Метатекстовые повествовательные структуры в русской прозе конца XVIII — первой трети XIX века

Актуальность темы

В рамках современной парадигмы гуманитарного знания, характеризующейся повышенным вниманием к феномену текстуальности, исследование составных текстовых образований (метатекстов) становится одним из актуальных направлений литературоведения. Как констатировал И. В. Силантьев, рассматривая типологическое соотношение древнерусских ансамблей и метатекстов в составе «нехудожественных литератур <.> Нового времени», «именно в пространстве современных функциональных литератур тексты в полной мере образуют «ансамбли», в которых каждый звучит самостоятельно и полноправно"1. В свете этого заключения закономерной выглядит постановка перед наукой о литературе новой масштабной задачи — исследования всего разнообразия ансамблевых образований с их «открытым, нецелостным и текстуально разомкнутым типом произведения"2. Заметим, впрочем, что функциональные литературы (научная, жур-нально-публицистическая и т. п.) — лишь часть обширного пространства циклизации. Если сформулировать проблему более адекватно, то предметом анализа должны явиться типологические формы текстовых объединений (журнал, альманах, книга, т. е. сборник, собрание сочинений, цикл и т. п.), взятые в их дискурсных и исторических модификациях3.

Применительно к русской прозе эпохи сентиментализма и романтизма, непосредственной сфере нашего исследования, это обусловлено целым рядом дополнительных факторов. Чрезвычайная распространенность в конце XVIII — первой трети XIX в. текстовых единств разного типа свидетельствовала об их особом значении в жанровом развитии литературы. Группировка произведений и образование из них ансамблевого целого служили средством выхода к большим художественным и функционально-художественным формам, необходимость которых очень остро ощущалась и активно обсуждалась применительно к жанру романа, альманаха, журнала. Интенсивной разработке этих проблем способствовал переход от риторического к индивидуально-авторскому (нетрадиционалистскому) литературному мышлению, побуждавший к рефлексии над спецификой художественного дискурса и его местом в жанровой системе словесности, к обсуждению возможностей отражения в эстетическом целом единства универсума и человеческой личности. Как справедливо указал A.C. Янушкевич, в период сентиментализма и романтизма, когда «идея системы, «всеохватывающей композиции», универсализма становится «идеей.

1 Силантьев И. В. Ансамбли текстов в словесной культуре Средневековья и Нового времени // Дискурс. 1996. № 1.С. 64.

2 Там же.

3 См. последнюю по времени заявку этой темы, взятую в более узком контексте истории книги: Рейтблат А. И. «История книги и литературных культур» (Обзор выступлений на международном симпозиуме) // Новое литературное обозрение. 2005. № 73 (3). С. 346−354. времени" «, циклизация, ее реализующая, оказывается «своеобразной «формой времени» «4. Так, эстетика сентиментализма утвердила автономность художественной литературы, сделав ее центром авторское сознание и жизненный опыт. Это потребовало преобразования просветительского энциклопедизма в универсально-эстетическое мышление, нашедшее свое адекватное воплощение в разнообразных текстовых единствах от жанра путешествия до журнала. Романтическая эстетика, развивая данную тенденцию, поставила вопрос об органическом синтезе дискурсов и дала его образцы в виде энциклопедического целого журнала и альманаха, общности авторского художественного мира в сборнике и собрании сочинений, концептуального единства цикла. В этих условиях метатекстовые образования являлись не просто способами подачи произведений, но осознанно художественными единствами, удовлетворяющими стремление литературы к энциклопедичности и универсальности. Таким образом, внимание современного литературоведения к проблеме метатекста в русской прозе конца XVIII — первой трети XIX в. вызвано необходимостью описать широкий крут произведений, репрезентативных для эстетики эпохи и представляющих актуальные модели взаимодействия дискурсов в литературном процессе.

Историографический обзор. Вопрос об ансамбле как особой разновидности текста был впервые поставлен в отечественном литературоведении, ранее всего, в 1920;е гг., В. Б. Шкловским (журнал), Ю. Н. Тыняновым и Б. М. Эйхенбаумом (цикл) и их учениками. Они наметили путь синкретичного подхода к метатексту, совмещавший социокультурный и повествовательный аспекты. В. Б. Шкловский, например, обоснованно критиковал изолированность литературоведения от проблем литературной коммуникации: «Русскую журналистику изучали без учета формы журнала, у нас только удивлялись, видя в толстых старых журналах цветные рисунки мод, удивлялись, замечая, что Пушкин писал в журналах мелкие желтые заметки. Заметки выщипывались из журнала в собрание сочинений, и там они сразу приобретали почтенный вид"5. В построениях русских формалистов большое значение приобрело прослеживание разнообразных взаимовлияний художественного и литературно-бытового плана, и явления циклизации, как констатировал Ю. Н. Тынянов применительно к творчеству Ф.И. Тютчева6, особенно ярко подчеркивали характер и форму избираемого автором материала и способы его связи. Со всей очевидностью вопрос.

4 Янушкевич А. С. Русский прозаический цикл: нарратив, автор, читатель // Русская повесть как форма времени. Томск, 2002. С. 102−103.

5 Шкловский В. Б. Журнал как литературная форма // Шкловский В. Б. Гамбургский счет. СПб., 2000. С. 224. Попытка преодоления такого подхода была предпринята в работах последователей формальной школы, см., в частности: Зильбер В. Сенковский (Барон Брамбеус) // Русская проза. Л., 1926. С. 159−191- Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция. (Книжная лавка А.Ф. Смирдина). М., 1929. Ср. также: Мышковская Л. Литературные проблемы пушкинской поры. М., 1934.

6 См.: Пушкин и Тютчев // Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1968. С. 166−191- Вопрос о Тютчеве // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 29−51. о большом повествовательном целом, образуемом при циклизации, поставил Б. М. Эйхенбаум в статье о «Герое нашего времени», наметив эволюцию русской романтической прозы от цикла повестей к роману7.

