Формирование определительных категорий в истории русского языка

Традиционно принято считать, что тексты конфессионального характера не подвергаются значительному лексическому и грамматическому изменению в процессе бытования — копирование рукописи не может приводить ни к изменению лексического состава, ни к перестройке грамматической структуры синтагм.

При таком понимании истории текста существующие разночтения в списках одного текста интерпретируются как результат справы и редактирования или объясняются различными протографами рукописей. Отличающиеся же друг от друга языковые закономерности, выявленные в ходе анализа разновременных списков с разными переводными текстами одного жанра и стиля, понимаются как результат различных переводческих традиций, объясняются разным временем и местом переводов, традициями писцовых школ, иначе говоря — характером языковой ситуации, в которой создается и бытует конкретный перевод.

1. Исследование древнейших богослужебных письменных памятников, текстов церковно-книжных жанров русского средневековья, имеющее давнюю традицию, часто было направлено на выявление их роли в формировании русского литературного языка в его письменной форме. В то же время древнейшие памятники церковно-книжного (конфессионально-гимнографического, например минеи, и конфессионально-литургического жанров, например Евангелия) являются ценнейшим, а в ряде случаев незаменимым источником для изучения формирования норм русского языка в целом, а не только его литературно-письменных норм. Об этом свидетельствуют, в частности, многочисленные и достаточно показательные параллели в лексике, словообразовании, морфологии, синтаксисе современного русского разговорного литературного и диалектного языка, соотносимые с соответствующими особенностями славяно-книжного языка Средневековья.

Практически в любой лингвистической работе, посвященной проблемам развития русского языка, в большей или меньшей мере привлекаются данные богослужебных рукописей, см., например, работы.

A.И. Соболевского, А. А. Шахматова, Н. Н. Дурново, И. И. Срезневского, Р. Ф. Брандта, М. Козловского, И. В. Ягича, С. П. Обнорского, Н. А. Мещерского, А. С. Львова, П. С. Кузнецова, Л. П. Жуковской, Б. А. Успенского, В. В. Колесова, Г. А. Хабургаева, Е. М. Верещагина,.

B.Б. Крысько, О. Ф. Жолобова и др. Некоторые из работ, в которых рассматриваются общеязыковые и частные вопросы развития русского языка, выполнены на материале текстов традиционного содержания (В.М. Марков, Н.А. Нечунаева). Наиболее подробно с точки зрения отражения собственно русских языковых особенностей к настоящему времени изучены древнерусские евангельские рукописи, что понятно: среди древнейших памятников Евангелия занимают первое место по количеству дошедших до нашего времени экземпляров. Работы М. Козловского, А. Х. Востокова, Г. А. Воскресенского, Н. Л. Горина, А. С. Львова, Н. И. Толстого, Л. П. Жуковской, С. Ю. Темчина и др. доказали огромную ценность древнерусских Евангелий для исследования истории русского языка. Нет практически ни одной лингвистической работы, в которой при исследовании разных уровней русского языка ученые не привлекали бы данные древнейших евангельских рукописей.

По числу сохранившихся до нашего времени рукописей служебные минеи занимают, как известно, второе место. Начало исследований языка и текстологии служебных миней положено И. В. Ягичем [Ягич 1886, Ягич 1889]. Его великолепное издание трех миней конца XI в. и глубокое текстологическое и лингвистическое их исследование по праву стало образцовым для многих поколений филологов.

К сожалению, начало не получило достойного продолжения. А после работ М. Г. Попруженко, М. И. Карнеевой, В. А. Комаровича и С. П. Обнорского минеи практически оказались забыты как текстологами, так и лингвистами. Среди причин этого не всегда бесспорные выводы И. В. Ягича относительно достоинств языка служебных миней и их роли в формировании норм русского литературного языка (см., например, [Нечунаева 2002, 180- Матейко 2002])1.

К концу XX в. интерес к служебным минеям несколько возрос. Несомненно, толчком к этому послужил выход в свет в 1964 г. монографии В. М. Маркова «К истории редуцированных гласных в русском языке», в которой на материале Путятиной минеи XI в. раскрываются причины одного из основных языковых процессов древнерусского периода — падения редуцированных гласных.

На протяжении последующих тридцати с небольшим лет древнейшие служебные минеи стали предметом исследования многих ученых. Материал миней составил основу графико-орфографических и фонетических (В.В. Колесов), словообразовательных (В.К. Машет, Н. А. Нечунаева, Ц. Досева), текстологических (М.Ф. Мурьянов, Е. М. Верещагин, Н. А. Нечунаева, Ц. Досева), лексикологических (Е.Э. Гранстрем, Ц. Досева, Н. А. Нечунаева, Л. И. Щеголева, Т.А. Сумникова), общефилологических (М.И. Мулич, Л. И. Щеголева, В.А. Матвеенко), сравнительно-исторических (Ц. Досева, Л. И. Щеголева, В.А. Матвеенко) исследований, было продолжено начинание И. В. Ягича по изданию комплекта служебных миней (Е.М. Верещагин, X. Ротэ). В работах Н. А. Нечунаевой проведено глубокое текстологическое изучение всех сохранившихся славянских списков служебных миней XI—XV вв., исследованы их редакции, сделаны выводы о древно.

1 «Наблюдения опровергают представление о минейном тексте как о невыразительном тексте, суть которого скрыта из-за плохого перевода, явившегося следствием непонимания значений греческих лексем и переноса синтаксических отношений из языка оригинала в язык перевода» [Нечунаева 2002,180]. ста того или иного типа миней и конкретных рукописей, а также о соотношении редакций с первоначальными переводами гимнографических текстов.

Однако в связи с тем, что славяно-книжные тексты XI—XIV вв. традиционно рассматривались лишь как второстепенный по значимости (после оригинальных средневековых русских сочинений) источник для изучения истории русского языка, их собственно текстовые и, соответственно, языковые черты до настоящего времени исследованы фрагментарно и в недостаточной мере. Если некоторые графико-орфографические, фонетические и словообразовательные особенности древнейших служебных миней были предметом изучения, то этого никак нельзя сказать об их морфологических, синтаксических и семантических особенностях.

2. Нет сомнения в том, что роль текстов традиционного состава в формировании грамматических категорий русского языка явно недооценена. Именно такие тексты, в которых изменения на всех уровнях происходят медленно, с трудом в силу священности жанра, являются показательными с точки зрения отражения в них активно развивающихся в русском языке грамматических категорий2.

2.1. Уже при первом знакомстве с грамматическим материалом разновременных служебных миней становится ясно, что изменения языковых форм, их грамматической семантики, синтагматических связей, наблюдаемые в древнейших сохранившихся до нас гимнографических текстах, могут стать ценным материалом для решения вопроса о направлении и причинах происходящих в древнерусском языке грамматических изменений. Такие изменения раскрывают механизм становления многих морфологических категорий, а выработанные в богослужебных текстах способы выражения новых значений и категорий в истории русского языка стали непосредственным источником и катализатором развития и закрепления определенных структурно2.

О бесспорной значимости богослужебных текстов для изучения истории русского языка см., например, [Толстой 1988,41−52- Алексеев 1988]. грамматических, парадигматических и синтагматических форм современной языковой системы как в ее письменной, так и в устной форме.

Неоценимый и во многом незаменимый материал дают минеи и для исследования определительных категорий в истории русского языка. Несмотря на большое количество работ, посвященных истории прилагательных [Ист-рина 1921; Трубецкой 1937; Жирмунский 1946; Валгина 1953; Валгина 1956; Романовская 1954; Георгиева 1958; Пигин 1958; Фролова 1959; Фролова 1967; Бородин 1963; Иванова Н. 1963; Марков 1961; Марков 1997аМарков 19 976- Жихарева 1964; Зверковская 1964; Зверковская 1986; Санников 1978; Иванов 1979; Алымов 1976; Юдакин 1979; Мароевич 1981; Заиконникова 1982; Снетова 1982; Снетова 1992; Кузнецов А. 1983; Кузнецов А. 1984; Не-чунаева 1984; Гурьева 1988; Жолобов 1991; Игнатьева 1991; Гиппиус 1993; Кукушкина 1993; Николаев-Трошкина 1996; Котов 1998; Толстой 1999; Толстой 1999а и др.] и истории наречий [Юдакин 1978; Янович 1978; Волошина 1985; Демидов 1988; Коневецкий 1988; Ефимова 1989; Чурмаева 1989; Шмелев 2002 и др.] (исследования проводились в первую очередь на материале оригинальных древнерусских памятников), до настоящего времени окончательно не выяснены семантико-грамматические предпосылки процесса их становления как особых лексико-грамматических классов и механизм их формирования, остаются нераскрытыми роль синтагматических связей и отношений, а также этапы и формы грамматикализации категорий, не раскрыта их связь с категорией первичного нерасчлененного имени, практически отсутствуют сведения об изменении активности прилагательных и наречий в древнерусском языке и об объективных критериях, позволяющих судить о стадиях их становления, и многие другие вопросы. Дело осложняется тем, что традиционное представление об определительных категориях древнерусского языка, во многом обусловленное знаниями современной грамматической системы, не соответствует реальной функционально-грамматической нагрузке этих образований в древнейший период. Одна из причин этого — отсутствие формальных различий, например, между современными местоименными формами прилагательных и древнерусскими членными определительными именами, между современными наречиями нао и функционировавшими в древнерусских текстах аналогичными нечленными образованиями, между современными так называемыми субстантивными прилагательными и древнерусскими членными именами в независимой позиции.

2.2. В русском языкознании существует проблема соотношения употребления слова в речи и представления лексемы как единицы языка в лексикографических и теоретических работах.

