Ни одна боль в ней не вызрела, не дала знать, что с ней делать, — все сплошь обметало каким-то сквозным, сосущим беспокойством. Намешайте в чай пополам с сахаром соли и залпом выпейте — так же захолонет и запнется внутри: для сладкого там свое место, для горького свое. Чуть отдастся маленькой каплей сладкого и тут же перешибет соленым, и потечет горечь по всему телу, прохватывая до костей" [Распутин 2010: 145].
Постепенно Андрея охватывает ощущение безысходности и он начинает готовить себя к сложному выбору, особенно это заметно в сцене охоты на коз: «Когда Гуськов подбежал, она еще была жива. Хрипя и молотя ногами, она подгребала под себя снег; глаза налились кровью, голова вскидывалась и падала. Он не добил ее, как следовало бы, а стоял и смотрел, стараясь не пропустить ни одного движения, как мучается подыхающее животное, как затихают и снова возникают судороги, как возится на снегу голова. Уже перед самым концом он приподнял ее и заглянул в глаза — они в ответ расширились, и он увидел в их плавающей глубине две лохматые и жуткие, похожие на него, чертенячьи рожицы. Он ждал последнего, окончательного движения, чтобы запомнить, как оно отразится в глазах, и пропустил его. Ему показалось, что глаза козули в этот момент были обращены в себя» [Распутин 2010: 149].
Муж поставил перед женой трудный и совершенно неразрешимый вопрос, как ей быть дальше.
Настена осуждает Андрея, осуждает особенно сейчас, когда заканчивается война и кажется, что и он остался бы жив и невредим, как все, кто выжил.
Настена осуждает его до злости временами, осуждает до ненависти и отчаяния, но также в отчаянии она и отступает, так как она жена ему. Поэтому с каждым днем она понимает, что надо или полностью отказаться от него «петухом вскочив на забор: я не я и вина не моя», или идти вместе с мужем до конца. Хоть на плаху. Недаром сказано: «кому на ком жениться, тот в того и родится».
«Все кругом стало немило, все казалось чужим, направленным против нее, высматривающим каждый ее шаг, подслушивающим каждую мысль. Она шевелилась, чтобы не застыть, не обмереть окончательно, выходила на работу, говорила какие-то слова, когда спрашивали, но о чем говорила, какую работу исполняла, где была, сразу же забывала. Ночами она почти не спала, изнываясь тяжистой, горькой болью, когда ни в чем нельзя было отыскать спасенья, а при свете не отличала утра от вечера — заблудилась, закружилась, заплелась. Надька покрикивала на нее, подталкивая то к столу, то в постель, то в поле, — Настена послушно двигалась, делала, что требовалось от нее, и снова коченела, уставившись перед собой невидяще и замаянно. И все ждала сенокоса, который должен был начаться со дня на день; почему-то верилось Настене, что в эту веселую, любимую ею прежде страду должна переломиться, прийти к какому-то одному концу вся ее мучительная, смутная заверть» [Распутин 2010: 165].
Заметив беременность Настены, бывшие её подруги начинают над ней посмеиваться, а свекровь и вовсе выгоняет из дома. «Непросто было без конца выдерживать на себе хваткие и судные взгляды людей — любопытные, подозрительные, злые».
Вынужденная скрывать свои чувства, сдерживать их, Настена все больше выматывается, бесстрашие её превращается в риск, в чувства, растрачиваемые понапрасну. Они-то и подталкивают её к самоубийству, влекут в воды Ангары, мерцающей, как из «жуткой и красивой сказки» реки: «Устала она. Знал бы кто, как она устала и как хочется отдохнуть».
Здесь необходимо отметить, что в прозе Распутина главное значение архетипа реки, которое вбирает в себя множество частных значений, — это метафорическая река-жизнь.
В буквальном смысле: река у Распутина есть воплощение полноты живой жизни, ее красоты, тайны, чуда, изменчивости и вечности; она соотносится с рождением, смертью и бессмертием.
В повести «Последний срок» река в повествовании о трех последних днях жизни главной героини не описывается, но ее присутствие ощутимо и обязательно: река связывает деревню с остальным миром, на пароходе приезжают к Анне дети; дыхание реки укутывает деревню густым и непроглядным туманом; выбравшаяся на крыльцо старуха чувствует, как «с реки доносило настоявшейся за ночь сыростью».
