Эссе по книге йохана хейзинга «осень средневековья»

Искусству рассматриваемой эпохи принадлежат черты, позже отрицавшиеся Ренессансом, такие как повышенная сентиментальность, видение каждой детали как самостоятельной вещи, а каждого замеченного свойства как чего-то существенного, способность быть захваченным разнообразием увиденного. Представление о художественно прекрасном еще отсутствовало, понятие красоты сводилось к понятиям совершенства, соразмерности и блеска. Важным оказывалось ощущение Божественной наполненности мира. Огромное значение также имеет символика цветов: черный и белый отступают, на смену им приходят другие, причем, например, синий означает верность, серый — торжественность, желтый и коричневый имеют значение неблагоприятное. В музыке также находится некое противоречие: с одной стороны, в ней содержится ссылка на чувственность души и гордыню, с другой — музыка воспринимается как отзвук небесной гармонии (таким образом, опасность гордыни открывается в подражании красоте). Но через искусство люди ищут прекрасного: так появляются, например, красивые безделушки — зачатки так называемого «искусства ради искусства».

В литературе той эпохи отмечается тенденция к переходу от слова (отображения действительности) к живописи. Таким образом, литература все больше напоминает чистую форму. Упадок литературы XV века объясним принципиальной разницей между словом и живописью: в живописи несущественно различие главного и второстепенного, а разработка деталей не мешает общему впечатлению, тогда как в поэзии подробная передача диалогов рождает не непосредственность, а утомительность, каковая связана и с претензией на назидание, кроме того, простое собрание образов может быть достаточным для работы живописца, но не поэта. Однако, литература продолжает жить и в описании красот природы, и в пародии, гротеске — «…сфере легкой улыбки, там, где насмешка достигает своей самой высокой ноты и переплескивается через самое серьезное в жизни, через любовь и даже через гложущее сердце страдание» (гл. 21). Живой струей оказывается элемент профанации (не всегда связанный с непристойным), а также тон смиренной меланхолии, столь характерный для современных новелл о супружеской жизни. В живописи того времени как раз нет целостности. В целом, в искусстве позднего Средневековья наблюдается отсутствие творчества и вырождение: в ситуации, когда все переводится в образы, канонические формы и аллегории заводят в тупик.

Символизм Средневековья есть следствие влияния неоплатонизма, имевшего место в первые века христианства (платонический реализм заключается в признании единой основы бытия, благодаря которой все имеет для Бога одно значение). Таким образом, реализм всегда оказывается связанным с антропоморфизмом и именно он является превалирующим мировоззрением той эпохи, номинализм же (согласно которому общие понятия не существуют как вещи, но как абстракции) имеет место в большинстве случаев как реакция на реализм. В символизме осуществляется гармония всего существующего, объяснение всех противоречий, например, Ветхий Завет оказывается провозвестником Нового. Однако, все больший упор на символы также оказался причиной Реформации. В реализме все мыслится как вещественное, на этом построена и идея индульгенции, и многочисленные классификации грехов в соответствии с категориями адских мук. Со времени Дионисия Ареопагита в христианстве получило распространение апофатическое богословие — видение Бога через отрицание Его качеств, однако, данное формулирование уже является образом, кроме того, развитию образного (символического) мышления способствовала и литургия. Между тем, в указанную эпоху намечается тенденция преодоления мистики интеллектом.

Платонический реализм не мог не найти отражение и в практической жизни: все вещи имеют иерархию, все наделяется именем, за все отвечает определенный предмет. В проповедях и литературе это проявляется в постоянном цитировании Библии, использовании пословиц. Из казуистики как потребности изолировать, а затем обобщить каждый отдельный случай рождаются зачатки международного права. Между тем, в суде той эпохи наблюдается склонность к формализации: так, определяющее значение имеет формальный состав преступления без учета наличия или отсутствия умысла. Также еще не существует эстетического переживания отдельного человека, что и отражается в распространенности различных празднеств.

Итак, мир позднего Средневековья Хейзинга характеризует следующим образом: «Это злой мир. Повсюду вздымается пламя ненависти и насилия, повсюду — несправедливость; черные крыла Сатаны покрывают тьмою всю землю. Люди ждут, что вот-вот придет конец света. Но обращения и раскаяния не происходит; Церковь борется, проповедники и поэты сетуют и предостерегают напрасно» (гл. 1). Всеобщее ощущение безысходности означало кризис и идеологии, и культуры, и форм общественного сознания.

Однако, вырождение или упадок средневековой культуры шло рука об руку с появлением новых форм. Обращение к чистой латыни и классическому стилю, связанное, в том числе, и с переводом античных авторов, привело к зарождению гуманизма (Петрарка, Бокаччо). Данный процесс проходил во Франко-Бургундии менее непринужденно, нежели в Италии, что, вероятно, объясняется историческими и культурными особенностями. Примечательно также все более частое обращение к мифологии и к язычеству, правда, носившее скорее номинальный характер (источник язычества Хейзинга видит и в средневековом «Романе о розе», в котором чувственные представления смешиваются с христианскими понятиями, а последние — с эротическими формами культуры). Растущую латинизацию благородного французского языка высмеивали и Вийон, и Рабле. Причем Хейзинга считает, что она как раз способствовала вычурности и препятствовала непринужденности, тогда как новое заключалось как раз в простоте духа и формы, а в живописи — в преодолении чрезмерности и искажений.

Несмотря на то, что автор характеризует методологию своего исследования как проникновение в дух эпохи позднего Средневековья вне рассмотрения ее как предтечи Ренессанса, само признание кризиса, неестественности происходящего в результате переживания действительности в игровой ситуации наводит на мысль о неизбежности грядущего перелома в средневековом мировоззрении. Благодаря широкому кругу используемых документов, Хейзинга дает всестороннее описание жизни и культуры людей XV столетия и намечает тенденции к отвержению одних черт и развитию других. В результате, обращение к «осени» Средневековья пробуждает надежду не потому, что закат есть явление самодостаточное, но потому, что обращение к истории дает нам возможность лучше понять тот мир, в котором нам было суждено родиться и жить.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Гуревич А. Я. Избранные труды. Культура средневековой Европы. — СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2006. — 544 с.

Делюмо Ж. Грех и страх: формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII — XVIII в.). Екатеринбург, 2003. — 751 с.

Карсавин Л. П. Культура Средних веков. / Примеч. А. В. Арсентьев — М.: Издательский дом «Книжная находка», 2003. — 222 с.

Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения.

http://www.krotov.info/lib_sec/12_l/ los/ev₀₂.htm#3. Гл. Подготовка Ренессанса в XIV в.

Хейзинга Й. Осень Средневековья.

http://www.lib.ru/FILOSOF/ HUIZINGA/osen.txt