Трактовка конституционного закона, определяющего взаимные отношения монарха и народа

Заседания, посвященные решению судьбы Людовика XVI и вопросу о судьбе монархии в целом, открылись 16 октября 1792 года и продолжались до 19 января 1793, когда прошло последнее голосование и подсудимый окончательно был приговорен к казни через гильотинирование, которая состоялась 21 января 1793 года.

Первым на заседании 7 ноября выступил Жан Батист Майль (Jean-Baptiste Mailhe), вошедший в Конвент в составе партии жирондистов. В его речи, что характерно будет и для речей последующих ораторов, первым (первичным) ресурсом для построения аргументации является трактовка ряда статей принятой в 1791 году Конституции, а именно тех, которые касались права неприкосновенности монарха № 2,5,6,7,8. Свою речь Майль начинает рядом риторических вопросов, суть которых может быть сведена к следующему: можно ли судить Людовика XVI за преступления, совершенные на «конституционном (это определение ключевое) троне», кто может судить его и каким образом следует это делать: как всякого обвиняемого в государственной измене гражданина, или с учетом его особого положения, должны ли принимать участие представители всех 83 департаментов, или Конвент обладает достаточными полномочиями для принятия решения о его судьбе. Эти вопросы станут ключевыми для всего процесса и будут неоднократно подниматься в последующих речах, произнесенных как со стороны обвинения, так и со стороны защиты.

По самому первому вопросу о том, имеет ли нация право вершить суд над монархом, Мель называет «самым простым», но требующим основательного обсуждения по той причине, что есть некоторое меньшинство, которое убеждено, что конституцией Людовику XVI гарантируется право на безнаказанность, а также потому, что есть еще нации, управляемые монархами, и их нужно «просветить» (et que vous devez instruire), и, наконец, для всего человеческого рода, который должен будет взять пример с французских граждан (mais pour l’universalitй du genre humain qui vous contemple, qui s’agite entre le besoin et la crainte de punir ses tyrans, et qui ne se dйterminera peut-кtre que d’aprиs l’opinion qu’il aura de votre justice.). Таким образом, вопрос о казни короля с самого начала обсуждения был помещен в несколько перспектив. Не только осознавался он как требующий решения для французского народа здесь и сейчас, но и как вопрос общеевропейского, а затем и общемирового масштаба при этом в контексте будущего исторического развития общества.

Введение

своего первого тезиса Майль начинает со следующих слов: «J'ouvre cette Constitution qui avait consacrй le despotisme sous le nom de royautй hйrйditaire;». Таким образом, он сразу вводит проблему отношения к монархии, которая может быть представлена тем или иным образом через риторическую характеристику. Естественно, что Майль не был первым, кто заговорил об этом в контексте французской революции. В трактате Эдмунда Берка, который будет подробным образом проанализирован в следующей главе, также затронута тема разницы между монархией и деспотией применительно к конкретному случаю Людовика XVI. Тем не менее, Майль подходит к этой проблеме с другой стороны. Почти в самом финале своей речи он скажет такую фразу: «Tous les Franзais partagent votre haine pour la tyrannie; tous abhorrent йgalement la royautй, qui ne diffиre du despostime que par le nom», еще более подчеркивающую то, что в его представлении деспотизм и монархия не имеют никакого различия вообще, кроме как номинативного. Сославшись на статью номер 2, принятой в 1791 году Конституции, он продолжает её анализ с точки зрения условий, при которых монарх может считаться лишенным власти. В числе таких условий он называет следующие: «si le roi ne prкtait pas le serment prescrit, ou si, aprиs l’avoir prкtй, il le rйtractait; que, s’il se mettait, а la tкte d’une armйe et en dirigeait les forces contre la nation, ou s’il ne s’opposait pas par un acte formel, а une telle entreprise qui s’exйcuterait en son nom; que, si, йtant sorti du royaume, il n’y rentrait pas aprиs une invitation du Corps lйgislatif, et dans un dйlai dйterminй, il serait censй, dans chacun de ces cas, avoir abdiquй la royautй». Каждое из перечисленных здесь условий соответствует тем обвинениям, которые представители Конвента предъявят королю на заседании 20 ноября, основываясь на тех письмах, которые были найдены в «железном шкафу» дворца Тюильри.

