Рассмотрение арабских заимствований в нахско-дагестанских языках в сравнительном аспекте, обобщение результатов изучения фонетических, морфологических и лексических особенностей заимствований в отдельных языках данной лингвистической семьи относится к числу актуальных проблем исторической лексикологии нах-ско-дагестанских языков, имеющих как практическое, так и теоретическое значение, поскольку сама проблема находится в тесной связи с рещением целого ряда вопросов, касающихся различных аспектов контактирования как генетически родственных, так и разносистемных языков. Важность и актуальность этой темы вытекает прежде всего из необходимости глубокого и всестороннего исследования словарного состава нахско-дагестанских языков.
В неразрывной связи с изучением места, занимаемого арабскими элементами в словарном составе нахско-дагестанских языков, находится также вопрос о степени и характере включения арабизмов в структурную модель языка-рецептора. Разработка проблем заимствования отражается и в теории перевода [Найда 1970: 14]. На наш взгляд, не вызывает сомнения то, что ознакомление с историей и этимологией слова часто помогает понять особенности его употребления на современном этапе. Изучение результатов взаимодействия разносистемных языков способствует решению ряда вопросов лексикографии, а также теории заимствования, анализ модификации арабских заимствований на нахскодагестанской почве позволит кавказоведам более правильно отразить к их в словарях, грамматиках и учебниках, высказать предположения о Иктенденциях тех изменений, которым подвергаются арабские слова в ААК) сточнокавказских языках. Они могут представить интерес и для арабиста, поскольку эти изменения в некоторых случаях отражают процессы, происходившие в недрах арабского языка.
Представляется закономерным то, что определенную часть словарного запаса нахско-дагестанских языков, как и других языков, составляют слова иноязычного происхождения, так как развитие словарного состава любого языка осуществляется как за счет своих внутренних ресурсов, так и за счет заимствований из других языков. Заимствования — это один из наиболее значительных источников пополнения лексического состава языка и его фразеологии. Как и любой другой язык, нахско-дагестанские языки входили в соприкосновение с другими языками, заимствуя из них известное количество слов. Безусловно и то, что «соприкосновение языков неизбежно влечет за собой их взаимопроникновение» [Вандриес 1937: 257].
Кавказ в этом отношении представляет весьма своеобразное историко-культурное образование. Как отмечает, например, В. М. Загиров, «Кавказский хребет и его отроги ни в прошлом, ни особенно в настоящем не являлись преградой для осуществления контактов населения этой горной страны. Более того, Кавказ играл особую роль в исторических передвижениях древних племен, в частности, по побережью Каспийского моря из Европы в Азию и наоборот, что, несомненно, наложило определенный отпечаток и на лексику дагестанских языков» [Загиров 1987: 95]. Действительно, в настоящее время ближайшими соседями нахско-дагестанских народов являются носители языков, принадлежащих к различным лингвистическим сеи и и и 1—1 мьям: тюркской, картвельской, индоевропейской. Безусловно, что в прошлом контактирование этих языков было также довольно интен-1 сивным, о чем свидетельствуют многочисленные арабизмы, тюркиз-Л мы, персизмы и русизмы в словарном составе исследуемых языков. В ЛСпециальной литературе отмечаются и некоторые другие источники ллШимствований.
Чтобы продемонстрировать огромную роль, которую играют заимствования в словарном составе нахских и дагестанских языков, достаточно указать на то, что они по существу вторгаются в бытовую лексику повседневной жизни. Довольно высоким, например, является процент иноязычной лексики даже в пределах стословного списка, относящегося к пласту наиболее устойчивого в этом отнощении словарного фонда: буд. питин, уд. битов, хин. битин 'все'- лезг. гзаф, таб. гизаф, агул, ппара, рут. бала, крыз. пара 'много'- лезг. итим, цах. адми, лак. адимина 'мужчина'- лезг. кас, таб. кас, агул, идеми, рут. аъдаъми, цах. инсан, арч. адам, крыз. адми, буд. едми, уд. адамар, хин. х’аъдми, авар. г1адан, лак. инсан 'человек'. таб. балыгь, рут. балыгь, цах. балугь, крыз. балыгъ, буд. балыгъ, хин. балыгь’трыва" - рут. тьЛла 'собака'- лезг. тум, таб. туж, агул, тум, рут. тЛухЛЛлг, цах. тухум, крыз. тум, буд. т>л7и, хин. тум 'семя'- буд. йарпагъ, хин. йарпагь’лист'- крыз. /сзЛ/с, буд. кук, уд. тзЛлг, хин. ко/с 'корень'- цах. къабых, крыз. къабых, буд. къабугъ, хин. /съобЛгб'кора'- таб. л/у/>тй'яйцо'- хин. лаьлаъг 'перо'- хин. агъзы 'рот'- буд. дырнагъ 'ноготь'- лезг., таб., агул., рут., цах., хин. гардан, крыз. гаърдан, буд. гэрдэн I 'шея'- л цах. кокси 'грудь'- хин. (мич1аъ) бийар 'печень'- лезг. сирнав авунтаб. уъзмиш хъуб, агул, салав акьас, цах. йуъзмиш хъес, крыз. уъзмиш хъийидж, буд. уъзми йихъор, хин. учмушкъи 'плавать'- хин. учмушкъи 'летать'- цах. къайе, буд. къайе 'камень'- лезг., агул., крыз., цах., хин. къум. арч., буд. хъум, таб. гъум, лак. къун 'песок'- цах. булут 'облако'- лезг., таб., крыз., буд. дагъ 'гора'- буд. ал 'красный'- уд. йаъшил 'зеленый'- буд. тэзэ, уд. ини, хин. таза 'новый' [по кн. Алексеев 1985: 18−22.
Лексика является такой сферой языка, которая тесно связана о историей и культурой народа. Поэтому исследования лексических заимствований интересно не только в лингвистическом аспекте, но и для изучения истории и этнографии Северо-Восточного Кавказа. Появление иноязычных элементов может быть вызвано как внешними, вне-языковыми причинами, так и внутренними, языковыми факторами. Необходимо подчеркнуть и то, что экстралингвистические причины играют важную роль в осуществлении заимствований на лексическом уровне.
Возрождение в последние годы интереса к исламской культуре, к арабскому языку оказывается дополнительным фактором, обусловливающим настоятельность исследования результатов дагестанско-арабского контактирования в лексике восточнокавказских языков. Р. И. Гайдаров и Р. Р. Гасанова потребность в более детальном исслеI.
L довании арабизмов в языках лезгинской группы объясняют, «во-первых, тем что в последнее время в русле происходящих в стране А"еобразований изменилось отношение к мусульманской религииААнаму, который в течение более полувека охаивался как чуждый для трудящегося человека антинародный факторво-вторых, пришло время и возникла возможность объективно оценивать вклад в культуру и язык таких малочисленных и не имеющих собственной письменности народностей, какой являются агулы» [Гайдаров, Гасанова 1996: 15].
В связи с вышеизложенным, актуальность и необходимость исследования заимствованной из арабского языка лексики нахско-дагестанских языков, предпринятого в настоящей работе, вытекает из того значительного влияния, которое в свое время оказал арабский язык и арабская культура на нахско-дагестанские и иные языки Северного Кавказа, а также на их культуру. Следует отметить, что такая необходимость сопряжена еще с несколькими аспектами. Во-первых, развитие дагестанско-русского и нахско-русского двуязычия неуклонно приводит не только к пополнению и расширению его словарного запаса, но и к практическому вытеснению как исконных лексем исследуемых языков, так и многих старых заимствований, которые функционировали в течение ряда столетий, т. е. по существу к утрате его основного словарного фонда. Неслучайно, многие арабизмы снабжены в словарях пометой «устарелое». Фиксация этого материала и его последующее изучение представляются нам важной задачей не только в лингвистическом, но и в этнокультурном плане, поскольку в лексике прежде всего находит свое отражение национально-культурная специфика языка.
Как отмечает 3. К. Тарланов, «заимствования свидетельствуют об уходящей в глубь веков давности и интенсивности межэтнических контактов. Этот факт вполне может быть использован для установле-1 ПИЯ относительной хронологии как в истории языка, так и в этнической истории» [Тарланов 1994: 268]. Отсюда следует, что исследова-В1ие лексики того или иного языка с точки зрения взаимоотношения с АА№ 1ками иной структурно-типологической и социокультурной организации дают важные сведения не только для языкознания, но и ряда смежных наук — истории, этнографии и др. Учитывая, что лексика исследуемых языков, включая ее заимствованный компонент, является своеобразным отражением исторической памяти народа, ее изучение может привести к решению остающихся не раскрытыми до сих пор загадок истории нахско-дагестанских народов.
