Идея милости в патристике и духовной поэзии XX века (Иоанн Златоуст и Вениамин Блаженный)

Идея милости в патристике и духовной поэзии XX века (Иоанн Златоуст и Вениамин Блаженный)

Основа христианства — любовь, поэтому милосердие — ключевая добродетель, заповеданная Богом человеку. «Милости хочу, а не жертвы» [Ос. У1, 6] - говорит Господь древним иудеям. В произведениях христианских мыслителей, уже начиная с первых веков и до наших дней, данная тема становится лейтмотивом многих сочинений. Однако, пожалуй, ни у кого она не представлена столь объемно и ярко, как у представителя святоотеческой литературы четвертого века Архиепископа Константинопольского Иоанна Златоустого.

Опираясь на Евангелия, Златоуст дает нам целое учение о милостыне и милосердии. Прежде всего, великий христианский проповедник везде подчеркивает, что милостыня нужна самому подающему, она не просто освобождает от грехов, она исправляет самого человека, делает его лучше. Наряду с крещением она очищает человека. В «Беседах на Евангелие Св. Ап. Иоанна Богослова» Златоуст называет милостыню «лекарством, которое можно прилагать ко всем ранам» [3, с. 547]. «Милостыня лучше поста и лежания на земле… она просвещает душу, утучняет ее и делает благообразною и прекрасною… Кто старается быть милосердым к нуждающемуся, тот скоро отстанет и от любостяжания. Кто постоянно подает бедным, тот легко и от гнева отстанет, и никогда не будет высоко думать о себе» [3, с. 547]. Человек, который взирает на страдающих, по мысли Златоуста, учится философствовать, постигать человеческую природу и не ценить богатство, которое вмиг может исчезнуть. Таким образом, милостыня выполняет воспитательную функцию.

Милостыня может помочь не только живым, но и умершим. «Если же ты хочешь оказать соболезнование умершему, — я укажу тебе иной способ погребения, — пишет подвижник в тех же „Беседах“, — и научу тебя облекать их в такие одежды, которые восстанут с ним и представят его в блистательном виде. Эти одежды ни молью не истребляются, ни временем не разрушаются, ни ворами не похищаются. Какие же это одежды? Это — одеяние милостыни» [3, с. 582]. Златоуст призывает погребать умерших так, чтобы это «было полезно и им и нам». «Будем же раздавать за них обильную милостыню» [3, с. 583]. Таким образом, одев умершего, мы оденем самого Христа!

Раздача милостыни, по мнению Иоанна Златоуста, есть проявление мудрости: мы здесь, на земле, странники, и нам нужно правильно распорядиться земными благами, не зарывать в землю таланты (т.е. не копить), а раздавать деньги. В проповеди «На притчу о десяти девах, и о милостыне», произнесенную на Великую Среду, Златоуст рассматривает юродивых дев как глупых (хотя и девственниц), а глупость их заключалась в том, что они не подавали бедным (что отражено в символике пустых лампад). Масло (елей) — это сострадание и доброта. «Тело их было непорочно, но душа немилостива» [3, с. 664]. Мудрые же девы понимали, что «вера без дел мертва», они наполнили сосуды елеем. «Какие сосуды? Утробы голодных. Посредниками духовного брака они сделали бедных, снарядились в дорогу при помощи своего милосердия. Голодные питались, и светильники просветлялись» [3, с. 662]. Проповедь заканчивается прямым обращением к верующим: «Итак, умоляю вас, будем ставить любовь к бедным выше всего, не будем щадить денег для бедных» [3, с. 664]. «Расточай свое имение теперь, чтобы оправдаться на Суде» [3, с. 664].

Милостыня есть проявление сострадания, поэтому важно, с каким чувством она дается. Людям не жалко отдавать деньги на развлечения, расточать их на блудниц. «Любовница не обещает любовнику ничего доброго, но — бесчестие, стыд и поношение… Бог же обещает нам небо и небесные блага… для любовницы многие проводят ночи без сна и, чтобы она не приказала, исполняют с усердием… для Бога же или, лучше сказать, для самих себя мы не хотим истратить и третьей части нашего имущества. Видя алчущего, мы отвращаем от него взор; проходим мимо нагого и не удостаиваем его даже слова… Хотя бы ты дал овол, хотя бы хлеба, хотя бы чашу холодной воды, — за все будет тебе великая благодарность и ничто не заставит тебя огорчаться и печалиться» [3, с. 534 — 535].