Однако сама главная героиня в повести последний срок уже характер — метафора.
3.3 Метафора как средство характеристики персонажа в повести «Последний срок».
Главная героиня повести старуха Анна лежит без движения, ожидая своих детей, она не открывает глаз: «она почти застыла, но жизнь ещё теплится». По сути, главная героиня повести и есть глубокая метафора, которая раскрывается читателю на протяжении всего произведения.
Дети понимают, что они находятся в ожидании. То и дело они подносят к губам кусок разбитого зеркала. Зеркало запотевает, значит, мама ещё жива.
Однако Варвара, полагает возможным уже оплакать, «отголосить её», что она самозабвенно делает сначала у постели, потом за столом, «где удобнее». Люся в это время шьёт траурное платье. Так швейная машина стрекочет в такт Варвариным всхлипам.
В такой атмосфере разворачивается основная сюжетная линяя повести. Анна — мать пятерых детей, двое сыновей её погибли: «первенькие, рождённые один для Бога, другой для паря». Дети приехали к ней недавно. Варвара приехала из районного центра, Люся и Илья из близлежащих провинциальных городков, а рядом с ней в деревне всегда жил сын Михаил вместе с женой и дочкой.
Ждёт Анна Таню из далёкого Киева. Дети собрались вокруг Анны на следующий день после прибытия утром, дети, видя воспрянувшую мать, не знают, как им реагировать на её странное возрождение.
«Михаил и Илья, притащив водку, теперь не знали, чем им заняться: все остальное по сравнению с этим казалось им пустяками, они маялись, словно через себя пропуская каждую минуту».
Забравшись в амбар, сыновья постепенно напиваются без закуски. Это в последствии вызывает законный женский гнев, но первые стопки водки дарят сыновьям ощущение какого-то неподдельного праздника. В конце концов мать жива: «Не обращая внимания на девочку, собирающую пустые и недопитые бутылки, они уже не понимают, какую мысль на этот раз они хотят заглушить, может быть, это страх. Страх от сознания, что мать вот-вот умрёт, не похож на все прежние страхи, которые выпадают им в жизни, потому что этот страх всего страшнее, он идёт от смерти… Казалось, смерть уже заметила их всех в лицо и уже больше не забудет» [Распутин 2010: 187].
Напившись основательно и чувствуя себя на следующий день так, «будто их через мясорубку пропустили», Михаил и Илья основательно опохмеляются и на следующий день. &# 171;А как не пить? — говорит Михаил.
— День, второй, пускай даже неделю — оно ещё можно. А если совсем до самой смерти не выпить? Подумай только, ничего впереди нету. Сплошь одно и то же. Сколько верёвок нас держит и на работе, и дома, что не охнуть, столько ты должен был сделать и не сделал, все должен, должен, должен, должен, и чем дальше, тем больше должен — пропади оно все пропадом.
А выпил, как на волю попал, все сделал, что надо. А что не сделал, не надо было делать, и правильно сделал, что не делал" [Распутин 2010: 191].
Это совсем не значит, что сыновья не умеют работать и никогда не знали другой радости, кроме как от пьянства. В деревне, где они когда-то все вместе жили, случалась общая работа — «дружная, заядлая, звонкая, с разноголосицей пил и топоров, с отчаянным уханьем поваленных лесин, отзывающимся в душе восторженной тревогой с обязательным подшучиванием друг с другом. Такая работа случается один раз в сезон заготовки дров — весной, чтобы за лето успели высохнуть, приятные для глаза жёлтые сосновые поленья с тонкой шелковистой шкуркой ложатся в аккуратные поленницы» [Распутин 2010: 193].
Эти воскресники устраиваются для себя, одна семья помогает другой, что и сейчас возможно. Но колхоз в селе разваливается, люди уезжают в город, некому кормить и выращивать скот.
Вспоминая о прежней жизни, Люся с большой теплотой и радостью воображает любимого коня Игреньку, на котором «хлопни комара, он и повалится», что в конце концов и случилось: конь сдох, «Игрень много таскал, да не сдюжил».