Исконная лексика нахско-дагестанских языков, обнаруживающая общность лексического состава языков, входящих в данную лингвистическую группу (нахские языки: чеченский, ингушский, баи и и и и цбийскийлезгинские языки: лезгинский, табасаранский, агульский, цахурский, крызский, будухский, арчинский, удинский, хиналугскийи и и и аваро-андо-цезские: аварский, андийский, ботлихский, годоберин-ский, каратинский, ахвахский, тиндинский, багвалинский, чамалин-ский, цезский, гинухский, хваршинский, бежтинский, гунзибскийлакский и даргинский языки), восходящая к восточно-кавказскому языку-основе, является предметом анализа в целом ряде специальных исследований сравнительно-исторического направления [Лексика 1971; Бо-карев 1961; 1981; Хайдаков 1973; Гигинейшвили 1977; Талибов 1980; Алексеев 1985; Загиров 1987; Трубецкой 1987; М1ко1ауеу, 81аго811п 1994 и др.]. Важно заметить, что в любой разработке сравнительно-исторического характера неотъемлемой задачей является отделение от общего исторического наследия генетически родственных языков следов иноязычного влияния, не подчиняющихся законам внутреннего развития языковой структуры, ср.: «Непригодны для целей сравнения междометия, некоторые культурные и социальные термины, поскольку они легко заимствуются одним языком из другого, например, на I основании изучения названий металлов в финно-угорских языках 1к нельзя составить ясного представления о родственных связях этих Амзыков, поскольку названия металлов в финно-угорских языках часто представляют заимствования из древних иранских языков» [Общее языкознание 1973: 39.
На необходимость исследования заимствованного фонда с целью предотвратить опасность неверного этимологического анализа соответствующих лексем указывал Г. А. Климов: «Неблагоприятно заявляет о себе и обычное отсутствие у кавказоведов минимальной востоковедческой подготовки, что особенно сказывается на все еще очень нечетком разграничении исконного и заимствованного материала в кавказских языках (его следствием является, в частности, практика выделения исторических „классных префиксов“ в лексике, усвоенной из арабского, тюркского и иранского источников, например в чеч. bala 'беда, горе', dow 'спор', nur 'сияние', tammaya 'тавро, клеймо' и мн. др.)» [Климов 1986: 19-.
Несмотря на очевидность вышеприведенного утверждения, попытки «объяснения» на исконной почве достаточно прозрачных заимствований не прекращаются. Например, в работе И. Ш. Абдуллаева 1999] мы находим целый ряд подобных «этимологии». В частности, здесь предложено оригинальное толкование заимствования со значением «буква»: «Таким образом, гъар фун — это „каждая, всякая тварь“. А в системе алфавита „каждая тварь“ — это буква (гъар фун — гъарфун — гъарф). Сокращение исходного количества, как уже было показано, в дагестанских языках проявляется в абсолютном большинстве случаев» [Абдуллаев 1999: 78]. Нетрудно заметить, что в данном случае игнорируется наличие в слове «буква» фарингализации и ряд других параметров.
Там же «доказывается» исконность «таб. джиб, лак. жип, лезг. I джибин „карман“, т. е. место, где „прячут“ вещи (несмотря на явную, А семантическую и формальную близость с араб, джибун „карман“). В Лщ: вете сказанного можно ли считать заимствованными слова типа ллтжаА-'За „наказаниебеда, трудность“, дэюагъанам, джегълем „ад“» .
Абдуллаев 1999: 90]. И это несмотря на очевидные мусульманские истоки по крайней мере последнего слова!
Таким образом, анализ заимствованной лексики дает возможность для сравнительно-исторического языкознания выделить усвоенную иноязычную лексику, не рассматривать ее в составе исконной, восходящей к праязыку-основе: в противном случае при восстановлении последнего могут быть получены искаженные результаты.
В то же время встречаются ситуации, когда именно заимствования проливают свет на характер имевших место в истории языка фонетических и иных изменений: «Свидетельства поздних заимствований тоже не лишены познавательной ценности в сравнительно-исторических изысканиях: они обычно показывают характер относительно новых звуковых изменений в том или ином языке. В частности, наличие арч. шара 'возможность', 'необходимость' при азерб. чарэ 'средство, выход (из положения)' (< перс.) как будто указывает на поздний характер перехода слабых аффрикат в спиранты арчинского языка, а арч. датТэла 'мерка' при араб. J J? j rati — на аналогичный характер процесса *р > д» [ Алексеев 1986: 126'.
Учитывая отмеченные выше обстоятельства цели и задачи настоящего исследования формулируются следующим образом:
1) выяснить экстралингвистические причины и пути проникновения арабизмов в словарный состав нахско-дагестанских языков на основе социолингвистической квалификации арабско-нахскода-гестанских лингвистических контактов, анализа их исторических условий и выявления материальных свидетельств функционирования арабского языка у нахцев и дагестанцевдать анализ отдельных об-к разцов дагестанской арабоязычной литературы;
А 2) проанализировать пути проникновения арабизмов в лекси.
АЬческую систему нахско-дагестанских языков. Хотя основной корпус ААваимствованной лексики к настоящему времени в большинстве исследуемых языков уже можно считать выявленным, все же остается немало нерешенных вопросов, связанных, прежде всего, с проблемой разграничения различных групп лексики восточного происхождениятюркизмов, арабизмов и иранизмов. Дело в том, что, во-первых, арабизмы и иранизмы проникали в нахско-дагестанские языки как непосредственно, так и через тюркское посредствокнижным путем или же через устное общение.
О проблеме тюркского посредства при усвоении арабизмов пишет Н. С. Джидалаев: «В аварской, даргинской и лакской среде арабо-мусульманская культура и арабский язык имели, если не большее, то и не меньшее распространение, чем в лезгинской среде. (Правда, в лезгино-язычном регионе мусульманская религия, как считают специалисты, начала распространятся раньше, чем у аварцев, даргинцев, лакцев). Исходя из этого, мы вправе предположить в этих четырех языках примерно одинаковое количество арабских слов, более того — одних и тех же. Однако даже беглое сопоставление «восточной» лексики в этих четырех языках показывает, что в лезгинском слов арабского происхождения намного больше, чем в аварском, даргинском и лакском. Чем это объясняется?
Как известно, лезгинский язык, сравнительно с аварским, даргинским, лакским подвергся сильному влиянию азербайджанского языка" Джидалаев 1983: 11]. Такая постановка вопроса, на наш взгляд, представляется корректной, однако требует и конкретной проработки вопросов фонетических закономерностей непосредственного и опосредованного усвоения арабизмов.
3) уточнить объем лексического вклада арабского языка в словарный фонд нахско-дагестанских языковуделяя особое внимание [ выделению их из общего пласта так называемой «восточной» лексики, А общей для арабского, персидского и тюркского языков (заметим в ААсвязи с этим, что в таком авторитетном труде, как историко-ААктимологический словарь осетинского языка В. И. Абаева [1958;1995 как правило, даются недифференцированные указания на арабско-персидский источник.
В данной проблеме следует выделить такой ее аспект как по возможности более точное определение арабского прототипа заимствованных лексем. Дело в том, что решение этого вопроса может осложняться не только наличием в арабском языке нескольких лексем, близких по значению и звучанию и тем самым в равной степени претендующих на роль источника для того или иного заимствованного слова. Возможны такие случаи, когда предполагаемая лексема вообще отсутствует в языке-источнике. На материале персидского языка об этом пишет, например, Ю. А. Рубинчик: «. в языке можно встретить слова, отсутствующие в литературном арабском языке, и вполне возможно, что некоторые из них могли быть образованы на чисто персидской почве. В персидских грамматиках их обычно называют искусственными, ложными арабскими словами {калемат-э мадэк’ул). Они создаются как на базе арабских корней, так и на базе согласных звуков неарабских слов и только внешне по своим лексико-грамматическим моделям совпадают с арабскими масдарами и причастиями, именами профессии, места, прилагательными: фалакат 'бедствие', 'несчастье', 'катастрофа', шеракат 'участие', 'компания', 'общество', газават 'суждение', 'мнение', хэджалат 'стыд', 'смущение', карраф 'речистый', 'говорливый', 'болтливый', шарур 'злобный', 'упрямый', магбур 'захороненный', 'похороненный' и т. д. Подобного рода слова образованы от трехсогласных арабских корней по живым моделям. Они имеют значения, вытекающие из значения этих корней, и поэтому могут быть понятны носителям арабского I языка, хотя в самом арабском языке они не употребляются» I [Рубинчик 1999: 222].
Важно отметить также наличие в самом арабском языке заим-АА^твований из других источников (о влиянии среднеперсидского на арабский см., например, [Белкин 1987]. В ряде подобных случаев, предполагая в качестве непосредственного источника заимствований в нахско-дагестанских языках все же арабский, мы включили их в число восточнокавказских арабизмов с указанием на первоисточник лексемы;
4) предложить лексико-тематическую и структурную классификацию восточно-кавказских арабизмов, включая заимствования на фразеологическом уровне. Последний аспект также представляется нам очень важным. По словам А. Г. Гюльмагомедова и Р. Гасановой.
1991: 117], «предварительный сравнительный анализ неисконного материала лезгинского, агульского, табасаранского языков, с одной стороны, и сопоставление его с соответствующим материалом азербайджанского, арабского, персидского, русского и татского языков, с другой стороны, позволяет выделить следующие группы единиц: 1) фразеологические заимствования- 2) фразеологические кальки- 3) дву-лексемные сочетания различных типов. При этом отмечаются единицы, 1) общие для всех языков, 2) встречающиеся в двух или трех языках (в комбинации с одним из недагестанских языков)». Это означает, что влияние арабского языка на восточно-кавказские нельзя сводить лишь к восприятию последними отдельных арабских лексем;
5) проанализировать способы семантического, освоения арабских заимствований в рассматриваемых языках, в т. ч. изменение значений, возникновение устойчивых выражений, явления синонимии, омонимии и др.;
6) выявить общие и специфические закономерности фонетического освоения заимствований в различных нахско-дагестанских языках (включая возможное влияние на изменения в фонемном составе);
Л 7) определить способы морфологического освоения арабских за.
