Русский двор в описании Павла Иовия и сигизмунда герберштейна

В 1586—1593 гг. московские посады были защищены второй линией каменных укреплений — Белым городом. То была каменная, покрытая белой штукатуркой стена протяженностью более 9 км, имела она 27 башен, из которых 10 были проездных. На месте этой крепости позднее возникло кольцо бульваров, а площади между ними назывались по-старому — воротами (Яузские, Покровские, Сретенские, Никитск Арбатские, Пречистенские). Крепость строил русский мастер-горододелец Федор Конь. Конструкция ее, насколько позволяют судить данные археологических исследований, была близка к конструкции китайгородской стены, башни были возведены на упругом основании и рассчитаны на артиллерийский обстрел. Архитектурное убранство башен, как это можно увидеть на планах-рисунках, было довольно строгим: они были перекрыты небольшими шатрами, и только одна проезжая башня на месте теперешних Кропоткинских ворот имела затейливое покрытие в виде семи шатров и называлась «семиверхой» [6,C.31] .

Едва окончилось строительство Белого города, как в быстром темпе стали возводить наружное кольцо укреплений. Дерево-земляная крепость охватывала всю тогдашнюю территорию города кольцом, переходившим и на южный берег Москвы-реки. «Лета 7102 [1593/94 г.] …поставлен град древянной на Москве около всего посаду; конец его от Воронцова Благовещения, а другой приведен к Семчинскому сельцу, немного пониже, а за Москвою-рекою против того же места конец, а другой конец немного выше Спаса Нового (Новоспасского монастыря.

М. Р.), а за Яузу тоже" [4,C.72], — писал летописец. Длина нового кольца укреплений, названного за быстроту его постройки Скородомом, достигала 15 км, на земляном валу было возведено 50 башен, том числе 34 проездные. В условиях того времени дерево-земляные укрепления противостояли артиллерийскому огню не хуже, чем каменные, и в дальнейшем наиболее распространенными оборонительными сооружениями стали земляные бастионы. Высотные и водные препятствия не имели уже того значения, что в XV в., и рвы Скородома, Белого города и Китай-города были значительно уже и мельче, чем Кремлевский. Деревянные заборола и башни были очень живописны и выдержаны в лучших традициях русской архитектуры. Лет через 20 после постройки Скородома поляк С. Маскевич писал о нем: «Вся ограда была из теса, башни и ворота весьма красивые, как видно стоили трудов и времени». Высоту деревянной части стены он определяет «в три копья», то есть в б-8 метров [17,C.116].

Можно, себе представить, что на путешественника, приближавшегося к столице России, эта грозная и вместе с тем нарядная крепость должна была производить большое впечатление. Въехав в одни из ворот, он проезжал по гулкой мостовой среди малых и больших домов, то прятавшихся за частоколами заборов, то выходивших на улицу, мимо угадывавшихся за ними в глубине садов, мимо деревянных и каменных церквей с зелеными кладбищами и оказывался на пустом пространстве перед белой каменной стеной с башней-воротами. Затем опять ехал по улице, только более оживленной и снова выезжал на незастроенную полосу, теперь перед воротами Китай-города, через которые попадал в центральную торговую часть столицы. Центр Москвы к концу XVI в. выглядел еще более парадно, чем раньше. Большой, или Великий, посад, утратив свое производственное значение, намного увеличил торговое. У стен Кремля раскинулась огромная площадь, называвшаяся первоначально Пожар, а ней находился главный московский торг с рядами лавок, навесов, полков (прилавков).

Здесь торговали и с возов и прямо на земле. Многочисленные церкви и монастыри поднимались за рядами над массой строений Зарядья. Торговые дворы приезжих купцов располагались по окраинам торга. В северной части Китай-города помещалась первая русская типография — Печатный двор.