Далее, до 1960;х гг., эта проблематика развивалась латентно, в русле историко-литературных исследований. Здесь следует отметить классические работы В. В. Гиппиуса, В. В. Виноградова, Г. А. Гуковского, Н. Я. Берковского о русской литературе эпохи романтизма, анализ древнерусских ансамблей, произведенный Д. С. Лихачевым, труды П.Н. Бер-кова о журналистике XVIII в. и Н. И. Мордовченко о русской критике первой четверти XIX в. В 1960;1970;е гг. был вновь осознан в литературном качестве цикл, как лирический (JI.K. Долгополов, В. А. Сапогов и др.), так и эпический (A.C. Янушкевич, Ю.В. Лебедев). Так, A.C. Янушкевичем был охарактеризован один из самых активных в начале XIX в. типов циклизации, форма «вечеров». Циклы «вечеров» объединялись рамочной ситуацией, которая помогала включить в «основное» повествование вставные новеллы, и отличались сложной субъектной организацией. В диссертационном исследовании и ряде статей A.C. Янушкевич, отталкиваясь от особенностей гоголевских циклов, описал основные жанровые модификации формы «вечеров» («идеологические» и «бытовые» циклы) и наметил направление их эволюции8. Обширный ряд исследований, посвященных прозаическому циклу 1790−1830-х гг., не преследуя цели его системного рассмотрения, был сосредоточен на описании конкретных произведений М. Н. Муравьева, В. Ф. Одоевского, H.A. Полевого, Ан. Погорельского, М. Ю. Лермонтова и других авторов (работы Ю. В. Манна, Ф.З. Ка-нуновой, Э. Г. Герштейн, М. А. Турьян, В. М. Шамаховой, И. В. Карташовой, И. Ю. Фоменко и пр., и пр.). Параллельно шло накопление сведений о русских сборниках, журналах и альманахах эпохи (исследования Н.П. Смирнова-Сокольского, Я. Л. Левкович, В.Э. Вацу-ро, Н. В. Измайлова, В. Н. Ляхова, В. Г. Березиной и др.).

Концептуальное осмысление этого огромного эмпирического материала стало возможным в рамках теории диалога, предлагающей взгляд на метатекст как поле общения субъектов литературы. Данный аспект текстовой организации был выделен М. М. Бахтиным в виде вопроса о речевых жанрах, «относительно устойчивых типах высказываний», имеющих специфическое «тематическое содержание, стиль и композиционное построение"9. Поскольку, с точки зрения ученого, «смысловые связи внутри одного высказывания <.> носят предметно-логический характер», а «смысловые связи между разными выска.

7 Эйхенбаум Б. М. «Герой нашего времени"// Эйхенбаум Б. М. О прозе. JL, 1969. С. 231−305.

8 Особенности прозаических циклов в русской литературе 30-х годов XIX века и «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя: Автореф. дис.. канд. филол. наук. Томск, 1971; Типология прозаического цикла в русской литературе 30-х годов XIX века // Проблемы литературных жанров. Томск, 1972. С. 9−12- Проблема прозаического цикла в творчестве Н. В. Гоголя // Проблемы метода и жанра. Томск, 1977. Вып. 4. С. 26−32.

9 Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000. С. 249. зываниями приобретают диалогический характер"10, то метатекст-ансамбль имеет ценностную природу и возникает в живом общении, во взаимодействии субъектов. «Каждый текст (как высказывание) является чем-то индивидуальным, — утверждал М. М. Бахтин, -единственным и неповторимым, и в этом весь смысл его (замысел, ради чего он создан). Это то в нем, что имеет отношение к истине, правде, добру, красоте, истории"11. Тем самым всякий метатекст есть диалог, предполагающий соотнесенность не только высказываний-текстов, но и заявленных ими целостных личностных позиций. Диалог в текстовом ансамбле — это обобщенное до взаимодействия смысловых установок «столкновение разных умов, разных истин, несходных культурных позиций, составляющих единый ум, едиi ^ нук> истину и общую культуру». Чем большим своеобразием и внутренней законченностью обладает произведение, тем глубже оно проявляет собственную значимость, способность сказать свое неотменимое слово о мире. Для диалога важны имеющиеся различия в точках зрения, важна принципиальная несводимость одной позиции к другой.

В этом контексте закономерной явилась семиотическая трактовка проблемы ансамбля Ю. М. Лотманом. Рассматривая культурные явления как определенным образом организованную знаковую систему, ученый выделял в ней уровень парадигматический («язык» данной культуры или эпохи) и уровень синтагматический («текст», «высказывание»). В этом случае некая группа артефактов, будь то бытовые ансамбли или литературные единства, могут быть осмыслены в качестве «текстов», обладающих особым содержанием. Оно диалогично и рождается при взаимной проекции одного культурного кода на другой. В свою очередь такие ансамблевые образования, определяемые Ю. М. Лотманом как центры наиболее интенсивного смыслообразования, семиозиса, способны влиять на сам «язык» культуры, выступая его моделью и составляя иерархическую лестницу по степени обобщенности. Ученый выделил и проанализировал с исторической и теоретической точки зрения целый ряд подобных текстов от произведений с вставными рассказами («текст в тексте») и жанровых групп («тексты» русской поэзии 1790−1830-х гг.) до мета-образований, вроде «городского» (петербургского) текста и глобального единства семи-осферы13. В русле семиотического подхода возникли и первые попытки интегрированного рассмотрения метатекстовых единств, среди которых особо можно отметить начинания И. А. Паперно, Л. И. Петиной и Л. Димовой14.

10 Бахтин М. М. Проблема текста // Бахтин М. М. Указ. соч. С. 312.

11 Там же. С. 302.

12 Баткин JI.M. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. М., 1978. С. 137.

13 См. его работы «Бытовой ансамбль как художественное пространство», «Текст в тексте», «Структура художественного текста», «О семиосфере», «Поэзия Карамзина», «Поэзия 1790−1810-х годов» и др.

14 Петина Л. И. Русский альманах начала XIX века как тип текста II Сборник студенческих работ: Литературоведение. Лингвистика. Тарту, 1973. С. 20−23- Димова Л. К определению лирического цикла // Русская филология. IV. Тарту, 1975. С. 3−10- Паперно И. А. Переписка Пушкина как целостный текст (май-октябрь 1831 г.) // Ученые записки Тартуского государственного университета: Studia metrica et poetica. Вып. II. № 440 (б.д.). С. 71−81.

Данная методология нашла свое развитие в рамках постструктурализма, предложившего взгляд на текст как реализацию определенных дискурсивных практик. Это возвращало произведению словесности статус высказывания, существующего только в определенной системе общения. Но, с другой стороны, это делало особо острым вопрос о границах текста и его специфической структурности, поскольку процесс коммуникации лимитируется достаточно условно и возникает опасность растворения художественного произведения в потоке его трансформаций и преобразований, в «игре письма». Именно эту сторону литературы подчеркивало введенное Ю. Кристевой и разработанное Р. Бартом понятие интертекстуальности: «Каждый текст является интертекстомдругие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат"15.