Лкимствований в рассматриваемых языках в плане словоизменения и л.
Шгтовообразования;
8) уточнить роль языков-посредников (персидского, тюркских, аварского и др.) в проникновении в лексику рассматриваемых языков арабских заимствований;
9) дать сравнительную характеристику арабизмов нахско-дагестанских языков с фонетической, морфологической и функционально-семантической точек зрения. В этом аспекте немаловажное значение имеет выявление арабского прототипа заимствованного слова и его адекватная интерпретация. Дело в том, что в целом ряде работ вплоть до последнего времени арабские слова-прототипы цитируются с конечнымун [см. Гайдаров, Гасанова 1996 {-ун заключается при этом в скобки) — Курбайтаева 1999 ], что не соответствует ни речевой арабской традиции, ни отражению этого окончания в языках-рецепторах.
Некоторые аспекты толкования термина «заимствование» .
Проблеме заимствования иноязычной лексики посвящено немало исследований как общетеоретического характера, так и работ, ограничивающихся изучением заимствований в конкретных языках. Представляется необходимым сделать краткий обзор соответствующей литературы с целью определения основных подходов к решению этой проблемы.
Несмотря на то, что и в советской и зарубежной лингвистической литературе накопилось значительное число работ, посвященных исследованию вопросов заимствования, до настоящего времени не существует общепринятого понимания основных детерминирующих признаков заимствованного слова. Так, О. С. Ахманова [1969: 15 Г определяет заимствованное слово как «слово, появившееся в данном языке в результате заимствования». Л. П. Крысин [1968: 32−35] и некоторые другие исследователи рассматривают заимствованные слова только как часть слов иноязычного происхождения. По мнению этих лингвистов, заимствованное слово — это слово, освоенное системой языка-рецептора. При таком подходе к заимствованию термин «заимствованное слово» можно соотнести лишь с частью слов иноязычного происхождения по принципу их ассимиляции. Л. П. Ефремов предлагает считать заимствованными «слова, которые как единство определенного значения и определенного звучания восходят к иноязычным прототипам, то есть слова, появление которых в языке обусловлено иноязычным влиянием, а не оригинальным словообразованием» [Ефремов 1959: 5 .
Причиной отсутствия в лингвистической литературе общепризнанного определения термина «заимствованное слово» является, по-видимому то, что критерии, которые могут послужить определением иноязычной новации, относятся к разным планам: диахроническому и синхронному.
При диахроническом подходе необходимо уделить внимание процессу освоения иноязычных слов в языке, так как это освоение протекает во времени. Выделение заимствований из словарного состава данной языковой системы также связано с этимологией и историей языка. В то же время такие вопросы как употребительность слова в языке, лексико-семантические отношения заимствованного слова с исконной лексикой требуют синхронического анализа заимствований.
Решение вопроса классификации заимствованных слов зависит также от того, какие принципы кладутся в основу выделения заимствованного слова. До последнего времени господствующей классификацией заимствованной лексики являлось деление иноязычных слов по принципу ассимиляции их в заимствующем языке, предложенное немецкими лингвистами. Ими было предложено делить заимствования на слова, усвоенные языком-заимствователем (Lehnworter) и слова иностранные, «чужие» (Fremdworter), под которыми понимаются слова, вошедшие в словарный состав языка, но заимствованный характер которых ощущается носителями заимствующего языка. Эта классификация была принята традиционным языкознанием и отразилась, в частности, в некоторых работах русских ученых. Так, например, И. И. Огиенко [1915: 12] различал три вида заимствованных слов: 1) Слова, заимствованные издавна и вполне усвоенные в нашем языке так, что иностранное происхождение их уже не чувствуется. 2) Слова чисто иностранные, но употребляемые в нашем языке довольно часто. 3) Слова чисто иностранные, народному языку не известные" .
Этот принцип обладает серьезными недостатками и справедливо подвергался критике со стороны многих лингвистов. Например, О. Б. Шахрай указывает на то, что данная классификация основана на смешении функционального (употребительность слов) и формального (ассимиляция слов в языке) критериев. О. Б. Шахрай [1961: 56] предлагает «определять слово не как освоенное или неосвоенное вообще, но как освоенное или неосвоенное (недоосвоенное) в том или ином плане (функциональном, формальном), в том или ином аспекте формальной характеристики (морфологическом, фонетическом, орфографическом). Далее он говорит о том, что при выделении форм проявления процесса заимствования могут использоваться и критерии частного характера, которые, однако, могут быть применены лишь к некоторым языкам или группам языков. О. Б. Шахрай подразделяет слова греческого и латинского происхождения в современном английском языке «по характеру отношения их основной формы к парадигме их греческих или латинских прототипов» [там же]. Однако исследователь подчеркивает, что такое деление слов неосуществимо для заимствований из языков, в которых упрощена или отсутствует система склонения имен. Другим недостатком деления слов на слова усвоенные (Lehnworter) и «чужие», иностранные (Fremdworter) на наш взгляд, является то, что в нем не разграничиваются изменения, происходящие в заимствовании в момент проникновения и при дальнейшем функционировании.
Подробным изложением проблематики, связанной с формулировкой принципов классификации заимствований, характеризуется монография Л. П. Крысина «Иноязычные слова в современном русском языке» [1968]. Автор предлагает отобрать из числа признаков освоенности слова те критерии, которые действительно необходимы для того, чтобы считать заимствование вошедшим в лексическую систему языка. Это: а) графемно-фонетичеекая передача иноязычного слова средствами заимствующего языкаб) соотнесение его с определенными грамматическими классами и категориямив) семантическая самостоятельность слова, отсутствие у него дублетных синонимических отношений со словами, существующими в языке-заимствователег) для слова литературного языка — употребление не менее чем в двух разных речевых жанрах, для термина — регулярное употребление в определенной терминологической сфере" [Крысий 1968: 42−43.
Исходя из данных признаков, Л. П. Крысин разграничивает иноязычные лексические элементы следующим образом:
1) заимствованные слова;
2) экзотическая лексика;
5) иноязычные вкрапления.
Эти три типа заимствований выделяются автором на основании структурных и функциональных различий, считается при этом существенным соотношение этих различий с системой употребляющего языка. И хотя Л. П. Крысин критикует традиционное деление иноязычной лексики по степени ее освоенности в языке, фактически его классификация сводится к бинарному противопоставлению заимствованных слов с одной стороны и иноязычных вкраплений и экзотизмов с другой. Ему не удалось, на наш взгляд, определить четкие границы между различными типами заимствований. Необходимо отметить, что первый тип слов, выделенный Л. П. Крысиным, соответствует «Lehnworter», а второй и третий близки к «Fremdworter». Не могут также безоговорочно быть приняты и названные им критерии отнесения слова к заимствованиям. Так, по-видимому, необходимым признаком заимствованного слова не может считаться его соотнесенность с определенными грамматическими категориями и классами, так как любое слово иноязычного происхождения, даже употребленное окказионально, не может функционировать в речи, не соотносясь с грамматическими категориями языка-рецептора.
Понятие «вкрапления» на материале кавказских языков не получило развернутого освеш, ения, однако следует указать на попытку анализа, предпринятую на чеченском материале М. Р. Овхадовым. Он пишет: «В специальной литературе отмечалось, что родная речь монолингва отличается от родной речи билингва [38, 24]. В основе нашего исследования лежат наблюдения за речью лиц, свободно владеющих русским и чеченским языками /студентов, преподавателей, учащихся и учителей, интеллигенции и т. д./.
Относительно принадлежности к частям речи следует заметить, что наибольшее количество вкраплений являются именами существительными. По нашим данным, вкрапляются различные существительные: новость, остановка, вкус, вопрос, бездельник, лентяй, прогулка, старик, обработка, призыв, свет, порядок, разница, молодежь, время, положение, формальность, подпись, преподаватель, заслуга, изменение, задание, погода, учеба и т. д.
Например:
Тховса барт, а бина, встреча назначить ян еза вай.
Вечером договорившись, встречу назначить надо нам/.
Мухха дийцича а, и-м цуьнан заслуга яцара.
Как бы ни говорили, это-то не его заслуга/." [Овхадов 2000:
171].
К сожалению, конкретные примеры, приводимые в работе М. Р. Овхадова, не дают ясности в понимании вкрапления в его отличии от собственно заимствования в целом. Можно лишь предполагать, что вкраплением автор называет иноязычное слово, не зафиксированное словарями.
Е. Э. Биржакова, Л. А. Воинова и Л. Л. Кутина в исследовании по исторической лексикологии русского языка [1972: 84−93] характеризуют единицу заимствования с точки зрения сферы ее функционирования, источника заимствования и семантических особенностей слова.
Другой тип классификации заимствований предложен А. А. Реформатским. Он, уделяя основное внимание путям проникновения, предлагает подразделять заимствования, исходя из того:
1) происходит ли заимствование устным или письменным путем;
2) идет ли оно непосредственно из языка источника или же через посредников;
3) происходит ли заимствование внутри одного языка;
4) заимствуются ли кальки" [Реформатский 1955: 115−117″ .
Близка к данному делению и классификация иноязычных слов, предложенная Р. А. Будаговым. Этот лингвист делит заимствования по следующим признакам:
1) по степени связи с заимствованными вещами или понятиями;
2) по источнику — прямому или косвенному, из которого слова заимствуются;
5) по составу (заимствованные слова и структурные заимствования) ;
4) по степени проникновения и характеру ассимиляции в новой языковой среде;
5) по своеобразию смысловых изменений, которым подвергаются заимствования в системе другого языка [Будагов 1965: 129Л.