Бродя вокруг деревни, она понимает, что не сама выбирает, куда ей идти, что её всегда направляет какая-то посторонняя, живущая в этих местах сила.
Кажется Люсе, что жизнь вернулась назад, так как она здесь что-то забыла, или потеряла что-то очень важное и ценное для неё, без чего нельзя дальше существовать.
Пока сыновья пьют, а дочери предаются воспоминаниям, старуха Анна, съев специально сваренной для неё детской манной каши, взбадривается и выходит на крыльцо. Тут её навешает долгожданная приятельница Мирониха. &# 171;Оти-моти! Ты, старуня, никак, живая? — говорит Мирониха. —.
Тебя пошто смерть-то не берет?.. Я к ей на поминки иду, думаю, она как добрая укостыляла, а она все тутака".
Горюет главная героиня, что среди детей нет Татьяны, Танчоры, как она её называет. Она не была похожа ни на кого из сестёр. Так как она стояла как бы между ними с особым характером, каким-то мягким и радостным, людским. Так и не дождавшись дочери, старуха решает умереть. «Делать на этом свете больше ей было нечего и отодвигать смерть стало ни к чему. Пока ребята здесь, пускай похоронят, проводят, как заведено у людей, чтобы другой раз не возвращаться им к этой заботе. Тогда, глядишь, приедет и Танчора» [Распутин 2010: 195]. .
Старуха много раз думала о смерти и знала её как себя. За последние годы они стали подружками, старуха часто разговаривала с ней, а смерть, пристроившись где-нибудь в сторонке, слушала её рассудительный шёпот и понимающе вздыхала.
Завершается повесть на следующий день, после прощания главной героини с подругой «Приходилось жить еще день — лишний, ненужный. Обратно в избу старуху привела Надя — не привела, а, можно сказать, принесла на руках: ноги под старухой не держали совсем. Опять она лежала в постели, поглядывая перед собой печальными, виноватыми глазами и осторожно прислушиваясь к тому, что творилось вокруг; ей казалось, что ни на что на свете она не имеет больше права — ни смотреть, ни говорить, ни дышать — все было как ворованное» [Распутин 2010: 197].
Они договорились, что старуха отойдёт ночью, сначала уснёт, как все люди, «чтобы не пугать смерть открытыми глазами, потом та тихонько прижмётся, снимет с неё короткий мирской сон и даст ей вечный покой». Так все оно и выходит.
Метафоричность образа Анны в этой повести показана на трансформации образа матери и образа родной земли. В пересечении этих образов Валентин Распутин ищет глубинные корни конфликта.
В повести противостоят друг другу два полюса и для того, чтобы представить как можно полнее эти противостоящие полюса, автор создает иллюзию прения сторон, в поиске истины путем сопоставления противоположных позиций.
Однако авторские симпатии сразу отданы одной из сторон, другая — с самого начала предстает в негативном свете.
Духовный мир детей Анны беден, они утратили благодарную память, в хаосе будней они оборвали связь с Природой.
Основная метафора в повести состоит в том, что мать — это и есть природа, родительница, дающая жизнь и мир.
Поэтому автор с брезгливой тщательностью описывает, как даже в трагические часы умирания Анны они озабочены ужасно мелкими заботами: Люся, например, спешит сшить себе еще при живой матери черное платье, чтоб на похоронах выглядеть приличествующим образом, а Варвара тут же клянчит это платье для своей дочери, Михаил с Ильей запасливо закупают ящик водки — «мать надо проводить как следует».
Только в одном эпизоде есть непосредственная передача восприятия мира Люсей, одной из дочерей Анны. Это тот эпизод, когда Люся проходит по окрестностям своей деревни, и даже в ней, оживает прошлое, взыскующе напоминая о долге перед всем, что дало ей жизнь.
Лишь одна Таньчора сохранила это, идущее из детства сознание своей связи с бытием, благодарное чувство к матери, подарившей ей жизнь. Анне хорошо помнится, как Таньчора, старательно расчесывая ей голову, приговаривала: «Ты у нас, мама, молодец». — «Это еще пошто?» — удивлялась мать. «Потому что ты меня родила, и я теперь живу, а без тебя никто бы меня не родил, так бы я и не увидела белый свет».
