е. в другое время и пространство), где сразу же попал (поддавшись «страсти», как Нулин) в глупую историю, окончившуюся не торжественным Te Deum, но звоном шпор верного мужа добродетельной жены. В речи, обращенной к Татьяне (4, XII-XVI), Онегин дает свой портрет: в нем совершенно отсутствует сакраментальность, а главное — романтический самообман, которым утешает себя забывчивый Фауст, о чем ему сразу же напоминает Мефистофель: «Ты бредишь, Фауст, наяву!».
В саду Онегин остраненно (как Мефистофель) анализирует «физиологию чувств» — в салоне Татьяны он начинает бредить от страсти (как опять-таки граф Нулин). В этом пункте он в самом деле становится романтическим героем, но вовсе не от того, что является им в действительности, а отвечая, наконец, «желанью девы томной». Но как Онегин ошибся в первый раз, обращая свои разумные речи к «восторженной селянке», которая их слушает «едва дыша», так и сейчас — когда он наряжается в костюм романтического героя, становится смертельно бледным, пишет любовные письма, совершает безумства. Романтизм Онегина неестественен. Звон шпор окончательно открывает ему истину, приводя его в чувство.
Заключение
Все романтическое Евгения Онегина является скорее «маской» героя, скрывая его реалистический «новый» характер. Эти «маски» Онегина неоднократно привлекали внимание исследователей. Из них только две — Мельмот и Чайльд Гарольд — названы определенно. «Иные» могут быть восстановлены по предыдущему тексту романа, в частности по упоминанию в главе седьмой «двух-трех романов», «в которых отразился век». В черновиках, как известно, Пушкин назвал этих литературных героев: Мельмот, Рене, Адольф.
Современная Пушкину критика, начиная с И. В. Киреевского и Н. А. Полевого, и заканчивая В. Г. Белинским, обычно ограничивалась сопоставлением Онегина с байроновскими романтическими героями. А. В. Дружинин в статье о молодом Ф. М. Достоевском поставил Онегина и Печорина в один ряд с романтическими героями европейских «бессмертных произведений» — Гамлетом, Рене, Оберманом.
В свою очередь Герцен в брошюре «О развитии революционных идей в России» сопоставляет Онегина с шестью более или менее знаменитыми романтическими европейскими типами, по сути, с шестью психологическими типами европейской интеллектуальной истории: Гамлетом, Фаустом, Манфредом, Оберманом, Тренмором и Карлом Моором. Этот необычный ряд сомневающихся и ищущих, богоборцев и смирившихся, проклинающих и протестующих может быть объединен общими чертами — романтическим неприятием окружающего их мира, страданием и вынужденным одиночеством.
Для А. С. Пушкина романтические «маски» Онегина — средство включить своего героя в мир европейских проблем и исканий.
Характер Онегина двойственен в своем сочетании романтических и реалистических черт. Онегин весь выходит из XVIII века. В этом своем качестве он никак не классифицируется в «реалистическом» времени, и потому ошибочно принимается за «романтического героя» простодушной Татьяной. Онегин — романтический герой по ошибке, и в этом смысле он — «пародия». Однако в нем нет ни одной специфически романтической черты: пародируется здесь романтическое восприятие его другими. Онегина принимают за другого, и этот отраженный «другой» встречает в нем сопротивление.
Загадка Онегина, его неубывающее очарование состоит, думается, как раз в этой двойственности Список использованной литературы Бонди С. М. Рождение реализма в творчестве Пушкина // Бонди С. М. О Пушкине: Статьи и исследования. — М.: Худож. лит.,.
1978. — С. 5—168.
Герцен. О развитии революционных идей в России. — М., 1998.
Драгомирецкая Н.В. А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»: Манифест диалога полемики с романтизмом. — М., 2000.
Дьяконов И. М. Об истории замысла «Евгения Онегина» // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус.
лит. (Пушкин. Дом). — Л.: Наука.
Ленингр. отд-ние, 1982. — Т. 10. — С.
70—105.
Жирмунский В. М. Пушкин и западные литературы // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. —.
М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. — [ Вып.] 3. — С. 66—103.
Левкович Я. Л. Из наблюдений над черновиками писем Пушкина // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус.
лит. (Пушкин. Дом). — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979.
— Т. 9. — С.
123—140.
Лотман Ю. М. К эволюции построения характеров в романе «Евгений Онегин» // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом).
— М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — Т.
3. — С. 131—173.
Лотман Ю. М. Роман А.С.Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. — М., 1995.
Мейлах Б. С. Реалистическая система Пушкина в восприятии его современников: (Конец 20-х—30-е г. XIX в.) // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин.
Дом). — Л.: Наука. Ленингр.
отд-ние, 1969.
Сахаров В. И. Страницы русского романтизма. — М., 1988.
Сидяков Л. С. «Евгений Онегин», «Цыганы» и «Граф Нулин»: (К эволюции пушкинского стихотворного повествования) // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР.
Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние,.
1978. — Т. 8. — С.
5—21.
Сидяков Л. С. «Полтава» и «Евгений Онегин»: (К характеристике повествоват. системы ист. поэмы Пушкина) // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР.
Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — Л.: Наука. Ленингр.
отд-ние, 1979. — Т. 9. — С.
110—122.
Тимофеева Л. А. Пушкиниана 1988 года // Временник Пушкинской комиссии / РАН. Отд-ние лит.