Нельзя подавать из нечестно добытого, похищенного. Милостыня должна чиста. Жертва от хищения — мерзость перед Богом. «Удержи руки от лихоимства — и тогда простирай их на милостыню. Если же мы одними и теми же руками одних будем обнажать, а других одевать … в этом случае не избежим наказания… Лучше не оказывать милосердие, чем оказывать такое милосердие» [3, с. 491].

Милостыню нужно подавать тайно, «не трубя перед собой», иначе она будет бесполезна, будет проявлением гордыни. «Господь сразу же подавляет и сопутствующее милостыне тщеславие. Как именно? Внемлите милостыни вашея не творити пред человеки, да видимы будете ими (Мф. У1, 1)… в противном случае вы не получите награды. Подаяние милостыни на показ уничтожает награду, и тот, кто поступает так, лишает себя будущей благостыни. Никакая другая страсть не вредна так душе, как страсть тщеславия. Ведь этим недугом человек заражается именно тогда, когда он сделал уже большие успехи в исполнении заповедей» [3, с. 719 — 720]. Милостыню надо подавать ради Бога, а не ради временной славы, — считает Златоуст.

Милостыня есть прославление Бога. В «Слове на Новый год» Иоанн Златоуст говорит о том, что надо делать во славу Божию, даже самые простые вещи, например, есть и пить. «Но как можно, скажешь ты, есть и пить во славу Божию? Призови бедного, участником твоей трапезы сделай Христа; и таким образом ты ел и пил во славу Божию» [2, с. 771].

Из всего этого вытекает духовный смысл милосердия и доброты.

Таким образом, великий подвижник первых веков христианства не просто призывает своих слушателей быть милосердными (обращается к их чувствам), но и обосновывает необходимость этого, т. е. взывает к их разуму.

Если мы обратимся к современной поэзии, то, пожалуй, не найдем более страстного защитника сострадания и милости, чем Вениамин Блаженный (1921;1999). В этом смысле его можно назвать Златоустом ХХ века. Но художественная литература имеет свои законы: в стихах Блаженного нет открытого дидактизма, характерного для жанра проповеди, нет прямого обращения к слушателям с призывами, которые мы встречаем в речах Иоанна Златоуста.

Каковы же пути реализации идеи милости у Блаженного? Для этого откроем самую главную книгу его стихов «Сораспятье» (1995), изданную незадолго до его смерти. Первое, что сразу бросается в глаза — жалость поэта приобретает глобальные масштабы: она распространяется на весь мир, и, прежде всего, на самых беззащитных — бездомных животных, раненых птиц, бесчисленных насекомых. Эту особенность поэта можно обозначить как поэтический космизм —

духовный поэзия христианский милосердие Господь, пожалей не меня, а котенка, А я побреду вслед за ним Приникнуть к твоим милосердным истокам, Защитою Божьей храним.

Котенок глаза расширяет от страха ;

Над ним пресвятой ореол, Как будто он не был лишь горсточкой праха, А небо в награду обрел.

А я зажигаюсь слезой в ореоле, Пою славословье Христу И больше не чувствую, мученик, боли, ;

Я тоже обрел высоту… [1, с. 213].

Для поэта важно все незаметное, слабое, нуждающееся в помощи. Он демонстрирует евангельскую нищету духа. Смерть, столь страшная для человека, для убогих и гонимых будет радостью, их встретит милосердие Божие, не знающее границ ;

Только миг мы живем не земле этой странной, Даже тот, кто ютится в лачуге заброшенной, Уплывает однажды в далекие страны И качается в лодке один-одинешенек.

Эта лодка сколочена наспех и грубо, Шесть досок да покраска — и все тут изделие, Но ее не страшат океанские глуби И причалит она за далекими землями.

