древней Руси в литературном процессе средневековья XI—XIII вв.: Очерки литературно-исторического процесса. М., 1980.), но подобное углубление не входит в задачи настоящей работы. На примере ряда предположений, мы лишь постарались актуализировать вопрос о том, что реальный круг чтения древнерусского книжника мог быть не столь очевидным, как кажется на первый взгляд: он мог включать в себя не только тексты Священного Писания, греческие хроники и агиографическую литературу, тексты уже переведённые однажды на славянский язык, но и оригинальные тексты греческого, еврейского и арабско-сирийского происхождения. Конечно, подобное утверждение носит исключительно гипотетический характер, но при всем этом, не должно быть элиминировано при последующем анализе бытования библейских текстов в рамках древнерусских текстов-адептов.

***.

Из предшествующего обзора исследовательской литературы, частично оснащенного нашими собственными примерами, мы пришли к выводу о том, что изучение цитат в канве древнерусских текстов — в частности, летописей, мыслится существенным. Анализ функционирования цитат, инкорпорированных в летописи, не релевантен с точки зрения позитивистского подхода к памятникам древнерусской письменности, но важен для исследования рецепции, отношения и описания вариативных событий летописцем. При подобном подходе фигура древнерусского автора предстает как активная, постоянно дающая о себе знать в рамках произведения, способная рефлектировать и по-особому выстраивать текст.

В то же время, моделирование текста в эпоху Древней Руси зачастую было продиктовано следованием определённому негласному канону, подразумевающему, в частности, обращение книжника к некоторым авторитетным текстам, чьи отдельные идеи и сентенции в виду их частой воспроизводимости, могли конвертироваться в locus communis или в сжатый и лаконичный вербальный концепт (этикетно-центонные построения). Подобными «авторитетными текстами» применительно к летописям становились книги Св. Писания. Апелляция к ним означала, с одной стороны, включенность древнерусского текста в более широкую культурную парадигму, с другой — определяла грамотность и просвещённость писца.

Определив, в целом, степень актуальности изучения цитат в древнерусских летописях и сформулировав общие причины обращения летописцев к библейским цитатам, мы попытались очертить примерный круг библейского чтения древнерусского летописца. Подобный анализ привел нас к мысли о том, что установление конкретных библейских источников, которыми мог пользоваться древнерусский книжник до XV в., является довольно проблематичным, ввиду отсутствия на тот момент полных древнерусских переводов книг Священного Писания (в особенности — текстов Ветхого Завета); фактов, прямо свидетельствующих о том, когда и кем они могли быть совершены; была ли возможность у древнерусских писцов воспользоваться ими и в какой мере. Подобной затруднённости проведения конкретных текстуальных параллелей между библейскими и древнерусскими текстами способствует и предположение о вариативности методов фиксации книжниками текстов Священного Писания. За счет приведения ряда научных гипотез о предполагаемом круге чтения древнерусских авторов, мы показали, что книжники могли в той или иной степени обращаться к греческим хронографам, к произведениям экзегетики, сборникам библейских сентенций, к собственной памяти и, возможно, даже оригинальным текстам (древнегреческим и древнееврейским), если признать верность некоторых исследовательских построений.

В связи с особенностями обращения древнерусских книжников к библейским текстам, в рамках нашей работы не мыслится возможным проведение тщательной текстологической работы по определению точного соотношения между библейскими и летописными сентенциями. При дальнейшем исследовании мы будем опираться на гипотезу о том, что летописец мог обращаться ко многим текстам Священного Писания. Причем, мы не будем стремиться к установлению генезиса текста Писания, элементы которого были задействованы в том или ином месте летописи. Мы будем ссылаться к общепринятому на данный момент синодальному переводу Библии, что в рамках работы этого года мыслится вполне достаточным.

В контексте дальнейшего изучения бытования библейских цитат в древнерусских летописях перед нами стоят задачи:

• 1) выявить специфику их употребления в летописных текстах;
• 2) определить функции библейских цитат, выполняемые в одном или нескольких летописных сводах.

Для достижения поставленных целей мы рассмотрим употребление в древнерусских летописях именно повторяющихся библейских сентенций; очертим начальный тематико-сюжетный спектр выявленных цитат, т. е. определим некоторые контексты и сюжеты, которые могут актуализировать подобного рода сентенции; уделим внимание позиции автора, которую мыслится существенным охарактеризовать как творческую или «традиционную» — следующую определённым центонно-этикетным построениям. Иными словами, такой анализ, осуществляемый на начальном этапе, должен пролить некоторый свет на природу устройства древнерусских летописей и на роль авторского начала в них.

Очевидно, что довольно «масштабные» задачи ведут к довольно объемным аналитическим рассуждениям. Но в рамках работы этого года мы совершим попытку лишь начального выявления ряда контекстов, сюжетов, маркированных повторяющимися библейскими сентенциями. Притом, нужно особо оговорить, что подобных перекочёвывающих цитат в рамках нескольких летописных сводов (при всем текстовом объёме материала) мы найдем не так уж много. Если в рамках одного летописного свода мы едва ли обнаружим более двух-трёх библейских повторов (как было показано предыдущей исследовательской практикой), то очевидно, что в рамках большего числа памятников письменности количество таких межтекстовых пересечений будет еще меньше.

Подобное исследование мыслится существенным не только с практической точки зрения (для понимания устройства летописного текста и роли авторского начала в нём), но и в контексте ещё пока что малой изученности вопроса. Так, некоторыми исследователями осуществлялась попытка соотнесения летописных сентенций с библейскими (А.А. Шахматов Шахматов А. А. «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ. М.; Л., 1940. Т. 4. С. 38., О. В. Творогов Творогов О. В. Традиционные устойчивые словосочетания в «Повести временных лет» //ТОДРЛ. М.; Л. 1962. Т. 18. С. 282−283; Творогов О. В. Задачи изучения устойчивых литературных формул Древней Руси //ТОДРЛ. М.; Л. 1964. Т. 20. С. 29−40.); ряд ученых выявлял факт повторного употребления сентенций в летописях без выявления контекста и функций, выполняемых ими (А.А. Алексеев Алексеев А. А. Текстология славянской Библии. СПб., 1999., В. К. Зибиров Зибиров В. К. Паремийник — источник киевских летописцев XI в.// Труды кафедры истории России с древнейших времен до XX века, 2007.); совершались и первичные шаги и для выявления контекста употребления повторяющихся библейских цитат в рамках одного памятника письменности (Н. Трофимова Трофимова Н. В. О роли повторяющихся библейских цитат в Суздальской летописи// XVI ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета: Материалы, 2006. Т. 2, с. 268−274.). Но вопрос специфики неоднократного употребления библейских сентенций в нескольких летописных сводах пока что никем детально не изучен. В связи с актуальностью поставленных задач обратимся к конкретным практическим построениям, начав выявление общих контекстов и сюжетов, актуализируемых библейскими цитатами в текстах древнерусских летописей.