Например, в современном русском языке с точки зрения структуры нет различия между предложениями «Нищий сказал», «Учащийся написал» и «Бегущий прокричал». Соответственно нет различия ни в употреблении, ни в грамматическом значении слов нищий, учащийся и бегущий — все являются подлежащими, выраженными именами существительными. Но традиционно системный статус подобных слов определяется по-разному. Так, в словаре С. И. Ожегова в статье нищий слово определяется как «2)м. Человек, живущий подаянием, собирающий милостыню» [Ожегов, 429], слово учащийся имеет значение «л<. Человек, который учится в учебном заведении» [Ожегов, 876]. А существительное бегущий в этом же словаре вообще отсутствует.

Среди большой группы существительных адъективного типа склонения имеются существительные мужского, женского, среднего рода, образованные, с традиционной точки зрения, от прилагательных и причастий: слепой, военный, ссыльный, служащий, пострадавший, арестованный', детская, приемная, булочная, накладнаястарое, летнее, сладкое, происходящее, происшедшее, сказанное', а также субстантивы, употребляемые в форме множественного числа: цитрусовые, позывные, премиальные.

В особую группу выделяют субстантивы типа пассажирский («Поедем пассажирским»), выходной («В выходной будет хорошая погода»), контрольная («Контрольная всеми была написана хорошо») и подобные, обладающие четкой соотнесенностью со словосочетаниями пассажирский поезд, выходной день, контрольная работа. Существительные именно этой группы чаще всего отсутствуют в словарях. Но и из слов предыдущей группы не все квалифицируются как существительные. Так, в словаре С. И. Ожегова есть существительное военный, но нет арестованный, есть детская, но нет накладная.

Понятно, что решать вопрос о статусе таких имен можно, лишь учитывая их соотношение с производящими именами прилагательными, категориальное предметное значение, синтаксическую роль в предложении, отношения с синонимическими словосочетаниями с тем же номинативным значением, стилистическую окраску и т. д.

2.3. В подобной ситуации особое значение для выяснения статуса членов этой группы образований приобретает их исследование в истории русского языка.

Как известно, уже в древнейших славянских переводах встречаются слова типа глоу^ъш, клдгдга, несесь. ндт с предметным значением: глжснн СЛЫШАТЬ н MftkTRHH ЬкСТАЖТк РЕ 16аЗ, дша его бъ елгынхъ Бъдьорнть, са БПс 8 об.6, улкоу ьъ. н’ьже оелъус cm събъ^денж6 н съпосадн на нескнънуъ ЕПс 9а9−10 (примеры приводятся по [СИХ1-ХП]).

В словарях старославянского и древнерусского языка эти субстантивы выделяются с разной степенью последовательности. Так, в ССС особо описываются слова ЕЪ1Шкннн в знач. сущ.: ты ot (*oya пророкъ Бышкнъго МАреуешн са, ь-ышьнгага ср. мн. в знач. сущ.: ocana ь-ышъннн^ъ [ССС, 161), прА&кдкыъш муж. в знач. сущ.: не поьнненъ есмъ отъ кръье сего прдьедънАдго [ССС, 497], но отсутствует определение слова нищий как существительного: NHijjk прил. 'бедный, нищий': еогатш н нншктнн. н Зълнн н досрнн. отъ того слоужъсж прнгемкнкт' Супр 262, 5 [ССС, 382].

Показательны в связи с неизученностью проблемы формирования определительных категорий и категориального статуса прилагательных, субстантиватов и наречий неточности в толковании и интерпретации данных образований в словарях.

Так, например, в СИХ1-ХП ни в статьях глаголов (в разделе причастий), ни в статьях прилагательных не встречается традиционная и необходимая помета «в качестве существительного», которая указывала бы на особое употребление прилагательных и причастий, как это делается в некоторых других словарях и предлагается в некоторых теоретических работах. В то же время многочисленные контексты дают право выделять субстантиваты в качестве особой категории образований: н не уоу еыььшн^ъ ьъ немь. Сав 155а 16−17 [СИХ1-ХП, 1, 59], нде ы> секе днба са б-ыьъшоуоумж Сав 154об. 17−18 [СИХ1-ХП, 1, 59], N6 б-ь (>обабъшн-(ъ пр[н]шестьню гню • ь-ь[^дд]сть. reonlckaa об-ьштаныа • ЕПс 1461 [СИХ1-ХП, 1, 151], же прос&ътн с (и]а • ежннмк поь-ьданннмь • МД 8об. 14 [СИХ1-ХИ, 1, 153], н неуьстньънмъ н гр-ьшьнънмъ по д-ьдикю н^ъ ЕПс Зв 13 [СИХ1-Х11, 1, 180], осиобабъ^{емльнаи} послъдобалъ ёсн xt-.]^{наменаьъ} са МД 1а 21 [СИХ1-ХН, 1, 254], не тр-ЪЕжнкть съдрдвнн ьрАУА • нъ ЕолАфен ТЛ Юоб. 8 [СИХ1-ХП, 3, 2, 285], см. также формы мн. в статьях кротъкъ [СИХ1-ХП, 2, 17], прАБкдкиъьъ^ьеселнтн с, а прАьедкннн о гн • ЕПс 5 г 17 [СИХ1-ХП, 3, 1, 79−80] (ср. в [ССС] -прАкедкиын муж. в знач. сущ. ие повнненъ есмъ. отъ кръ&е сего прА&едъиААго Map, Ас, Сав [ССС, 497]) — ruuilnl — н Еждете снве бъ.1шь.нааго ТЛ 10а 5 [СИХ1-Х11, 1, 136], слаба ьь. бышкин^ъ кж н на ^(млн мнрь РЕ 56 17 [СИХ1-ХИ, 1, 136] (ср. Бишкинн в знач. сущ.: ты отроуА пророкъ ьъ1шь. нъго ндреуешн са, ruiulniaia ср. мн. в знач. сущ.: urcANA въ. б-ыш-ьннн^-ь [ССС, 161]). Во многих случаях о субстанциональности таких образований говорит их употребление с предлогом: дша гего ы блгъш^ъ ьъдьорнть. са БПс 8об. 6 [СИХ1-Х11, 1, 27], ибскнъш^ъ ьеселА са МД 6а 21 [СИХ1-Х11, 2, 137], улкоу н’ьже ОЕл-bve си • съЕЪзд&нже [Так. — В.Б.] н съпосадн на нбскиън^ъ ЕПс 9а9−10 [СИХ1-XII, 2, 137], сто стого ьъ. ст-ын^ъ ¦ поуньаюштаго • ьдрндвд пропоь-ьддъ бен • МД 12а 5 [СИХ1-Х11, 3, 1, 225]. Особо следует отметить, что в некоторых статьях СИХ1-ХИ формы, которые следует трактовать как субстантиваты, просто преобладают: см., например, статьи слова неуъ. стньъ [СИХ1-ХН, 2, 159−160], nhiiitl [СИХ1-Х11, 2, 166−167].

Надо сказать, что авторы СИХ1-ХП, наблюдая такое несоответствие употребления, синтаксической роли, значения, с одной стороны, и грамматических помет, с другой, все же в ряде случаев дают соответствующий комментарий: «&елнкъ1н спсьъ дпле • м&ленннллк oylml съподоен са ьъ^люклене МД 14об. 12 /=возлюбленный, милый/» [СИХ1-Х11, 1, 106] (ср. в [Ожегов, 85]: возлюбленный сущ. «любимый человек»), — а то и, несмотря на последовательно проведенный принцип не выделять субстантивы, все же обозначают их как существительные: «къседендм сущ. жен. вселенная, целый свет, вся земля, космос» [СИХ1-ХП, 1, 121], «погань сущ. муж. язычник, православный» [СИХ1-ХИ, 3, 1, 26].

Подчеркнем, что вопрос о категориальном статусе таких образований во многом еще не разработан и последовательное выделение субстантиватов не проведено ни в одном словаре в силу неоднозначности решения проблемы в целом, см. также, например, [СИХ1-ХИ].

Другой не разработанной в историческом языкознании проблемой остается определение категориального статуса звательных форм типа ЕЛАжене, сь, а те и под. Традиционно их называют формами имени прилагательного. В то же время известные факты (значение, синтагматическая позиция, функциональная нагрузка и др.) свидетельствуют о том, что безоговорочное отнесение их к именам прилагательным в начальный период письменной истории русского языка, когда они наиболее активно используются, вряд ли оправданно.

3. На наш взгляд, не соответствует действительности традиционное мнение о том, что к началу письменного периода лексико-грамматический класс имен прилагательных и категория определительных наречий уже сложились и представляют собой аналогичные современным группы образований, а их пополнение представляет собой словообразовательный процесс по существующим в языке моделям.

Известно, что категории имени существительного и имени прилагательного сложились на базе первичного нерасчлененного имени. Кроме того, считается, что к историческому периоду процесс становления именных частей речи зашел довольно далеко и лексико-грамматические категории имени прилагательного и наречия, которое образуется на базе именных категорий, уже сформировались.

В то же время выделение существительных и прилагательных как обособленных классов слов из прежде нерасчлененной категории имени в процессе их синтаксической, словообразовательной и семантико-понятийной специализации может быть подтверждено, например, фактами древних славянских, в частности древнерусских, текстов, так как в них существуют хоть и затемненные словообразовательными и грамматическими дифференциаторами, но все же показательные примеры нерасчлененности имени.

Традиционно при изучении становления грамматических категорий названных классов слов и их формальных показателей с целью описания грамматической истории определительных имен в русском языке обращают внимание на различия в функционировании и на различия в формах. В стороне остаются особенности, заставляющие скорее объединять, нежели дифференцировать факты.

Анализ синтаксических и морфологических явлений в древнейших переводных гимнографических текстах дает возможность увидеть тот этап существования нерасчлененного имени, когда оно еще продолжает функционировать как единый грамматический класс слов, тот этап, который, как принято считать, предшествует времени создания первых письменных памятников.