Далее в этой логической цепочке идет заключение о том, что после низложения с трона король оказывается лишенным всякой власти и переходит в статус обычного гражданина (le roi devait кtre dans la classe des citoyens). Следовательно, Мейль делает вывод о том, что король может быть обвинен и судим как и всякий другой гражданин. Но важно здесь то, что осужден он может быть лишь за те действия, которые были им совершены после его низложения и перехода в статус гражданина. Именно это место стало главной уловкой жирондистов, используя которую они старались отводить финальное решение о судьбе монарха на как можно более долгий срок.

Рассуждением о том, какую роль должен играть конституционный закон при решении судьбы короля, открывается речь и следующего оратора — Мориссона, который выступил с докладом на прениях 13 ноября. Также будучи жирондистом, Моррисон имел целью отсрочить принятие окончательного решения о судьбе короля и, если возможно, доказать необходимость сохранения жизни низложенного монарха. Тем не менее, начинает он довольно неожиданным образом, заявляя, что единственный закон, которым должен руководствоваться народ при решении судьбы монарха — его собственная верховная воля: «Ainsi, le peuple souverain n’a d’autre rиgle que sa volontй suprкme; mais oomme il ne peut vouloir la diriger que vers sa prospйritй, et qu’il n’est rien d’utile pour lui que ce qui est juste; ses droits, ses pouvoirs ont nйcessairement pour limites les devoirs que lui impose sa propre justice». Так, в речи Мориссона народ наделен определением «суверенный», а воля его, соответственно «высшей». И покуда народ не может сам себе желать ничего, кроме процветания, соответственно, в достижении этой цели он не может быть ограничен ни чем, кроме установленных им самим для себя границ справедливости. Закон Конституции, соответственно, не может быть выше народной воли, а потому может быть подвергнут пересмотру, если того требуют обстоятельства и если без того невозможно достижение народного счастья. («Mais ce droit de juger les rois, qui est imprescriptible parce qu’il tient essentiellement, а la souverainetй des peuples, est cependant suscep-tiblede recevoir des modifications dans la maniиre de l’exercer. «с.386). В этом отношении Мориссон во многом повторяет идеи, выдвинутые Майлем: «Louis XVI n’йtait roi que par la Constitution: la nation йtait souveraine sans constitution et sans roi. (Applaudissements.)». Суть его тезиса заключалась в том, что в отличие от монарха, народ не связан законами Конституции, а имеет беспрекословное право изменять её, вне зависимости от того, совершал ли король какие-либо государственные преступления или нет. Нация имеет право в любой момент низвергнуть правителя с трона и поместить на его место любого другого гражданина («la nation avait, а chaque instant, le droit de le faire descendre du trфne et de mettre, а sa place tout autre citoyen.»).

Такая трактовка основополагающего принципа государственного устройства находится в полемической оппозиции нескольким теориям государственного права.

В целом, в своих логических построениях Мориссон отталкивается от того, что было сказано Майлем, поэтому его речь не требует слишком подробного рассмотрения. Сходясь с Майлем в том, что король должен быть лишен своих властных полномочий он говорит о том, что с решением о его судьбе торопиться не стоит: «Nous avons ce pouvoir; mais, pour l’exercer, il faut quelquefois nous combattre nous-mкmes, et prendre le temps de calculer avant d’agir.

Ce qui est vrai pour un individu est vrai pour une nation tout entiиre. Pour prendre une dйtermination quelconque, il ne suffit pas de consulter son pouvoir, il faut quelquefois rйsister aux affections les plus naturelles, et suspendre son action pour calculer quelles en seraient les consйquences". Соглашаясь с тем, что народ может изъявлять свою волю без каких либо ограничений со стороны закона, он призывает слушателей к тому, чтобы внять доводам разума, и взвесить возможные последствия в противовес тому, чтобы повиноваться воздействию возмущенного чувства и желания мести. (J'ose ici le soutenir; vous ne pouvez vous mettre au-dessus de ces lois positives sans dйtruire les liens essentiels de la sociйtй, sans vous avilir aux yeux de toutes les nations de l’Europe, sans donner vous-mкmes, а la Rйpublique entiиre une premiиre leзon d’anarchie, un premier exemple de dйsordre gйnйral, exemple bien terrible dans ses consйquences, mais si contraire, а vos propres principes, que je peux dire que vous n’avez pas mкme le pouvoir ae le donner.).

