Этот тезис в полной мере согласуется с известной позицией И. Н. Горелова, состоящей в том, что в реальном устном обиходном общении вербальная передача информации вторична, дополнительна и весьма часто избыточна.
Наиболее существенными параметрами непрямой коммуникации В. В. Дементьев считает такие признаки, как осложненная интерпретативная деятельность адресата, неконвенциональность, ситуативная обусловленность, креативность. Под осложненной интерпретативной деятельностью адресата понимаются принципиальная невозможность адекватно понять смысл непрямого высказывания вне конкретной ситуации общения и актуализация нескольких смыслов такого высказывания одновременно, адресат должен сделать дополнительный шаг, чтобы понять содержание высказывания, при этом для непрямого высказывания всегда допустима такая интерпретативная ситуация, когда оно может трактоваться буквально. Неконвенциональность трактуется как внутренняя характеристика непрямого высказывания, которое означает не то, что сказано. Непрямые высказывания, прежде всего, ставят адресата перед выбором: в каком ключе следует их понимать, и здесь достаточно часто имеет место коммуникативный сбой, если ситуация общения не содержит очевидных ключей тональности этого общения. Непрямая коммуникация пронизывает различные игры, когда участники общения должны непременно домысливать получаемую информацию, воспринимать смыслы в их становлении, т. е. по своей сути иллюстрирует игровую, креативную функцию языка.
Предлагаемые аспекты коммуникативной личности соотносимы с трехуровневой моделью языковой личности (вербально-семантический, когнитивный, прагматический уровни) (16). Различие состоит в том, что уровневая модель предполагает иерархию планов: высшим является прагматический уровень (прагматикон), включающий цели, мотивы, интересы, установки и интенциональности; средний уровень (семантикон) представляет собой картину мира, включающую понятия, идеи, концепты и отражающую иерархию ценностей; низший уровень (лексикон) — это уровень владения естественным языком, уровень языковых единиц. С позиций коммуникативной лингвистики рассматриваемая модель является значительным шагом вперед по сравнению с системно-структурным языкознанием, для которого прагматика сводилась большей частью к списку стилистически значимых отклонений от системных стандартных отношений, наблюдаемых в некоторой степени на уровне семантики и в полном объеме на уровне синтактики. Вместе с тем, исследователи все более определенно говорят о том, что различие между семантикой и прагматикой носит условный характер: отношение знака к миру, лишенное человеческого опосредования, теряет смысл (чистая семантика языкового средства — это радио, работающее в пустой комнате); отношение знака к человеку, лишенное языкового опосредования, артикуляции, дифференциации, переводит общение в сугубо эмоциональную сферу, при этом вряд ли существенно, общаемся мы с человеком или с котенком. Иначе говоря, десемантизация (чистая прагматика) — это реальное общение, выходящее за рамки поведения человека (homo sapiens), а депрагматизация (чистая семантика) — это отсутствие общения как такового.
Представляется обоснованной позиция Ф. А. Литвина (23, С. 105), считающего, что семантика, прагматика и синтактика языковых единиц — это взаимодополнительные отношения, между которыми невозможно установить иерархию. Ценностный, познавательный и поведенческий аспекты коммуникативной личности находятся также в отношениях взаимодополнительности. Это значит, что можно рассматривать с позиций аксиологии когнитивные и поведенческие характеристики общения, с позиций ментальных представлений — ценности и коммуникативные ходы, с позиций речевого взаимодействия — этические, утилитарные и другие нормы, которых придерживаются носители данной культуры, и языковую категоризацию мира. При этом все названные аспекты коммуникативной личности — ценностный, познавательный и поведенческий — соотносятся с языковыми способами выражения, вербальными и невербальными.
Весьма интересен подход к изучению коммуникативной личности, построенный на синтезе трех аспектов этой личности (вербально-семантического, когнитивного и мотивационного), разработанный А. Г. Барановым (2) и его учениками (36), (27), (24), (22). Суть этого подхода состоит в том, что комплекс знаний о чем-либо (когниотип), существующий в определенном языковом обществе и вытекающий из потребностно-мотивационных характеристик деятельности (потребность, мотив, цель), реализуется через индивидуальные когнитивные системы в текстовой динамике. В конкретной ситуации общения человек использует как лингвистические, так и экстралингвистические знания, которые содержат весь опыт индивида, приобретенный в течение жизни. Исходной точкой исследования избирается текстовый массив определенной предметной области, например, загрязнение среды. Моделируется типичная жанровая ситуация, позволяющая отнести определенный текст к заданной теме, выделяются композиционные схемы развертывания темы, языковые заготовки (слова, сочетания, устойчивые выражения) для порождения и понимания смысла первичной и вторичной информации, создается прототипический текст в соответствующем жанре с помощью данных заготовок (24, С. 12).