Зрелище большого города, восхищавшее современника, в особенности если он был провинциал или крестьянин, может показаться не столь благополучным с теперешней точки зрения. Наш взгляд задержался бы не только на дворцах московской знати и богачей, но и на резко контрастировавших с ними дворах городской бедноты маленькими, подслеповатыми домишками. Громадное по тому времени скопление людей на улицах и торговых площадях оборачивалось для города скоплением нечистот, с которыми при том уровне развития городского хозяйства нелегко было справиться. Копыта лошадей и колеса повозок не всегда гулко постукивали по мостовым: они вязли зачастую в покрывавшей мостовую грязи.

Богатый город привлекал, конечно, и множество всякого рода «лихих людей». «Татьба» — воровство и открытый грабеж отнюдь не были редки. Едва темнело, и москвичи не выходили на улицу иначе, как большой компанией или в сопровождении вооруженных слуг с факелами, ибо освещения не было.

Перекрестки перегораживались «рогатками», у которых дежурила стража из самих же горожан, но эта мера была не очень надежна. Впрочем, в те отдаленные времена грабежи, разбои, даже убийства на ночных улицах не были редкостью также в городах Западной Европы и Востока. Да и сами городские улицы были там и извилистыми и узкими, еще, пожалуй, уже, чем в Москве.

В середине XVI в. главная торговая площадь столицы значительно украсилась. На склоне берега Москвы-реки, у самого въезда в Кремль, в 1554—1560 гг. был возведен собор

Покрова-на-Рву в честь взятия Казани. Строил его русский мастер каменных дел Постник Яковлев «по реклу Барма», то есть прозванный Барма[16, C.228]. Собор этот, позднее названный по имени местночтимого Василия Блаженного, был тогда строже в очертаниях и раскраске, купола его были покрыты медью, колокольни не имелось. Современный вид и раскраску в стиле русского «узорочья» он приобрел в XVII веке.

Строительство собора Покрова-на-Рву придало законченность ансамблю торгового центра Москвы. Наверное, с тех пор площадь и стала называться «Красная», то есть красивая.

Несколько необычно сложилась в XVI в. судьба района Москвы, примыкавшего к Кремлю с запада, между современными улицами Герцена и Фрунзе. Здесь располагались дворцовые слободы, населенные людьми, обслуживавшими царский двор. Среди этих слобод вклинивались значительные участки, отводимые царем для постройки дворов его приближенных. После учреждения Иваном IV опричнины было решено создать здесь новую царскую резиденцию — «опричный двор» на месте двора, отобранного у царского шурина кн.

М.Т. Черкасского. Дворец был деревянным, но его окружала каменная стена метров шести высотой. Низ ее был белокаменный, верх кирпичный. Четырехугольная площадь перед дворцом была засыпана белым песком на локоть толщины. Этот слой песка археологи обнаружили при строительстве метрополитена и по нему определили примерное месторасположение дворца. Входящего во дворец через главные ворота в северной части ограды встречали вырезанные из дерева геральдические фигуры львов, над которыми помещался геральдический черный орел. То была не крепость, а лишь ограда царской усадьбы.

Символика феодальной власти сочеталась в этом дворце с повышенной заботой об изоляции. За высокой стеной в глубине двора размещались постройки для жилья, приемов и опричных канцелярий. Только затейливые их кровли, увенчанные фигурами двуглавых орлов, выглядывали из-за высокого каменного забора. Опричный двор сгорел вскоре же, при налете на Москву крымского хана Девлет-Гирея в 1571 году. Попытки устроить опричный двор в другом месте результатов не дали, и царь вновь сделал своей резиденцией Кремль.

Уже говорилось, что одним из первых каменных гражданских зданий в Москве была трапезная палата митрополичьего двора. Двор митрополитов, а затем патриархов располагался в Кремле рядом с великокняжеским и царским дворцом, примыкая к Успенскому собору. Домовой церковью главы русской православной церкви была церковь Ризположения, выходившая одновременно к дворцу. Она как бы отвечала ритмически Благовещенскому собору и дополняла ансамбль дворца и Соборной площади.