4. Древнеславянский текст, текст священного писания, литургические тексты представляют собой объект лингвистического исследования особого рода. Какая бы проблема ни стояла перед историком языка, в центре внимания неизбежно оказывается понимание текста. Именно понимание и интерпретация становятся наиболее сложными для современного человека, так как древний текст — это принципиально иной речевой и языковой объект. Одной из его особенностей является построение из воспроизводимых символов, которые делали повествование содержательно глубоким и философски значимым, объемным для средневекового читателя. В отличие от современного текста, в основе которого лежат понятийно-логические принципы построения, родо-видовая иерархия и системная противопоставленность языковых знаков, древний текст состоял из синкретичных словесных компонентов [Ко-лесов 2001, 152−153]. Видением целого образа через образность каждой составляющей его синкреты достигались содержание, перспектива и цельность текста [Там же, 134].

В то же время каждый словесный образ оформлялся, а тем самым существовал и воспринимался только в контексте. Только текст в совокупности всех словесных знаков создавал семантическое наполнение конкретной формы [Там же, 191−192]. В употреблении проявлялись смысловые, а соответственно, и грамматические характеристики формы (о контекстной обусловленности древнего слова см., например, [Колесов 2002, 174 и далее]). В тексте слово представало как синкрета, семантическая особенность которой заключалась в его множественной валентности при одновременной смысловой цельности [Колесов 2001,159]. Одной из причин разрушения семантического синкретизма является, по мнению В. В. Колесова, столкновение двух культур — языческой и христианской: «Совмещение объемов понятия при нерелевантности содержания понятия давало возможность для дальнейшего развития символа и его укоренения в славянской ментальности. Происходило это на основе метонимических переносов, обслуживавших именно предметное значение слова, а непосредственным результатом сталоразрушение семантического синкретизма имени и создание слов „широкого“ значения.» [Колесов 2001,264].

5. Если вопрос о семантическом синкретизме древнего слова достаточно хорошо разработан (А.А. Потебня, В. В. Колесов, Г. А. Николаев и др.) и можно говорить о том, что в науке выработан достаточно точный и адекватный материалу метод интерпретации смысла древнего текста и его составляющих (Н.А. Мещерский, А. С. Львов, Б. А. Успенский, А. А. Зализняк, В. В. Колесов, Е. М. Верещагин, А. А. Алексеев, В. Ф. Дубровина, М. А. Момина, Н. И. Толстой, В. М. Живов, М. В. Иванова, Л. Г. Панин, В. Б. Крысько и др.), то проблема грамматического, категориального синкретизма еще не разработана в достаточной мере.

Одним из наиболее актуальных вопросов исторической грамматики является вопрос о категориальном статусе имен прилагательных в различные периоды истории русского языка. В силу генетической связи с категорией нерасчлененного имени, в силу той значимости, которую прилагательные имеют в средневековых текстах конфессионального, философско-поучительного жанров, а следовательно, и в литературных, образцовых текстах в целом, в силу той роли, которую прилагательные сыграли в истории русского языка в ходе формирования абстрактно-понятийного аппарата мышления, именно эта грамматическая категория нуждается в специальном лингвистическом исследовании с точки зрения функции и определения категориального статуса в разные периоды становления этой части речи.

Наше сегодняшнее видение и понимание древнего текста не адекватно пониманию его древним книжником и читателем. Расхождение, в частности, вызвано тем, что мы накладываем на текст категориальные, грамматические, синтагматические, смысловые рамки современной языковой системы, мы думаем, что с точки зрения функции, роли в синтагме, а следовательно, и смысла, согласуемая форма является аналогичным современному прилагательному компонентом. Однако мы заблуждаемся, и наши попытки средствами современного языка передать ускользающее содержание древнего славянского слова, смысл синтагмы, фразы и тексталишь приближение к истинному пониманию3.

3 Ср., например, показательные широкие рамки семантической интерпретации значения древнерусских слов в СИХ1-ХН под ред. Имре X. Тота, в котором авторы отказываются от разделения омонимов и значений одного слова: при слове, как пишет Имре X. Тот, «дается значение или несколько значений, однако разные значения не трактуются отдельно» [СИХ1-ХП, 1, стр. III]. На практике это претворяется таким образом, что слово получает широкое семантическое толкование. Для этого есть все основания: в одних случаях контекст иллюстрирует такое недифференцированное, широкое значение, в других — контексты представляют несколько конкректных, более узких значений или одно из приведенных в определении значений, в иных же случаях контекст, часто единственный, не дает возможности толковать слово однозначно. Так, слово Ее^дконнк получает толкование 'беззаконность, незаконность, произвол, безбожие' на основании контекста задлъжнша Ее^дконнесьое ЖК 2а21 [СИХ1-ХН, 1, 14], значение слова в котором можно трактовать, действительно, так широкозначения слов ЕЛАГосло&леынге 'благословление, одобрение' [СИХ1-ХП, 1, 24−25], кнденнге 'зрение, привидение, сновидение, образ, вид, призрак' [СИХ1-ХН, 1, 72] также получают подтверждение в контекстах, иллюстрирующих возможность широкого понимания словоупотребления с точки зрения семантикислово ыдкдртн са 'селиться, наставать' употреблено в контексте съ. ннмнже ьъ. дьдр лешн с a JIM 1об24 [СИХ1-ХН, 1, 93−94], который не дает возможности конкретизировать значението же самое можно отметить для слов &ец1Аынгс 'голос, звук, сказывание, проповедание, проповедь, поучение, предсказание' [СИХ1-XII, 1, 154], глашатн 'издавать звуки, голос, кликать, звать, призывать, возглашать, восклицать, называть' [СИХ1-Х11, 1, 164], горе «горе, болезнь, несчастье, беда, печаль» [СИХ1-ХИ, 1, 168], домъ 'дом, здание, храмина, жилище, семья, домочадцы, храм' [СИХ1-ХН, 1, 199], доухъ. 'дух /святой, нечистый, злой/, дыхание, душа, струя, ветер, воздух, сознание' [СИХ1-ХИ, 1, 207], неукстньъ. 'нечестивый, нечистый, злой, грешный, безбожный' [СИХ1-ХП, 2, 159], оЕрестн 'обрести, найти, приобрести, достать, застать, получить' [СИХ1-ХИ, 2, 191], пньо 'питье, напиток, благодать' нстоуннкъ. н^нде спсенддго пньд Бдрфололлъ премоудре МД 7 об. 4 [СИХ1—XII, 3, 1, 10), сжгстд 'суета, тщетность, ничтожность' [СИХ1-ХП, 3, 2, 270], с-ьд-ьтн 'сидеть, пребывать, обитать, жить' [СИХ1-ХП, 3,2, 330] и мн. др.

6. Процесс познания является основой для выявления, осознания и наименования признаков, свойств и качеств субстанций объективного мира [Колесов 1986, 11−15]. На первом этапе признак является конкретным, связанным с тем чувственно-конкретным образом, свойством которого он является. Каждый предмет имеет только ему присущее определение [Колесов.

2002, 89]. Лишь по мере все более точного и существенного с точки зрения человека познания мира вещей и процессов и разделения существенных и несущественных характеристик признак становится независимым и формируется в качестве абстрактного понятия: «Познание, — пишет В. В. Колесов, — и состоит в отыскании и определении признаков, которые в последовательности качественной смены одного другим все надежнее обрисовывали в человеческом сознании контуры внешнего мира: сначала это просто признак предмета, затем его важное свойство и как завершение поисков — существенность его качества. Категория „качество“ становится философской и общей по мере того, как из множества словесных образов создается законченное по точности знание мира» [Колесов 1986, 12].

Утверждение, закрепление найденного в процессе познания признака проявляется в появлении специальной лексемы. Историческое рождение каждого конкретного слова-лексемы с абстрактным, обобщенным значением непосредственно связано с процессом поиска, нахождения и выделения существенных свойств абстрактного понятия и со все большей систематизацией дифференцирующих признаков значения формирующегося слова. Исконно образное сознание только постепенно становится понятийно-логическим [Колесов 2002, 33].

В истории языка процесс отторжения признака от субстанции, с точки зрения В. В. Колесова, проходит несколько стадий, которые проявляют себя в существовании признаков различной степени связанности/свободы по отно-* шению к предмету — признака типичного, выделительного, образного [Колесов 2002, 84].

Как известно, окончательное формирование имени прилагательного как особой лексико-грамматической категории происходит только в исторический период [Колесов 2002, 217]. Различные стадии становления качества как понятия и как грамматического признака проявляют себя в древних текстах различными средствами: лексически и грамматически, словами-синкретами и причастиями, глаголами4.

Историко-лингвистическое исследование каждого из языковых уровней дает возможность увидеть проявление выделяемых сознанием новых понятийных категорий и становление особых, необходимых для выражения понятия о качестве (качествах) специализированных грамматических категорий имени прилагательного, субстантивата, предикатива и наречия5.

Сложность наблюдений и анализа состоит в том, что многие существенные изменения категориального и внутрикатегориального характера в ис.

4 В. В. Колесов отмечает, что в древнерусской языковой системе «с одной стороны, философская категория качества уже соотносится с грамматически выраженными эквивалентными ей понятиями, с другой же — еще растворена в различных языковых проявлениях, отражается через посредство самых разных — лексических и синтаксических — форм. Однако исходное определение качества через прилагательное уже найдено, и во всяком случае постулируется, хотя сама категория имени прилагательного только начинает развиваться как самостоятельная (речь идет о древнерусском языке). Постоянно присутствуя в сознании, направляемая подобным категориальным осознанием качества как идеи, конкретная форма имени — прилагательное — со временем окончательно становится единственным средством воплощения качества в самостоятельной части речи. Сначала в общем перечне имен дается особая парадигма склонения прилагательных (в ранних переводных грамматиках с конца XVI в.), а затем происходит совмещение семантической (т.е. философской, категориальной) основы восприятия с его формальным (грамматическим) субстратом (в грамматике Мелетия Смотрицкого 1619 г.)» [Колесов 2002, 90].

