Наука и искусство

И здесь хочется присоединиться к мнению Валерия Подороги, который заметил, что множественность культур, в которых якобы обретает себя современный Интернет-пользователь и которые есть не что иное, как миры информации, распознается в локусе единой культурной матрицы масс-медиа. Эта во многом техническая структура вырабатывает в себе общие коммуникативные средства. Обратим внимание на некоторые особенности коммуникативной матрицы, например, на то, как в ней формируются способы управления информацией (создаются своего рода «коммуникативные очки», к примеру, система пиара), а также определяются каналы, по которым идет информация, и степени доступности. Вопрос, насколько система гибка в отношении к транслируемой информации, оборачивается вопросом о том, каким образом уникальность таковой решается в пространстве медиа. Этот вопрос каждый раз оборачивается вопросом о публичной значимости культурных артефактов, а также не может не задаваться вопросами морального и правового порядка.

Произведение современного искусства, как и любой культурный продукт, интегрированное в сети массового пользователя, неизбежно становится его субпродуктом и во многом определяется возможностями и способностями конкретного пользователя считывать предъявляемую ему информацию, распаковывать ее содержимое и присваивать его себе на правах собственного события. Подобного рода действие может выполняться неосознанно, когда человек не отдает себе отчета, а зачем ему лично эта информация. Он также неосознанно может ею пользоваться в ситуациях социального общения, актуализируя ее для себя случайным образом. Вопрос вызывает здесь то, насколько пространство его жизни защищено от экспансии виртуального мира, ведь его вторжение в сферу повседневности далеко не всегда определяется личными запросами человека. Скорее, можно наблюдать, как медиа-системы формируют спрос на то же искусство и фабрикуют пользователя, который становится во многом от него зависимым. Эта зависимость просматривается и в его личностном самоустроении. Обращаясь за ответами на все вопросы к киберпространству, усваивая готовые рецепты изготовления «собственной» идентичности, приучая себя жить согласно усвоенным «идеальным» программам — образцам морали и социального действия, человек отказывается от болезненного и рискованного опыта саморазвития. Шоковые формы реанимации такого субъекта (от химических средств до суицидальных методик), затеваемые в качестве протеста против вытеснения из его опыта собственно телесной органики, не достигают своей цели, поскольку свидетельствуют не о выходе, но, скорее, о скрытых жертвоприношениях системы, предлагающей пережить шок как очередную новостную сенсацию.

Медиа-пользователем может стать любой человек, и каждый человек здесь значим. Система развивается в направлении дифференциации своего пользователя. Это идеальное задание медиа-системы на практике не всегда выполняется, что не отменяет ее потенциальные возможности, в число которых входит то, что информационная система не может не выстраиваться (или в идеале к этому стремиться) в режиме диалога и допускает обратную реакцию возможного пользователя, который актуализирует для себя ее ресурсы. При этом дезинформация здесь неизбежна, она становится способом осуществления самой системы коммуникации, решаемой в каждом конкретном случае на уровне потребностей участвующих в ней людей. В каком-то смысле масс-медиа реализуют мечту о «гуманитаризации» социального и культурного пространства, но медиа-система не может, хотя и претендует, и не должна, хотя обязывает своего пользователя, решать за человека, кем быть и что делать, да и она не самоцель, хотя и способна выдвигать свои требования.

Как продукт культурного творчества любая информационная система существует ровно настолько, насколько востребована человеком для решения постулируемых им задач. Вопрос вызывает человек, который либо действует здесь неосознанно, либо находится всё еще в поиске своих онтооснований, которые в мире социальной (масс-медийной) коммуникации более опознаются в своей диалогической перспективе. Может ли искусство, равно как и научно-технический прогресс, во многом способствующий свободному сообщению с самыми различными мирами культуры и таких же свободных пользователей, выступить в качестве таковых? Взятые в аспекте чистой медиа-прагматики, они есть лишь искусно развитые языки, на которых человек может (или должен) уметь говорить. Значит ли это, что их онтология этим исчерпывается? Или, в каком-то смысле, они по-прежнему есть устройства для обретения действительности, манифестируемые «природой, выступающей в форме человека», и становящиеся этой природой постольку, поскольку человеку это зачем-то нужно? Вопрос обращен к человеку и его выбору.