Вот отсюда, от искреннего чувства благодарности к породившему тебя миру за нечаянную радость бытия, и идет все то лучшее, нравственно светлое и чистое, чем отличается Таньчора от своих сестер и братьев: и ее чуткость ко всему живому, и радостная бойкость нрава, а главное — нежная любовь к матери, которую не гасят ни время, ни расстояния.
Выводы по главе.
Как удалось убедиться в ходе исследования метафоричность в произведениях Валентина Распутина гораздо глубже, чем простое использование образного приема или метафоры как тропа.
Глубинная образность его произведений вовлекает читателя в особый мир, полный тайных знаков и символов. Которые читатель прочитывает, зачастую на уровне ощущения. Именно в этом состоит важная роль, которую писатель отводит метафоре в своем творчестве.
Так в повести «Прощание с Матерой» перед нами предстает метафора планетарного масштаба, который можно сравнить с Антлантидой, когда утрачивается целый мир с его ценностями, с его связями и законами, утрачивается Родина.
Причем происходит этот процесс по воле самих людей, которые решают ради выгоды уничтожить старый мир, и им не важно, что будет дальне, для чего это все.
Вместе со старым миром они утрачивают свою связь с собственными корнями, с предками, со своей совестью.
В повести «Живи и помни» метафора — это средство отражения внутреннего мира персонажей, их тревоги, которую ни постоянно переживают на протяжении всего произведения, они не могут вернуться к прошлой жизни, и метафоричность их мироощущения состоит в том, что выход, который они для себя находят, состоит уже за пределами этого мира.
В данных повестях глубоко метафоричен образ реки, которая у писателя является таким же героем, как и все персонажи, эта метафора возводит реку в философском понимании в силу, которая олицетворят и жизнь и забвение.
В повести «Последний срок» река присутствует косвенным образом, но главная метафора — это сама главная героиня, которая является матерью своим детям, как природа является прородительницей для все окружающего мира.
Дети Анны теряют связь со своей материю, также как современные люди теряют связь с природой, а, следовательно, ставят под угрозу не только свое будущее, но и будущее своих детей.
Рассматривая все три повести в совокупности можно сделать вывод о том, что метафора в произведениях Валентина Распутина является не только и не столько тропом, сколько глубокой философской категорией, которая через различную степень выражения в ткани произведения передает как философские воззрения писателя, так и состояние героев и окружающего мира, что позволяет читателя воспринимать очень близко к своему сознанию и системе ценностей.
Заключение
.
В данной дипломной работе был рассмотрены особенности использования троп метафорического характера в произведениях у Распутина на примере произведений Валентина Распутина «Последний срок», «Прощание с Матерой», «Живи и помни».
В ходе данного исследования были рассмотрены современные исследования в области отражения роли метафорического переноса в лингвофилософских исследованиях, рассмотрено описание метафоры в лингвистических исследованиях, особенности соотношения метафоры и сравнения, рассмотрена когнитивная концепция метафоры.
В результате исследования удалось определить, что именно метафора в современной литературе как языковое явление сегодня представляет собой как основную ментальную операцию, которая, как правило, объединяет две понятийные сферы, так и создает возможность использования потенциального структурирования сферы-источника при помощи новой сферы восприятия.
На основе жанрово стилистических особенностей произведений Валентина Распутина была определена образная составляющая художественной картины мира автора и выявлены особенности использования троп метафорического характера для увеличения экспрессивности лексики произведения и для создания особой атмосферы в данных произведениях.
Данные средства делают восприятие произведений более глубоким, причем, используемая в них символика, позволяет вовлечь читателя в ситуацию повествования на уровне ощущений.
Данные особенности обеспечивают насыщенность произведения насыщенность его различными образами. Функция образной характеристики в данном тропе преобладает над функцией номинации.
Отметим, что изучением метафоры в речи сегодня занимаются многие ученые, и все они дают различное теоретическое определение метафоры, а также рассматривают ее с самых разных точек зрения.
Сегодня, метафора включает в себя целый ряд разновидностей, к которым относятся когнитивная, генитивная, автономная, а также и неавтономная метафоры.