Поэтому Мориссон предлагает гражданам повременить с проведением суда над королем и тем более, вынесением окончательного вердикта. Он аргументирует это тем, что исполнение воли народа, пусть даже согласно естественным законам общества, неминуемо вызовет ответную реакцию, а потому необходимо, чтобы не только принимаемое решение было тщательно продумано, но и чтобы как можно большее количество граждан имело возможность принять участие в процессе его принятия. («Citoyens, suspendez ici votre jugement; les lois de la nature, je les respecterai toujours, elles sont la base sacrйe de tous nos droits; mais comme dans l’ordre social, ces droits ne peuvent s’exercer que par une espиce de relation rйciproque, il a fallu leur marquer des limites pour йviter une opposition destructive, pour que chaque individu pыt exercer les siens dans la plus grande latitude possible; «). Очевидно, что подобная риторика служила жирондистам для реализации их собственных интересов. Поэтому за невозможностью попыток сохранить жизнь королю, которые бы неминуемо навлекли на жирондистов шквал обвинений в роялизме (они и без того им подвергались), они выбрали стратегической целью максимально возможное замедление судебного процесса.

На слова Майля о том, что каждому человеку природой дано право отомстить за убийство его близких, даже если его совершил сам король («если бы какой-нибудь свирепый король убил мою жену или сына, то я имел бы конечно право убить его в свою очередь» — «Quoi ! si un tyran avait poignardй votre femme ou votre fils, il n’est pas ae Constitution qui pыt, ou vous punir de vous кtre laissй entraоner par ce premier mouvement de l’вme qui vous aurait commandй de rйpondre aux cris de leur vengeance par la mort de leur assassin, ou vous empкcher d’appeler sur sa tкte l’animadversation des lois divines et humaines, parce que les droits et les devoirs de la nature sont d’un ordre supйrieur, а toutes les institutions! (Applaudissements.) Et un peuple dont les droits sont йgalement fondйs sur la nature, tout un peuple n’aurait pas le droit de se venger de la perfidie d’un individu qui, ayant acceptй la mission d’exйcuter ses lois suprкmes avec le pouvoir nйcessaire pour la remplir, en aurait abusй pour se constituer son oppresseur et son meurtrier! ») Мориссон отвечает с позиций криминальной психологии. Он отчасти оправдывает ответное убийство и соглашается с Майлем, но только в том случае, если оно совершено немедленно, в состоянии аффекта, когда человек не способен разумом противостоять захлестнувшему его порыву. Убийство же, совершенное по прошествии времени и с рассчитанным умыслом, пусть и в отмщение близких человеку людей — не что иное, как преступление и делает преступником уже самого человека («si vous le faisiez, vous seriez criminel vous-mкme»). Исходя из этого, убийство короля могло бы быть оправдано только в следующем случае: «если бы 10 августа я увидел его с кинжалом в руках, покрытого кровью моих братьев; (…) то я бы сам поразил его насмерть». (с.11) Но теперь, по прошествии нескольких месяцев, когда король безоружен и находится всецело во власти своих судей, необходимо заглушить жажду мести и поступать согласно голосу разума.

Таким образом, в финальной трактовке закона Мориссон приходит почти к той самой точке, откуда начал: «nous devions йcarter de notre cњur les impulsions d’une trop juste vengeance, et n’йcouter que la voix de la raison. Eh bien, la raison nous conduit tout naturellement sous l’empire de la loi; mais je l’ai dit, je le dis encore, а regret, la loi reste muette, а l’aspect du coupable, malgrй l’йnormitй de ses forfaits». Если человек будет слушать голос рассудка (а другого выбора в данной ситуации ему не остается), то он должен следовать не естественному закону, оправдывающему (только немедленное) убийство врага в отмщение, а закону историческому и конституционному, который в случае Людовика XVI «к сожалению, нем». Важно, что здесь Мориссон не употребляет слово «неприкосновенность», которое вызвало бы ситуацию явного противоречия самому себе, но он говорит «закон нем», как бы наталкивая слушателей на мысль о том, что нет законного предписания для казни короля за какие-либо его преступления.

Подвешенный таким образом вопрос о значимости предписаний закона в деле короля был перехвачен выступившим следом за Мориссоном Сен-Жюстом. Со свойственной ему категоричностью суждений и духом противоречия Сен-Жюст предваряет свои размышления следующими словами: «J'entreprends, citoyens (2), de prouver que le roi peut кtre jugй, que l’opinion de Morisson, qui conserve l’inviolabilitй, et celle du comitй, qui veut qu’on le juge en citoyen, sont йgalement fausses; et que lй roi doit кtre jugй dans des principes qui ne tiзpnent ni de l’une ni de l’autre.». Ярый противник жиронды, Сен-Жюст обращает всю силу своего красноречия на опровержение сказанного прежде: не только не может быть сомнений в том, что короля нужно судить, но не стоит даже думать о том, чтобы судить его согласно каким-либо существовавшим до этого законным предписаниям.