5 «Грамматические классы слов распределяются по фонетическому принципу — в зависимости от гласных или согласных, которыми завершаются основыграмматические категории определяются и опознаются по формальным признакам, например, по характеру синтаксической сочетаемости слов (категории рода, числа, падежа, лица и пр. долгое время остаются на уровне морфологической мотивированности смежными формами, они не способны выступать самостоятельно и вне контекста)» [Колесов 2002,191]. тории русского языка происходили без изменения формы выражения6. А потому одна из основных целей нашей работы — увидеть за неизменностью формы развитие категории.

7. Если говорить о функционировании прилагательных, субстантиватов и наречий, то можно ожидать, что разновременные рукописи богослужебных текстов будут давать относительно однородный материал, ориентированный на традицию, но не на новации, а значит, ни в разновременных списках одного текста, ни в рукописях с разными текстами не будут выявлены однонаправленные тенденции изменения и развития определительных категорий как особых классов слов, не будут проявляться частные особенности функционирования групп и разрядов прилагательных и наречий и отдельных их форм. Как будто бы это должен быть от рукописи к рукописи, с одной стороны, пестрый и несистематизируемый материал, а с другой — достаточно стабильный в своих формах и грамматической и лексической семантике.

Однако данные богослужебных текстов не подтверждают этого предположения: анализ позволяет не только увидеть тенденции в изменении функциональной нагруженности прилагательных, субстантиватов и наречий, в их активности и в их образовании, но и выявить причины изменений в сфере этих лексико-грамматических классов слов в целом.

Обнаруженные тенденции и направления изменений дают возможность во многом иначе посмотреть на неизбежную пестроту материала и на частный факт конкретного употребления или разночтения: это уже не только результаты справы, редактирования, отражения местных особенностей и т. п., но факты общей перестройки данного звена языковой системы, в которой функционирует, бытует текст. Взаимообусловленность тенденций развития прилагательных и наречий дает право говорить о ярком отражении в текстах.

6 «Изоморфизм понятий, объединяемый общим, уже отвлеченным от исходной субстанции признаком, может чрезвычайно усложняться, и вся древняя славянская литература, в сущности, представляет последовательные этапы такого семантического усложнения при видимой неизменности формы» [Колесов 2002, 292]. служебных миней общих и частных языковых изменений, связанных с формированием и становлением нескольких определительных категорий русского языка — имен прилагательных, субстантиватов, предикативов и наречий.

Таким образом, необходимость специального исследования, посвященного истории указанных грамматических категорий, и его актуальность определяется:

— неразработанностью до настоящего времени проблемы формирования в древнерусском языке основных лексико-грамматических определительных категорий — категории имени прилагательного, субстантиватов, предикативов, а также группы определительных наречий;

— отсутствием исторического подхода к категориальной квалификации определительных имен в древнерусских текстах различных жанров;

— отсутствием понимания механизма протекания процесса дифференциации первичного нерасчлененного имени и взаимосвязи факторов, определяющих направление, основные этапы и результаты изменений, а также.

— отсутствием представлений о роли в процессе формирования имени прилагательного, субстантивата, предикатива, наречия традиционных для русской письменности богослужебных текстов, в частности служебных миней.

8. Определительными словами мы называем слова определительных категорий, грамматическая семантика которых связана с понятием о характеристике. Характеризующая роль таких слов проявляется как при выполнении ими функции определения при именах существительных и при глагольных формах, так и при их независимом употреблении в синтагме. Более общо такие формы в целом могут быть названы характеризующими словами, так как функция синтаксического определения свойственна только приименным и приглагольным атрибутам, а субстантиваты наряду с характеризующей семантикой обладают субстанциональным (предметным) значением. Следует добавить, что в древних текстах последние сохраняют свою субстанциональность и в соположении с другими именами. Соотношение характеристики и субстанциональности в каждом отдельном случае зависит от большого количества различных факторов.

В связи с тем, что круг собственно характеризующих слов значительно шире — к ним должны быть отнесены многие существительные, обстоятельственные наречия и даже глаголы, — по отношению к анализируемым формам применяется термин определительные слова. Объединить этим термином (определительные слова, слова определительных категорий) прилагательные, субстантиваты, производные определительные наречия и причастия позволяет высокая степень омонимичности всех трех групп слов, генетическое родство многих из них, их словообразовательная производность и соотноси-мость, а также отсутствие во многих случаях их четкого функционального противопоставления в пределах древней синтагмы.

Термины характеризующее слово, характеризующая форма, характеризующее имя также используются как наиболее общие наименования слов и форм с характеризующей семантикой.

В разделах, которые посвящены количественным данным, по отношению к исходно синкретичным именам мы используем традиционные для современной грамматики термины — прилагательное, причастие, субстантиват, наречие. Это связано с тем, что категориальная характеристика слова даже в его конкретных, контекстных употреблениях во многом для периода XI-XII, а то и XIII—XIV вв. еще неопределенна. В то же время поиск, выявление и описание тенденций и направлений методом обработки большого количества данных нескольких текстов требует идентичного терминологического аппарата при анализе как древнейших, так и более поздних текстов. Основанием идентичного подхода может быть дифференциация форм по все более и более проявляющимся в них категориальным свойствам (например, свойствам имени прилагательного) и условное именование грамматических и семантических синкрет в текстах всего анализируемого периода идентичными терминами. При этом то, что мы в таких разделах называем прилагательным, по сути является категорией, объединяющей весь круг форм — от собственно приименных атрибутивных членных образований (прилагательных) в поздних текстах до синкретичных нечленных имен в ранних текстах. Чем менее общим является описание количественных данных, тем более конкретно выявляются синкретичные, атрибутивные, субстанциональные характеристики группы аналогичных образований.

9. Объектом нашего исследования стали формирующиеся в древнерусском языке грамматические категории имени прилагательного, субстан-тивата и наречия. В центре исследования — особенности употребления (функция в синтагме), семантика (в первую очередь грамматическая) и категориальный статус форм с характеризующим значением.

Предметом исследования стало функционирование нечленных и членных форм характеризующих имен в качестве приименных и приглагольных определителей, а также в независимом (абсолютном) употреблении в древнейших славянских памятниках. Целью исследования является:

— выявление причин и механизма формирования определительных категорий имени прилагательного, субстантивата и наречия в древнерусском языке на базе первичного нерасчлененного имени;

— определение роли каждого из факторов развития определительных категорий и характера взаимодействия этих факторов в ходе окончательного утверждения категорий;

— обоснование значимости богослужебных текстов для формирования определительных категорий, доказательство исключительной ценности таких текстов для исследования грамматической системы древнерусского языка в целом.

Задачи исследования:

— доказать существование в древнерусском языке особой категории не-расчленного имени с характеризующим значением;

— выявить формальные специализированные способы выражения характеристики в первичных именах;

— доказать первичную субстанциональность членных характеризующих имен;

— выявить основные факторы, определяющие распад первичного имени на субстантиват, имя прилагательное и предикатив;

— определить синтаксические условия дифференциации первичного характеризующего членного имени на субстантиват и приименное определение — имя прилагательное;

— выявить роль преи постпозиции в становлении каждой из формирующихся категорий;

— выявить факторы активизации определительных наречий в истории русского языка;

— доказать связь между активизацией приглагольных определителей, образованных от прилагательных, и окончательной сформированностью лексико-грамматической категории имени прилагательного. Особенностью работы с памятниками стало привлечение к анализу в разных формах всех имеющихся в текстах определительных образований, так как мы считаем принципиально важным решать проблемы исторической грамматики не только на основе анализа отдельных показательных фактов, анализа разночтений и сопоставления архаизмов и новаций в рукописях, но и на основе показательных изменений в функционировании всего корпуса анализируемых образований.

10. Пытаясь разобраться в условиях, причинах и механизме формирования определительных категорий в русском языке, мы должны учитывать, что любое изменение в одном из звеньев грамматической системы языка неизбежно приводит к подвижкам в других ее звеньях. И, пожалуй, самое сложное в историческом исследовании — это увидеть и описать взаимосвязь и взаимозависимость происходящих сдвигов, представить развитие исследуемых объектов 1) как процесс, обусловленный множеством разнородных факторов, не всегда имеющих непосредственную связь с анализируемым фактом языка, но опосредованно влияющих на его проявление в истории, 2) как процесс, единый в своей направленности от древнего состояния функционирующей системы к ее современному виду. Увидеть, показать и понять эти связи и отношения было основной целью работы.

11. Источниками исследования стали древнерусские служебные минеи XI—XIV вв., а также другие древнейшие славянские письменные памятники.

11.1. В качестве основных источников исследования выбрано несколько текстов новгородских служебных миней XI—XIV вв.:

• служебная минея на май XI в., Путятина минея (РНБ, Соф. 202, 135 л.- СК № 21) (в дальнейшем — ПМ),.

• служебная минея на июнь, минея Дубровского (РНБ, F.n.1.36.,. 15 л.- СК № 22) (в дальнейшем — МД),.

• служебная минея на апрель XII в. (РНБ, Соф. 199, 48 л.- СК № 88) (в дальнейшем — М12),.

• служебная минея на май XIII в. (РНБ, Соф. 204, 133 л.- СК № 282) (в дальнейшем-Ml 3), *.

• служебная минея на март XIV в. (РНБ, Соф. 198, 133 л.) (в дальнейшем-М14).