А. А. Реформатский и Р. А. Будагов, так же как и французские лингвисты А. Соважо [Souvageot 1964: 235−237] и А. Мартине Martinet 1967: 169−170] относят к категории заимствований и результаты описательного перевода — кальки. То есть к заимствованиям предлагается относить не только сами заимствованные слова, но и заимствованные структуры, которые наполняется материалом родного языка. В этом случае происходит передача иноязычного прототипа без воспроизведения формальной модели языка-источника. Эта точка зрения наиболее четко выражена Н. М. Шанским [1955], понимающим под кальками все формы передачи иноязычного прототипа средствами заимствующего языка. Он выделяет лексические и фразеологические кальки. При этом в составе лексических калек, по мнению Н. М. Шанского, следует различать кальки словообразовательные и семантические. Другую точку зрения обосновывает Л. П. Ефремов Ефремов 1962], считающий, что процесс калькирования не имеет ничего общего с процессом заимствования, так как это два различных способа освоения вещественного значения иноязычного слова.
Одной из наиболее известных классификаций заимствованной лексики, привлекающей внимание лингвистов, является классификация, предложенная Э. Хаугеном [1972]. Этот исследователь при определении типов заимствованных слов анализирует морфологические способы передачи моделей языка-источника. Э. Хауген отмечает, что процесс воспроизведения этих моделей не является простой имитацией заимствующего прототипа. Данный процесс отличается, в зависимости от целого ряда экстралингвистических и лингвистических причин, различной степенью морфемной и фонемной субституции. Исследователь выделяет два ряда воспроизведения иноязычных новаций в заимствующем языке:
1) перенесение элементов языка-источника в воспринимаемый язык;
2) субституцию иноязычных элементов элементами заимствующего языка.
Опираясь на данный вывод, Э. Хауген выделяет три основных типа заимствованной в зависимости от степени морфемной субституции в процессе заимствования:
1) заимствования без морфемной субституции;
2) заимствования с частичной морфемной субституцией;
3) заимствования с полной морфемной субституцией. Необходимо отметить, что, хотя эта классификация дает ясное представление о механизме процесса заимствования, о способах воспроизведения иноязычных моделей, ее недостатком является то, что она не представляет анализа результатов процесса заимствования.
К вопросу о степени ассимиляции заимствований, на наш взгляд, следует отнести также и вопрос об интернациональной лексике. М. М. Маковский в своей статье «К проблеме так называемой «интернациональной лексики» «, отметив, что термины «интернациональная лексика» и «интернационализмы» не имеют до сих пор четких границ, и данная лексика не получила ясного определения своего места в сфере языковых заимствований, высказывает сомнение в правомерности употребления этих терминов вообще. В отличие от В. В. Акуленко [1969], рассматривающего интернационализмы только как синхронную категорию, а заимствование лишь как процесс и возражающего против отождествления интернационализмов и заимствований, М. М. Маковский считает, что «с лексикологической точки зрения так называемые «интернационализмы» суть заимствования» Маковский 1960: 45]. Как отмечает автор, «параллельные языковые заимствования весьма часто бывают распространены в различных неродственных и родственных языках, принадлежащих к определенному ареалу. Такие лексические единицы было бы целесообразно назвать регионализмами» [там же: 46]. М. М. Маковский на основании убедительных примеров доказывает, что графический, фонетический и семантический облик интернациональных слов (регионализмов) обнаруживает значительные расхождения в разных языках и, в связи с этим, графический, фонологический и семантический аспекты не могут служить критерием при их определении.
Подводя итог приведенному выще краткому анализу теоретической литературы по проблеме заимствования иноязычной лексики, можно сделать вывод о том, что в современном языкознании не существует единой, общепринятой точки зрения по вопросу определения заимствованного слова и в отношении выделения такого общего признака, который отражал бы все существенные стороны заимствования как процесса и заимствования как результата.
Говоря об арабских заимствованиях в восточно-кавказских языках, мы предлагаем считать освоенными те арабизмы, которые, став единицами языка в качестве наименований какого-либо явления действительности, регулярно употребляются в речи и передаются из поколения в поколение, семантически переосмысливаются на нахско-дагестанской языковой почве, приобретая новые значения, не имеющиеся у их арабских прототипов, фонетически уподобляются исконно восточно-кавказским словам, обладают фразеологической активностью. Способность слова принимать участие в словообразовательном процессе также определяется его функциональной активностью и является одним из признаков его освоенности. При этом, основными признаками освоения арабизмов нахско-дагестанскими языками мы считаем их фонетическую и грамматическую ассимиляцию, а также регулярную употребляемость в речи. К факультативным признакам мы относим способность слова входить в состав устойчивых словосочетаний, образовывать производные на почве исследуемых языков, а также семантическое освоение арабизмов.
История изучения арабских заимствований в нахско-дагестанских языках.
Учитывая важность выявления арабизмов в лексиконе нахско-дагестанских языков, не приходится удивляться тому, что практически в каждой работе по лексикологии того или иного языка имеется раздел, посвященный арабизмам [см. Азаев 1975; Алексеев, Загиров 1991; Гайдаров 1966; Гусейнова1988; Загиров 1978; 1981; Мусаев 1978; Нурмамедов 2000; Самедов 1976; Хайдаков 1961; Халилов 1981; Ши-ринова 1997]. В последние годы появляются и работы, специально посвященные арабским заимствованиям: Азаев 1973; Гайдаров, Гасано-ва 1996; Забитов 1983; Климов, Халилов 1983; Курбайтаева1999; Кур-банова1999; Халиков 2000 и др.
Проблема выделения заимствованного фонда в лексике дагестанских языков была поднята еще А. Дирром, пытавшимся в своих словарях отмечать заимствованную лексику. В то же время непосредственный источник заимствования он не указывал. Указанием такого источника отличается аварско-русский словарь Л. И. Жиркова [1936.
Арабизмы, как составная часть лексики лакского языка, были предметом исследования в работе С. М. Хайдакова «Очерки по лексике лакского языка» [1961]. По мнению автора, лакский язык заимствовал из арабского преимущественно названия отвлеченных понятий и религиозно-мистические термины. Он также считает, что «единственной причиной, которая могла способствовать притоку арабских слов в лакский язык, был ислам» [Хайдаков 1961: 53]. Далее исследователь отмечает некоторые особенности семантического и фонетико-морфологического освоения арабизмов в лакском языке.
Арабские заимствования в лексике даргинского языка анализируются в статье М.-С. Мусаева «Заимствованная лексика даргинского языка» [1966: 161−173]. По мнению исследователя, наибольшее влияние в прошлом на даргинский, как и на другие дагестанские языки, оказал арабский язык, который охватывает различные области лексики. Автор изучает фонетические изменения в арабизмах, связанные с особенностями даргинской фонетики. В результате этих процессов в настояшее время большинство арабизмов в даргинском языке до того адаптировались, что они почти не отличаются от собственно даргинских слов. М.-С. Мусаев в своей работе уделяет внимание вопросам лексического и морфологического освоения арабизмов. Отдельный раздел посвящен арабизмам также в книге М.-С. Мусаева по лексике даргинского языка [1978Л.
Наиболее значительный вклад в разработку проблемы освоения арабских заимствований в лезгинском языке внесен Р. И. Гайдаровым. В монографии «Лексика лезгинского языка» [1966А изучаются основные группы заимствований в лезгинском языке, в том числе и арабизмов. Данная работа, в которой впервые применительно к лезгинскому языку освещаются вопросы развития и обогащения словарного состава языка, является одной из наиболее значительных по лексике лезгинского языка. В своем исследовании Р. И. Гайдаров дал тематическую классификацию арабизмов в лезгинском языке и указал на общие причины заимствования слов из арабского языка. Дана также подробная характеристика и основные пути освоения всех пластов заимствований в лезгинском языке. Однако, закономерности семантического и фонетико-морфологического освоения арабского пласта заимствований в лезгинском языке не являются предметом специального рассмотрения в работе «Лексика лезгинского языка».
Значительное внимание в лексикологических трудах уделяется прежде всего выявлению собственно заимствованного фонда и его тематической и семантической классификации. Группировка заимствованных лексем в тематические группы представляется нам существенным аспектом, поскольку позволяет дать компактную рубрикацию на сопоставимые по количественному составу классы лексем. В упомянутой выше работе по лексике лезгинского языка [Гайдаров 1966: 206 и сл.] мы находим следующую рубрикацию: а) Наименования отдельных предметовб) Наименования веществ, полезных ископаемых, материаловв) Наименования людей по их профессии, специальности, роду занятий и особенностям нрава, поведения, возраста и взглядамг) Наименования отвлеченных понятий из области, науки, культуры и искусствад) Наименования отвлеченных понятий из области общественно-политических и экономических отношенийе) Религиозные термины.
В монографии В. М. Загирова по исторической лексикологии лезгинских языков уделено внимание и арабизмам, в равной степени обнаруживаемым в различных лезгинских языках. В книге приводятся следующие ряды арабизмов:
Названия одежды и домашней утвари.
ХАЛАТ, ПЛАЩ: лезг., буд. аба, таб. гъаъба, агул. г1аба, аьба, рут. гъ’а1ба, аба, цах. х1а1ба, арч. 'аба (араб. 'аба').