Заключение

Итак, в общем жизненном пространстве культуры наука и искусство не только взаимопроникают, но и взаимодополняют друг друга. Ведь научный взгляд в силу своей специфики приводит к некоему утрированно абстрактному, деантропоцентрированному восприятию реальности. Художественное отношение к миру в определенной мере может компенсировать эту односторонность. Искусство предоставляет нам средства осмыслить цельное, конкретное, индивидуальное, интуитивно-образное. Вопрос о достижении гетевского идеала, т. е. о возможности воссоединения науки и искусства и о развертывании единого проекта научно-художественного познания, остается спорным. Но несомненно то, что научное познание включает в себя и определенные моменты художественного восприятия. Искусство дарит ученому плодотворные интуиции, обогащает его тонкими смыслами, развивает его чувствительность, способность понимания и умственного созерцания.

Наука и искусство — два способа познания мира. Долгое время искусством считался вид культурной деятельности, удовлетворяющий любовь человека к прекрасному. Вместе с эволюцией социальных эстетических норм и оценок искусством получила право называться любая деятельность, направленная на создание выразительных форм в соответствии с эстетическими идеалами. В масштабах всего общества искусство — особый способ познания и отражения действительности, одна из форм общественного сознания и часть духовной культуры как человека, так и всего человечества, многообразный результат творческой деятельности всех поколений. Понятие искусства крайне широко — оно может проявляться как чрезвычайно развитое мастерство в какой-то определённой области.

И в этом связи имеет смысл вспомнить слова П. Л. Капицы на симпозиуме, посвященном 100-летию со дня рождения А. Эйнштейна в 1978 году, сказал:

«Существует некоторое сходство между влиянием науки и искусства на организацию общественной жизни.

Искусство является художественным обобщением процессов, происходящих в жизни людей и общества. Настоящее большое произведение искусства, которое эффективно влияет на рост духовной культуры, не может определяться какой-либо политической конъюнктурой, поэтому становится интернациональным и является постоянным по времени. В художественной литературе произведения таких больших писателей, как Сервантес, Шекспир, Толстой, в продолжение сотен лет имеют на человека мировое влияние. То же имеет место в изобразительном искусстве. Вспомним картины и скульптуры Тициана, Микеланджело, Гойи, Рембрандта… Или в музыке — произведения Бетховена, Моцарта, Шопена, Мусоргского…

Таким образом, влияние искусства на рост культуры всего человечества, по крайней мере, так же велико, как влияние науки. Недаром французский писатель Жан Кокто говорил: «Поэзия необходима, но почему — я не знаю».

Поскольку процесс эволюции человечества происходит во времени путем соревнования между различными социальными системами, в конечном, итоге будут выживать те государства, в которых духовная культура соответствует требованиям эволюционного развития человечества, а человек в наибольшей степени может стать всесторонне развитым существом. В результате в ходе социальной эволюции произойдет своего рода отбор не только между общественными системами, но и внутри них — в пользу наиболее всесторонне развитых творческих личностей, соответствующих запросам прогрессивного развития общества.

Будущее покажет, как выявятся эти закономерности и насколько человечество сможет управлять этими процессами".

Беньямин, В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе. — М.: Медиум, 1996.

Видгоф В.М. О культурологическом потенциале истины как философской категории. С. 46−50 // II Копнинские чтения: Сб. работ участников международной конференции. 235с.

Гегель, Г. В. Ф. Эстетика.

В 4 т. — М. :

Искусство, 1968. — Т. 1.