Кроме того, в работе использованы данные трех изданных И. В. Ягичем миней конца XI в.:

• служебных миней на сентябрь, ок. 1095 г. (РГАДА, ф. 381 (Син. тип.), № 84, 176 л.- СК № 7) (в дальнейшем — Ml095),.

• октябрь, 1096 г. (РГАДА, Ф- 381 (Син. тип.), № 89, 127 л.- СК № 8) (в дальнейшем — Ml096) и.

• ноябрь, 1097 г. (РГАДА, ф. 381 (Син. тип.), № 91, 174 л.- СК № 9) (в дальнейшем — Ml 097).

Выбор служебных миней в качестве основного источника обусловлен особым характером и лексико-грамматическим составом гимнографических памятников. В чтениях в память почитаемых церковью лиц и сверхлиц используется большое количество характеризующих слов. Именно такие имена составляют семантическую и грамматическую базу аллюзивных по характеру текстов7.

11.2. Особого внимания среди всех памятников заслуживает, конечно, Путятина минея, древнейшая из всех сохранившихся русских миней.

Новгородская служебная минея за май (Путятина минея) является одной из 22 древнерусских сохранившихся до нашего времени рукописей XI в. Рукопись не датирована. Палеография, графика, орфография, языковые особенности памятника неоднократно становились предметом исследования ученых (А.Х. Востоков, А. А. Шахматов, Н. Н. Дурново, И. К. Куприянов, митр. Макарий, И. Огиенко, А. И. Соболевский, Е. Е. Голубинский, Н. Н. Розов, И. И. Срезневский, Е. Ф. Карский, К. М. Куев, Е. Э. Гранстрем, Н.А. Нечунаева). Относительно времени создания рукописи ученые расходятся во мнениях: И. К. Куприянов считал, что ПМ написана по крайней мере в XI в. или даже в конце Х — нач. XI в. [Куприянов 1857а, 40, 42- Куприянов 18 576, 10−12], И. И. Срезневский предполагает, что рукопись написана до 1100 г. [Срезневский 1861, 21, 149], Л. В. Столярова датирует выходную запись писца, современную рукописи, второй половиной XI в. [Столярова 1997, 30]- Е. Ф. Карский, К. М. Куев, Е. Э. Гранстрем, Н. А. Нечунаева датируют.

7 Из привлекаемых текстов, пожалуй, лучше всего сегодня исследованы М1095, М1096, М1097, МД и ПМ: описаны их состав, структура, содержание, палеография, графика, орфография и фонетика (редуцированные, носовые и др.), словообразование, лексика, оформление и др. [Срезневский 1861- Волков 1897- Сергий 1997; Ягич 1886- Ягич 1889- Попруженко 1889- Карнеева 1917; Комарович 1926; Обнорский 1925; Марков 1964, Марков 1968 и др.- Колесов 1968, Колесов 1971, Колесов 1980 и др.- Гранстрем 1953; Мурьянов 1981; Машет 1967; Нечунаева 1978, Нечунаева 1982, Нечунаева 1986, Нечунаева 1990, Нечунаева 2000 и мн. др.- Щеголева 1992, Щеголева 2001; Баранов 1996а, Баранов 19 996, Баранов 1999 В, Баранов 2001 в и др.]. Тексты XII, XIII, XIV вв. исследованы значительно меньше: описан состав и сделано описание Ml 2 [СК, 125- Опись БНСС, 80], описан состав и сделано краткое описание М13 [СК, 267- Опись БНСС, 82] и М14 [Опись БНСС, 80]. Тексты М1095, Ml096, Ml097, МД и ПМ изданы [Ягич 1886- DMПМ (Мур.)]. текст временем около 1100 г. [Карский 1928, 303- Куев 1979, 21- Гранстрем 1953,18- ПС, 188- Нечунаева 1982, 6, 9].

Древнейшим памятником, переписанным на территории Руси, считает минею В. М. Марков [Марков 1964; Марков 1968, 550−551]. На основании анализа графико-орфографических и фонетических особенностей им сделан вывод о том, что текст написан по крайней мере в середине XI в. [Марков 1964, 15], а может быть, и раньше [Марков 1964, 7−8]. К первой половине XI в. относит рукопись В. В. Колесов [Колесов 1980, 85]. О древности памятника свидетельствует его графика (сохранение юса большого йотированного, соответствующее этимологии написание букв редуцированных) и язык (отражение последнего этапа деназализации носовых, отражение начального этапа падения редуцированных и др.) [Марков 1964; Марков 1968, Колесов 1980].

О том, что ПМ является ранней рукописью XI в., говорит и палеографический анализ почерков, второй из которых в особенностях начертания отдельных букв близок древнейшим южнославянским памятникам кириллического письма, таким, как Саввина книга — восточно-болгарский памятник XI в. (основная часть), Супрасльская рукопись XI в. и др. [Баранов 1996].

Мы поддерживаем мнение И. В. Ягича [Ягич 1886, LXVIII], митр. Ма-кария [Макарий 1995, 57), Н. А. Нечунаевой [Нечунаева 1994, 96−97], К.И. Пападопуло-Керамевс [Пападопуло-Керамевс 1906, 144], что оригиналом была южнославянская (болгарская) рукопись, появившаяся на Руси в числе первых болгарских книг [Момина 1992,218- Баранов 1996а].

Об этом свидетельствуют, в частности, состав и расположение чтений в ПМ, которые отличают ПМ от других известных майских миней XI, XII и последующих веков (ср., например, порядок расположения чтенийканон, стихиры, седален, который отражает древнейший тип их следования [Ягич 1886, LXVII-LXVIIIМомина 1992, 218- Нечунаева 2000, 19, 38−41, 52−56, 152−154- Верещагин-Крысько, 18−19]), а также то, что она принадлежит к другой редакции гимнографических текстов [Нечунаева 2000, 43], в отличие от тех, что были распространены на Руси уже в конце XI в. [Момина 1992, 210−214, 215, 218], после введения Студийского Устава на Руси8.

Студийский устав был составлен во второй четверти XI в. константинопольским патриархом Алексеем и переведен с греческого в 60-х гг. XI в. при Феодосии Печерском [Сергий, 150−161- Макарий, 155−156- Ищенко 1976, 109−110- Верещагин-Крысько, 17- Момина 1992, 207−208]. Именно с введением этого Студийского Устава Феодосием М. А. Момина и связывает появление и начало использования новой редакции некоторых богослужебных, в частности гимнографических, текстов на Руси [Момина 1992,215].

Все эти соображения исторического характера приводят к выводу о том, что иная, восходящая к X в., редакция гимнографических текстов, которая отражена в ПМ, существовала и использовалась на Руси до принятия Студийского устава, то есть до 60-х гг. XI в.

Таким образом, следует признать, что оригиналом ПМ была болгарская рукопись, написанная не позже первой четверти XI в., до создания Студийского устава, а ПМ, как и некоторые другие гимнографические тексты ранней редакции9, переписана с нее на Руси не позже 50−60-х гг. XI в., то есть до создания русского перевода Студийского устава и принятия его в качестве образцового.

Относительно места создания протографа также высказываются различные мнения. Некоторые исследователи связывают первоначальный перевод миней с греческого языка с западнославянскими территориями (Моравия, Паннония), другие — с охридской школой. И те и другие признают, что в текстах, помимо прочего, отражаются восточноболгарские традиции переводов [Мулич 1970, 240- Нечунаева 1982, 6- Щеголева 2001,9]. о.

Подробный анализ состава и структуры ПМ в сопоставлении с другими списками майских служебных миней XI—XIV вв. см. [Нечунаева 2000, 3841 и далее].

9 Возможно, рукопись Q.n.1.25 (отрывок) из собрания А.Ф. Гильфер-динга [Нечунаева, 19 986].

Все факты, касающиеся истории создания и существования протографа и русского списка ПМ, указывают на то, что майская минея как текст, читаемый при богослужении, могла использоваться в период, предшествующий созданию первого известного датированного письменного восточнославянского памятника — Остромирова Евангелия 1056−1057 гг.

Особенности графики, орфографии и фонетики ПМ отражают более раннее состояние письма и языка, чем Остромирово Евангелие [Марков 1964; Марков 1968]. Нам удалось показать, что морфологическая система ПМ также является достаточно архаичной на фоне всех других служебных миней.

11.3. Помимо указанных памятников, для исследования привлекаются данные некоторых древнейших русских и старославянских рукописей. Это, в первую очередь, 11 рукописей и отрывков конца XI в. и первой половины XII в. (включая МД): Слуцкая псалтырь (СПс), Туровские листки (TJI), Евге-ниевская псалтырь (ЕПс), Житие Кондрата (ЖК), Житие Феклы (ЖФ), Быч-ковская псалтырь (БПс), Реймсское евангелие (РЕ), Листок Викторова (JIB), Русская часть Саввиной книги (Сав), Ленинградская минея (ЛМ), которые объединены тем, что все они написаны на Русиа также 18 старославянских текстов, составивших корпус Старославянского словаря [ССС]: Зографское, Мариинское, Ассеманиево Евангелия, Супрасльская рукопись, Синайская псалтырь, Синайский евхологий и др. [ССС, 13−25].

Использование в исследовании о древнерусском письменном языке материала старославянских текстов является необходимым условием выявления и правильной оценки собственно восточнославянских фактов и изменений, отличающих древнерусские тексты от старославянских, и верной интерпретации обнаруженных в разновременных русских богослужебных памятниках происходящих в XI—XIV вв. изменений и тенденций.

Анализ особенностей употребления и форм выражения определительных категорий в родственной старославянской языковой системе обеспечивает ретроспективу взгляда на историю определительных форм и позволяет выявить в древнерусских образованиях архаизмы и новообразования, позволяет говорить о преемственности языковых и речевых традиций в сфере славяно-книжных богослужебных жанров.