и яз. Пушкин. комис. — СПб.: Наука, 1995. —.
Вып. 26. — С. 35—63.
Турбин В. Н. Поэтика романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин». — М., 1996.
Фомичев С.А. «Евгений Онегин». Движение замысла. — М., 2005.
Фридлендер Г. М. Пушкин и пути русской литературы // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин.
Дом), Ин-т театра, музыки и кинематографии. — Л.: Наука. Ленингр.
отд-ние, 1967.
Цейтлин А. Пушкин в истории русской культуры // Литературная энциклопедия. — М., 1935. — Т. 9.
— Стб. 413—442.
См. Дьяконов И. М. Об истории замысла «Евгения Онегина» // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом).
— Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1982.
— Т. 10. — С. 70—105.
См. Сахаров В. И. Страницы русского романтизма. — М., 1988.
Впервые термин употреблен в статье Герцен. О развитии революционных идей в России. — М., 1998.
Ахматова А. «Адольф» Бенжамена Констана в творчестве Пушкина // Соч. Mü.
nchen, 1968. Т. 2. — С. 223—256; Вольперт Л. И. Пушкин и психологическая традиция во французской литературе.
— Таллин, 1980. — С. 102—124.
Киреевский И. Нечто о характере поэзии Пушкина // Киреевский И. В. Избр. статьи. ;
М., 1984. — С. 38; Полевой Н. «Евгений Онегин», роман в стихах: Сочинение Александра Пушкина // Полевой Н. А.
Полевой Кс. А. Литературная критика. — Л., 1990. ;
С. 18.
Белинский В. Г. Полн. собр. соч. ;
М., 1955. — Т. 7. — С. 457.
А В. Дружинин о молодом Достоевском / Публ. А. Л. Осповата // Достоевский: Материалы и исследования. ;
Л., 1983. — Вып. 5. — С. 189.
Герцен. О развитии революционных идей в России. — М., 1998. — С. 38.
Там же.- С. 40−41.
Санд Ж. Собр. соч.: В 9 т. — Л., 1971. — Т.
2. — С. 19.
Цит. по Пушкин А. С. Собрание сочинений в десяти томах. — М., 1960.
Ср. размышления Печорина в Фаталисте: «В первой молодости моей я был мечтателем, я любил ласкать попеременно то мрачные, то радужные образы, которые рисовало мне беспокойное и жадное воображение. …я вступил в эту жизнь пережив ее мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание давно ему известной книги». (Лермонтнов М. Ю. Собрание сочинений в четырех томах.
— М.-Л., 1962. — С. 468−469. — (.
Т. 4).) Все действия Печорина — пусты, они результат скуки или озлобленности (как результата скуки). Роман М. Ю. Лермонтова можно рассматривать как иллюстрацию этих четырех строчек Пушкина на фоне декоративного экзотического пейзажа.
См. Сидяков Л. С. «Евгений Онегин», «Цыганы» и «Граф Нулин»: (К эволюции пушкинского стихотворного повествования) // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (.
Пушкин. Дом). — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1978. ;
Т. 8. — С. 5−8.
Ср. доминирующее «ш»: шум — шпор — муж [муш], т. е. «муж» ассоциируется здесь с внешним, «шумным» бытием. И по противоположности, сосед Лидин представляет тихое бытие, и потому сокрытое, невидимое. Ср. оппозицию «тихого-внутреннего» и «шумного-внешнего» в раннем стихотворении А. С. Пушкина «Воспоминание» (К Пущину).
Чумаков Ю.Н."Евгений Онегин" А. С. Пушкина. В мире стихотворного романа. — М., 1999.
См. Лотман Ю. М. К эволюции построения характеров в романе «Евгений Онегин» // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (.
Пушкин. Дом). — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — Т.
3. — С. 131−173.
См. Драгомирецкая Н. В. А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»: Манифест диалога полемики с романтизмом. — М., 2000.
Аргументы в пользу несостоятельности десятой главы были систематизированы в статье Томашевский Б. Десятая глава «Евгения Онегина» (История разгадки)// Томашевский Б. А. С. Пушкин: Работы разных лет.- М., 1990.
Так, в качестве одного из свидетельств в пользу недописанной десятой главы берутся, например, воспоминания М. В. Юзефовича, опубликованные в 1880 г., в которых он передает разговор с А. С. Пушкиным в 1829 г.: «он объяснил нам довольно подробно все, что входило в первоначальный его замысел, по которому, между прочим, Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов» (Томашевский Б. Десятая глава «Евгения Онегина» (История разгадки)// Томашевский Б. А. С. Пушкин: Работы разных лет.- М., 1990. — С.
577). Создается впечатление, что А. С. Пушкин собирался писать авантюрный роман с перестрелками и заговорщиками в духе «Героя нашего времени». Это сходство заставляет предположить, что, рассказывая о «замыслах» А. С. Пушкина, М. В. Юзефович «бессознательно» вспоминал роман М. Ю. Лермонтова. Б. Томашевский выходит достаточно просто из затруднения, которое ставит это «или», предполагая, что «гибель на Кавказе не противопоставлялась декабризму Онегина: по-видимому, он попадает на Кавказ в результате участия в тайных обществах» (Там же).По мнению Б. Томашевского, весь этот разговор, в котором А. С. Пушкин объясняет свои литературные замыслы случайным и посторонним людям, да еще касаясь весьма опасной в то время темы, является мистификацией.