Реальный текст, однако, не представляет собой открытый поток знаков, он конечен и обладает границами, а следовательно, имеет «фильтры», лимитирующие вторжение в него инородных образований. Это и послужило импульсом к дальнейшей разработке проблемы межтекстовых отношений, произведенной Ж. Женетгом16. В его концепции виды текстуальных взаимодействий соотнесены с определенным уровнем художественного целого. Отсюда ансамбль произведений, система целых, становится пространством актуализации основных типов межтекстовьж отношений: интертекстуальности (точечного наложения текстов друг на друга или их «вклинивания» друг в друга), паратекстуальности (связи текста со своими композиционно обособленными сопровождающими элементами), метатекстуальности (различных видов комментирующих связей между текстами) — гипертекстуальности (проекции, у Ж. Женетта — пародийной, одного целостного текста на другой) и архитекстуальности (жанровых взаимодействий произведений).

Это создало предпосылки для повествовательного анализа ансамблевых образований, хотя работы самого Женетта не ставили этой задачи. Импульсом для разработки данной проблематики послужило интенсивное развитие нарратологии, рецептивной эстетики и социологии литературы. Работы нарратологов и эстетиков (от Ф. К. Штанцеля и Х. Р. Яусса до В. Шмида и П. Рикера) дифференцировали и расширили представление о субъектной и сюжетно-композиционной структуре текста, что позволило спроецировать эти понятия на литературный ансамбль и осознать его в качестве своеобразного повествовательного единства. Так, P.A. Богранд продемонстрировал, что читательская ориентации в сложном текстовом целом представляет собой организованный процесс выделения ос.

15 Цит. по кн.: Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996. С. 226.

16 Genette G. Palimpsestes: La litteratute au second degre. Paris, 1982; Genette G. Paratextes. Paris, 1987; Женетт Ж.

Введение

в архитекст // Женетт Ж. Фигуры: В 2 т. М., 1998. Т. 2. С. 282−340. 7 новных смысловых точек и связывания их в определенную последовательность17. П. Ри-кер расширил представлений современной нарратологии о сюжетности (интриге), в рамках которой значение приобретает не только фабульная цепь событий, но и их текстовое расположение. При таком подходе, как справедливо заключил М. Н. Дарвин, метатекст может рассматриваться в качестве повествовательного целого, переводящего для читателя некую выделенную конфигурацию произведений, следующих друг за другом (met' aliela), в обладающую определенной каузальностью композицию (di' aliela), поскольку здесь «текст становится равным (сюжетному. — В.К.) эпизоду за счет обретения им целостности.

1Я ценностного обобщенного взгляда на мир" .

Развитие социолого-литературных исследований (от М. Фуко до Ф. Джеймсона и М. Пешё) обратило внимание на функциональные стороны произведения, его включенность в процесс литературной коммуникации и зависимость от существующих литературных институтов — для ансамбля, особенно журнального, это определяет смысловые установки и характер целого. В этом плане принципиальную роль играет модель развития русской литературы рубежа веков, построенная У. М. Тоддом. Ученый поставил своей целью рассмотреть литературные институты эпохи и выявить их системную связь, реализованную в XVIII в. в модели «покровительства», в 1790—1820-е гг. в модели «дружеских сообществ», а в 1830-е гг. в становящейся модели профессиональных литературных отношений. Каждая из них предполагала специфические способы общения субъектов литературного процесса и, соответственно, развивала те или иные каналы коммуникации. Их характер непосредственно сказывался в конкретных ансамблевых формах — журналах, альманахах, сборниках, предопределяя, в том числе, повествовательные особенности литературы19. У. М. Тодд обобщил в своих построениях опыт анализа отдельных литературных институтов и изданий, наработанный А. Мейнье, П. Дебрецени, В.Дж. Глисоном, Г. Дж. Маркером, Дж. Мерсери, Дж. Н. Стивенсон, Д. Фэнгером и рядом других ученых. Их исследования представляют большую ценность и в контексте нашей работы. Богатый материал для дальнейшего анализа предлагают также нарратологические исследования Р. Нойхой-зера, K.JI. Дрейджа, П. Бранга, Р. Андерсона, JI. Росси, О' Тулла, В. Шмида, Р. Иблера и.

17 Beaugrande R. de. Information, Expectation and Processing: on Classifying Poetic Texts // Poetics. Vol. VII. March. 1978. № 1. P. 3−44. См. об этом также: Ингарден Р. Исследования по эстетике. М., 1962. С. 21−91- Iser W. Der Akt des Lesens: Theorie asthetischer Wirkung. Munchen, 1976; Большакова А. Ю. Образ читателя как литературоведческая категория // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. 2003. Т. 62. № 2. С. 17−26.

18 Дарвин М. Н. Met' aliela и di' aliela в анализе последовательности текстов как проблема нарратива // Критика и семиотика. 2002. Вып. 5. С. 80.

19 См.: Тодд III У.М.

Литература

и общество в эпоху Пушкина. СПб., 1996. С. 55−126. В отечественном литературоведении этот подход к литературной коммуникации развивает А. И. Рейтблат. См. его итоговую монографию: Как Пушкин вышел в гении: Историко-социологические очерки о книжной культуре пушкинской эпохи. М., 2001. мн. др., посвященные как русской прозе XVIII — начала XIX в. в целом, так и отдельным произведениям и циклам.

Тем не менее до середины 1990;х гг. различные типы метатекста практически не осознавались как имеющие общую природу, поэтому интенсивное развитие цикловедения (JI.E. Ляпина, М. Н. Дарвин, И. В. Фоменко, A.C. Янушкевич) и журналистики (Л.Н. Киселева, А. И. Станько, Б. И. Есин, Л. Г. Фризман, E.H. Пенская, Г. В. Зыкова, Т. К. Батурова,.

A.И. Рейтблат, В. Д. Рак и мн. др.) не дало синтетической теории ансамбля. Реальные предпосылки для ее построения возникли только на рубеже веков, благодаря сближению отечественной и зарубежной ветвей социологии литературы (А.И. Рейтблат, Б. В. Дубин, Л. Д. Гудков, Л. И. Бердников, А.И. Самарин), историко-функциональных исследований (В.В. Прозоров, Л. В. Чернец, В.Ш. Кривонос) и нарратологических разысканий (Б.О. Кор-ман, Б. А. Успенский, Б. М. Гаспаров, Н. Д. Тамарченко, Ю. В. Манн, И. П. Смирнов,.

B.И. Тюпа). Закономерно, что проблема комплексного осмысления метатекста была, наконец, выдвинута И. В. Силантьевым, работу которого мы уже упоминали.