СКАТЕРТЬ: лезг., таб., агул, цах., буд. суфра, рут. сухъра, суфра, крыз. суъфраъ, арч. ссупра (араб, суфра).
ПОСОХ, ТРОСТЬ: лезг. аса, таб. гьаьса, агул, аъсса, elaca, рут. alca, цах. alca, буд. г1аса, арч. 'аса (араб. 'аса).
МЫЛО:-лезг. запун, таб. саъбун, агул. саТбун, сег1бун, рут. сабын, цах. canIbiH, крыз. саг1бун, буд. сабун, удин. сап1ун, арч. сапун, супун (араб, сабун).
ЧАСЫ: лезг. сят, таб. сааып, агул. са’г1ат, рут. са1ъ'а1т, цах. саъаып, крыз. саъгЫът, буд. са1ат, удин, сагьад, арч. сса’ат (араб.
Растительный мир
РАСТЕНИЕ (хлебное): таб. ждьгьс-Лл, лезг. лЛагьсЛл, агул, маьгъсул, рут. маьгъсул, цах., буд. мах1сул (араб. жйхсЗ>Лу>.
РАССАДА: лезг., таб., рут., цах. штил, буд. шитил (араб. шатл).
ЛЕН: лезг., цах. канаб, таб. гиниб, агул, генеб, рут. ганаб, буд. га-нал, крыз. гаънаъб (араб, киннаб).
Животный мир
НАСЕКОМОЕ: лезг. гъашарат, таб. гъаъшарат, агул, гъаъшарат, рут. гЫъшарат, цах. х1а1шарат, буд. гъашарат, крыз. х1аьшарат (араб, хашара).
ЖИВОТНОЕ: лезг. гъайван, таб. гьаъйван (лошадь), агул, гъейван, рут. мб (2я, цах. х1а1йван, буд. х1айван, крыз. хТаъйван, арч. х1аван (араб, хайуан).
СКОТИНА: лезг. лгал, таб., агул, лЛал, рут., цах. лгал, буд., крыз. мал (араб. мал).
ПАВЛИН: лезг. т1авус, таб., рут., арч. т1авус, агул. т1аъвус, цах. тавус, буд. товус (араб, тавус).
ОБЕЗЬЯНА: лезг., таб., агул., удин, маймун (араб, маймун) .
Названия веществ, полезных ископаемых и материалов.
МАТЕРИЯ, АТЛАС: лезг., таб., агул., рут., буд. ат1лас, цах. к1и-лас, крыз., удин. ат1лаз, арч. ат1рас (араб, ъатлас).
ЖЕМЧУГ: лезг., таб., цах. мержан, агул, мержжан, рут. мар-дэ1сан, буд. мерджан, арч. маржан (араб, марджан).
АЛМАЗ: лезг., таб., агул., рут., цах., удин, алмаз, буд., арч. алмас (араб, 'алмас).
НЕФТЬ: лезг., таб., агул., рут., буд., цах., крыз. нафт, арч. набт (араб. нафт).
МАЛАХИТ: лезг., таб. лали, рут. лаъли, буд. лале (араб, ла’ла).
Строения и их части.
БАНЯ: лезг., рут., буд., удин, гъамам, таб. гъаъмам, агул. г1амам, цах. гъаъмаъм, крыз., арч. хТамам (араб, хаммам).
БАССЕЙН: лезг. гьавиз, таб. гъаъвуз, агул, гьаьвуз, рут. гъаъвуз, удин, гъовуз, арч. х1овзи (араб. хауд).
ДВОР: лезг. гъайат, буд. гъайат, таб., агул, гъаъйат, цах. гъаъйат, рут. х1айат (араб, хаййа).
ЭТАЖ: лезг., таб., буд. мертеба, агул, мартаба (араб, мартаба).А.
КВАРТАЛ: лезг., рут. магъле, таб., агул, маъгьла, цах. махаълле, буд. мах1ла, маг1ал, арч. мах1ла (араб, махалла).
Термины родства.
ДЯДЯ (по отцовской линии): лезг. амле, таб., агул, ими, цах. эмисти, крыз. эми, буд. аьми (араб. 'амм).
ПОТОМОК: лезг., таб., агул., рут. велед (араб, валад).
НАСЛЕДНИК: лезг. варис, таб., агул, варис, рут., цах. варис, буд. варис (араб, уарис).
Временные понятия.
ВРЕМЯ, ЭПОХА: лезг. вахт, таб., агул., рут., цах., буд., удин. вахт, крыз. ваъхт, вахт (араб. у акт).
ВРЕМЯ: лезг. заман, таб., агул., рут., цах., буд. заман (араб, заман).
ВТОРНИК: лезг. саласа, таб., агул, талат, рут. саласад (йыгъ), арч. далат (араб, суласа).
Ср. рут. мертебе то же.
ВОСКРЕСЕНЬЕ: лезг. гъаъд, таб. элгъет, агул, алгъад, арч. алхъат (араб. 'ахад).
Названия продуктов питания.
ХАЛВА: лезг. гъалва, удин., арч. гъалва, таб. гъаълва, рут. гъавла, цах. гъаълва (араб, халуа).
ПРОПИТАНИЕ: лезг. ризкъи, таб., рут. ризкъ, агул, ризикъ (араб. ризк).
ВАРЕНЬЕ: лезг., таб., агул., цах. мураба, рут. мыраба, мираьпаъаь (араб, мурабба).
Несмотря на отдельные фонетические неточности, в списке достаточно полно представлен материал разных языков лезгинской группы.
В сопоставительном плане рассмотрен ряд арабизмов А.-К. С. Баламамедовым [1992а], в т. ч. накъыш 'узор', идара 'учреждение, управление', сиясат 'политика', шарт! 'условие', баян 'разъяснение', маджбур 'вынужденный', манзил 'расстояние', 'амр 'приказ', ла1ле 'жемчуг', сен 'год', шере 'улица', миштерек 'соучастник, сопричастный', лугъат 'язык, диалект', тесдик! 'подтверждение', т1ылаб 'требовать', назар 'взгляд', накъыш 'узор', беден 'тело', ифлатТун 'Платон', субут 'твердость', затэ 'провизия', сурат 'портрет'. В данном списке вызывает сомнения лексема сен 'год', которая включается в число рефлексов соответствующей общедагестанской лексемы, ср.: буд. сан, крыз. сан, агул, ис, лезг. йис, таб. йиси, йис, цах. сен, хин. уъс, уд. усен, арч. сан, лак. шин, дарг. дус, багв. решин, авар, сон, чам. реши, ахв. решен, реше, кар. решин, тинд. решен, ботл. реши [см. Лексика 1971: 182]. С. Л. Николаев и С. А. Старостин [1994] возводят этот ряд к общесеверно-каказскому уровню, хотя исключают из него восточ-нолезгинскую изоглоссу.
Последние годы характеризуются повышенным вниманием даге-становедов к исследованию арабского пласта лексики дагестанских языков. Расширение эмпирической базы исследований позволяет ставить и решать все более сложные вопросы, относящиеся к рассматриваемой проблематике.
В специальном исследовании, посвяшенном арабско-лакским лексическим контактам [Курбайтаева 1999], затрагиваются следующие проблемы: а) формирование и развитие письменности на основе арабского алфавита у народов Дагестанаб) фонетико-морфологическое освоение арабизмов, в т. ч. изменения в области консонантизма и вокализмаморфологическое переоформление арабских слов на лакской почвев) лексико-семантическое освоение арабизмов, в т. ч. лексический состав арабских заимствований. Надо сказать, что предложенная Н. Б. Курбайтаевой классификация является одной из наиболее дробных, объединяя следующие группы лексем: 1. Религия. Н. Человек, его душевное состояние, желания их проявления. Психические явления. (Имена существительные). И1. Культура. Наука. Образование. IV. Духовные и физические качества человека. V. Государство и управление. VI. Предметы домашнего обихода. VII. Качества предметов. VIII. Номенклатура дней недели. Термины, связанные с понятием времени. IX. Род занятий. X. Растительный мир и сельское хозяйство. XI. Названия сооружений. XII. Термины родства. XIII. Торговля. XIV. Астрономические термины, природа. XV. Географические названия. XVI. Названия минералов. XVII. Ткани. Одежда. Украшения. XVIII. Медицина. Болезни. XIX. Военное дело. XX. Животный мир. XXI. Части человеческого тела. XXII. Продукты питания. XXIII. Личные имена собственные. XXIV. Прочее.
Несмотря на довольно подробный характер данной классификации, она не лишена определенных недостатков, касающихся группировки тех или иных видов лексики.
На наш взгляд, изучение арабизмов нахско-дагестанских языков представляет значительный интерес не только для кавказоведения, но и для изучения в Дагестане собственно арабского языка, интерес к которому в республике постоянно растет. Дагестанские языки отражают фонетические и семантические особенности многих арабских лексем, что позволяет при соответствующей методике преподавания более эффективно решать достаточно сложные вопросы практического изучения арабского языка.
Среди методов и приемов исследования, использованных в настоящей работе, можно отметить как принципы, характерные для лексикологических работ в целом (лексико-тематическая классификация, опора на контекст при анализе значения и т. д.), так и те приемы, которые характерны в специальных исследованиях заимствованной лексики.