Для доказательства своей точки зрения Сен-Жюст оперирует понятием политической теории Руссо «общественный договор», заявляя при этом, что общественный договор существует для регламентирует отношения и обязательства граждан по отношению друг к другу, но не к монарху: «Les citoyens se lient par le contrat; le souverain ne se lie pas; фu le prince n’aurait point de juge et serait un tyran (…) Le pacte est Un contrat entre les citoyens et non point avec le gouvernement: on n’est pour rien dans un contrat oщ l’on ne s’est point obligй». Исходя из этой логики, если монарх имеет абсолютную неприкосновенность, он становится тираном. Следовательно, Сен-Жюст утверждает, что «неприкосновенность» короля, обозначенная в Конституции, является правом неприкосновенности в отношении каждого отдельного гражданина страны. Но когда речь идет о нации в целом, король не может иметь этого права («On semble chercher une loi qui permette de punir le roi; mais, dans la forme de gouvernement dont nous sortons, s’il y avait un homme inviolable, il l’йtait, en partant de ce sens, pour chaque citoyen; mais de peuple, а roi, je ne connais plus de rapport naturel» (с. 391)).

Еще одним риторическим аргументом Сен-Жюста стала вытекающая из представлений об «общественном договоре» идея о том, что Людовик нарушил взятое на себя единственное обязательство монарха — хранить жизнь народа, он не может требовать гражданского суда по тем законам, которые он сам попрал («Outre ces motifs, qui tous vous portent, а ne juger pas Louis comme citoyen, mais, а le juger comme rebelle, de quel droit rйclamerait-il pour кtre jugй civilement l’engagement que nous avions pris avec lui, lorsqu’il est clair qu’il a violй le seul qu’il avait pris envers nous, celui de nous conserver? Quel serait cet acte dernier de la tyrannie, que de prйtendre кtre jugй par des lois qu’il a dйtruites? «- с. 391). Со свойственной ему категоричностью Сен-Жюст ставит далее вопрос ребром: «Pour moi, je ne vois point de milieu: cet homme doit rйgner ou mourir» (с. 391). Из такого заявления неминуемо должен был следовать логический шаг к тому, что поскольку после Великой Революции король не может больше править, потому что существует Республика, то жить ему тоже нет никакой возможности.

В своей речи Сен-Жюст в определенный момент доходит до некоей крайней точки, до в высшей степени радикальных идей: «Встанет когда-нибудь сильный духом и скажет, что короля надо судить не за особые проступки по управлению, а за то уже преступление, что он был королем! Ибо ничто в мире не может оправдать этой узурпации; и какими иллюзиями, какими условностями ни окружала бы себя королевская власть, она является вечным преступлением, против которого имеет право восстать и бороться каждый гражданин» (с.12) (Il est telle вme gйnйreuse qui dirait, dans un autre temps, que le procиs doit кtre fait, а un roi, non point pour les crimes de son administration, mais pour celui d’avoir йtй roi, car rien au monde ne peut lйgitimer cette usurpation; et de quelque illusion, de quelques conventions que la royautй s’enveloppe, elle est un crime йternel contre lequel tout homme a le droit de s’йlever et de s’armer; c. 391) — это перекликается, в свою очередь с идеями Томаса Пейна, изложенными в трактате (The Rights of Man), о том, что монархическая власть в самом своем истоке являлась узурпацией власти над людьми, проводимым через насильственный захват. В следующей главе риторика Томаса Пейна будет рассмотрена более подробно, здесь же важно отметить данное сходство.

Для поддержки своей точки зрения Сен-Жюст приводит ряд исторических примеров, отсылающих слушателей к античным республикам и ко времени Славной Революции в Англии, но они будут более подробно рассмотрены в следующем разделе данной главы.