Однако и до настоящего времени в литературоведении предпринято лишь несколько фрагментарных опытов анализа ансамблей, не предлагающих цельной и последовательной методологии. Особое значение имеют в этом контексте разработки М. Н. Дарвина, обратившего внимание на целенаправленный характер подбора и расположения текстов в пушкинском «Современнике». В ряде статей ученый, применяя к анализу журнала методологию исследования циклических единств, выделил некоторые его смысловые (мотив «милости», «пишущего человека», историческая тема), коммуникативные (образ автора и авторские интенции) и повествовательные связи (композиция как источник сюжетности)21. Эти начинания продолжила Т. Б. Фрик, описавшая основные структурно-семантические уровни «Современника» («научный», «философский» «английский», «гоголевский» и др. тексты в составе журнала)22. Несколько ранее со схожей точки зрения Г. В. Зыкова рассмотрела журнал «Вестник Европы», и ее наблюдения не только подтвердили наличие в журнальном тексте специфической художественности, но и показали теснейшую связь с коммуникативно-повествовательным развитием литературы (ролевая субъектная органи.

20 См. его обзор в ст.: Ляпина JI.E. Литературная циклизация (к истории изучения) // Русская литература. 1998. № 1. С. 170−177. В особенности выделим в интересующем нас контексте работы A.C. Янушкевича: Русский прозаический цикл 1820−1830-х годов как «форма времени» // Исторические пути и формы художественной циклизации в поэзии и прозе. Кемерово, 1992. С. 18−35- Русский прозаический цикл: нарратив, автор, читатель.

21 Пушкин — циклизатор «Современника» // Дарвин М. Н., Тюпа В. И. Циклизация в творчестве Пушкина: Опыт изучения поэтики конвергентного сознания. Новосибирск, 2001. С. 269−281- «Современник» A.C. Пушкина как форма цикла (к постановке проблемы) // Пушкинский альманах (1799−2001). Омск, 2001. № 2. С. 52−60- Met' aliela и di' aliela в анализе последовательности текстов как проблема нарратива.

22 См. ее диссертацию: «Современник» A.C. Пушкина как единый текст: Автореф. дис.. канд. филол. наук. Томск, 2006. зация, персонифицированный образ издателя, система тематических связей и продолжающихся сюжетов)23. Развивая свою концепцию, в последних статьях Г. В. Зыкова поставила ряд новых проблем художественной организации журнальных единств24. Наконец, в нашем обзоре необходимо упомянуть принципиальную статью А. И. Рейтблата, который, подойдя к альманаху с позиции литературного быта и синтезировав выводы исследователей альманашной формы, указал на наличие в данном типе ансамбля устойчивого «домашнего» мирообраза и системы средств его повествовательной репрезентации25. С историко-литературной точки зрения немаловажное значение имеет также монография О. М. Гончаровой, где вслед за Ю. М. Лотманом («Сотворение Карамзина») предпринята попытка описать художественное целое альманахов и журналов Н. М. Карамзина (от «Московского журнала» до «Вестника Европы»), определивших характер сентиментальной, а опосредованно и романтической журналистики26.

Таким образом, можно констатировать устойчивый интерес современного литературоведения к теоретическим и историческим проблемам поэтики метатекстовых единств (от цикла до журнала). Тем не менее природа метатекста, его эстетические и социокультурные особенности и повествовательная специфика еще не получили системного рассмотрения. Без подобного методологического фундамента, однако, историко-типоло-гическое изучение ансамблевых форм, предполагающее описание как их конкретных модификаций, так и совместной эволюции, оказывается чрезвычайно затрудненным. Опыт теоретического анализа был предпринят нами в серии статей, где на материале русской прозы конца ХУШ — первой трети XIX в. последовательно выявлялись ключевые коммуникативно-повествовательные факторы журнальной и беллетристической циклизации27. Не возвращаясь к подробному освещению этой темы, обозначим важнейшие моменты предлагаемой концепции.

С нашей точки зрения, метатекст можно определить как «конденсированную» модель литературности: он вбирает в себя художественные и нехудожественные жанры, допускает текучесть состава, не обладает универсальными содержательными приметами, но.

23 Зыкова Г. В. Журнал Московского университета «Вестник Европы» (1805−1830 гг.): Разночинцы в эпоху дворянской культуры. М., 1998.

24 Проблема журнальной и книжной редакций русской прозы // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2003. № 4. С. 107−111- Современная англоязычная филология о журналистике как литературной форме // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2004. № 4. С. 120−127.

25 Рейтблат А. И. Литературный альманах 1820−1830-х гг. как социокультурная форма //Новые безделки. М., 1995/96. С. 167−181. Ср. также: Батурова Т. К. Альманахи литераторов пушкинского круга: религиозно-нравственные искания в поэзии и прозе: Автореф. дис.. д-ра филол. наук. М., 1999.

2 Гончарова О. М. Власть традиции и «новая Россия» в литературном сознании второй половины XVIII века. СПб., 2004. С. 217−270.

27 Метатекст как тип художественного целого (к постановке проблемы) // Вестник Томского госуниверситета. Серия «Философия Культурология. Филология». 2004. № 282. Июнь. С. 184−190- Коммуникативная природа метатекстовых образований // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2005. Т. 64. № 3. С. 13−25- Статьи по теории и истории метатекста. Томск, 2004. при всем этом создает особую коммуникативную ситуацию, заставляющую воспринять отдельные произведения как соотнесенные друг с другом высказывания. Так метатекст защищает саму литературность литературы, открывая способ ее бытия и сохраняя в виде журнала, альманаха, сборника или цикла образ литературного процесса или авторского художественного мира как диалогического целого. Целью же этой «защиты» является моделирование процессов самоопределения субъектов литературы: автор, издатель, критик или читатель при создании или восприятии метатекста, вынуждающем к рефлексии над связью текстов, репрезентируемых ими явлений, коммуникативных интенций, вольно или невольно соотносит их с предполагаемым целым действительности и единством своей личности, выбирая определенную мировоззренческую позицию.

Первичный и доминирующий в журналистике уровень интеграции отдельных произведений — это коммуникативный. Метатекст является местом «встречи» коммуникативных интенций, каждая из которых обусловлена компетентностью субъекта и, следовательно, ограничена. Процесс общения, отсюда, питается потребностью восполнить недостаток информации за счет компетенции «другого». Это обуславливает ролевую организацию ансамбля, где каждый субъект определенным образом выстраивает свой образ и дискурсивное поведение, стратегию. Важнейшие моменты последней задаются программой издания и коммуникативными установками авторов, не сводясь к ним, однако, полностью и оставляя большой простор для самостоятельной ориентации читателя. Метатекст — это, по сути, система предлагаемых точек зрения на различные явления, которые нужно осмыслить во взаимной связи и соотнести с целым собственного жизненного опыта. Среди них есть однозначные (информационные), облегчающие контакт субъектов, есть моделирующие, направляющие реакцию «другого», наконец, есть провокативные, призванные опровергнуть установки воспринимающего. С их помощью метатекст превращается в эвристически и ценностно организованное пространство.