В ходе исследования можно обозначить следующие важные особенности метафорических тропов в произведениях Валентина Распутина:
Во-первых, метафора у Распутина расширяется до особого символического образа и участвует в многосложных процессах номинации, детерминации культурных объектов, обладая эвристическо-интуитивными чертами и когнитивно-эпистемологическими функциями, как это мы выяснили на примере повести «Прощание с Матерой».
Во-вторых, в произведениях Распутина метафора строится на основаниях инвариантной концептуальной системы, которая, в свою очередь, включает в себя и оппозициональные принципы соотношений (подобия и различия), а также образует между образами и общими понятиями особый динамический смысл через статичные коннотативные значения, в контексте нового смыслового пространства.
В-третьих, во всех рассмотренных произведениях метафорические тропы заключает в себе «базисный концепт», который с одной стороны является исходным пунктом порождения значения языкового знака, с другой — завершающим когнитивным этапом смыслового насыщения образа.
Валентином Распутиным тропы данного характера были использованы, чтобы показать именно внутреннее эмоциональное состояние как героев, так и атмосферы произведений. Они помогают выразить ту недосказанность, которая сегодня предоставляет читателю уникальную возможность додумывать, а также предсказывать опасность или ее степень, и выстраивать ассоциации возможного развития событий и эффекта собственной реакции, показать появление неожиданного и непредсказуемого.
Как удалось убедиться в ходе исследования метафоричность в произведениях Валентина Распутина гораздо глубже, чем простое использование образного приема или метафоры как тропа.
Художественное отображение мира Валентина Распутина в его произведениях происходит через осмысление автором русского национального характера, в присущей ему глубине и многогранности, которая, как известно, стала одной из ключевых идей в отечественной литературе, начиная с девятнадцатого века. Именно с данной проблемой связаны крупнейшие художественные открытия русских писателей.
Метафорические образы в произведениях Валентина Распутина отличает своеобразная «человекоцентричность», а также сосредоточенность на парадоксе в жизни человека, на изучении глубинной сути природы человеческого характера и смысле явления его в этот мир.
Следует отметить, что в поисках тематики и основных образов Валентин Распутин был одинаково отзывчив как к стихии самой жизни, так и к опыту ее прочтения своими героями.
Распутин относится к тем наиболее беспокойным и совестливым писателям второй половины XX века, которые в своих произведениях ставят мучительные вопросы современности и напряженно ищут на них ответы.
Распутин сопереживает своему народу, восхищаясь его мужеством и неисчерпаемой силой воли.
Такой тематикой и пафосом проникнуты многие, преимущественно ранние, произведения Распутина: «Прощание с Матерой», «Последний срок», «Живи и помни», а также его очерки и рассказы.
Таким образом, вполне естественным представляется, что творческий процесс писателя не ограничивается лишь одной темой.
Творчество Распутина многогранно, богато живым разнообразием характеров героев, оно отражает современную картину мира, дает понять специфику деревенской жизни.
Итак, комплексное использование ключевых лексических и литературных средств позволило автору создавать психологический фон и особую атмосферу в произведении, от восторга от окружающей природы тревожного ожидания опасности в своих произведениях, используя такие ключевые понятия как одиночество, предательство, неизвестность, смерть, мистика.
Затрагиваемые писателем темы, и использование им самых разнообразных и весьма оригинальных средств выразительности, живые психологические портреты героев позволяют рассматривать его творчество в контексте классической литературы.
На основе теоретического материала выявилось огромное количество метафорических конструкций.
Опираясь этот на материал, который определяет вторичную номинацию было доказано, что в данных художественных произведениях был широко представлен именно процесс вторичной номинации или переосмысления жестких метафорических форм.
Таким образом, мы выяснили, что метафора как троп представляет огромный интерес для изучения постоянно, так как до настоящего времени нет общепринятого однозначного определения данного явления.
Рассматривая все три повести в совокупности можно сделать вывод о том, что метафора в произведениях Валентина Распутина является не только и не столько тропом, сколько глубокой философской категорией, которая через различную степень выражения в ткани произведения передает как философские воззрения писателя, так и состояние героев и окружающего мира, что позволяет читателя воспринимать очень близко к своему сознанию и системе ценностей.
