Творческая личность М. Елизарова: аспекты критической рефлексии и самоидентификации

В статье анализируется специфика авторских стратегий М. Елизарова, чье творчество «балансирует» на грани постмодернистских и реалистических практик. Проза писателя получила неоднозначные оценки в критике, поэтому выявление ее эстетической составляющей, проблемного и поэтологического уровней является актуальной задачей филологической науки, нацеленной на воссоздание целостной картины современного литературного процесса. Дан аналитический обзор работ, выявляющих стилевые черты прозы М. Елизарова, а также анализ интервью писателя, касающихся художественного замысла произведений, наиболее репрезентативно указывающих на специфику его художественного мировидения. Последнее связано с проектом «нового реализма», заявившего о себе в начале XXI века. Потребность отобразить в слове «сдвиги» и «разломы» эпохи, смоделировать облик героя «своего времени» — художественная задача, решаемая адептами «новой» литературы со всей прямотой и, зачастую, безапелляционностью идеологических оценок. «Новый реалист» Захар Прилепин однозначно видит Михаила Елизарова соратником и единомышленником в ее претворении. Объективность этого суждения — не в «поколенческой», возрастной общности, но в глубинном интересе к судьбе человека, истории его личности, стремлении «написать» ее на фоне изменчивой, противоречивой и, порой, трагический действительности Ключевые слова: ТВОРЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ, «НОВЫЙ РЕАЛИЗМ», ПОСТМОДЕРНИЗМ, АВТОРСКАЯ СТРАТЕГИЯ, ХУДОЖЕСТВЕННОЕ МИРОВИДЕНИЕ, САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ Творчество Михаила Елизарова является одним из малоизученных компонентов культурного контекста начала XXI века. Оно сформировалось под влиянием художественных процессов, обозначившихся в русской литературе в первом десятилетии нового столетия. Мозаичность и многоярусность современной русской словесности обусловлены, по мнению критика Н. Б. Ивановой, присутствием в ней писателей и писательских групп, которые исповедуют не только разные, но даже взаимоотрицающие творческие принципы: реалисты и постмодернисты разных поколений, представители соц-арта, концептуализма, необарокко, в том числе и постреализма (формирующегося «как новая художественная система»), «новый реализм» молодых, гиперреализм и др. [1, 17]. Однако стилистика современных текстов не всегда строится на отторжении, «отталкивании» от предшествующих традиций: в «редуцированном виде» они продолжают сосуществовать «в современном литературном пейзаже» [1, 22]. По мнению С. Казначеева, «сегодня это размежевание не только продолжается, но и привело к дроблению литературных кругов на все более узкие сегменты» [2, 85]. елизаров творчество проза художественный В свете этих рассуждений творческий метод М. Ю. Елизарова с трудом поддается определению. Один из самых авторитетных исследователей современной литературы С. Ф. Меркушов, анализируя интертекстуальную ткань романов Елизарова, видит в специфике его приемов постмодернистскую школу, признавая, неуклонный процесс модификации текстов в «другую прозу» [3, 230]. В дискуссии, развернувшейся на сайте «Свободной прессы» по поводу религии, Елизарову единодушно присвоено звание «альтернативного постмодерниста» [4]. Видят в нем и наследника концептуалистов, «своим» признают писателя и те, кто претендует на роль создателей «постпостмодернистской» литературы. В повествовательной манере автора угадывают черты то «субъективного», то «нового реализма». Н. П. Беневоленская именует ее не иначе, как «грязный реализм» [5, 84], подчеркивая эксплуатацию специфических языковых и образных средств. Неоднозначную реакцию вызывает творчество М. Елизарова у Р. Арбитмана, замечающего, что «если у Даниила Хармса фразой „Нас всех тошнит!“ спектакль заканчивался, то у Елизарова он отсюда только начинается» [6, 117]. Павел Басинский оценивает многополярность критических суждений следующим образом: «Елизаров, как это сейчас принято, сам себе и направление, и критерий оценки, и бог, и царь, и герой» [7]. После получения им премии «Букер», уже невозможно отделить имя писателя от «новой литературной волны»: «Елизаров вольно или невольно попал в „мейнстрим“, как и Владимир Сорокин. Иначе и быть не могло. Можно плыть против течения, но нельзя плыть отдельно от него» [7].