Закрепляется оно в определенной структуре повествования, восходящей к архети-пическому концепту «мир-книга». Высшим его смысловым уровнем будет связь текстов по одной или нескольким сюжетным моделям: хронотопической, каузальной, ассоциативной или символической. Реализуется же эта модель в системе средств повествовательной интеграции. Наиболее общим будет членение на соотносимые по объему и количеству текстовые единицы. Благодаря этому произведения в ансамбле выстраиваются, с одной стороны, в некую сквозную последовательность и образуют композиции, с другой же стороны, они вступают в отношения соподчиненности (расписываются по рубрикам) по жанровому, тематическому, концептуальному или иному принципу. Вторую линию упорядоченности представляет в ансамбле авторство. Авторские мирообразы своеобразно прошивают ансамблевое целое, определяя художественное единство моносубъектного метатек-ста или «хоровое» звучание метатекста полисубъектного. Третья координата повествовательной организации ансамбля — жанровая соотносительность, связывающая произведения с системой литературных конвенций и включающая их в открытое поле общелитературных жанрово-стилевых взаимодействий. К следующему нарративному уровню относятся гипер-, интери паратекстуальные связи. Гипертекстуальные проекции позволяют строить ансамбль по аналогии, ориентируясь на предшествующие образцы с целью стилизации или пародии. Интертекстуальность реализуется в системе лейтмотивов, обеспечивающей образно-структурные переклички отдельных произведений, паратекст служит интегральным знаком ансамбля, акцентируя в заглавии, эпиграфе, посвящении, предисловии, послесловии или примечаниях важнейшие моменты содержательной общности.

Предмет работы. Таким образом, метатекст обладает возможностью завязывать смысловые отношения на любом уровне от объема и количества до авторства и жанра. Вместе с тем ансамблевый нарратив — явление конвенциональное, его существование и успешное функционирование невозможно без опоры на традицию. Каждая из форм метатекста — литературный журнал и альманах, авторский беллетристический сборник /собрание сочинений и цикл — это исторически сложившийся, укорененный в литературном быте эпохи и сам являющийся отражением литературы тип коммуникативно-повествовательного целого. Рассмотрению их в эволюционном развитии и посвящена данная работа. В более узком смысле предметом ее являются коммуникативные и повествовательные стратегии объединения произведений в составе метатекстовых целых, отражающие стремление сентиментальной и романтической словесности к синтетическому представлению действительности.

Принимая во внимание все вышесказанное, мы можем определить целью диссертационного исследования системное историко-эволюционное рассмотрение основных типов метатекста 1790−1830-х гг. (журнала, альманаха, авторского сборника и цикла) как наджанровых образований, репрезентирующих модели литературной коммуникации эпохи и имеющих специфическую повествовательную организацию.

Эта цель обуславливает постановку конкретных задач исследования.

1. Выявить эстетическую специфику сентиментального и романтического метатекста, определенную представлениями эпохи о сущности и телеологии художественного целого;

2. Проанализировать динамику коммуникативных функций метатекстов 1790 — 1830-х гг., обусловленную эволюцией литературно-бытовых отношений эпохи;

3. Исследовать в их историческом изменении формы и способы повествовательной интеграции ансамблей.

4. Описать в типологическом аспекте (литературный журнал и альманах, авторский сборник/собрание сочинений и цикл) коммуникативно-повествовательную структуру комплекса репрезентативных ансамблей конца XVIII — первой трети XIX в.

5. Проследить изменение жанровых модификаций ключевых типов метатекста от 1790-х к 1830-м гг.

Это обуславливает методологические установки исследования. В работе предпринята попытка проследить возникновение, становление и динамику сентиментально-романтических форм метатекста. Это требует применения, с одной стороны, историко-генетического метода, который обращает внимание на особенности формирования литературных явлений, а с другой — сравнительно-исторического метода, помогающего адекватно позиционировать изучаемые объекты в контексте литературного процесса эпохи и в сопоставлении друг с другом. Наконец, структурно-типологический метод позволяет выделить определяющие качества основных форм сентиментального и романтического метатекста, что в итоге дает возможность представить его эволюцию в системном виде.

Что касается частных методов исследования, то многоплановый характер феномена метатекста в прозе 1790−1830-х гг. предполагает разработку проблемы в рамках трех взаимосвязанных подходов: анализа литературного быта и коммуникативных особенностей литературы (социокультурный аспект), анализа форм журнальных целых (аспект журналистики), анализа беллетристических единств (нарративный аспект).

Социокультурный подход, опирающийся на методы социологии литературы, сосредотачивается на рассмотрении предпосылок и условий, обеспечивших популярность мета-текстовых повествовательных структур в конце XVIII — начале XIX в.: смене коммуникативных моделей (система дружеских сообществ — профессиональное общение), росте книгоиздания и активизации журналистики, эмансипации автора и дифференциации литературной среды (кружок, салон, общество, направление, редакционная группа), формировании выделенных контекстов литературного общения («языка», групповой семантики круга писателей) и соответствующих им типов журнальных и художественных целых.

Подход журнальный, использующий жанрово-типологические методики журналистики, предполагает выход к анализу журналов и альманахов эпохи от 1790-х до 1830-х гг. как метатекстовых целых, обращая особое внимание на способы придания им коммуникативного единства: учет адресата, осознанную стратегию воздействия на читателя и работы с авторами, специфическую «монтажную» повествовательную структуру. Главной целью здесь является описание эволюции и типологии периодических изданий в соответствии со спецификой ансамблевого целого, установкой циклизации, предопределяющей отбор и объединение материала.

Нарративный подход, сосредоточенный на анализе ансамблевого повествования и использующий методы нарратологии, имеет своим объектом авторский прозаический цикл и сборник/собрание сочинений конца XVIII — первой трети XIX в., претворяющие и моделирующие коммуникативные установки литературы в структуре повествовательного единства. Цикл и сборник в рамках данного подхода рассматривается и как социокультурное явление, и как собственно художественный феномен, что становится основой для типологического описания указанных форм в контексте их эволюции от фрагментарных сентиментальных целых к романтическим предроманным формам.

Три перечисленных подхода используются нами в качестве взаимодополнительных, вскрывающих специфику единого объекта — ансамблеобразования эпохи. Как показала практика предшествующих исследований, изолированное рассмотрение тех или иных форм метатекста и попытки механически перенести приемы анализа с одной формы на другую, в особенности с цикла на журнальное целое, наталкиваются на значительные методологические трудности. При раздельном описании уходят в тень условия порождения и закономерности функционирования сентиментально-романтических ансамблей, общие для всех типов и обусловленные совокупными процессами социокультурного, эстетического и повествовательного развития эпохи, а при подверстывании под одну структурно-смысловую тенденцию редуцируется момент своеобразия метатекстовых форм и возникает опасность «зациклизоваться», найти в том же журнале или альманахе признаки художественной слитности, не характерные или вторичные для данного типа целого.