И Господь — он окликнет ее на причале:

— Кто там в лодке лежит в беспробудном унынии?.

Отрешись, мой дружок, от загробной печали И вдохни милосердное, вечное, синее…

Милосердие звезд, милосердие полночи, Милосердие плеска волны убывающей, Милосердие птицы, почти что беспомощной, В беспредельную синюю даль улетающей… [1, с. 347].

У Вениамина Блаженного милосердие источает не только всемогущий Господь, но и весь мир, вернее, все смиренное в этом мире (птица, волна, полночь). По Блаженному, именно сострадание ведет к бессмертию ;

Я однажды уйду в долгожданный покой, В пресвятую обитель погоста, Где Господь меня тронет своею рукой, ;

Долгожданного мертвого гостя.

Где Господь меня тронет рукой неспроста:

Я радел обо всех без изъятья, В каждой божеской твари я видел Христа ;

И страданье его, и распятье…

Я не стану заранее тревожить судьбу И гадать о грядущем заранее, Но я знаю, что буду я жить и в гробу, Что бессмертно мое состраданье… [1, с. 364].

Милосердие и сострадание — самые великие из всех чувств, которые позволяют пребывать в вечности. Лирический герой книги «Сораспятье» не рассказывает о милосердии, не призывает к нему, а сам проявляет чувство милости, причем, не только к живому, но даже и к вещам ;

Беспризорные вещи умерших людей, Те, что пахнут, как пылью, тоской, Попадают к старьевщику или в музей, Иль на свалке гниют городской…

Беспризорные вещи, что помнят живых, Их движенья, привычки, тела…

Сколько время им ран нанесло ножевых ;

И прикончило из-за угла!

Беспризорный халат, беспризорный жилет, На краю одиноком стола Беспризорная трубка — и пыль на столе, И — щепоткою — пепел, зола…

Беспризорные вещи, как вестники бед.

Их молчание, их серизна…

Что-то грозное есть в их бездомной судьбе, Что-то вещее, ждущее нас.

Мы ведь тоже — забытые кем-то в мирах Одряхлевшие вехи тоски, И лохмотья, и ветошь, и смута, и прах, Даже сердце разбито в куски… [1, с. 254 — 255].

На самом деле это стихотворение, конечно же, не о вещах и даже не об умерших людях, а о самой смерти, которая ждет каждого из нас. Каждый достоин жалости просто потому, что он умрет! Так в поэзии Блаженного происходит глобализация эмоции, расширение ее до космических масштабов. Поэт говорит о законах бытия, о всеобщем, соединяя лирическое, философское и религиозное в единое целое. В стихах Вениамина Блаженного складывается особая диалектика малого и великого: как правило, он начинает всегда с конкретного, единичного, а заканчивает чем-то всеобщим. Так, стихотворение «Сны» сообщает о том, что приснилось герою — лошадь, ворон…, а потом ему уже снится Бог — «Но то, что было Богом, ;

Шумело ливнем, пряталось травой…". Одно из стихотворений начинается описанием кошки — «Вот и вышла из смерти неслышно монашенка-кошка…», последняя строфа звучит так:

Ибо слово мое полыхало в устах, как зарница, Ибо слово мое было словом о Боге и вере ;

И поэтому слово крылатое видела птица, И поэтому слову внимали доверчиво звери [1, 194].

То есть, поднимается вопрос о призвании и о поэзии, которая возникла из чувства сострадания и поэтому она настоящая. Блаженный в полной мере представил образ, часто возникающий в духовной литературе, образ милующего сердца, ведь ценность милостыни не в самом факте помощи кому-либо, а в настрое подающего, потому что с религиозной точки зрения только духовные вещи имеют смысл.

Жалость поэта распространяется на всех умерших, особенно на родителей. В стихотворении, которое начинается словами «Ну что тебе стоит вернуться сегодня на землю…», усопший отец назван «великим убогим», «великим нищим» ;

Он так проходил по земле, словно Бог ему душу Засунул в карман, а карман у бродяги дырявый, И он прижимал к себе душу, как голубя в стужу, И он на груди согревал ее мукой кровавой. [1, с. 43].