Этот прототипический текст вариативно представлен в различных текстотипах и речевых жанрах. Применительно к данной теме это директивные текстотипы (приказы, законы, инструкции), аксиологические текстотипы (тексты бытового и популяризаторского характера с выраженной оценкой), эпистемические текстотипы (межличностные — интервью, дискуссии, мнения; научные — программы, статьи, доказательства; информационные — сообщения, описания, рассуждения) (24, С. 20 — 21). Применительно к когниотипу «внешность человека» в качестве прототипического текста рассматривается художественный текст (36), а когниотип «терроризм» исследуется на материале средств массовой информации (22). Содержание неизбежно выливается в наиболее подходящую для этого содержания жанровую форму.
Заключение
Исходя из вышесказанного, под языковой личностью следует понимать совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются а) степенью структурно-языковой сложности, б) глубиной и точностью отражения действительности, в) определенной целевой направленностью.
В этом определении соединены способности человека с особенностями порождаемых им текстов. Три выделенные в дефиниции аспекта анализа текста сами по себе всегда существовали по отдельности как внутрилингвистические и вполне самостоятельные задачи.
Действительно, системное описание средств выражения смыслов, семантики в текстах всегда было главной задачей языкознания, и их структурная характеристика однозначно укладывалась в поуровневое представление об устройстве языкового механизма: синтаксис, лексика, морфология, фонология. Такая исследовательская установка, будучи преобладающим в лингвистике типом мышления и подхода к языковому материалу, резюмируется восходящим к идеям Соссюра лозунгом: «За каждым текстом стоит система языка». И возникающий на основании такой установки «образ языка» соотносится с самодовлеющей и автономной «системой» объектов и отношений, системой, тяготеющей к пространственно-геометрическому воплощению.
Что касается содержательной стороны текстов, которая тоже может служить и служит объектом чисто лингвистического интереса, то надо сказать, что в языкознании в течение последних нескольких десятков лет идет постоянное расширение семантической составляющей анализа как отдельных языковых единиц, так и их соединений разного объема: от изучения значения слов и словосочетаний — до исследования значения предложений, семантических полей и целых текстов. То есть расширение идет в направлении от значения к знанию, и поэтому данный уровень, связанный с отражением действительности и знаменующий переход значения в знание, называется когнитивным. Знание, оставаясь, в основном, объектом интереса разных дисциплин философского и психологического циклов, все в большей степени становится и лингвистическим объектом, именно в силу вербального, по преимуществу, своего воплощения и бытования, и мы можем говорить теперь о формировании, наряду с когнитивной психологией, также когнитивной лингвистики.
Наконец, третий аспект анализа текста, отмеченный в приведенной в начале дефиниции и связанный с целевой направленностью, охватывает прагматические характеристики (как самого речевого произведения, так и его автора) и знаменует, тем самым, диалектический переход от изучения речевой деятельности человека к выводам о его деятельности в широком смысле, а значит, включает и креативные (созидательные и познавательные) моменты этой деятельности.
Структура языковой личности представляется состоящей из трех уровней — вербально-семантического, когнитивного и прагматического. При таком представлении структуры языковой личности и, соответственно, задач исследователя, воссоздающего эту структуру методами лингвистического анализа, естественно может возникнуть вопрос: а не превышает ли свои возможности языковед, когда вторгается столь глубоко в сферы психологического интереса, ведь в приведенной характеристике, особенно двух последних уровней, содержатся в основном относимые к психологии категории и объекты? Да, это верно, психологический аспект в изучении языковой личности представлен очень сильно, он пронизывает не только два последние — когнитивный и прагматический уровни, — но и первый, поскольку основывается на заимствованных из психологии идеях его организации в виде ассоциативно-вербальной сети. Но, в то же время, психологическая глубина представления языковой личности лингвистическими средствами не идет ни в какое сравнение с глубиной представления личности в психологии.
Все, что было сказано о языковой личности до сих пор, дает основания трактовать ее не только как часть объемного и многогранного понимания личности в психологии, не как еще один из ракурсов ее изучения, наряду, например, с «юридической», «экономической», «этической» и т. п. «личностью», а как вид полноценного представления личности, вмещающий в себя и психический, и социальный, и этический и другие компоненты, но преломленные через ее язык, ее дискурс. Таким образом, уже в самом выборе языковой личности в качестве объекта лингво-психологического изучения заложена потребность комплексного подхода к ее анализу, возможность и необходимость выявления на базе дискурса не только ее психологических черт, но философско-мировоззренческих предпосылок, этно-национальных особенностей, социальных характеристик, историко-культурных истоков.
Список литературы
Бакумова Е. В. Ролевая структура политического дискурса: Автореф. дис. канд. филол. наук. — Волгоград, 2002. — 20 c.
Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. — Ростов-на-Дону: Изд-во Рост. ун-та, 1993. — 182 с.
Беспамятнова Г. Н. Языковая личность телевизионного ведущего: Автореф. дис. канд. филол. наук. — Воронеж, 1994. — 19 с.
Воркачев С. Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки. — 2001. — № 1. -С. 64 — 72.
Вострякова Н. А. Коннотативная семантика и прагматика номинативных единиц русского языка: Автореф. дис. канд. филол. наук. — Волгоград, 1998. — 22 с.