Избежать подобных крайностей помогает комплексный, системный подход, соответствующий самой природе сентиментально-романтической эстетики и особенностям литературно-бытовых отношений конца XVIII — первой трети XIX в. В эстетическом аспекте словесность эпохи была нацелена на выработку концепций, способных целостно осмыслить многообразие жизненных явлений. Эта универсализирующая установка постепенно эволюционировала от дифференцирующе-энциклопедического просветительского подхода к синтетическому, воплощавшему вначале сенсуалистский идеал полноты чувственного восприятия действительности, а затем телеологическое понимание романтиками мира и личности. Поиск адекватных повествовательных форм для выражения данного миросозерцания связывал в единое целое как журнальные проекты, так и художественные ансамбли, образцом чему являлась практика первостепенных авторов эпохи — Н. М. Карамзина, чьи метатексты представляют собой непрерывный ряд перетекающих друг в друга замыслов от «Московского журнала» (1791−1792) и сборника «Моих безделок» (1794,.

1797) до журнала «Вестник Европы» (1801−1802) и итоговых «Сочинений» (1803−1804, 1814, 1820) — В. А. Жуковского — редактора «Вестника Европы» (1808−1810), издателя комплекса альманахов-антологий («Собрание русских стихотворений» /1810−1811, 1816/ и др.) и автора «Опытов / Сочинений в прозе» (1818, 1826) — В. Ф. Одоевского, начавшего с цикла сатирических повестей (1820−1823) и издания альманаха «Мнемозина» (1824−1825) и закончившего проектом реформированных «Отечественных записок» (1839) и публикацией своих «Сочинений» (1844), включавших роман-цикл «Русские ночи».

Каждый из типов метатекста, к которым обращались эти и многие другие авторы, имел собственную коммуникативно-повествовательно специфику и логику развития, но в условиях только начавшейся дифференциации социолитературной среды индивидуальная стратегия общения с читателем или авторский мирообраз служили не столько разграничению, сколько преемственности ансамблей. В журнальных формах на первый план выходило коммуникативное задание, подчинявшее себе повествовательный уровень, а в беллетристических основным пространством моделирования отношений с публикой становился нарратив, однако взаимная соотнесенность этих типов неизменно сохранялась, отражая единый процесс поиска новых каналов литературной коммуникации в условиях перехода от статичной и тяготеющей к монологичности системы «покровительства» к дина-мико-диалогической системе профессиональной словесности. Именно в этом сближающем контексте, как нам представляется, и нужно рассматривать отдельные ансамбли и их жанровые модификации, такие как авторский и энциклопедический журнал, кружковый и панорамный альманах, сборник «безделок» и концептуальный сборник, кумулятивный и интегрированный цикл.

И в коммуникативном, и в повествовательном плане метатекст, таким образом, обладает широкими возможностями, что обеспечивает его гибкость, способность адаптироваться к изменчивым социокультурным и эстетическим условиям, сохраняя свою моделирующую функцию как «образа» словесности и орудия самоидентификации субъектов литературы. Рассмотрение историко-типологических особенностей эволюции метатекста предполагает отсюда, во-первых, анализ широкого круга ансамблей, беллетристических и журнальных, и, во-вторых, описание ключевых закономерностей их развития. Это определяет логику нашего анализа: сквозным принципом организации материала становится исторический, ориентированный на смену доминант прозаической циклизации от сентиментальной словесности до литературы эпохи романтизмавнутри же периодов в анализе доминирует типологический подход, выявляющий социокультурную, эстетическую и коммуникативно-повествовательную специфику основных форм метатекста.

Особое значение в этом свете приобретает отбор материала, его рамки и конкретный состав. Так, хронологическими границами исследования являются: нижняя — 1790-е гг., верхняя — начало 1840-х гг. Эти вехи, традиционно обозначающие временные пределы сентиментальной и романтической словесности, в нашем случае обретают специфическое наполнение. Они четко совпадают с появлением первых метатекстов сентиментального типа — циклов М. Н. Муравьева (1790−1793) и «Московского журнала» Н. М. Карамзина (1791−1792), с одной стороны, и выходом в свет итоговых романтических (или постромантических) ансамблей — «Русских ночей» и «Сочинений» В. Ф. Одоевского (1844), «петербургских» повестей и «Сочинений» Н. В. Гоголя (1842), с другой. В историческом смысле содержанием данного периода явилась выработка новых форм метатекстового повествования, соответствующих столь же новому личностному сознанию и «персональной» системе литературной коммуникации. Сентиментальная и романтическая словесность в этом плане неразрывно связаны как преемственностью общих мировоззренческих, эстетических и коммуникативно-повествовательных установок, так и преемственностью конкретных ансамблевых форм. Пример тому — журнал и сборник, в первом случае эволюционирующий от авторского моносубъектного издания к «хоровому» энциклопедическому целому, а во втором — от типа «безделок» к «опытам» и «сочинениям». Ослабление субъективного начала, сближающего все эти типы и формы, как раз и отделяет сентиментально-романтический метатекст от классицистическо-просветительских ансамблей и журнально-беллетристической словесности «натуральной школы». В социокультурном плане подобные рубежи соответствуют модели «покровительства» и профессиональной литературы, переходом между которыми явилась литературно-бытовая система «дружеских сообществ» с ее вниманием к личности автора и тягой к хоровому звучанию.

Материал и источники работы. Вышесказанное определило отбор объектов для исследования, соответствующих одному, а чаще комплексу критериев — высоким художественным уровнем, значимостью в историко-литературном процессе, показательностью для определенных тенденций в развитии метатекста и яркостью типологических признаков. Исключения здесь были сделаны только для переходных 1800−1810-х гг. с их сосредоточенностью на лирике и сравнительной бедностью эпико-прозаического репертуара. Здесь внимание обращалось больше на потенциальную плодотворность предпринимаемых опытов, нежели на совершенство конкретных образцов. Так в сферу рассмотрения попали альманашные издания Московского университетского Благородного пансиона («Утренняя заря», «Каллиопа» и др.) и Вольного общества любителей словесности, наук и художеств («Свиток муз», «Периодическое издание.», «Талия», «Ореады»), кружковые органы с закрытой коммуникативной структурой, и цикл А. Ф. Кропотова «Ландшафт моих воображений», показательный для субъективного варианта сентиментально-преромантической циклизации.