В финальной части своей речи Сен-Жюст вводит еще один оригинальный риторический ход, заявляя о том, что: «Louis est un йtranger parmi nous; il n’йtait pas citoyen avant son crime; il ne pouvait voter, il ne pouvait porter les armes; il l’est encore moins depuis son crime; et par quel abus de la justice mкme en feriez-vous un citoyen pour le condamner? Aussitфt qu’un homme est coupable, il sort de la citй; et point du tout, Louis y entrerait par son crime». Действительно, с правовой точки зрения, король для нации являлся фигурой особого рода, он действительно не имел права голосовать, как другие граждане, и обладал совершенно другими полномочиями. Упирая на это, Сен-Жюст старается убедить слушателей, что абсурдным теперь является приведение его в статус гражданина после совершенных им преступлений против граждан. Градус абсурдности такого решения призвана повысить и фраза о том, что человек, совершивший преступление, из общества изгоняется, в то время как Людовик, совершив преступления, теперь станет гражданином. Аргументы Сен-Жюста произвели большое впечатление на слушателей в силу их очевидной оригинальности и яркости, а так же смелости самого оратора, который обращения к правовым нормам перемежал весьма эффективно с историческими примерами и идеологическими призывами ярого революционера.

Тем более интересным представляется рассмотреть то, какие возражения приготовил следующий оратор, который по решению Конвента должен был выступать в защиту права королевской неприкосновенности. После Сен-Жюста слово взял жирондист Жозеф Фуше. Он призывал Конвент не поддаваться на софистические рассуждения и держаться ясно изложенных законов, согласно которым единственной карой для Людовика XVI должно было быть низложение, которое для короля хуже смерти. Жизнь короля после низложения, среди свободного народа Фуше назвает «пыткой»: «Citoyens (1), la Rйpublique franзaise, existe; elle triomphe; la royautй est irrйvocablement abolie, le ci-devantroi est jugй. Il a mйritй plus que la mort. Les vrais principes de l’йternelle justice condamnent le tyran dйchu au long supplice de la vie au milieu d’un peuple libre» (с. 393). Поэтому он призывает слушателей судить короля с «холодным» разумом и этим прославить свое отечество.

Развивая эту идею, он соглашается с тем, что в действительности нет такого закона, который бы позволил воздать за преступления короля по заслугам, но при этом, он убеждает слушателей в том, что естественным образом худшим наказанием станет для монарха потеря власти и созерцание того, как в подчиненном ему прежде государстве процветает свобода (C'йtait un roi. Il n’y avait point de loi qui pыt atteindre ses crimes; mais la nature nous venge de l’ancienne impuissance de notre lйgislation; elle lui inflige une plus terrible peine que la mort; elle prolonge son existence dans la publique libertй; elle le laisse en spectacle, а l’univers comme sur un йchafaud d’ignominie, d’oщ il contemplera dans un sourd dйsespoir le progrиs de la libйration du genre humain. С. 393). Вместе с тем, быстрое избавление короля через казнь, по мнению Фуше, может только поспособствовать скорейшему появлению следующего потенциального тирана, ведь правление и доминирование может длиться долго, а наказание за него — всего лишь мгновение («La domination peut кtre longue, la mort sera courte: marchons, а l’empire. Voilа le langage que le supplice bref d’un tyran immolй inspire, а son successeur». с. 394).

Другим его аргументом было то, что каждый человек по натуре своей может исправиться, и встанет на этот путь, если он будет раскаиваться в совершенных им поступках. («Tout nomme est corrigible, mкme un tyran quand il n’a plus rien, а ses ordres: qu’il sente le remords, qu’il pleure ses crimes; qu’il voye la libertй aes autres, qu’il sente qu’il a justement perdu la sienne, et qu’il venge par cet йquitable et long supplice, la majoritй de la nature qu’il outragea, et la saintetй des lois sociales qu’il osa violer». с. 393).

Далее он говорит о том, что В то же самое время он убеждал Конвент, что казнь короля не в интересах нации, поскольку «окружила бы короля ореолом мученичества и собрала бы новых многочисленных приверженцев вокруг молодого дофина» (с.13): «Au contraire, faites tomber sur l’йchafaud cette tкte exйcrйe, qui est pour les йmigrйs* pour les tyranB d’Europe et pour les aristocrates internes, tant qu’elle est sur les йpaules de Louis, la tкte de Mйduse: leur espйrance renaоt» leur audace est ranimйe; l’idйe de la royautй, replacйe sur la tкte d’un jetine innocent, gagne des prosйlytes;".