Сопоставление Елизарова с Владимиром Сорокиным стало «почти трюизмом»: «Они и впрямь работают в одной постмодернистской колее, буквально след в след» [8]. Мотив материального распада / разрушения (вплоть до телесного) несовершенных форм с целью обрести / вернуть бытию содержание — один из наиболее устойчивых в творчестве художников. Иногда текстовые фрагменты визуализируются ими с такой степенью достоверности, что создается иллюзия осязаемости — в звуках, запахах, тактильности. Впрочем, А. Кузьменков видит в текстах молодого прозаика всего лишь подражательные элементы, отказывая в индивидуально-творческих интенциях: «В первых книгах Елизарова бесконечно звучали перепевы Сорокина: инцест, экскременты, кровь, самодельные ритуалы» [9]. Ему вторит Н. Иванова в статье «Сомнительное удовольствие», пристально отслеживая, как наследуются эти приемы. По ее мнению, романная канва («Pasternak») буквально превращается в «эпигонское варево»: «Антигуманизм Елизарова неинтересен, потому что это просто игра слов на крови» [10]. Однако исследовательница склонна видеть в творческой манере писателя влияние и других, не менее эпатажных современников: «рядом — почти Проханов», «почти Лимонов» [10]. Лев Пирогов именует повесть «Ногти» не иначе как «шедеврально-мамлеевской» [11], а Д. Бавильский ассоциирует впечатление от романа «Мультики» с «сорокинскими рассказами нулевых» и «пелевинскими опытами по перевороту реальности» [12]. Реакция на эту книгу А. Кузьменкова — еще более сложный математический ребус: «Лимонов, помноженный на Берджесса, с Пелевиным в знаменателе» [9].

Следует отметить, что произведения Елизарова несут на себе яркий отпечаток метаописательности, (псевдо-) автобиографизма, документальности, эгоцентризма, субъективности, интертекстуальности, ставших «родовыми» стилевыми чертами прозы конца ХХ — начала XXI вв. Восприятие творческой личности писателя затрудняется противоречивостью авторской саморефлексии и комментариями к многочисленным интервью, «проговаривающих» версии замыслов текстов и их парадоксальную реализацию в процессе творческого акта. Сложность целостного анализа видится также в том, что «смонтированные» фрагменты высказываний Елизарова «переходят» из одной Интернет-версии в другую, зачастую теряя «связь» с первоисточником. Это, с одной стороны, «упрощает», клиширует образ и творческий потенциал художника, но в конечном итоге — способствует мифологизации его биографической личности.

Одно из самых известных интервью Елизарова — «Диалог с властью — это письма кишечнику» (журнал «ШО») — наиболее четко прорисовывает субъективное видение собственной персоны: «Хочется быть персонажем-трикстером, но не уверен, что сам я соответствую ловким удачливым качествам» [13]. Эта позиция во многом связана с натиском массовой культуры, коммерческо-конъюнктурной, определяющей состояние современного книжного рынка. Не отрицая важности материальной поддержки в виде гонорара, прозаик и музыкант развенчивает иллюзию о писательском сообществе как творческом союзе, сродни тем, которые украсили русскую литературу начала ХХ века. Во главе всех объединений, утверждает он, всегда стоит идея товара, поэтому все современные группы и объединения — временные, не имеющие под собой никаких эстетическо-художественных платформ. В интервью газете «Соль» Елизаров так размышляет о «смерти литературы» и об облике современного читателя: «Я не верю, что будет утрачена книжная культура, хотя этому способствует господствующая экономическая ситуация — рыночная, капиталистическая. Есть понятия „рентабельность“ и „нерентабельность“, литература в классическом понимании „нерентабельна“. Капиталисту не нужен думающий человек, не нужен критически мыслящий человек, а нужен потребитель» [14]. Понимание современного литературного процесса писатель комментирует следующим образом: «Совсем недавно в Ad Marginem вышел сборник рассказов, в котором, как в коробку, свалены десять авторов. И пронзительная, очень символичная обложка в виде десятирублевой купюры. Что как нельзя лучше характеризует состояние и прайс современной русской литературы. Что такое современная „левая“ литература относительно молодых писателей? Это то, что выглядит, как червонец. И мы там все по рублику. Я категорически не хочу быть ни десяткой, ни рублем. Я другими вещами занимаюсь. Если так воспринимать смерть литературы, то да — в прежнем виде ее больше не существует» [14].