Гак В. Г. Языковые преобразования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. — 768 с.
Горелов И.Н., Седов К. Ф. Основы психолингвистики. — М.: Лабиринт, 1997. — 224 с.
Дементьев В. В. Непрямая коммуникация и ее жанры. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2000. — 248 с.
Залевская А.А.
Введение
в психолингвистику. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1999. — 382 с.
Ивушкина Т. А. Язык английской аристократии: социально-исторический аспект. — Волгоград: Перемена, 1997. — 157 с.
Канчер М. А. Языковая личность телеведущего в рамках русского риторического этоса (на материале игровых программ): Автореф. дис. канд. филол. наук. — Екатеринбург, 2002. — 20 с.
Карасик В. И. Оценочная мотивировка, статус лица и словарная личность // Филология — Philologica. — 1994. — № 3. — С. 2 — 7.
Карасик В. И. Язык социального статуса. — М.: Ин-т языкозн. РАН, 1992. — 330 с.
Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс.
Волгоград: Перемена, 2002. — 477 с.
Караулов Ю. Н. Русская языковая личность и задачи её изучения // Язык и личность. — М., 1989. — С. 3 — 8.
Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. — М.: Наука, 1987. — 264 с.
Киселева К.Л., Пайар Д. Дискурсивные слова как объект лингвистического описания // Дискурсивные слова русского языка: опыт контекстно-семантического описания. — М.: Метатекст, 1998. — С. 7 — 11.
Клемперер В. Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога. — М.: Прогресс-Традиция, 1998. — 384 с.
Костомаров В. Г. Языковой вкус эпохи: Из наблюдений над речевой практикой масс-медиа. — М.: Педагогика-Пресс, 1994. — 248 с.
Красных В. В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? (Человек. Сознание. Коммуникация). — М.: Диалог МГУ, 1998. — 352 с.
Крысин Л. П. Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета // Русский язык в научном освещении. — 2001. — № 1. — С. 90 — 107.
Кунина М.Н. Когнитивно-прагматические характеристики террористического дискурса: Автореф. дис. канд. филол. наук. — Краснодар, 2001. — 23 с.
Литвин Ф. А. Многозначность слова в языке и речи. — М.: Высш. шк, 1984. — 119 с.
Ломинина З.И. Когнитивно-прагматические характеристики текстов по экологии (предметная область «загрязнение среды»): Автореф. дис. канд. филол. наук. — Краснодар, 2000. — 23 с.
Лурия А. Р. Язык и сознание. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1998. — 336 с.
Лютикова В. Д. Языковая личность и идиолект. — Тюмень: Тюмен. гос. ун-т, 1999. — 187 с.
Мальцева О. Н. Описание языковой личности (конструктивный период): Автореф. дис. канд. филол. наук. — Краснодар, 2000. — 19 с.
Нерознак В. П. Лингвистическая персонология: к определению статуса дисциплины // Сб. науч. тр. Моск. гос. лингв. ун-та. — Вып. № 426. Язык.
Поэтика. Перевод. — М., 1996.
— С. 112 — 116.
Николаева Т. М. От звука к тексту. — М.: Школа «Яз. рус. культуры», 2000. — 680 с.
Русский язык: Энциклопедия / Под ред. Ю. Н. Караулова.
Изд. 2-е, перераб. и доп. — М.: Научное издательство «Большая Российская энциклопедия» — Издательский дом «Дрофа», 1997. — 703 с.
Сиротинина О. Б. Социолингвистический фактор в становлении языковой личности // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты. — Волгоград — Саратов: Перемена, 1998. С. 3 — 9.
Сухих С. А. Прагмалингвистическое измерение коммуникативного процесса: Автореф. дис. д-ра филол. наук. — Краснодар, 1998. — 29 с.
Тупицына И.Н. Лексико-семантические особенности речевого образа предпринимателя в устном деловом дискурсе: Автореф. дис. канд. филол. наук. — Ульяновск, 2000. — 21 с.
Черняк В. Д. Наброски к портрету маргинальной языковой личности // Русский текст. Российско-американский журнал по русской филологии. № 2. — СПб., 1994. — С. 115 — 130.
Шахнарович А. М. Языковая личность и языковая способность // Язык — система. Язык — текст. Язык — способность: Сб. ст. / Ин-т рус. яз. РАН.
— М., 1995. — С.
213 — 223.
Яковенко Н.Э. Когнитивно-прагматический подход к пониманию текста (когниотип внешности): Автореф. дис. канд. филол. наук. — Краснодар, 1998. — 18 с.
Глоссарий
Коммуникативная компетенция Коммуникативная личность Коммуникативная потребность Коммуникативный стереотип Ментальный стереотип Модельная личность Неконвенциональность Осложнённая интерпретативная деятельность адресата Прагмалингвистика Речевой паспорт Речевой стереотип Словарная личность Языковая личность Языковая способность Языковое поведение Языковое сознание Языковое чутьё
Языковой вкус Языковой идиостиль