Многие тезисы Фуше прозвучали неубедительными, к концу его речи ропот среди слушателей возрос так сильно, что оратор вынужден был прерваться и сойти с трибуны. Слушатели Конвента были скорее склонны прислушиваться к тем ораторам, которые отстаивая преступность Людовика. Речь Фуше показала, что подавляющее большинство Конвента было совершенно не настроено оставить короля без суда и наказания, поэтому в последующих речах тактика жирондистов заключалась в том, чтобы не выгораживая короля напрямую, уводить слушателей в дебри законодательных или моралистических установок, или растягивать ход процесса через введение новых документов или другого рода свидетельств, изучение которых требовало время.

26 декабря 1792 года состоялось финальное слушание по делу Людовика XVI. Самой важной из речей трех его защитников считается речь Раймонда Десеза, которую хотелось бы рассмотреть здесь более подробно, учитывая то, что к этому моменту Конвент был настроен почти категорически на принятие решения казнить короля. Это было вызвано тем, что Людовик XVI крайне неблагоразумно вел себя во время допроса и слушания обвинения: отрицал очевидные факты, не признавал собственные подписи и почерк, перекладывал ответственность за те или иные события на своих министров.

Все это явным образом усложняло задачу его защиты. Десез ставит перед собой цель оправдать короля и с точки зрения теории права, как абстрактного монарха, и с точки зрения конкретных обвинений, касающихся произошедших во Франции событий. Согласно этой цели, свою речь он разделяет на две основные части: первая часть посвящена установлению основных принципов существования монархии, а вторая — разбору фактов, освещенных в обвинительном акте.

Для рассмотрения конституционных принципов Десез устанавливает два ракурса: точка зрения до отмены королевской власти и после. Прежде всего, он озвучивает первейшее положение о том, что нации суверенны по своей природе. Как следствие, они могут определять для себя наиболее подходящий способ управления и при необходимости менять один на другой, если в прежнем они обнаруживают какие-либо изъяны («vices»). Говоря о том, что это право неоспоримо и прописано в Конституционном акте, Десез напоминает о том, что принят он был стараниями в том числе Людовика, который являлся членом Законодательного собрания. Отметив это, он говорит о том, что нация большого государства неминуемо должна свою власть делегировать, существуя либо как монархия, либо как республика («La nйcessitй de cette dйlйgation la conduit, ou, а se donner un roi, ou, а se former en Rйpublique"с. 618).

Далее он отмечает, что неприкосновенность правителя является неотъемлемым условием существования монархии: «Le gouvernement monarchique exigeait nйcessairement l’inviolabilitй de son chef». Объясняет он это тем, что король, будучи обязан эффективно действовать как представитель исполнительной власти закона и внушать всем гражданам уважение к власти и правительству, нуждался в защите от возможных посягательств. Десез переносит акцент на то, что не сам король придумал оградиться правом на независимость, но народ в лице его представителей решил, что для его (народа) собственного «спокойствия"("pour leur propre tranquillitй») и «счастья"("pour leur propre bonheur»), король должен был быть наделен способностью противопоставлять «неизменную», жестко закрепленную власть закона любым страстям и порывам, которые могли бы привести к уклонению от него («l'inflexibilitй de la loi, а toutes les passions ou, а tous les йcarts qui pourraient йluder ou violer ses dispositions»). Таким образом, он спорит с высказанными прежде идеями (наиболее категорично в речи Сен-Жюста) о том, что короли со времен своего возникновения узурпировали власть в собственных корыстных целях.

Установив таким образом правовую основу существования короля в государстве, Десез указывает на наличие в конституции «гипотез», которые предусматривают ситуацию, в которой король может считаться отрекшимся от трона, но обращает внимание слушателей, что слова «низложение» или «предание суду» не упоминаются там: «Et je m’explique mal en 'parlant de peine, car ce n’est point en effet une peine que la loi prononce, dans le sens lйgal de ce mot; ce n’est point un jugement qu’elle ordonne, ce n’est point une dйchйance qu’elle йtablit; ce mot n’est pas une seule fois dans la loi; c’est une supposition qu’elle crйe, et par laquelle elle dйclare que, dans l’hypothиse qu’elle a prйvue, le roi sera prйsumй avoir abdiquй la royautй» (с. 619).

