Мировая политическая система XXI века и основные тенденции ее развития (по работе Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи)

. в ходе которой национальная парадигма государств эпохи модернити переходит в новую глобальную форму и которая характеризуется избытком новыхвластных структур" .Глобализирующаяся экономика с необходимостью требует установления глобальных правил; «экономические, политические ичиновничьи элиты мира должны работать вместе и находиться в постоянном контакте», и целью такого взаимодействия является прочное доминированиенад теми, кого авторы предпочитают обобщенно именовать «опасными классами». Этот термин очень точен, сегодня правительства в самых разных регионахмира не столько стремятся выступать посредниками между трудящимися массами и предпринимательской верхушкой, как это было, например, в первой половине и середине ХХ в., сколько «полностью стоят на стороне капитала, и какие-либо посреднические механизмы для переговоров по поводу его конфликтныхотношений с рабочим классом отсутствуют» .Поэтому современнаявласть — какой бы она ни была — практически всегда проявляется как антидемократическая; по той же причине «государства — как мощные, так и уступающие им в силе — не склонны к последовательным действиям по устранению нищеты и неравенства» :

ведь наличие разделенности и присутствие в миреотчаявшихся и оттого возмущенных масс поддерживает то ощущение опасностей, борьбе с которыми якобы посвящают себя государства. В результате «присущие эпохе модернити взаимоотношения между политикой и войной превратилисьв свою противоположность; война не является отныне инструментом, находяшимся в распоряжении политических сил, к которому они прибегают в ограниченном числе случаев — напротив, сама война определяет основу политическойсистемы» .Хардт и Негри, развертывая картину всепроникающей войны (они не могутудержаться от соблазна назвать ее IV-й мировой), с необходимостью приходят квыявлению двух примечательных особенностей современной жизни, которые нетрудно обнаружить и в нынешней российской действительности. Первая состоитв резком изменении риторики господствующего класса: «Одним из показателейнового, активного, конституирующего характера войны является переход в политике от «обороны» к «безопасности» «.При этом «концепция безопасностиведет к устранению различий между внешней и внутренней сферами, между армией и полицией; если «оборона» предполагает наличие защитного барьера против внешних угроз, то «безопасность» оправдывает постоянную военную активность — как на собственной территории, так и за рубежом» .Обеспечение безопасности становится делом избыточных структур власти — не военных и не правоохранителей, а разного рода представителейспецслужб, разведывательных структур, тайных агентов и т. п., — всех тех, длякого в русском языке нашлось емкое слово «силовики». Их призвание, действительно, состоит не более чем в демонстрации силы, так как реальное устранениесуществующих угроз совершенно не входит в их намерения.

Второй важной особенностью оказывается то, что возможности этих сил подавления крайне ограничены — причем не их потенциалом или силой сопротивляющихся, но самой логикой современных силовых акций. По сути, в новых условиях власть, борющаяся за обеспечение «безопасности», больше легитимизирует себя через установление порядка (той же пресловутой «стабильности»), чем добивается лояльностиграждан. «В общественном плане, — пишут Хардти Негри, — тенденция состоит в том, чтобы все сделать публичным, т. е. открытьдля правительственного наблюдения и контроля; в то же время в экономическомплане дело идет к приватизации и подчинению всего и вся праву частной собственности» .Эта борьба за собственность — и за возможность присваивать многое из того, что всегда считалось общественным или что по праву должно принадлежать лишь множеству, — является, по мнению авторов, основной, хотя, безусловно, далеко не «окончательной» целью тех, кто воплощает в себе современную глобальную власть. Все акции по «защите прав человека», напоминают Хардт и Негри, предпринимаются сегодня отдельными государствами или их коалициями, причем входе таких акций попирается суверенитет других стран. Сами же государства-защитники прав человека не горят желанием ограничить свои суверенные полномочия, хотя на их территории права человека нарушаются порой не менее очевидным образом, чем на мировой «периферии». Поэтому «осуществимость прав человека по всему миру не будет достигнута до тех пор, пока для этого нет законнойинституциональной структуры», а эпизодические усилия стран Запада поих соблюдению обусловлены скорее их экономическими и геополитическими интересами, чем стремлением принести благо всему человечеству. Этот новый мировой порядок авторы считают глобальной Империей, котораягосподствует сегодня над миром и является орудием капиталистического класса. Ее особенность состоит в том, что она пытается управлять миром не посредством прямого и систематического насилия, как-то делали, например, колониальные державы, захватывавшие значительные заморские территории, а посредством страха, вызываемого угрозой насилия, — волюнтаристского и порой беспричинного.

Сходство результата, каковым, при различии в методах, оказываетсяподавление воли к сопротивлению и расширение ареала господства, и позволяет называть возникающий мировой порядок имперским, но не империалистическим. Этот порядок подразумевает как неограниченно свободу действий всемирной властной элиты, так и ее минимальную ответственность за их результаты —и то, и другое обусловлено самой логикой доминирования в современном мире. Специфическими особенностями этой системы являются преобладание силы иэкономической мощи над правом и нравственностью. Соединенные Штаты, ставшие к концу ХХ столетия единовластным лидером формирующегося нового мирового порядка, пришли к этому статусу, как подчеркивают Хардт и Негри, отнюдьне потому, что имеют за плечами масштабный опыт демократии и республиканизма, а в первую очередь потому, что являются державой, самой мощной в военномотношении; страной, извлекающей все возможные преимущества из своего несокрушимого экономического положения и контроля за глобальными финансовымипотоками. Современные политики, все больше втягиваясь вборьбу с этим несомненным злом, утрачивают чувство реальности, оказываютсявсе сильнее скованными примитивными идеологическими предрассудками. Таким образом, «Множество: война и демократия в эпоху империи» -серьезная попытка осмыслить изменения, происшедшие в мире с середины 70-х годов — т. е. со времени формирования основ постиндустриального общества, — в рамках марксистской интеллектуальной парадигмы. Отрицание всех и всяких стереотипов достойно самого искреннего восхищения.

Концепция нематериального производства, идея противопоставления сингулярия и множества, обоснование нынешнего этапа развитиякак провоцирующего непрекращающуюся глобальную войну — все эти оригинальные положения достойны стать незаменимыми элементами современной марксистской теории. Эта теория сегодня жива и, несомненно, будет жить, пока в светвыходят столь новаторские теоретические исследования.

Заключение

«Множество: война и демократия в эпоху империи"открывает новые перспективы перед сторонниками левых идей — если не в плоскости практической борьбы, то во всяком случае — втеоретической сфере. Сравнивая позиции нынешних российских коммунистов, в экономике ратующих за усиление государственного контроля, а политически спекулирующих на восстановлении «национальной идентичности» и укреплении государственности, с рассуждениями авторов книги, можно легко видеть, какбезнадежно далеко отошли российские левые от коммунистических идей. Хардт и Негри оставили своим последователям бескрайнее поле для дальнейшей работы. Они показали, что сегодня на авансцену «биополитического производства» выходит весьма своеобразная деятельность, по сути своей не всегдасводимая к труду, в большинстве случаев несопоставимая с активностью другихлюдей, не воплощающаяся в стоимостных оценках — по сути своей неэкономическая. С этой деятельностью и с ее субъектом они связывают перспективы преодоления эксплуатации и разрушения капиталистической Империи.

Список литературы

Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи. — М., 2006.