Полнота представленного в словарях материала дает возможность использовать его как для сравнения с данными минейных текстов, так и для получения общей картины функционирования форм анализируемых определи-# тельных категорий в старославянской и древнерусской системах.

12. В качестве основных методов исследования выбраны исторический, сравнительно-исторический и метод системного анализа. Кроме того, используется количественный метод и элементы статистического метода.

При исследовании разновременных текстов одного жанра и одной локализации продуктивным в рамках исторического метода является выявление разночтений, свидетельствующих о происходящих в древнерусской языковой системе изменениях. Посинтагменный анализ практически всех разночтений, представляющих интересующий нас материал, дает возможность увидеть не только результаты изменений, но и причины и механизм, которые определяют направление и являются основой изменений. 4 Хорошо известно, что при работе с древнейшими рукописями плодотворным и результативным является сравнительный анализ текстов одного жанра, имеющих одно происхождение, написанных (переписанных) на одной территории, но в разное время. При таком сопоставлении, с одной стороны, выявляются необходимые для анализа разночтения, с другой — на фоне разножанровых памятников того же периода выявляются общие особенности исследуемых текстов.

В каждом конкретном случае исследователь выбирает соответствующий материалу метод анализа разночтений. В большинстве случаев применяется путь от разбора конкретных разночтений к обобщающим выводам.

Может быть применен и другой метод — от показа и анализа общей щ картины функционирования интересующей группы образований на протяжении некоторого исторического периода и выводов относительно тенденций и закономерностей общеязыкового порядка к объяснению частных особенностей обнаруженных изменений.

Этот метод может быть использован, например, при наличии у ученого полных количественных данных об интересующей группе образований, при работе со всем массивом текстовых примеров. Наблюдения за таким мате-М риалом дают возможность увидеть общую картину перестройки того или иного звена языковой системы, а также направление и характер изменений. Последнее тем более важно в том случае, если лингвистическому анализу подвергаются богослужебные рукописи, которые, как принято считать, в малой степени, спорадически, несистемно и крайне медленно подвергаются воздействию со стороны изменяющейся языковой системы, в которой они бытуют.

Использование всего корпуса определительных форм позволяет сопоставить относительные данные по каждому из текстов и увидеть динамику и направления изменений форм выражения и грамматического значения определительных образований от памятников старославянского языка различной # локализации и времени создания до древнерусских текстов XIV в. Их использование дает возможность на каждом этапе исследования соотносить результаты анализа, полученные традиционными лингвистическими методами, с выявленной в текстах нормой употребления рассматриваемых форм и с теми изменениями в активности анализируемых образований, которые происходят в разновременных текстах служебных миней XI—XIV вв.

Таким образом, объективность наших выводов обеспечивается, во-первых, полнотой выборки по каждому из текстов и, во-вторых, соотносимо-стью полученных количественных и статистических данных в текстах разных периодов и языковых систем (древнерусской и старославянской) между собой. Выводы, полученные с помощью количественного и статистического щ методов, не противоречат выводам в разделах, где применены традиционные для исторического языкознания методы. Особо необходимо отметить яркую и показательную иллюстративность результатов количественного и статистического анализа в отношении тех процессов, тенденций и изменений, которые исследуются в работе.

13. В целом древнерусские служебные минеи XI—XIV вв. можно считать в определенной степени единым корпусом текстов. Можно говорить о том, что до конца XIV в., до подготовки сербского перевода, традиции этого жанра только видоизменялись, но существенно не нарушались [Ягич 1886, XCVII-XCVIII, см. также CIV-CV].

В этом смысле служебные минеи русского извода, написанные в пределах одной, новгородской, писцовой школы, безусловно, следует рассматривать как некое единство. Это и позволяет сопоставлять тексты друг с другом, принимая тезис, что существующие между текстами различия скорее связаны с вариативностью и изменениями палеографических, графических, орфографических, фонетических, морфологических и других особенностей в пределах одной писцовой школы, одной языковой системы, нежели вызваны различающимися между собой протографами исследуемых разновременных текстов. 1.

Понятно, что церковно-книжные тексты, переписанные на Руси, отражают органично контаминированную языковую подсистему (функциональный стиль древнерусского языка), связанную, с одной стороны, с традициями старославянской книжности, а с другой — с собственно русской системой в различных ее речевых формах. Традиции, связывающие церковнославянский язык русского извода с исходной старославянской (и далее — древнегреческой) языковой системой, выполняют стабилизирующие функции, а богослужебные тексты играют роль образцовых. Собственно русская языковая стихия приспосабливает богослужебные тексты к культурным и речевым особенностям восточного славянства.

Исследуемые памятники ярко иллюстрируют органичное соединение традиций и новаций. Примеры можно найти на уровне палеографии, графики, орфографии и фонетики рукописей.

13.1. Так, например, анализ оформления и исполнения ПМ и начертаний второго почерка рукописи, сопоставление его с почерками в южнославянских памятниках показал, что и частные особенности начертаний, и тип букв второго писца ПМ в целом, и оформление рукописи характерны для южнославянских, греческих или ориентированных на них русских рукопи.

4 сей, в то время как типы букв первого писцадля русских рукописей, не имеющих такой ориентации [Баранов 1996аБаранов и др. 19 966- Баранов-Шарова 1999еБаранов-Шарова].

13.2. Аналогичная двусторонняя природа языка древнерусских служебных миней может быть проиллюстрирована на примере их графико-орфографических особенностей и на примере отражения в рукописях XI—XIV вв. происходящих в древнерусском языке фонетических изменений и фонологических сдвигов.

Анализ графико-орфографических особенностей новгородских служебных миней XI—XIV вв. показал, что эти тексты отражают фонетические изменения, происходящие в этот период в русском языке (утрата носовых, 4 вторичное смягчение согласных, изменения фонемы «ять» и др.) [Марков.

1960; Марков 1962; Марков 1964; Марков 1968; Колесов 1968; Колесов 1980; Баранов-Никифорова 1998жБаранов-Никифорова 1998зБаранов-Никифорова 1998иБаранов-Рябова 1998кБаранов 19 996- Баранов 1999аБаранов-Рябова 2002е].

При анализе графических и орфографических особенностей этих памятников устанавливается степень отражения текущего состояния фонематической системы, а также выявляются фонетические сдвиги фонем в определенных позиционных условиях (падение редуцированных гласных, деназализация носовых, перераспределение фонем , мены <�ё — е>, отражающие позиционный этап изменения этих фонем и др.)..

Сопоставление данных служебных миней с текстовым материалом других жанров и типов этого же периода, например древнейшими Евангелиями, летописями, деловыми и договорными грамотами, дает право говорить о различных традициях в передаче фонетических особенностей и фонематического состава слов и морфем: писцы богослужебных текстов, имеющие при переписывании перед глазами оригинал с каноническим текстом и вынужденные строго следовать ему, в своих «описках» отражают позиционные, фонетические сдвиги (иногда раньше, чем эти изменения появляются как массовое явление в текстах непереводных), происходящие в это время с той или иной фонемой, но не приведшие еще к перестройке данного звена фонематической системыписцы же некоторых оригинальных текстов ориентируются на сложившуюся фонематическую систему и пользуются выработанными к этому периоду определенными правилами письма, которые связаны с произошедшими изменениями в системе фонем..

Естественно, что богослужебные тексты в силу известных причин отражают те или иные фонетические особенности не столь активно и частотно, как тексты оригинальные. Речь идет в первую очередь о меньшем количестве отступлений от этимологических написаний по сравнению с текстами других, непереводных, жанров. Но дело, как показывает анализ, не только в этом. Ценность показаний текстов традиционного содержания основывается на особых принципах отражения собственно русских изменений в языковой системе..

13.3. В работах [Баранов-Никифорова 1998жБаранов-Никифорова 1998зБаранов-Никифорова 1998иБаранов-Рябова 1998кБаранов 19 996- Баранов 1999аБаранов-Рябова 2002е] мы показали, что причиной смешения •ь и е в древнерусских текстах следует считать фонетические причины позиционного характера, проявляющиеся на уровне слога..

В период XII—XIV вв., то есть до периода совпадения фонемь и е, изменение eBtutBe было связано не только с определенными позиционными условиями, в которых эти две фонемы совпадали в одном звуке, но и с влиянием гласных соседних слогов. Это тем более показательно, если учесть, что именно в этот период процессы ассимиляции гласных — межслоговой сингармонизм — представляли собой общую фонетическую закономерность, проявляющуюся в тех случаях, когда фонема потенциально могла изменяться..

Таким образом, мены ъ и е в ранних текстах являются отражением не столько книжного, церковнославянского произношения некоторых групп слов [Шахматов 1885, 149−150, 224- то же: Шахматов 1915, 324−325], сколько собственно русских фонетических закономерностей, связанных с позиционным изменением фонемы ъ и с действующими ассимилятивными тенденциями в пределах формы..

При рассмотрении вопроса о ъ исследователи выделяют памятники богослужебного характера как непоказательные для исторической фонетики. Более того, их данные вообще не берутся во внимание при рассмотрении вопроса, касающегося ъ в древнерусском языке, ср., например, категоричное высказывание В. В. Колесова: «Этими фактами, за их малочисленностью и противоречивостью, а также учитывая, что они извлечены из рукописей церковного характера, можно вслед за учеными, введшими их в научный оборот, пренебречь» [Колесов 1966, 179]..

Как нам кажется, в свете яркого отражения в написаниях изменений, происходящих с фонемой ъ, следует коренным образом пересмотреть этот взгляд. Показания богослужебных текстов могут считаться не менее надежными в отношении передачи языковых изменений, чем показания светских памятников, даже несмотря на содержащееся в первых небольшое количество примеров..