Неожиданные пронзительные образы! Они заставляют вспомнить о поэтике поэтической прозы другого великого русского писателя Андрея Платонова: у совсем простых, обыкновенных людей самая ранимая страдающая душа. Это страдание передается у Блаженного образом беззащитного голубя, образом холода и согревающей «кровавой муки». Без христианства эти образы были бы невозможны. В христианстве возникло новое отношение к плачу, слезам. В эпоху эллинизма слезы считались лишь негативной эмоцией, которая должна была преодолеваться радостью бытия, что характерно в целом для языческого мировосприятия. Иное отношение к страданию формируется в первые века новой эры: «плач по Богу» — возвышенное состояние души; плач о своих грехах и о несовершенстве мира — это путь к спасению души.

Страдание живых существ у Вениамина Блаженного напоминает искупительную жертву ;

Они глядят так долго, долго, долго, Что перед ними как бы наяву, Рябит слеза огромная, как Волга, Слеза зверей… И в ней они плывут.

Они плывут и обоняют запах Недоброй тины. Круче водоверть;

И столько боли в этих чутких лапах, Что хочется потрогать ими смерть.

Потрогать так, как трогают колени, А может и лизнуть ее тайком В каком-то безнадежном исступленьи Горячим и шершавым языком…

Слеза зверей, огромная, как Волга, Утопит смерть… [1, с. 46].

Таким образом, мы снова убеждаемся в том, что путь к бессмертию, по Вениамину Блаженному, лежит через слезы, через страдание, а, значит, и через сострадание. Идея бессмертия и милости оказываются неразрывно связанными друг с другом.

Жалость поэта распространяется на всех умерших, особенно на родителей. В стихотворении, которое начинается словами «Ну что тебе стоит вернуться сегодня на землю…», усопший отец назван «великим убогим», «великим нищим» ;

Он так проходил по земле, словно Бог ему душу Засунул в карман, а карман у бродяги дырявый, И он прижимал к себе душу, как голубя в стужу, И он на груди согревал ее мукой кровавой. [1, с. 43].

В христианстве возникло новое отношение к плачу, слезам. В эпоху эллинизма слезы считались лишь негативной эмоцией, которая должна была преодолеваться радостью бытия, что характерно в целом для языческого мировосприятия. Иное отношение к страданию формируется в первые века новой эры: «плач по Богу» — возвышенное состояние души; плач о своих грехах и о несовершенстве мира — это путь к спасению души.

Таким образом, мы снова убеждаемся в том, что путь к бессмертию, по Вениамину Блаженному, лежит через слезы, через страдание, а, значит, и через сострадание. Идея бессмертия и милости оказываются неразрывно связанными друг с другом.

Бог есть любовь, Бог есть милость. Это-то новое, что принесло с собой христианство. До него разные религии по-разному представляли Бога, но в основном, Он был Судией и Вседержителем; Бога, страдающего за людей, явившегося на землю в образе человека невозможно было себе представить. Это открытие дало колоссальный толчок человеческой мысли, а также искусству и поэзии, что мы и попытались показать на примере двух авторов, каждый из которых по-своему выразил эту идею: в проповедях Иоанна Златоуста преобладают моральные аспекты, речь идет о спасении души, о воспитании человека; в поэзии Блаженного — эта тема находит эмоциональное решение. Вениамин Блаженный, без всяких сомнений, крупнейший лирик двадцатого столетия; будучи евреем по рождению, он, пожалуй, как никто другой, сумел поэтически воплотить одно из важнейших свойств русской души — доброту и способность к состраданию.

• 1. Блаженный, Вениамин. Сораспятье. М.: Время, 2009. 413 с.
• 2. Златоуст, Иоанн. Творения. Т. 1. Книга вторая. М.: Православная книга, 1991. 550 с.
• 3. Иже во святых отца нашего Иоанна Златоустого Избранные творения. Книга вторая. Беседы на Евангелие от Иоанна Богослова М.: Издательский отдел Московского Патриархата, 1993. 987 с.