Как представляется, при исследовании арабско-нахскодагестанских контактов следует учитывать также результаты работ по контактам рассматриваемых языков с языками других семей. В связи с этим полезные для нас материалы мы находим, например, в исследованиях по вопросам воздействия азербайджанского языка на дагестанские языки, в т. ч. в работах по тюркским заимствованиям в лезгинском языке [Саадиев 1957; Абукаров 1997], в трудах А. М. Асланова о взаимодействии азербайджанского и других языков, распространенных на территории Азербайджана [1965; 1982; 1989]. На материале будухского и хиналугского языков эта проблема рассматривалась А. И. Гамидовым [1982]. Влияние азербайджанского языка на вокализм хиналугского исследовал А. А. Магометов [1982]. Азербай-джанско-удинские языковые взаимоотношения в широкой исторической перспективе рассматриваются в серии работ В. Л. Гукасяна [1966; 1972; 1973; 1977; 1978]. Результаты тюркско-дагестанских языковых контактов привлекали внимание и зарубежных языковедов [см. Оии1ег 199 Г.
Более или менее полным охватом заимствований из различных источников характеризуется монография Р. И. Гайдарова, посвященная лезгинской лексике [Гайдаров 1966], диссертации по ботлихской [Азаев 1975], табасаранской [Загиров 1978], арчинской [Самедов 1976], будухской [Ширинова 1976] лексике и др. Среди них наиболее важными представляются критерии определения непосредственного источника того или иного слова восточного происхождения (подробно о подходах к выявлению и анализу заимствованной лексики см. Загиров 1987: 98−101):
1. Фонетические критерии: а) наличие в предполагаемом заимствовании нехарактерных для фонетической системы языка звуков или же их сочетанийв арчинском языке, например, все слова с начальным рявляются заимствованными, в их числе и многие арабизмы: рахЬчат 'атмосферные осад-ки',/'ах/л/-А 'пощада',/'аг/ш? 'раб, рабыня',/'M/JW 'быть согласным' и т. д.- б) наличие нерегулярностей в звукосоответствиях между родственными языками. В противном случае следует говорить все же о случайном фонетическом сходстве сопоставляемых слов. Так, из приводимых в работе по агульским арабизмам [см. Гайдаров, Гасанова 1996: 24−25] предполагаемых арабизмов, на наш взгляд, ряд лексем относится к исконной лексике и лишь случайно созвучен со своими арабскими коррелятами, в т. ч. кьурц «кусок» (< ар. кьурсатун?), медж «трава» (< ар. марджун?), хев «орех» (< ар. хавсун?), дук1 «просо» (< ар. духнун?), т1ил «веревка» (< ар. ?), гъур «заяц» (< ар. гьурайун?), г1ун «спина» (< ар. г1ункьун?), нис «сыр» (< ар. нишшун?), некъв «могила» (< ар. кьурсатун?), хал «комната» (< ар. халадун?), xlyp «село» (< ар. х1урруп?) и др. На это указывает наличие закономерных звукосоответствий между родственными языками. Исконность большинства приведенных здесь слов подтверждается следующими лексическими сопоставлениями: нисе 'сыр', ср.: крыз. ниси, буд. нусу, нисаъ, цах. ниссе, хин. эс, таб. ниси, нис, агул, нис, лезг. ниси, насу, лак. нис, арч. нwcc, дарг. нуси, гин. мжу, авар, нису, ботл. мнса, тинд. мнса, багв. иса, чам. wca, кар. эса, ахв. мша, анд. мсо [см. Лексика 1971: 209]. Как видим, в случае признания арабского происхождения слова возникает проблема объяснения перехода шш > с © в большинстве дагестанских языков, при том что практически все дагестанские арабизмы ш сохраняютмедж 'трава', ср. авар. мич1ч1, ахвах. мич1ч1и, миц1ц1и, карат. мич1ч1и, тинд. мичча, чамал. ыиаа, мич1ч1 В, багул. MUШШ, годоб. мич-ча, анд. мич1ч1и, цез. мечча, хварш. мич, гинух. меча, гунз. мич, лак. меч1, арчин. мач, лезг. маджв 'астрагал', табас. варжи, вырджи, агул. миджв, цахур. мадж 'астрагал', крыз. маьдж, будух. маъдж, удин. меч [см. Лексика 1971: 165]- накъв 'грязь', ср.: цах. н’акьв, крыз. къум, буд. наъкъ, уд. кул, таб. накъв 'могила', агул, наъкъв, арч. накъв, лезг. накъв, авар, ракъь, гунз. ракъъ, гин. ракъъ [см. Лексика 1971: 186]. Близки к перечисленным по звучанию словам, хотя их генетическая связь с ними остается сомнительной, рут. мыкъ-лад 'грязный', крыз. къириш, цах. микъ, лезг. къар, къуруш, арч. мукъур, хин. макъал, дарг. рамкъа, лак. къа1ркъи [см. Лексика 1971: 148]- хал 'комната', ср. чамал. хад, табас. хал, агул, хал, рутул. хал, цахур. хав[о, и. Лексика 1971: 197]- гъу1н 'плечо', ср. крыз. хъунаъ, лезг. къуън, таб. гъу1н, арч. хъу1н. Сопоставление находим во многих работах по сравнительно-исторической лексике и фонетике дагестанских и лезгинских языков см. Лексика 1971: 122- Гигинейшвили 1977: 73, 85- Талибов 1980: 304- Загиров 1987: 77]- в) упрощение фонетического облика заимствования в языке-рецепиенте, которое проявляется, с одной стороны, в нейтрализации исконных фонематических противопоставлений и, с другой стороны. в упрощении структуры слова за счет выпадения отдельных ее компонентов.
2. Морфологические принципы: а) отклонение от обычного в рассматриваемом языке типа словоизмененияотметим в связи с этим, например, наличие у некоторых лезгинских тюркизмов формы множественного числа налар/-лер при стандартном аффиксеар/-ерб) наличие в языке-источнике морфологического членения слова при отсутствии такового в языке-реципиентев таких арабизмах, как мактаб 'щкола', штаб 'книга', мактуб 'письмо' на арабской почве отчетливо выделяется трехсогласный корень и соответствующие словообразовательные модели, в то время как в нахско-дагестанских языках морфемное членение этих слов невозможно. Впрочем, нельзя не указать на возможность ложного членения, так наз. «народной этимологии» и т. п.
3. Семантические критерии: а) в языке-источнике слово в большей степени является многозначным (в большинстве случаев семантические изменения при заимствовании сводятся к сужению объема значенияб) в языке-источнике слово дает больший набор устойчивых идиоматических выраженийв) наличие этимологических дублетов указывает на то, что один из вариантов является заимствованием (дублеты могут показывать и на разные источники заимствования).
4. Лингвогеографические критерии: а) наличие у слова-источника широких параллелей в родственных языках при отсутствии таковых у заимствованияб) наличие у слова-источника широких параллелей в родственных языках за пределами рассматриваемого ареала.
5. Историко-этнографические критерии: а) возможность заимствования может подтверждаться сведениями об относительно позднем характере обозначаемой исследуемым словом реалииб) неисконность слова проявляется в несоответствии реконструируемого значения с эпохой, для которой предполагается реконструкция.
Критерии выделения арабизмов были рассмотрены Р. И. Гай-даровым и Р. Р. Гасановой, отмечающими, в частности, что «к арабизмам агульского языка нельзя отнести и такие слова, кщ, газит „газета“, калуги „галоша“ (ср., однако, стр. 26 той же работыЛ С. 3.), шуфир „шофер“, нафталин и некоторые другие, которые не могли появиться и усвоены агульским в период арабо-агульских лингвистических контактов» [Гайдаров, Гасанова 1996: 17]. В то же время в этой работе в число агульских арабизмов включаются такие слова, как ли-мунат «лимонад», шикалат «шоколад» (с. 24). Первое берет начало из франц. limonade (< ит.) через русское посредство: впервые встречается у Петра П1 [см. Фасмер II: 498]. Второе восходит к ацтекскому (нахуатль), откуда пришло через испанский в другие европейские языки [см. Фасмер IV: 465].
При исследовании дагестанских арабизмов проблема осложняется трудностями определения непосредственного источника заимствования, поскольку, во-первых, многие арабизмы были усвоены дагестанскими языками через тюркское посредство и, во-вторых, в самом арабском языке выявляется значительный пласт иноязычной лексики, что, конечно, не позволяет относить ее с той же степенью вероятности к группе слов, усвоенных дагестанскими языками из арабского. Ср., например, такие предполагаемые арабизмы [Гайдаров, Гасанова 1966: 25], как шагъбалут «каштан», беневша «фиалка», разъясняемые на персидской почве (< шагъ + балут), емиш «фрукты» л, тапанча «пистолет» с типично тюркской словообразовательной моделью и др.
В приведенном выше списке предусмотрены случаи контактирования двух языков — языка-источника и языка-реципиента. В нашем исследовании приходится также учитывать и третий компонентязык-посредник, в качестве которого в различных ареалах арабско-нахскодагестанского контактирования выступали тюрские языки и и и с" и азербайджанский или кумыкский), аварский и грузинский языки. Это обусловливает необходимость применения критериев разграничения непосредственных и опосредованных заимствований, которые во многом базируются на тех же принципах, что и критерии разграничения заимствованной и исконной лексики.