Естественно, что писцы богослужебных памятников, имеющие перед собой текст с образцовой орфографией, должны или строго следовать этому письменному образцу, или отказаться от него в пользу сложившейся русской графико-орфографической традиции на основе новых фонематических противопоставлений. Но ориентация на собственно русскую систему невозможна, это значило бы отказаться от текста копируемой рукописи как образца. Поэтому-то единственно возможными отклонениями от традиционных написаний в богослужебных текстах становятся «случайные», редкие отражения на письме позиционных изменений фонем в некоторых словах и морфемах в угоду русской речи. Ухо писца таких текстов оказывается более чутким к звучанию, чем ухо писца, ориентирующегося на собственно русскую фонематическую систему..

Нужно отметить, что ранние фонетические тенденции, проявляющиеся в редких, но очень показательных написаниях богослужебных текстов, или появляются как последовательно проводимые написания лишь в текстах более позднего времени (это касается, например, взаимной меныь — е), или не получают систематического отражения ни в ранний письменный период, ни в более позднее время (это касается передачи на письме межслоговых ассимиляций)..

Таким образом, богослужебные тексты являются не только полноценным источником для изучения фонетики русского языка, но иногда и более чутким к начавшимся фонетическим изменениям, чем тексты светские..

Этот вывод подтверждают и проведенные ранее исследования В. М. Маркова, В. В. Колесова, В. К. Машет, Н. А. Нечунаевой и др..

14. Извлечение необходимого для исследования материала из текстов большого объема представляет значительную трудность. Применение количественных методов при работе с текстами не позволяет использовать единичные, выборочные, пусть даже наиболее показательные факты: сопоставительный количественный анализ должен проводиться с учетом всех употреблений анализируемых образований..

Работа с большим количеством данных требует применения особых методов, которые в настоящее время разрабатываются в рамках особых разделов лингвистики — корпусной, вычислительной, компьютерной и т. п. Использование средств компьютерной обработки материала позволило решить основные задачи, связанные с выборкой и предварительной количественной и статистической обработкой и оценкой данных, что, в свою очередь, представляет отдельный круг задач, которые в целом к настоящему времени решены в рамках выполнения работ по автоматизации обработки текстовой информации..

Теоретический анализ проблемы компьютерного представления сложных по структуре и составу древних славянских текстов и практические результаты отражены в [Баранов 1994аБаранов 1995; Баранов и др. 19 966- Баранов 1997аБаранов 19 986- Баранов 1998гБаранов 1998дБаранов и др. 2000вБаранов и др. 2002 В и др.]..

Для обеспечения ввода, хранения, поиска, выборки и первичной обработки больших объемов текстового материала необходимо было:.

— провести исследования состава и структуры древних славянских памятников с целью представления их в компьютерных базах данных-.

— разработать принципы минимизации графико-орфографических и структурно-композиционных составляющих рукописей-.

— провести предварительную лингвистическую обработку текстов с целью их ввода и представления в формате баз данных-.

— провести исследование электронных образов текстов с точки зрения конвертирования данных в структуры словарного и справочного типа-.

— разработать требования к специализированному текстовому процессору, способному обеспечить работу со сложной структурой древних славянских текстов-.

— разработать и создать базы данных и текстовый процессор-.

— заполнить базы данных исследуемыми текстами-.

— создать полнотекстовые базы данных, включающие, в частности, сведения о морфологических значениях слов и словоформ текстов. Создание текстового процессора (редактора), проектирование и создание баз данных было осуществлено творческим коллективом, который возглавляет автор данной работы..

Особенностями Системы обработки текстов являются'..

— адекватное оригиналу представление рукописи на экране монитора, на печати и в форматах баз данных-.

РОССИЙСКАЯ 41 ГОСУДАРСТВЕННАЯ.

БИБЛИО*0КА.

— возможность ввода и редактирования сложных по структуре текстов-.

— фрагментирование текста рукописи на структурные и лингвистические составляющие (листы, строки, словоформы, синтагмы, заглавия, почерки и т. д.) с последующей возможностью поиска каждой из выделенных составляющих-.

— присвоение выделенным в рукописи составляющим необходимых характеристик, обеспечивающих поиск и выборку материала не только по формально представленным единицам рукописи, но и по лингвистическим (грамматические значения слов и словоформ, значения знаков и ими эксплицируемых фонем и т. п.) и экстралингвистическим (время написания, тип письма, расположение на листе и т. п.) значениям единиц и фрагментов-.

— возможность работы с несколькими текстами-.

— возможность получения выборок и их предварительного сравнения (разность, пересечение, наложение) —.

— получение справочных материалов — конкордансов, перечней лингвистических единиц (алфавитных, количественных, координатных и т. д.), словарных статей, сравнительных указателей и т. д.-.

— подготовка текстовых, справочных и комментирующих материалов полнотекстовых баз данных для представления их в сети Интернет и другие возможности..

Использование Системы обработки текстов и баз данных, созданных на ее основе, позволило получить необходимые для исследования проблемы формирования определительных категорий в древнерусском языке первичные данные:.

— была проведена выборка всех форм, удовлетворяющих необходимым условиям — именных и членных образований, звательных форм, наречий и др.-.

— была сделана первичная количественная оценка форм каждой из групп анализируемых образований-.

— были созданы сравнительные указатели, которые позволили выявить круг представленных во всех текстах образований и форм, встречающихся только в нескольких или в одной рукописи..

Наглядное представление полученных количественных данных осуществлено с помощью стандартных компьютерных программ работы с таблицами..

Полученные первичные количественные данные по каждому из текстов были сопоставлены между собой и представлены как соотношение относительных данных — относительного количества употреблений, употребительности и активности использования тех или иных форм для выражения определенного грамматического значения..

Сопоставление количественных данных древнерусских и старославянских текстов и выводы относительно динамики изменений количественных показателей каждой группы образований были использованы для выявления тенденций и направления изменений в русском языке на протяжении XI—XIV вв. Полученные результаты дали возможность показать частные факты текста, отдельные разночтения как проявления генеральных тенденций формирования и развития определительных категорий в истории русского языка. 15. Научная новизна исследования заключается.

— в доказательстве существования в начальный древнерусский период категориальной синкреты как особой именной категории, функционирующей в богослужебных текстах в качестве определительного и/или субстанционального компонента синтагмы-.

— в выявлении причин, механизма и этапов формирования специализированных форм приименных и приглагольных определительных категорий — членных имен прилагательных и группы определительных наречий, а также субстантиватов и нечленных предикативов-.

— в выявлении основных специализированных форм для выражения характеристики в древних славянских текстах и причин замены одной морфологизованной определительной формы на другую-.

— в обосновании первичности субстанциональной семантики членных имен и в доказательстве происхождения субстантиватов как особой грамматической категории непосредственно от нерасчлененного первичного имени-.

— в выявлении роли синтагматических условий во взаимообусловленном формировании прилагательного, предикатива и субстантивата-.

— в выявлении критериев оценки сформированности имени прилагательного как особой лексико-грамматической категории на основе изменения активности приглагольных определительных наречий-.

— а также в показе роли средневековых конфессиональных текстов в становлении определительных категорий в истории русского языка и в доказательстве их неоспоримой и исключительной ценности для исследования вопросов исторической грамматики русского языка..

16. Теоретическая значимость исследования заключается в том, что процесс формирования имени прилагательного, субстантивата, предикатива и определительного наречия представлен как результат закономерного развития категории характеризующего нерасчлененного имени и как результат выработки специализированных средств для выражения понятия о признаке, все более и более отторгаемом от понятия субстанции..

Знание условий, причин и механизма формирования определительных категорий во взаимообусловленности семантических, синтагматических и грамматических факторов дает возможность объективно представить древнерусскую языковую систему в ее цельности и одновременно семантико-грамматической гибкости и подвижности..

Выявление функционально-грамматической нагрузки определительных имен на каждом из этапов от первичного нерасчлененного имени до окончательно оформившихся в древнерусском языке специализированных категорий позволяет во многом более адекватно древнему языковому сознанию понять, а следовательно, и интерпретировать сегодня древние славянские тексты..

Теоретическая значимость работы заключается также в том, что доказана необходимость более активного привлечения богослужебных текстов к исследованиям в области исторической грамматики как текстов исключительных по отражению в них развивающихся в древнерусском языке категорий..

17. Практическая значимость. Результаты исследования могут быть основой для дальнейшей разработки нерешенных проблем исторической грамматики, лексикологии, синтаксиса и словообразования..

Результаты исследования могут стать базой для решения широкого круга задач, связанных с проблемой соотношения древнейших славянских переводов и их греческих оригиналов..

Результаты исследования могут быть использованы в курсах по исторической грамматике, истории русского литературного языка, исторической стилистике, историческому словообразованию, исторической лексикологии, а также в курсах современного русского языка для интерпретации сложных случаев недифференцированного выражения грамматических значений в современном русском языке..

Практическая значимость заключается также в том, что в работе обоснована необходимость учитывать при анализе средневековых текстов существование категориальных синкрет с широкой определительной семантикой, что снимает многие вопросы грамматической и семантической квалификации и интерпретации определительных имен на уровне синтагмы..

Результаты исследования могут быть использованы при разработке общетеоретических и практических вопросов исторической лексикографии, при разработке новых типов исторических словарей..

18. Апробация работы..

18.1. Результаты проведенных исследований были представлены на 27 международных, российских, региональных и межвузовских конференциях, среди них: международная научная конференция «Сопоставительное описание статики и динамики современного русского языка в теоретическом и прикладном аспектах», Братислава (Словакия), 1997 г.- симпозиум, посвященный 70-летию проф. Р. Вечерки, Брно (Чехия),.

1998 г.- международный симпозиум «Изучение славянских языков, литератур и культур в инославянской среде», посвященный 120-летию кафедры русского языка и 50-летию Славистического общества Сербии, Белград (Югославия), 1998 г.;.