К 1600 г. была надстроена несколькими ярусами главная вертикаль Кремля — колокольня Ивана Великого. Об этом повествует сохранившаяся надпись огромными буквами вязью, идущая по ее верху под куполом.

Что же представлялось взгляду дозорного, находившегося на этой «веже»? Он видел изнутри все четыре линии укреплений Москвы с широкими плацдармами перед ними и расходящуюся от Кремля и Красной площади запутанную сеть улиц. Видел проездные башни, к которым эти улицы сходились, образуя целые пучки. Вот от Владимирских ворот Китай-города расходятся, как лучи, Мясницкая и Лубянка, от Воскресенских — Дмитровка и Тверская, от Арбатских ворот Белого города — Поварская и Смоленская [4,C, 82]. Они выходят к разным воротам Скородома: Мясницкая — к Мясницким, Лубянка — к Сретенским, Тверская — к Тверским, Дмитровка — к Дмитровским, Поварская — к Никитским, Смоленекая — к Арбатским. И много, еще к воротам сворачивает отовсюду кривых переулочков. В тех местах, где улицы пересекаются с кольцевыми плацдармами, перед воротами образовались площади, пустыри, небольшие поля.

А в Заречье улицы расходились от моста, что шел с Красной площади через Москву-реку. Они вели на Ордынскую и Калужскую дороги, к Серпуховским и Калужским воротам Скородома. Низина эта была менее застроена и хуже защищена — только одной линией укреплений. Но туда глядело с Красной площади жерло поставленной недавно огромной Царь-пушки. С той стороны ожидали еще набегов. И, наверное, дозорный больше смотрел как раз туда и видел за Скородомом городской выгон, где паслись принадлежащие горожанам стада, а дальше — монастыри-форты.

Словом, перед взором дозорного простиралась сложная и на первый взгляд беспорядочная сеть улиц, которую мы называем теперь радиально-кольцевой системой планировки города. Таким нарисовал город составитель одного из первых планов-рисунков Москвы примерно в 1597 году[5,C.82]. Посещавшие Москву в конце XVI в. иностранцы признавали ее одним из самых больших по размерам городов

Европы, правда, со значительно меньшей плотностью населения. Они писали, что «город очень велик и многолюден, и его почти нельзя сравнить ни с каким немецким городом»; что Москва «обширнее Праги», «больше Флоренции»; что «город в целом больше, чем Лондон с предместьями» [3,C.102]. А по количеству населения Москва превосходила в 4 раза второй по размерам из тогдашних русских городов — Великий Новгород и в 6 с лишним раз — Псков или Казань.

Такой была столица России к концу XVI века, такой ее увидел и запечатлел С. Герберштейн, такой описал и Павел Иове.

Древнее жилище народов Восточной Европы". М. 1975.

" Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV — XVI вв." М.-Л. 1950

Герберштейн С. Записки о Московитских делах. М. 1978

Зимин А. А. «История Москвы. Краткий очерк» М. 1982

" История Москвы". Т. 1, М. 1952

Коробков Н. М. Стена Белого города. «Историко-археологическин сборник». М. 1948 .

Меховский М. «Английские путешественники о Московском государстве XVI в.». М., 1938

" О государстве Русском. Сочинение Джильса Флетчера". СПБ., 1986

" Павла Иовия Новокомского книга о посольстве Василия великого государя Московского к папе Клименту VII". С. Герберштейн. Записки о Московатских делах. М.1995

" Пискаревскнй летописец". «Документы по истории XV — XVII вв.». М., 1955

Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории Петрозаводск, 1996

Рабинович М.Г. О древней Москве М.1997

Ра6инович М.Г. О древней Москве М.1997

Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М. 1948

Снегирев В. Л. Московские слободы. Очерки по истории Московского посада XIV—XVIII вв. М. 1956

Советская археология". 1957, № 3.

Тихомиров М. Н. Средневековая Москва М. 1974

Шеляпина H.С. Археологические наблюдения в Московском Кремле 1963; 1966 гг. «Древности Московского Кремля»