В статье А.-К. С. Баламамедова [Баламамедов 1992] о социолингвистических аспектах изучения заимствованной лексики высказываются некоторые соображения в пользу непосредственного освоения арабизмов дагестанскими языками. Все они имеют экстралингвистический характер: (а) дагестано-арабские контакты начались значительно раньше (в VII в.), чем с сельджуками (XI в.) — (б) сельджукиды не были носителями культуры, способной оказывать в т. ч. и лингвистическое воздействие- (в) языком ислама оставался арабский, но не и и и и / и азербайджанский или какой-либо иной- (г) арабский же являлся языком делопроизводства в Дагестане.
Отметим, что в статье говорится об отсутствии в азербайджанском ряда слов арабского происхождения, в частности, в статье отсутствуют такие азербайджанские арабизмы, как муштэрэк, тэлэб, ндзэр, бедэн, сурэт, хотя они и зафиксированы соответствующими.
2 Ср.: «Этимология слова йемиш довольно прозрачна, как утверждают этимологи, оно образовано от глагола йе- 'есть' и первоначально представляло собой форму причастия прошедшего времени намыш.» ([Мусаев 1974: 247−248]. словарями. Представляется, что А.-К. С. Баламамедов не учитывает возможность заимствования дагестанскими языками большого количества арабизмов из тюркских уже в более позднее время. Тем не менее, можно согласиться с автором в том, априорное (по экстралингвистическим основаниям) приписывание проникновения любого арабизма в дагестанские языки тюркскому посредству трудно признать корректным, поскольку существовали и иные, не менее существенные каналы.
Источники и материалы исследования. Лексический материал нахско-дагестанских языков черпался, как правило, из двуязычных словарей, в При установлении семантических расхождений в заимствующем языке используются арабский толковый словарь (19 601 961) 4уьиЛ д-оАл)! ?J?i 1злл лллуиЛ, а также словарь В. Ф. Гиргаса 1881], которые, на наш взгляд, в большей степени отражают семантику арабских лексических единиц в эпоху их интенсивного проникновения в языки народов Северного Кавказа, а именно периода XIIXIX веков. В меньшей степени использовался словарь арабского языка X. К. Баранова [1976], который отражает современное состояние семантической системы арабского языка.
Анализ лексического материала нахско-дагестанских языков проводился в основном по дагестанско-русским и русско-дагестанским, нахско-русским и русско-нахским словарям, в связи с чем заметим, что до настоящего времени изданы словарные собрания далеко не всех восточнокавказских языков. В частности, нами были использованы:
— по нахским языкам: сравнительно-сопоставительный словарь отраслевой лексики чеченского и ингушского языков и диалектов И. Ю. Алироева [1975], русско-чеченский словарь [1978] А. Т. Карасаева и А. Г. Мациева, русско-чеченско-ингушский словарь [1966] А. Г. Мациева, И. А.
Оздоева и 3. О. Джамалханова, чеченско-ингушско-русский словарь А. Г. Мациева и И. А. Оздоева [1962] и др.;
— по аварскому языку: Аварско-русский словарь Л. И. Жиркова 1936], отличительной особенностью которого является указание источника заимствования. Например, как арабизмы в нем помечены слова adab, adabijjat, ahlo, afemaq (и производные от него на аварской почве), alat, albuxari, alipba, allah, aman, amanat, am (m)a, amro/amru, arbafe, arz, asir, axir, azal и т. п.- аварско-русский словарь М.-С. Саидова [1967], в котором многие арабизмы имеют помету «устаревшее», и русско-аварский словарь М.-С. Саидова и Ш. И. Микаилова [1951], содержащий около 37 000 слов;
— по андо-цезским языкам: чамалинско-русский словарь П. Т. Маго-медовой [1999], содержащий около 8000 слов, цезско-русский словарь М. Ш. Халилова [1999], включающий около 7500 слов, и бежтинско-русский словарь М. Ш. Халилова [1996], объединивший около 7000 лексических единицлакско-русский словарь С. М. Хайдакова [1962], русско-лакский словарь Г. Б. Муркелинского [1953] (34 000 слов) и русско-лакский словарь Н. С. Джидалаева [1987] (10 000 слов) — по даргинскому языку: русско-даргинский словарь С. Н. Абдуллаева [1950] и русско-даргинский словарь М.-Ш. А. Исаева [1988] (ок. 11 000 слов);
— по лезгинскому языку: лезгинско-русский словарь Б. Б. Талибова и М. М. Гаджиева [1966], русско-лезгинский словарь М. М. Гаджиева [1950a (35 000 слов) и русско-лезгинский словарь Б. Б. Талибова [1966] (ок. 12 тыс. слов);
— по другим языкам лезгинской группы: русско-табасаранский школьный словарь А. Гаджиева [1957] (16 220 слов), русско-табасаранский словарь В. М. Загирова [1988] (ок. 10 000 слов) — будухско-русский словарь У. А. Мейлановой [1984] и удинско-азербайджанско-русский словарь Г. Ворошила [1974.
Некоторые незначительные по объему словарные материалы были обнаружены также в различных грамматических очерках нахско-дагестанских языков и специальных статьях.
Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в двадцати трех публикациях автора, в том числе двух монографиях. Ряд вопросов, связанных с темой настоящего исследования, выносился на обсуждение на различных общероссийских и региональных научных конференциях в Махачкале, Тбилиси, Баку и Москве. Диссертация обсуждалась в отделе кавказских языков Института языкознания РАН.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Проблема арабско-восточнокавказских языковых контактов являете одним из основных аспектов историко-лексикографического изучения т}< ско-дагестанских языка и имеет как самое непосредственное практическое так и теоретическое значение. Рассмотренный в настоящей работе матерь ал позволяет сделать следующие выводы:
Историческое развитие дагестанского общества, в котором к времени арабских завоеваний утвердились раннефеодальные отноше ния и которое характеризовалось социальной и имущественной ди4 ференциацией, послужило фактором, способствовавшим переносу ис дамской культуры на дагестанскую почву. Отсутствие литературног языка межнационального общения, социальный престиж арабског языка как языка победителей, владение которым становилось симвс лом принадлежности к высшим сферам дагестанского общества, а зг тем и основным признаком образованности, социальные услови функционирования идеологии, литературы и науки оказывали сущ (ственное воздействие на процесс распространения арабского языка н Северном Кавказе.
К причинам успехов арабской письменной культуры на дагестаь ской почве следует отнести и существование установки на обладайл знанием как важнейшей из ценностных ориентации в системе средн (вековой арабо-мусульманской культуры, поскольку в исламском уч (НИИ с самого начала подчеркивалась роль знания как одного из усл (ВИЙ верыто, что приобщение к арабскому языку практически явллось существенным видом социальной стратификации, отсутств!-формальных ограничений — кастовых и этнических на приобретенр знаний, которое опиралось на теоретическое равенство всех мусул] ман перед богом, на концепцию единства исламской общины. Кроме того, то, что в Дагестане жили потомки арабских завоевателей, способствовало процессу распространения арабского языка, что в конечном счете подготовило почву для развития арабской книжной письменности, а также арабоязычной литературы в регионе.
Расширению сферы функционирования арабского языка в Дагестане способствовали активные торгово-экономические и культурные контакты со странами Ближнего Востока, а также многочисленные случаи путешествий дагестанцев для получения знаний в различные центры мусульманской образованности.
В диссертации подробно проанализированы некоторые образцы арабоязычного наследия дагестанских авторов: Али Мухаммада Баг-дади. Сайда из Аракани, Гасана Гузунова, Мухаммеда из Согратля.
Лексика нахско-дагестанских языков обнаруживает многочисленные свидетельства происходивших начиная с VII века н. э. контактов арабского языка с нахско-дагестанскими языками, которые не прекращались и в годы советской власти. Конкретный исторический характер языковых контактов наложил определенный отпечаток на степень актуальной принадлежности, тематический состав и функциональную сферу использования арабских заимствований в исследуемых языках. В связи с активными контактами на определенном временном этапе с мусульманским Востоком в области культуры, науки, религии, широким знанием арабского языка образованной частью населения, в эти языки проникло значительное количество арабских по происхождению лексем, соотносимых с рядом функциональных сфер. Однако в связи с прекращением активных контактов с арабским языком арабизмы в настоящее время можно охарактеризовать как пласт иноязычных заимствований, прекративший свой количественный рост. Дело в том, что судьбу арабизмов здесь в последние годы определял такой фактор, как дагестанскои нахско-русское двуязычие, приводящее к вытеснению арабизмов заимствованиями из русского языка. В языках, испытывающих влияние азербайджанского языка (бесписьменные языки лезгинской группы — крыз-ский, будухский, хиналугский), позиция арабизмов оказывается более прочной.
Значительная часть арабских заимствований прочно закрепилась в лексической системе нахско-дагестанских языков. Арабизмы находят широкое употребление как в разговорно-обиходной речи, так и в литературных языках. Арабские заимствования существенно обогатили лексический состав этих языков. Заимствованные единицы, вступая в синонимические отношения с исконными лексемами, способствуют разгрузке многозначности исконного слова, дифференцируют оттенки его значения, оказывая существенное влияние на развитие и обогащение стилистических средств языка. Вместе с тем, определенное число арабизмов по ряду экстралингвистических причин переходит в разряд малоупотребительных или закрепляется в определенном жанровом стиле.