Тем самым сегодня существуют и бурно обсуждаются различные споры о природе, содержании, а также употреблении тропов метафорического характера.
В данной дипломной работе мы обобщили полученную информацию и рассмотрели особенности использования троп метафорического характера в произведениях у Распутина с различных точек зрения применительно к современному контексту восприятия его произведений. На основе творчества Валентина Распутина, мы раскрыли особенную коммуникативную сущность метафорических тропов на основе всеобщего внимания к действиям личности в жестких ситуациях принятия решения и последующей трансформации событий.
Александрова Т. А. Когнитивная метафора и ее роль в создании политического значения // Эколингвистика: теория, проблемы, методы. — Саратов, 2003. — с. 225 — 226.
Алексеев К. И. Метафора в научном дискурсе // Психологические исследования дискурса. М., 2002. С. 40−41.
Аристотель. Поэтика. // Аристотель. Собр. соч. в 4 томах, Т.
4. М., Мысль, 1983. — с. 645 — 686.
Аристотель. Риторика // Античные риторики. М., Изд-во МГУ, 1978.-с. 24- 244.
Арутюнова Н. Д. Метафора // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. — с. 296.
Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой. М., Прогресс, 1990. — с. 5 — 32.
Арутюнова Н. Д. Функциональные типы языковой метафоры // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз., 1978. Т. 37.
№ 4. с. 333 343.
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М., [16]Языки русской культуры, 1998, — 895 с.
Арутюнова Н. Д. Языковая метафора (синтаксис и лексика) // Лингвистика и поэтика. М., 1979. — с. 147 — 174.
Баранов А.Н. О типах сочетаемости метафорических моделей // Вопросы языкознания № 2, 2003. с. 73 — 94.
Бессереброва Н. Д. Метафора как языковое явление // Значение и смысл слова. М., 1987. — с. 156 — 173.
Бирдсли М. Метафорическое сплетение // Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой.
М., Прогресс, 1990.-е. 201−218.
Блох М. Я. Глобализация и язык // Лингвокультурные взаимодействия. Роль родного и иностранного языков в подготовке учителя. Орехово-Зуево, 2008. — с. 11—19.
Блох М. Я. Диктема в уровневой структуре языка // Вопросы языкознания № 4, 2000. с. 56 — 67.
Блох М. Я. Теоретические основы грамматики. М., Высшая школа, 2004.-239 с.
Блох М.Я., Резникова H.A. Средства эмоционального воздействия политических выступлений // Вестник Томского Государственного Педагогического Университета. — Вып. 9. — Томск, 2006. с. 14−19.
Блэк М. Метафора // Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой. М., Прогресс, 1990.-с. 153 — 172.
Будагов P.A. Метафора и сравнение в контексте художественного целого // P.A. Будагов. Человек и его язык. М., 1976. — с. 299 — 306.
Будаев Э. В. Становление когнитивной теории метафоры // Лингвокультурология. Вып. 1. — Екатеринбург, 2007. — с. 16−32.
Булыгина Т.В., Шмелев А. Д. Языковая концептуализация мира. -М., Языки русской культуры, 1997. 574 с.
Бурмистрова М. А. Когнитивная метафора в научном тексте: Автореф. дис. канд. филол. наук: 10.
02.04. М., 2005. — 26 с.
Бюлер К. Языковая метафора // Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., Прогресс, 2000. — с. 315 — 323.
Вафеев P.A. Особенности современного языка СМИ // Коммуникативно — парадигматические аспекты исследования языковых единиц. Ч. 1. — Барнаул, Изд-во БГПУ, 2004. — с. 56−61.
Верещагин Е. М. Костомаров В. Г. Лингвострановедческая теория слова. М., Рус. яз., 1980. — 320 с.
Вершинина Т. С. Зооморфная, фитоморфная и антропоморфная метафора в современном политическом дискурсе: Автореф. дис.. канд. филол. наук: 10.
02.01. Екатеринбург, 2002. — с. 24.
Виноградов В. В. Русский язык (Грамматическое учение о слове). -М., Высшая школа, 1986. 640 с.
Виноградов, В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. -М., Советская Россия, 1963. 325 с.