Опираясь на внимательный анализ положений статей Конституции № 5, 7 и 8 Десез выстраивает логически вывод о том, что король, будучи низложенным за свои преступления, становится гражданином и может подлежать суду как таковой, но уже лишь за те деяния, которые он совершил после низложения. Таким образом, низложение короля, по логике конституции, выстраиваемой Десезом, подводит своего рода черту, за которой остаются все прежние его преступления и после которой он как бы становится с чистого листа обычным гражданином («Le roi, rentrй dans la classe des citoyens, peut alors кtre jugй comme eux. Mais pour quels actes? Pour les actes postйrieurs, а son abdication» с. 620). Похожая мысль высказывалась в рассмотренных выше речах других видных участников Конвента, и была оспорена их противниками, но Десез следом выдвигает, на мой взгляд, сильный аргумент. Он проводит параллель между личностью монарха и Законодательным Собранием, которое в случае злоупотребления властью должно было быть подвергнуто роспуску, но без последующего наказания его членов в индивидуальном порядке: «Et, au reste, la loi est parfaitement йgale entre le Corps lйgislatif et le roi. Le Corps lйgislatif pouvait aussi trahir la nation; il pouvait abuser du pouvoir qu’elle lui confiait; il pouvait proroger ce pouvoir au-delа du terme qu’elle avait fixй, il pouvait envahir sa souverainetй: la nation avait, sans doute, le droit de dissoudre ce Corps prйvaricateur; mais aucune peine n’йtait prononcйe par la Constitution, ni contre le Corps, ni contre les membres» (с. 620). Эта параллель призвана прояснить формальное различие между королем, как исполнителем законодательной власти в государстве (тем, что у Томаса Гоббса называется the body politic) и человеком, на которого эта обязанность возложена. Равным образом и Законодательное Собрание должно отвечать за свои действия формально, как некоторый единый орган, но в случае общей ошибки, отвечать только потерей своей роли в управлении. То есть, упраздняя позицию короля в государстве, по мнению Десеза, нельзя переносить государственные решения в сферу личной судьбы человека, который до этого выполнял функции управления государством, создавая для оправдания его казни законы на ходу.

Тем не менее, как покажет ближайшее будущее, предложенная Десезом точка зрения не будет принята ни по отношению к королю, ни по отношению к членам самого Конвента многие из которых будут казнены уже в первые месяцы после казни Людовика. И те, кто наиболее ратовал за то, чтобы отправить короля на эшафот, взойдут на него сами следом за ним (Дантон, Робеспьер, Филипп Эгалите), или погибнут иначе (министр внутренних дел Ролан де ла Платьер и его жена).

На заседании Конвента от 15 января 1793 года было проведено всеобщее голосование, при котором от депутатов требовалось ответить «да» или «нет» на следующий вопрос: «Louis Capet est-il coupable de conspiration contre la libertй publique, et d’attentats contre la sыretй gиnйrale de l’Etat?» (c. 63, т. 57). Из 745 членов Национального Конвента 693 проголосовали утвердительным ответом на поставленный вопрос, в результате чего Людовик Капет был объявлен виновным в заговоре против свободы и посягательствах на сохранность государства. Таким образом, под именем Людовика Капета к смертной казни на гильотине был приговорен последний король Франции Людовик XVI.

Согласно идее, изложенной в исследовании историков кембриджского университета, во время Американской революции впервые возникла идея о том, что конституцию можно написать. Несмотря на то, что прежде в западной истории уже существовали подобные опыты, в случае Америки эта идея изменила отношение к созданию конституции, сделав этот процесс частью обыденной государственной деятельности (everyday part of governmental life). Также важно, что они внесли представление о том, что конституцию можно по-разному интерпретировать и менять при необходимости. И более того, в правительстве Америки были созданы специальные институтции, которые занимались бы этой работой.

По мнению (кого?), именно Аббат Сийес, как один из важных идеологов революционного движения во Франции, утвердил в своих сочинениях идею о том, что не существует никакой конституции, которая бы ставила нацию в зависимое положение от её политического представителя, и могла бы обязать последующие поколения каким-либо указаниям относительно их взаимодействия с монархом. Таким образом, он поставил нацию в положение первичной политической силы, чья воля всегда законна. Как мы видим, именно эта риторика была заимствована многими ораторами Конвента при решении вопроса о казни Людовика XVI. Поэтому, несмотря на то, что Конституция не прописывала какого-либо наказания для монарха, кроме политического акта низложения с престола, благодаря идее о возможности перемены Конституции по требованию обстоятельств, стало возможным подвергнуть короля казни через доказательство того, что именно этого желает народ.