В остальных случаях приходилось, напротив, ограничивать сферу анализа, сосредотачиваясь на самых исторически и типологически значимых метатекстах. Из сентиментальных ансамблей 1790-х гг. мы остановились на показательных образцах «дневникового» цикла в виде эпистолярной трилогии М. Н. Муравьева «Эмилиевы письма», «Обитатель предместия», «Берновские письма», сборника «безделок» в лице «Моих безделок» Н. М. Карамзина и «И моих безделок» И. И. Дмитриева, а также авторского альманаха и журнала — карамзинских «Московского журнала» и «Аглаи». Ансамбли следующего периода, 1800−1810-х гг., обозначили ряд новых тенденций, наиболее отчетливо, с нашей точки зрения, проявившихся в преромантическом новеллистическом цикле В.Т. Нарежно-го «Славенские вечера» (ср. медитативный цикл А.Ф. Кропотова), типе сборника «опытов» с признанным авторитетом «Опытов в прозе» К. Н. Батюшкова, в панорамном альманахе-антологии «Собрание образцовых русских сочинений в прозе» (ср. указанные выше кружковые альманахи) и уже в отчетливо романтическом журнальном целом «Вестника Европы» под редакцией В. А. Жуковского (1808−1810). Наконец, романтический мета-текст 1820−1830-х гг., самый богатый произведениями и жанровыми модификациями, был рассмотрен нами на материале наиболее цельных, разнообразных и художественно совершенных циклов — гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки», «Миргорода», «Арабесок», «петербургских» повестей, на примере выверенно-концептуального сборника — трехтомных «Сочинений» В. Ф. Одоевского, и применительно к признанным «прародителям» альманашной словесности — «Полярной звезде» К. Ф. Рылеева / А. А. Бестужева и «Мнемозине» В. К. Кюхельбекера / В. Ф. Одоевского (последней как модификации основной альманашной модели). Из романтической журналистики объектом самостоятельного анализа стал «Московский вестник», где, на наш взгляд полнее всего выразилось и стремление к универсальности, исток формы энциклопедического журнала, и концептуальная установка, и поиски повествовательной цельности — все это при относительной компактности, способствующей удобству изучения.

Новизна диссертационного исследования обусловлена впервые предпринимаемым в литературоведении опытом комплексного описания беллетристических и журнальных типов прозаического метатекста, взятых в коммуникативно-повествовательном аспекте и рассмотренных в историческом изменении. Формирование синтетического универсального нарратива протекало в русской прозе эпохи сентиментализма и романтизма по многим руслам, поэтому метатексты следует рассматривать, учитывая их отношение к различным дискурсам и социокультурным формам, в пределе своем — как область совместного интереса социологии литературы, журналистики и литературоведения. Таким образом, новизна исследования обуславливается еще и его междисциплинарным характером.

Что касается теоретической значимости диссертации, то ее результаты имеют как методологическую, так и историко-литературную ценность. Предложенная концепция поэтики метатекста может быть использована при описании и интерпретации ансамблевых образований не только конца XVIII — начала XIX в., но и более позднего периода, в том числе современного. Выводы диссертации позволяют по-новому взглянуть на историю отечественной журналистики эпохи сентиментализма и романтизма, объяснить сложные моменты эволюции журнальных форм и увязать их с развитием форм художественных. Значимым представляется и опыт анализа коммуникативно-повествовательной поэтики отдельных журналов и альманахов, существенно дополняющий наблюдения предыдущих исследователей и вводящий в оборот новый материал. В собственно литературной сфере проведенная работа также открывает новые перспективы, во-первых, в изучении поэтики и эволюции сентиментальной и романтической прозы, во-вторых, в расширении поля жанрового анализа (типы и формы повествовательных единств), в-третьих, в рассмотрении коммуникативной стороны словесности. Что касается конкретных беллетристических ансамблей, то многие из них (сборники Н. М. Карамзина, И. И. Дмитриева, В. Ф. Одоевского, цикл А.Ф. Кропотова) были подвергнуты целостному анализу фактически впервые в отечественном и зарубежном литературоведении, а остальные описаны в ранее не предлагавшемся аспекте.

Научно-практическая значимость работы обуславливается тем, что ее материалы и выводы могут быть использованы, во-первых, при комментировании и переиздании рассмотренных в диссертации циклов, сборников, альманахов и журналов, а также отдельных произведений из их состава, во-вторых, при составлении библиографии русского прозаического цикла и сборника, в-третьих, при чтении курса истории русской литературы XVIII и первой трети XIX вв. и истории отечественной журналистики того же периода, а также при подготовке спецкурсов по проблемам нарратологии и социологии литературы и прессы на факультетах филологии и журналистики.

Апробация работы. Положения работы излагались в форме докладов на научных конференциях и симпозиумах различных уровней, в том числе международных — «Славянский мир на рубеже веков» (г. Красноярск, 23−26 мая 1998), «Язык в поликультурном пространстве: теоретические и прикладные аспекты» (г. Томск, 30 марта — 2 апреля 2004 г.), «Русская литература в современном культурном пространстве» (г. Томск, 4−5 ноября 2004) — всероссийских — «Актуальные проблемы изучения языка и литературы» (г. Абакан, 2001, 2002, 2003, 2004, 2005, 2006 г.) — «Язык. Текст. Коммуникация» (г. Томск, 24−27 октября 2002 г.). Выводы исследования нашли отражение в выступлениях на заседаниях кафедры русской и зарубежной литературы Томского государственного университета и кафедры литературы Хакасского государственного университета им. Н. Ф. Катанова. Материалы диссертации используются в курсах лекций по истории русской литературы XVIII и первой трети XIX в., читаемых на филологическом факультете Хакасского госуниверситета, и проводимом здесь же спецсеминаре. Основные научные положения диссертации отражены в монографии «Метатекстовые повествовательные структуры в русской прозе конца XVIII — первой трети XIX века» (Томск, 2006), а также в учебном пособии «Циклизация в русской прозе конца XVIII — первой трети XIX века» (Абакан, 2005) и ряде статей, опубликованных в центральных и региональных филологических журналах.