Глазунова О. И. Логика метафорических преобразований. СПб., 2000. // Электронный ресурс Библиотека Гумер / Языкознание: URL ;
http://www.gumer.info/bibliotekBuks/Linguist/Glaz/index.php.
Дейк Т.А. ван — Язык. Познание. Коммуникация / Пер. с англ. / Сост. В. В. Петрова. М., Прогресс, 1989. — 312 с.
Демьянков В. З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопросы языкознания № 4, 1994. с. 17 -33.
Добросклонская Т. Г. Вопросы изучения медиатекстов (опыт исследования современной английской медиаречи). — М., Едиториал УРСС, 2005.-288 с.
Дэвидсон Д. Что означают метафоры // Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.
Д. Арутюновой. М., Прогресс, 1990. — с. 173 — 193.
Дюжикова Е. А. Метафора в словосложении. — Владивосток, 1990. -154 с.
Жоль К. К. Мысль, слово, метафора. Проблемы семантики в философском освещении. Киев, Наукова думка, 1984. — 302 с.
Иванюк Б. А. Метафора и литературное произведение (структурнотипологический, историко — типологический и прагматический аспекты исследования) Черновцы, Рута, 1988. — 252 с.
Калашникова JI.В. Метафора как механизм когнитивно-дискурсивного моделирования действительности: Автореф. дис.. д-ра филол. наук: 10.
02.19. Орел, 2006. — 32 с.
Калашникова Т. В. Роль метафоры в становлении языковых значений (на примере сакральной лексики в германских языках): Автореф. дис.. канд. филол. наук: 10.
02.04. М., 1995. 16 с.
Караулов Ю.Н., Петров В. В. От грамматики текста к когнитивной теории дискурса // Т.А. ван Дейк. Язык. Познание. Коммуникация. — М., Прогресс, 1989. с. 5 — 11.
Каслова A.A. Метафорическое моделирование в дискурсе президентских выборов: (по материалам американской прессы) // Семасиологический и когнитивный аспекты анализа языка и дискурса. -Самара, 2003. с. 36 — 42.
Кассирер Э. Сила метафоры // Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой.
— М., Прогресс, 1990. с. 33 — 43.
Кожина М. Н. Об отношении стилистики к лингвистике текста // Функциональный стиль научной прозы. М., Наука. 1980. — с.3−17.
Козинец С. Б. Словообразовательная метафора: пересечение лексической и словообразовательной систем // Филологические науки № 2, 2007. с. 61−70.
Комлев Н. Г. Слово в речи. Денотативные аспекты. — М., 2007. -216 с.
Крылова О. А. Лингвистическая стилистика. В 2 кн. Кн. 1. М., Высшая школа, 2006. — 319 с.
Крюкова Н. Ф. Метафоризация и метафоричность как параметры рефлективного действования при продукции и рецепции текста: Автореф. дис. д-ра филол. наук: 10.
02.19. -М., 2000. 29 с.
Кубрякова Е. С. Начальные этапы становления когнитивизма: лингвистика — психология когнитивная наука // Вопросы языкознания № 4, 1994.-с. 34−47.
Кузнец М.Д., Скребнев Ю. М. Стилистика английского языка. JL, Наука, 1960. — 173 с.
Лагута О. Н. Метафорология: теоретические аспекты. Ч. 1. — Новосибирск, 2003. 114 с.
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем: Пер. с англ. / Под ред. и с предисл. А. Н. Баранова. М., Едиториал УРСС, 2004. -256 с.
Лапшина В. В. Метафора как средство конструирования имиджа политика (на материале австрийских печатных СМИ): Автореф. дис.. канд. филол. наук: 10.
02.04. М., 2006. — 24 с.
Локк Дж. Опыт о человеческом разумении // Локк Дж. Собр. соч. в 3 томах. Т. 1. М., Мысль, 1985 — 622 с.
Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек текстсемиосфера — история. — М., Языки русской культуры, 1996. — 464 с.
Лурия А. Р. Язык и сознание. М., Изд-во МГУ, 1998. — 335 с.
Макарова O.A. Метафора в британской и американской литературе 20 В. в свете когнитивной лингвистик: Автореф. дис.. канд. филол. наук: 10.