Наиболее значительны результаты арабско-восточнокавказского контактирования оказываются в сфере религиозной терминологии, общественно-политического и морально-этического лексикона, вообще в абстрактной лексике. В целом же классификация арабизмов позволяет выделить следующие тематические группы: а) религиозные понятия, в т. ч. названия существ и явлений, связанных с потусторонним миром («бог», «рай», «ангел», «черт, дьявол», «конец света» и др.), основные богословские термины («обет, запрет», «вера, религия», «грех», «преданность вере» и др.) — названия людей по их отношению к вере («мусульманин», «мулла», «паломник», «муэдзин», «богоотступник», «иноверец» и др.) — обозначения религиозных обрядов и связанных с ними понятий: «молитва», «поминки», «паломничество», «обрезание», «религиозная песня» и др.), названия предметов культового и обрядового назначения коран", «сура, глава корана», «мечеть», «библия», «амулет» ," саван" и др.) — б) абстрактные понятия: «род, вид», «причина», «различие», «характер», «недостаток», «обстоятельство», «темнота», «изменение» и др.
В этой группу по своей семантике выделяется подгруппа названий отрезков времени, ср. «время», «мгновенье», «история, дата» ," эпоха" и др.- в) морально-этические понятия: «мораль, этика», «гордость, высокомерие», «честь, достоинство», «вина, виновность», «порядок. аккуратность», «верность, преданность», «сдержанность, терпение», «сплетня, кляуза», «хитростьспособ», «уважение, авторитет» и др.- г) лексика, выражающая отношения между людьми, общественно-политические и экономические термины, наименования видов хозяйственной деятельности: «'разрешение, дозволение», «приветствие, поздравление», «завещание», «замечание, упрек», «имущество», «свадебное мероприятие», «предложение» и др. (тематические подгруппы: межличностные отношения, имущественные отношения, народ, общество, государство, власть, хозяйственно-экономические термины, речевое общение).
В выделяется группа обозначения людей по профессии и т. п., ср. «человек, мужчина», «человек», «свидетель», «отступник», «беднякиноплеменник, пришелец», «врач, доктор, костоправ», «начальник, руководитель», «подсобный рабочий», «певец, ашуг» и др.- д) лексика искусства, науки, образования: «урок», «школа», «экзамен», «счет», «книга», «том, книга», «мотивмузыка», «мелодия, напев'», «переплет», «рассказ, легенда», «буквацифра», «газетная статья» ," картинапортретрисунок", «поэт, стихотворец» и т. д.- е) слова, выражающие качественные характеристики (отношение к действительности, общественнно-политические отношения, имущественное положение, характер человека, морально-этическую оценку, эмоциональное состояние человека, физическое состояние человека, физические характеристики предметов и явлений): «подлинный, истинный», «несправедливыйнеправый, ложный», «частный, личный», «гордый», «глупый, бестолковый», «занятый, увлеченный», «крепкий, прочный» и др.- ж) названия одежды и домашней утвари («халат» — «холст» — «атлас», «духи», «карман», «мыло» ," инструмент" ," подкладка" и др.), з) лексика растительного и животного мира («рассада» — «скорпион», «обезьяна» — «скот, скотина», «осел», «лошадь» / «животное», «конопля» и др.) — II II II II II II названия строений и их частей (этаж, площадь, луг, «баня», «основание», «центр», «двор», «развалины», «кварталулица») — к) обозначения продуктов питания и т. п. («шербет», «напиток», «суп», «варенье», «халва», «сахар» ," водка", «кофе» ," тесто", «кусок» и Др.) — л) обозначения явлений неживой природы: «буря», «воздух», «небесная сфера» (тж. «бог»), «землетрясение» — в т. ч. названия веществ («алмаз», «жемчуг», «ртуть», «малахит», «яхонт» и др.) — м) названия частей тела, болезней и т. п.: «наружность», «тело», «труп», «рожалицо», «куриная косточка, используемая в спорах», «грудная клетка» и др.- н) термины родства: «дядя (со стороны отца)», «тетя (со стороны отца)», «кумсородич» и др.- о) служебные словап) устойчивые выраженияр) имена собственные, легко разъяснемые на почве языка-источника.
Арабизмы, включаясь в лексико-семантическую систему заимствующих языков, подверглись целому ряду изменений фонетического, морфологического и семантического характера, которые могут обладать определенной общностью на всей совокупности исследуемых языков, так и иметь индивидуальные для каждого языка особенности. Из общих закономерностей семантических изменений можно констатировать наиболее частое сужение значения, когда многозначное слово теряет одно или несколько из своих значений.
Помимо сужения, многочисленны примеры такого изменения значения, когда в арабском слове зафиксировано одно значение, а у его нахско-дагестанских коррелятов другое, причем нередко среди различных языков регистрируются разнонаправленные семантические изменения. Среди семантических трансформаций можно выделить такой их регулярный тип, когда нарицательные имена существительные арабского языка употребляются в рассматриваемых языках и как имена собственные. Об освоении арабизмов говорит и то, что многие выражения, имевшие определенные религиозные коннотации, в настоящее время функционируют уже как речевые штампы.
Заимствуемые лексемы образуют в рассматриваемых многочисленные синонимические пары исконных слов и арабизмов, последние нередко вступают в подобные отношения и между собой. Следует выделить как особый тип отношений и случаи вхождения в синонимические ряды русизмов, вытесняющих арабские и другие восточные по происхождению слова.
В области фонетики среди процессов, касающихся усвоения арабизмов, следует выделить, во-первых, такие звуковые изменения, которые представляют собой замену арабских звуков, не характерных для нахско-дагестанских языков сходными по звучанию. В ряде арабских фонем, противопоставленных в языке-источнике, происходит нейтрализация: так, фонемы, обозначаемые в арабском графемами са.
II II II II син и сад, передаются через «с» — через «з» передаются заль, зейн, дад и за. С точки зрения дифференциации языков-реципиентов по формам и степени фонетического усвоения арабизмов интерес представляет процесс ф > п в языках северного ареала при сохранении ф в южнодагестанских языках (языки лезгинской группы, за исключением арчинского).
В области вокализма наиболее существенным процессом является утрата в заимствованиях противопоставления кратких и долгих гласных. В отдельных случаях дифференциация фонем, а /а сохраняется, однако их фонетическое качество изменяется. Это относится к тем примерам, когда краткий арабский гласный, а передается через е (по-видимому, под влиянием азербайджанского языка, в котором ар. а отражается через гласный переднего ряда э).
В области комбинаторики также выявляется два ареала устранение нетипичных для исхода слова звукосочетаний с помощью (а) «вставочных» гласных (эпентеза) (вставка в подобных словах в подавляющем большинстве примеров подчиняется правилам сингармонизма {-ыпослеа-, -ы-, -упослеипослеи-, -э-), хотя это происходит не всегда) (б) наращения конечного гласного- (2) упрощение двойных согласных, несвойственных рутульскому языку, происходящее как в ауслауте, так и в инлауте (в особенности сочетания с ларин-гальным смычным упрощаются также в инлауте.
Произношение конечногот или отсутствие такового в отвлеченных существительных женского рода не зависит от ареала языков-реципиентов. При этом в передаче конечногот все заимствующие языки ведут себя единообразно: ЛА т111а[1] > миллат, миллет 'нация, народ, народность, национальность', но ~АГ> |а'1Га[1] > тайна, тайфа и др. 'род, племя'.
Морфологическое освоение арабских заимствований обычно проявляется в том, что иноязычная лексика включается в грамматическую систему языка-реципиента, приобретая свойственные исконным словам словообразовательные и словоизменительные характеристики. Они включаются в соответствующие лексико-грамматические классы (части речи), получая характерные для них морфологические и синтаксические признаки. Большая часть арабизмов пополнила класс имен существительных, в меньшей степени — прилагательных. О некоторых именах можно говорить как об объединяющих в себе признаки существительного и прилагательного. В некоторых языках (аварский) основа адъектива функционирует в качестве наречия, а в атрибутивной функции оформляется соответствующим суффиксом. В глагольной лексике арабизмы функционируют лишь в качестве составной части сложных глаголов (благодаря противопоставлению вспомогательных глаголов такие лексические единицы создают четкую оппозицию по переходности-непереходности).
С точки зрения словоизменения существительные, заимствуемые из арабского языка подчиняются закономерностям, действующим в исследуемых языках. Иак, заимствуемые лексические элементы включаются в систему грамматических классов: названия людей — в I и II грамматический классы, неодушевленные — в III и IV классы.
Заимствованные имена существительные включаются в систему склонения, как правило, следуя наиболее продуктивным образцам. Падежное формообразование арабских заимствований не имеет отличий от словоизменения исконных имен. Наиболее архаичные арабизмы демонстрируют непродуктивные модели склонения.
Естественно, что заимствуемые лексемы в свою очередь теряют те лексико-грамматические свойства, которыми они обладали в арабском языке. Одной из утраченных категорий имени существительного можно назвать категорию собирательности.
Морфологическая освоенность арабизмов проявляется в их способности давать новые производные слова, образованные с использо.
282 ванием собственных словообразовательных средств. Среди них можно указать на оформление соответствующими суффиксами абстрактных имен, имен прилагательных и наречий.
Вышеизложенное позволяет заключить, что арабизмы являются, хотя и непродуктивным, но существенным пластом лексико-семантической системы нахско-дагестанских языка, выполняя в них значительную функциональную нагрузку. С точки зрения адаптиро-ванности они полностью приспособлены к фонетической и морфологической системе языка-реципиента.