К. Рогозина, удивляясь творческой манере Елизарова, даже задается вопросом: не мистификация ли он? «Скажем, собирательный автор. Франкенштейн, насилующий коллективное бессознательное с особым цинизмом и сопровождая движение по тексту могильным юморком» [15]. Далее в работе критика присутствует выявление важной доминантной черты, связанной с сочленением постмодернистских стратегий, придающих текстам Елизарова сходство с произведениями В. Сорокина, В. Пелевина, Ю. Мамлеева, со смелостью реалистической манеры писателей нового поколения, единодушно включивших прозаика в круг «творческих единомышленников» (З. Прилепин, С. Шаргунов, Р. Сенчин).

Проза «нового реализма» — симптоматическое явление современной русской культуры, сохранившей глубинную связь с литературой предшествующих эстетических эпох. Тотальное главенство постмодернистского дискурса породило скептицизм, эпистомологическую неуверенность, отсутствие константных нравственных принципов в художественной словесности XXI столетия. Безоценочный эпитет «новый» в определении авторских стратегий молодых писателей предполагает не оппозицию старый / новый реализм, а углубление принципов традиционного искусства в «обновленной» реальности. Образный мир этих произведений соединяет тематические и проблемные пласты литературы XIX—XX вв., выводя их на уровень «современного прочтения» жизни в ее «клиническом» (З. Прилепин) состоянии. Выражая глубокую заинтересованность художественными мирами современников-постмодернистов, опробируя в собственном творчестве их разнообразные практики и приемы, — Михаил Елизаров в многочисленных интервью постоянно подчеркивает несомненную значимость советской литературы, определившей его художественное видение и мирочувствование. Область ее осмысления в елизаровской прозе находится в выявлении базисных, константных нравственных доминант, утраченных (отвергнутых) современностью. «Склеивание», собирание распавшихся звеньев русской жизни — одна из наиважнейших творческих задач Елизарова.

Полная «абсорбция» советского дискурса постмодернистской литературой повлечет новые процессы — вычленение ее идеологем с целью дальнейшего осмысления и сентиментальной поэтизации глобального «скола» русской жизни ХХ столетия. Чем дальше отделяется эпоха, тем чаще художнику видятся в ней гуманистические проявления, тщетному поиску которых посвящена, в том числе, проза «молодых» авторов. Иногда советский дискурс — это автоматизация памяти, удерживающей автора и героя в топосе детства, в понятийных моделях, близких нескольким поколениям. Подобные творческие интенции рассредоточены по многим произведениям Михаила Елизарова. В его прозе высвечивается интерес к архаическим, литературным, социальным мифам, к их инкорпорации в структуру художественного текста. Особая значимость обретает «заговорная» тема, органически связанная с мотивом чтения, произрастающим из «литературоцентричных» воззрений писателя. Отказываясь от прямого морализаторства, Елизаров стремится через слово воздействовать на жизнь и суггестию читателя.

Связь с классической традицией русской литературы прослеживается через апелляцию к ее гуманистической составляющей, к актуализации проблемно-тематических пластов, а также через модификацию образа «маленького человека», переживающего и в XXI веке трагедию «невоплотившейся» судьбы. Созданию ее драматического начала способствует включение в структуру рассказов «поджанровой системы» документальной прозы (очерка, телерепортажа, милицейского протокола, газетной публикации, интернет-дневника, блога, ЖЖ), создающей иллюзию достоверности, фактографичности событий. Их предельная детализация, фиксация сиюминутных переживаний героев рассказов, не связанных с логикой поступков, репрезентуют взаимомимикрию fiction и non-fiction, их нерасчленимость в структуре текста, что является значимой стилевой чертой в литературе «нового реализма». В рассказы Елизарова также включены философские размышления о путях развития русской словесности. Следуя стратегии «новых реалистов», писатель создает собственный литературный «манифест» о постмодернизме и современной художественной парадигме, о манипуляции «массовым» сознанием, о «культурном геноциде». Одновременно продуцируется мысль о нравственной ответственности писателя, о невозможности «стояния в стороне» от судьбы нации и государства, о «включенности» творческой личности в создание нравственного императива эпохи.

Единственным своим «творческим учителем» Елизаров продолжает считает отцовскую библиотеку [16], перечисляя авторов, определивших ценностные ориентиры и ставших мерилом истинного таланта: А. Платонов, Ю. Олеша, М. Шолохов, Д. Хармс, Н. Заболоцкий. Перечень этих имен в интервью разных лет варьируется и расширяется, но для научного познания творческих устремлений Елизарова они имеют несомненную значимость: неоспоримая индивидуальность каждого из обозначенных писателей подтверждает идею о необходимости именно эстетического, а не идеологического подхода в оценке мастерства. Через образ отцовской библиотеки («шесть турецких баулов с книгами» [17], которые сопровождают во всех переездах) в художественный мир Елизарова также входит символ книги как священного артефакта, а мотив чтения становится одним из устойчивых в повествовательной структуре его романов.