02.04. Самара, 2005. — 22 с.
Матросов B.JI. Язык метафоры // Логика и язык. М., 1985. — с. 45 -54.
Мак.
Кормак Э. Когнитивная теория метафоры // Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост.
Н. Д. Арутюновой. М., Прогресс, 1990. — с. 358 — 386.
Максютова О. М. Языковая реализация прагматической установки в британской прессе (на материале заголовка как компонента газетного текста): Автореф. дис.. канд. филол. наук: 10.
02.04. -М., 1984. -25 с.
Мезенин С. М. Образные средства языка: на материале произведений В. Шекспира. Тюмень, Изд-во Тюм.
ГУ, 2002. — 124 с.
Метафора в языке и тексте//под ред. В. Н. Телия. М., Наука, 1988. — 176 с.
Меркулов И. П. Эпистемология (когнитивно-эволюционный подход). Т.
2. СПб., 2006. С. 82−91.
Михайлов С. А. Журналистика Соединенных Штатов Америки. -СПб.: Изд-во Михайлова В. А., 2004. 448 с.
Москвин В. П. Русская метафора: параметры классификации // Филологические науки № 2, 2000 с. 66 — 74.
Новикова Е. И. Значение взглядов на метафору древних мыслителей для современных исследований // Язык в пространстве и времени. Самара, 2002. — с. 43 — 47.
Общая риторика: Пер. с фр.яз. / Ж. Дюбуа, Ф. Пир, А. Тринон и др.; Общ. ред. и вступ. ст. А. К. Авеличева.
М., Прогресс, 1986. — 392 с.
Ортега-и-Гассет X. Две великие метафоры // Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ.
ст. и сост. Н. Д. Арутюновой. М., Прогресс, 1990. — с. 68 — 78.
Панфилов В. З. Взаимоотношение языка и мышления. М., Наука, 1971.-231 с.
Петровский М. Сравнение // Литературная энциклопедия. Словарь литературных терминов: В 2-х т. М.
— Л.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1925. — Т. 2, с.
860−862.
Распутин В.Г. «Дочь Ивана, мать Ивана» Повесть статья // «Наш современник», № 11, 2003 г.
Распутин В. Г. Прощание с Матерой. Повести, рассказы. М. Эксмо. 2010.
Рикёр П. Метафорический процесс как познание, воображение и ощущение // Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.
Д. Арутюновой. М., Прогресс, 1990. -с. 416−456.
Ричардс А. Философия риторики // Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д.
Арутюновой. М., Прогресс, 1990. — с. 44 — 67.
Рудакова A.B. Когнитология и когнитивная лингвистика. Воронеж, 2002. 78 с.
Сильченко Е. В. Когнитивные основы процесса метафоризации // Коммуникативно парадигматические аспекты исследования языковых единиц. — Ч. 2. — Барнаул, Изд-во БГПУ, 2004. — с. 111 — 115.
Скляревская Г. Н. Метафора в системе языка / отв. ред. Д. Н. Шмелёв. СПб, Наука, 1993. 152 с.
Скляревская Г. Н. Языковая метафора в словаре. Опыт системного описания // Вопросы языкознания № 2, 1987. с. 58 — 61.
Солганик Г. Я. Выразительные ресурсы лексики публицистической речи // Поэтика публицистики / под ред. Г. Я. Солганика М., 1990. — с. 10−20.
Телия В. Н. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Метафора в языке и тексте / под ред. В. Н. Телия. М., Наука, 1988. — с. 26 — 51.
Телия В. Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. М.: Высшая школа, 1988. — с. 173 — 204.
Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой. М., Прогресс, 1990. — 512 с.
Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика: Учеб. пособие/Вступ. статья Н. Д. Тамарченко; Комм. С. Н. Бройтмана при участии Н. Д. Тамарченко. — М.: Аспект Пресс, 1999.-334с.
Чернейко Л. О. Базовые понятия когнитивной лингвистики в их взаимосвязи // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей. Вып. 30. М., 2005. С. 48−56.
Чудинов А. П. Структурный и когнитивный аспекты исследования метафорического моделирования // Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества. Екатеринбург, 2001. — 87с Шмелев Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики. М., 1973.