Структура диссертации обуславливается поставленными целью и задачами. Работа состоит из введения, где описывается актуальность и новизна исследования, его объекты, цели и задачи, а также методические основы, трех глав и заключения, в котором подводятся итоги и намечаются перспективы в развитии темы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Метатекст — это целостное отражение литературы. Его специфическая функциямоделировать в телеологии коммуникативно-повествовательного единства совокупный жизненный опыт субъектов словесности. Для эпохи сентиментализма и романтизма с ее пафосом жизнестроительства это свойство приобретало особую важность. Отдельное произведение при всей своей значительности не могло вместить разнообразные интенции автора, учитывая, что многие писатели и журналисты от М. Н. Муравьева до H.A. Полевого были личностями энциклопедических интересов и активными общественными деятелями. Их творческие поиски, постоянно обогащающиеся и изменяющие направление, «перехлестывали» границы текста, требуя развития определенных идей, коммуникативных установок, повествовательных форм. В результате адекватным воплощением индивидуальной, а в большом масштабе общекультурной рефлексии становились ансамблевые единствациклы, сборники, альманахи, журналы. В некоторых случаях даже этого оказывалось недостаточно, и тогда возникал преемственный ряд метатекстов, например «Московский журнал», «Мои безделки», «Аглая», «Аониды», «Пантеон иностранной словесности» и «Вестник Европы» Карамзина или серия опытов В. Ф. Одоевского от «Мнемозины» до итоговых «Сочинений».

Эстетическим импульсом подобных начинаний выступало стремление к универсальности. Беллетристический или журнальный метатекст мыслится в сентиментально-романтическую эпоху орудием, с помощью которого можно художественно овладеть целым мироздания и человеческой личности. Причем литераторов уже не удовлетворяла статичность просветительского энциклопедизма, требовались более гибкие способы воссоздания действительности. В их поисках нарабатывались основные формы циклизации: на основе индивидуального восприятия, открытого к разнообразию ощущений, эмоций, актов рефлексии (сентиментализм), с помощью акцентированной проблемно-тематической связи, общности воссоздаваемой и осмысляемой субъектом жизненной сферы (начало века), наконец, в виде «органического» единства, в котором телеология имеет опосредованный, в пределе — художественный характер, воплощаясь не в узко понятых субъективности видения или тождестве предмета, но в образно-символической организации целого (романтизм). Предпосылки такого синтеза накапливались постепенно, и эволюция эстетических представлений, прослеженная нами, являла собой сложный процесс взаимодействия и столкновения разных интерпретаций категории художественного целого, особенно конфликтно протекавший в пушкинскую пору. Тем не менее выработанные при этом подходы (дидактико-просветительский, биографический, жанрово-тематический, идеологический, символический и т. п.) много способствовали обогащению моделирующих возможностей литературы, и нередко актуализировались в позднейших формах циклизации, например в учительных «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголя или в «Дневнике писателя» Достоевского с его приматом индивидуально-биографического кругозора.

Стремление к «органическому» синтезу, к слиянию отдельных компонентов в тесном ансамблевом единстве усиливалось специфическими коммуникативными установками словесности. Литературное общение XVIII в. оперировало устоявшимися деперсони-фицированными формами, не требующими учета конкретной ситуации высказывания. В его рамках текст сохранял самоидентичность в любой точке пространства и времени и при любых условиях рецепции. Салонно-кружковая и впоследствии профессиональная коммуникация, поставившая произведение в зависимость от литературного быта и особенностей читательского восприятия, сломала старую модель отношений. Возник своеобразный разрыв между тягой к эстетической автономии текста и его реальной погруженностью в открытое поле дискурсных практик. От Карамзина до Пушкина литература интенсивно нарабатывала способы коммуникативной интеграции, ориентируясь при этом на «естественные» формы, принятые в светском общении с его идеалом honnete homme. В данном контексте ансамбль, сопрягающий цельность и разнообразие, выступил уникальным инструментом коммуникативного «образования» автора и читателя: первый учился выдерживать определенный тон, сохраняя занимательность изложения и находя тактичные методики влияния на публику, второй постепенно овладевал системой литературных конвенций и подвигался к некоему мировоззренческому выбору. Их диалог, протекавший до 1830-х гг. в достаточно тесной дружеской среде, неизменно приобретал личностную окраску, что способствовало возникновению разветвленной системы коммуникативных ролей от автора до издателя. Профессиональная журналистика и беллетристика середины XIX в., воспользовавшись этим арсеналом, получила возможность дифференцированного и глубокого воздействия на читателя, включив «персональное» общение в систему направлен-ческих, идеологически заряженных стратегий.

Коммуникативная составляющая облегчала повествовательную интеграцию ансамблей. Осознанный как личностное высказывание, метатекст вольно или невольно становился рассказом, нарративом. Он не просто предлагал некую информацию, но задавал определенную точку зрения на нее, первоначально очень тесно связанную с биографическим кругозором автора. Для многотемного и многожанрового образования такое единство перспективы имело решающее для обретения целостности значение. В моносубъектном ансамбле, будь то цикл, сборник или авторский журнал, общность повествователя и его рефлексий обеспечивала органичный синтез отдельных эпизодов, которыми становились и сюжетные, и описательные, и аналитико-публицистические тексты. В полисубъектном метатексте требовалась дополнительная координация точек зрения, осуществляемая с ориентиром на «хоровое» звучание, органичное для кружковой словесности. При этом, заметим, от 1790-х к 1830-м гг. стремление к повествовательной стереоскопичности, к усложнению субъектной структуры постоянно нарастало, питаясь потребностью эпического охвата действительности. Так «дневниковый» ансамблевый нарратив сентиментализма с его фрагментарностью и стернианской хаотичностью сменялся опытами целенаправленной рефлексии над общественно-исторической, экзистенциально-психологической, национальной проблематикой. Итогом этих поисков явилось энциклопедическое целое романтического журнала/альманаха, синтетически освещавшее различные явления и приводившее к некоему балансу авторские точки зрения, и предроманное целое цикла/сборника, моделировавшего в завершенном художественном мире связи и отношения действительности, исходя из личностного восприятия повествователя. В дальнейшем подобное стремление к единству освободится от гипертрофированной субъективности и реализуется в эпическом мирообразе, свойственном, например, славянофильской журналистике или очерково-беллетристическому циклу 1840−1870-х гг.

Столь интенсивный процесс эволюции, коснувшийся многих уровней от эстетики до повествования, сделал прозаический метатекст конца XVIII — первой трети XIX в. многомерным отражением литературы. Ансамбль наработал разнообразный опыт интеграции отдельных текстов, обнаружив реальную возможность моделирования как сложных явлений действительности, так и мировоззренческих ориентаций личности. Его невозможно исчерпать только общими характеристиками: издания эпохи предлагали целый спектр индивидуализированных коммуникативных стратегий и повествовательных подходов. Осмысление этого опыта с типологической стороны, в аспекте жанровой формы ансамбля (журнал, альманах, сборник, цикл), и со стороны конкретных особенностей открывает огромное поле для исследования. К разрешению данной задачи мы надеялись приблизиться в нашей работе, представляющей собой начальный, по сути, этап описания метатекстовых целых 1790−1830-х гг.