Чтение — это еще и часть ритуального заговорного действа, неизменно присутствующего в произведениях писателя. Инверсированные советские лозунги («Книга — учитель жизни», «Знание — сила» и т. п.) выявляют свою магическую значимость, способность изменить жизнь не только отдельного индивида, но и целой страны, «самой читающей» («никем непобедимой») в недалеком прошлом. Надежды писателя неизменно связаны с Россией, которая до сих пор «словоцентрична», а сам он, по мнению читателей, — «подобен былинному герою», создающему «охранные» тексты для ее спасения [17].

С 2012 года Михаил Елизаров сосредотачивает свои творческие силы только на музыкальных проектах, признаваясь, что «песня — удобный, самодостаточный жанр, позволяющий поговорить на темы, которые в прозе просто не отзвучат» [13]. Предположение, что музыкой сегодня заниматься более выгодно, чем литературой, писатель аргументированно отвергает: «Если бы я искал выгоду, то стал бы пластическим хирургом, политиком, прокурором. Я не ищу выгоду. Я ищу радостную истину» [13]. Можно предположить, что она — в духовном прозрении человека, в устремленности к «эре милосердия», наступления которой ожидают не только елизаровские герои, но и сам автор.

• 1. Иванова Н. Б. Современная русская литература: метасюжет и его восприятие. Дисс. в виде науч. докл. … д.ф.н. 10.01.01- Русская литература. СПб., 2006.
• 2. Казначеев С. М. Вокруг нового реализма // Русский язык за рубежом. 2−12. № 3. С. 85−90.
• 3. Меркушов С. Ф. Игра с классикой: литературные мутации в прозе Михаила Елизарова (на примере текстов «Госпиталь» и «Мультики») // Вестник ТвГУ. Серия «Филология». 2013. Вып. 4. С. 227−232.
• 4. Не хватает зла [дискуссия на сайте СП] // Свободная пресса. URL: http://www.svpressa.ru/blogs/article/126 109
• 5. Беневоленская Н. П. Художественная философия русского литературного постмодернизма. Дисс. … к.ф.н. 10.01.01/ Русская литература. СПб., 2004.
• 6. Арбитман Р. Э. Антипутеводитель по современной литературе. 99 книг, которые не надо читать. М.: ЗАО Издательство Центрополиграф, 2014.
• 7. Басинский Павел. Мы вышли покурить на 17 лет… // Российская газета. 26.10.2012. URL: http://www.rg.ru/2012/10/26/rasskazi.html.
• 8. Михаил Елизаров — В. Сорокин сегодня?.. [ Рец. на кн. «Госпиталь"] // http://www.library.ru/2/liki/sections.php?a_uid=162.
• 9. Кузьменков Александр. Человек без лица // Литературная газета. 2014. № 31(6474).
• 10. Иванова Н. Сомнительное удовольствие // Знамя. 2004. № 1. URL: http://magazines.russ.ru/znamia/2004/1/ivan12.html.
• 11. Пирогов Л. Архипелаг Pasternak // Независимая газета. 02.10.2003. URL: http://www.ng.ru/ng_exlibris/2003;10−02/6_pasternak.html.
• 12. Елизаров М. Что-то вроде трудовой терапии [Интервью] // Честный корреспондент. 24 июля 2010. URL: http://www.chaskor.ru/aricle .
• 13. Елизаров М. Диалог с властью — это письма кишечнику // ШО. 24.09.2012. URL: http://www.sho.kiev.ua/news/1508.
• 14. Горин В. Писатели толпятся в сортире [интервью с Михаилом Елизаровым] // Соль. 2011. 13 октября. URL: http://www.saltt.ru/node/10 573.

15. Рагозина К. Илья Стогоff. Мачо не плачут. Михаил Елизаров. Ногти // Знамя. 2001. № 11.

• 16. На улице Дадугина // Независимая газета. 03.03.2011. URL: http://www.ng.ru/person/2011;03−03/2_street.html.
• 17. Елизаров М. Россия — словоцентричная страна // URL: http://blog.thankyou.ru/mihail-elizarov-rossiya-slovotsentrichnaya-strana/.