Горелик, Л. Л. «Я получил блаженное наследство…»: Лермонтовская тема наследственного поэтического дара в стихотворении О.

Мандельштама // Романтизм и его исторические судьбы: матер. международ. науч. конф. VII-е Гуляевские чтения. Ч. 2. — Тверь, 1998.

Капица П. Л. Выдержки из доклада, представленного на Международный симпозиум, посвященный 100-летию со дня рождения А. Эйнштейна в 1978 году Касавин И. Т. Науки о природе и науки о культуре: поиск сходства и различия // Теория познания. В 4-х т. М.: Мысль, 1995. — Т.

4. — С. 185−207.

Крымский С.Б. Культурно-экзистенциальные измерения познавательного процесса // Вопросы философии. 1998. — № 4. — С. 40−49.

Лишаев, С. А. Цифровой код и экранная симуляция печатного слова // Mixtura verborum'2009: боли нашего времени. Философский ежегодник. — Самара: Самар. гуманит. акад., 2009.

Малиновский Б. Научная теория культуры//Вопросы философии.-1983.-С. 109−118.

Секацкий, А. К. Онтология лжи. — СПб, 2000.

Серс, Филипп. Тоталитаризм и авангард. В преддверии запредельного. — М.: Прогресс-Традиция, 2004.

Сивков, Д. Ю. Медиа и метафизика // Медиафилософия II. Границы дисциплины. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2009.

Фейнберг Е. Л. Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке. М.: Наука, Гл. ред. восточной лит-ры, 1992. — 251 с.

Фейнберг Е. Л. Наука, искусство и религия // Вопросы философии. 1997. — № 7. С. 54−62.

Черникова И. В. Постнеклассическая наука в постмодернистской культуре // Методология науки: Сб. участников всероссийского семинара. С. 295−299.

Юламанова Г. М. Истинность научного и ненаучного познания. -Уфа, 2001. 18 с.

Малиновский Б. Научная теория культуры//Вопросы философии.-1983.-С. 109−118.

Фейнберг Е. Л. Наука, искусство и религия // Вопросы философии. 1997. — № 7. С. 54−62.

Малиновский Б. Научная теория культуры//Вопросы философии.-1983.-С. 109−118.

Секацкий, А. К. Онтология лжи. — СПб, 2000.

Касавин И. Т. Науки о природе и науки о культуре: поиск сходства и различия // Теория познания. В 4-х т. М.: Мысль, 1995. — Т.

4. — С. 185−207.

Фейнберг Е. Л. Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке. М.: Наука, Гл. ред. восточной лит-ры, 1992. — 251 с.

Лишаев, С. А. Цифровой код и экранная симуляция печатного слова // Mixtura verborum'2009: боли нашего времени. Философский ежегодник. — Самара: Самар. гуманит. акад., 2009.

Черникова И. В. Постнеклассическая наука в постмодернистской культуре // Методология науки: Сб. участников всероссийского семинара. С. 295−299.

Касавин И. Т. Науки о природе и науки о культуре: поиск сходства и различия // Теория познания. В 4-х т. М.: Мысль, 1995. — Т.

4. — С. 185−207.

Юламанова Г. М. Истинность научного и ненаучного познания. -Уфа, 2001. 18 с.

Черникова И. В. Постнеклассическая наука в постмодернистской культуре // Методология науки: Сб. участников всероссийского семинара. С. 295−299.

Беньямин, В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе. — М.: Медиум, 1996.

Видгоф В.М. О культурологическом потенциале истины как философской категории. С. 46−50 // II Копнинские чтения: Сб. работ участников международной конференции. 235с.

Кстати, именно на развитие органики зрения настроено и новое искусство живописи рубежа XIX—XX вв., которое заставляет человека приспосабливать свое зрение к изображению, научаясь в деформации «узнавать» знакомые предметы и пространства.

Неоднозначность состоит в открытии возможности фальсификации невидимого, сведения его к зримому (пусть и с помощью объектива) миру.

Что, как известно, отмечал Гегель: «Искусство… не только не является высшей формой духа, а даже наоборот, получает свое подлинное подтверждение лишь в науке» (Гегель Г. В. Ф. Эстетика.

В 4 т. М.: Искусство, 1968. Т. 1. С. 19).

Начиная с импрессионистов это стало очевидным, но сейчас мы также воспринимаем и все европейской искусство, тон которому задали ученые и художники эпохи Возрождения. Здесь можно вспомнить еще один, не затрагиваемый в статье сюжет — претензия искусства выступать еще и в качестве новой религии.

Беньямин замечает, что появление литографии в свое время впервые дало графике возможность выходить не только на рынок достаточно большими тиражами, но и, ежедневно варьируя изображение, стать спутницей повседневных событий, идя в ногу с типографской техникой. Фотография обретала по сравнению с литографией в этом плане большие возможности

Серс Филипп. Тоталитаризм и авангард. В преддверии запредельного. М.: Прогресс-Традиция, 2004

Следует за Серсом также заметить, что производимый образ власти (наглядно, грубо, зримо) попутно устранял любые другие возможности изображения запредельного. Фальсификация запредельного как идеи была неизбежна.

О печатном слове достаточно подробно пишет профессор С. А. Лишаев в своей статье «Цифровой код и экранная симуляция печатного слова» (Mixtura verborum'2009: боли нашего времени. Философский ежегодник. Самара: Самар. гуманит. акад.,

2009. С. 5−38). Разделяя большинство его выводов и оценок, хочется заметить, что экранная симуляция использует ресурс образа и становится здесь еще и эффективной возможностью информационного насыщения сообщения.

Здесь можно наблюдать обратное воздействие искусства на научно-техническую сферу.

Например, визуализация при помощи когерентных рентгеновских лучей является одним из наиболее информативных неразрушающих методов исследования структуры наноразмерных систем, позволяющих реконструировать электронную плотность внутри исследуемого объекта напрямую из экспериментальных данных без предварительного моделирования.

Эстетический компонент возникает как дополнительная (а где-то, возможно, и наиболее существенная) характеристика той же научной фотографии.

В сфере культуры довольно распространены междисциплинарный и межконфессиональный подходы.

Горелик, Л. Л. «Я получил блаженное наследство…»: Лермонтовская тема наследственного поэтического дара в стихотворении О. Мандельштама // Романтизм и его исторические судьбы: матер. международ. науч. конф. VII-е Гуляевские чтения.

Ч. 2. — Тверь, 1998.

Под медиа достаточно корректно понимать «сложные технические устройства, конституирующие социокультурную реальность посредством производства смыслов» (Сивков Д. Ю. Медиа и метафизика // Медиафилософия II. Границы дисциплины. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2009. С. 16−25).

Перенос понятия «матрица» на обозначение культурных или общественных образований предлагает находить симуляцию реальности там, где речь могла бы идти о возникновении новой «системы общественных установлений и связей» и где симуляция окажется не менее востребована, чем ее разоблачение.

Пример Венского акционизма может быть дополнен акциями в духе Олега Кулика, а также многообразными телешоу, где людям предлагают пережить различного рода экстремальные ситуации.

У Александра Секацкого есть подходящее определение коммуникации: «Коммуникация двух разумных существ человеческого типа по сути своей есть обмен обманом» (Секацкий А. Онтология лжи. СПб, 2000. С. 33). Другое дело, что «обман» есть та соотвествующая мыслеформа, в которой смысл как раз и подлежит своему сообщению.

В новых условиях техногенной цивилизации речь могла бы также идти о не очевидности тех критериев, которые позволяли выделять искусство, начиная с эпохи Возрождения, в качестве самодостаточного явления.

Капица П. Л. Выдержки из доклада, представленного на Международный симпозиум, посвященный 100-летию со дня рождения А. Эйнштейна в 1978 году