IV международная конференция «Теория и практика преподавания славянских языков», Печ (Венгрия), 1998 г.- симпозиум, посвященный 70-летию проф. С. Жажи, Брно (Чехия),.

1999 г.- международная конференция «Интернет. Общество. Личность. ИОЛ-2000. Новые информационно-педагогические технологии», Санкт-Петербург, 2000 г.- * всероссийская конференция, «Новые информационные ресурсы и технологии в исторических исследованиях и образовании», Подмосковье, «Боровое», 2000 г.- международная научная конференция, посвященная 85-летию профессора Б. Н. Головина «Теория языкознания и русистика: наследие Б.Н. Головина», Н. Новгород, 2001 г.- международная научная конференция «Бодуэновские чтения. Бодуэн де Куртенэ и современная линвистика», Казань, 2001; всероссийская научная конференция «Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи», посвященная 85-летию высшего профессионального образования на Урале. Соликамск, 2002 г.- XIII конференция Ассоциации АИК, Санкт-Петербург, 2002 г.- международная научная конференция «Язык в пространстве и времени», Самара, 2002 г.;.

— международная научная конференция «Сравнительно-историческое исследование языков: современное состояние и перспективы», Москва, МГУ, 2003 г.;.

— российские университетско-академические научно-практические конференции в Удмуртском университете, Ижевск, 1995, 1999, 2001 гг..

18.2. По теме диссертации опубликована 41 работа (15,2 п. л.), а также монография «Формирование определительных категорий в истории русского языка», 2003 г. (22,8 п. л.)..

Автором (в соавторстве с проф. В.М. Марковым) подготовлено издание ПМ, включающее текст, археографический, палеографический и иные комментарии, а также справочные материалы — полный грамматический указатель, обратные и количественные указатели (38,5 а. л., Издательский дом «Удмуртский университет»)..

18.3. Теоретические и прикладные исследования палеографических, графико-орфографических, фонетических и грамматических особенностей древних славянских текстов, результаты которых отражены в диссертационной работе, неоднократно поддержаны Министерством образования РФ, российскими и международными научными фондами (автор работы являлся и является руководителем, соруководителем и исполнителем данных научно-исследовательских проектов), среди них:.

— проект «Древнерусские богослужебные тексты как источник изучения истории русского языка и культуры: подготовка к изданию Майской служебной Минеи XI в. (Путятиной)», международный научный фонд (фонд Сороса), №Z17000/551, 1994, соруководитель, руководительпроф. В.М.Марков-.

— проект «Древнерусские богослужебные тексты как источник изучения истории русского языка и культуры», Государственный комитет по высшему образованию, программа «Русский язык, история, культура», головная организацияМосковский госпедуниверситет- № 19с/94, 1994;1995 гг., соруководитель, руководитель — проф. В.М.Марков-.

— проект «Малоизвестные древнерусские рукописи — мировой науке и культуре», Институт «Открытое Общество» (Фонд Сороса), № 1ВЕ984, 2000;2002 гг., руководитель-.

— проект «Издание новгородской служебной Минеи за май (Путятиной Минеи), XI в.», РГНФ, № 00−04−16 220, 2000 г., руководитель-.

— проект «Информационно-поисковая система по древнерусским текстам», РГНФ, № 01−04−12 027 В, 2001;2003 гг., руководитель-.

— проект «Лингвотекстологическое сопоставление графико-орфографических и фонетических вариантов в текстах Новгородских Евангелий XII—XIII вв. (редуцированные гласные)», Министерство образования РФ, Федеральная целевая программа «Русский язык», госконтракт № 183, 2001 г., руководитель-.

— проект «Специализированный редактор для обработки и исследования древнейших славянских рукописных памятников», РФФИ, № 02−07−90 318-в, 2002;2003, исполнитель, руководительк.ф.-м.н. А.А.Вотинцев-.

— проект «Многотекстовая информационно-поисковая система по древнерусским письменным памятникам «MANUSCRIPT», РФФИ, № 02−07−90 424-в, 2002;2004 гг., руководитель-.

— проект «Полнотекстовые базы данных и проблемы издания славянских рукописных памятников», РФФИ, № 02−07−99 602, 2002 г., исполнитель, руководитель — к.ф.н., доц. С. А. Никифорова..

По каждому из выполненных проектов сданы итоговые и промежуточные отчеты. Отчеты утверждены соответствующими государственными организациями и фондами..

18.4. Практическим результатом работы над служебными минеями стала подготовленная автором полнотекстовая база данных, содержащая несколько видов текста ПМ (оригинальный, преобразованный, нормализованный) и справочные материалы (полный грамматический указатель, обратные и количественные указатели начальных форм и словоформ). База доступна в сети Интернет по адресу: http://io.udsu.ru/ptm/..

19. На защиту выносятся следующие основные положения работы:.

— В древнейших славянских письменных памятниках функционировали первичные нерасчлененные именакатегориальные синкреты, которые и в абсолютном употреблении, и как компоненты составного наименования обладали субстанционально-характеризующими грамматическими свойствами. Наиболее ярко категориальный синкретизм проявлялся у притяжательных имен, у характеризующих имен в звательной форме и у некоторых суффиксальных отыменных образований..

— Членные формы определительных имен на начальном этапе являлись субстанционально-характеризующими образованиями, семантика и грамматическое значение которых определялись контекстом. Независимое и приименное употребление членных образований постепенно формирует грамматическую омонимию субстантиватов и имен прилагательных..

— В качестве компонента составного наименования членные и нечленные характеризующие имена при постпозиционном употреблении сохраняли субстантивные свойства..

— Становление имени прилагательного как особой лексико-грамматической категории происходит в процессе семантико-грамматического и позиционно-функционального размежевания в древнерусской синтагме одноосновных приименного определителя, независимого субстантивата и нечленного предикатива..

— Окончательное формирование категории имени прилагательного происходит тогда, когда характеризующие отыменные формы начинают активно использоваться не только в качестве приименных, но и в качестве приглагольных определителей..

— Синкретичные характеризующие имена на начальном этапе были базой и для формирования некоторых групп отыменных приглагольных определителей. Характеризующие формы с мягкой основой, формы наъ и нао являются сменяющими друг друга специализированными образованиями с разной степенью семантико-грамматической зависимости от предикативного центра синтагмы и с разной степенью формально-грамматической и словообразовательной определенности..

— Важнейшее значение в становлении исследуемых категорий сыграли славяно-книжные тексты, где в процессе перестройки грамматических связей внутри синтагмы происходили выработка, отбор и кодификация средств для выражения понятия о признаке как особой семантической категории..

Работа по исследованию проблемы формирования определительных категорий в истории русского языка выполнена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (проект № 02−07−90 424-в) (подготовка баз данных служебных миней, создание справочных материалов, выборка форм, количественный и статистический анализ данных), Российского гуманитарного научного фонда (проект № 01−04−12 027в) (графико-орфографический, фонетический и морфологический анализ памятников, подготовка базы данных Путятиной минеи)..

Для получения первичных данных исследуемых текстов использован разрабатываемый в лаборатории по автоматизации филологических работ Удмуртского госуниверситета некоммерческий программный продукт «Манускрипт» (Система обработки древних текстов и текстовый процессор), создание которого на разных этапах было поддержано и поддерживается в настоящее время Российским фондом фундаментальных исследований (проекты № 02−07−90 424-в, № 02−07−90 318-в), Российским гуманитарным научным фондом (проект № 01−04−12 027;в), Институтом «Открытое Общество» (Фонд Сороса) (проект № 1ВЕ984)..

ВЫВОДЫ.

В системе языка, отраженной в первоначальных переводах, имя проявляло свои синкретичные свойства, будучи в определенных синтаксических позициях нерасчлененным именем. Имя прилагательное как особая часть речи, как категория парадигматическая еще не сформировалось окончательно..

По мере становления прилагательного как части речи в процессе закрепления регулярного противопоставления членных форм нечленным как атрибутов предикатам семантическое отдаление прилагательного как признакового имени от существительного и субстантивата как субстанциальных имен все более возрастает. Свою роль при этом играет «окачествление» все большего количества членных образований, у которых общеграмматическое значение отношения постепенно стирается..

Оформление понятия о признаке с помощью особой грамматической категории признакового имени является основой для еще большего обособления признака от субстанции, что проявляется сначала в активно устанавливающихся связях признакового имени определенной формы с глагольными и отглагольными формами на уровне текста, в синтагме, а затем и в категориальном переходе определительных имен в разряд примыкающих имен — наречий..

Именно увеличение количества собственно наречий в тексте и языке в целом свидетельствует об окончательно сформировавшемся лексико-грамматическом классе имен прилагательных, обозначающих понятие о независимом от субстанции признаке..

Все сказанное указывает на значительные изменения, произошедшие в древнерусской языковой системе в период от создания ранней ПМ до XII в. Эти изменения касаются позиционной дифференциации и последующей грамматикализации определительных форм, находящихся в приименной и приглагольной позициях. Первые стали осознаваться как прилагательные, вторые — как наречия. Если процесс формирования прилагательных как особого лексико-грамматического класса в начальный период существования древнерусской письменности подходит к концу, то формирование широкого класса наречий, соотносимых с именами, только набирает свою силу. Немаловажную роль в активизации этого процесса сыграло то обстоятельство, что семантическая, грамматическая и словообразовательная база для этого была сформирована — это огромное количество форм, обозначающих признак как таковой, в его отрыве от субстанции. Синкретизм нерасчлененного имени уступил место сначала функциональной дифференциации форм — членов синтагмы, а затем грамматической определенности лексем — субстантивата, прилагательного, наречия..

Представляется, что существовал один и тот же механизм появления предложно-падежных и беспредложных наречий..

Так, форма производящего синкретичного имени, грамматические характеристики которого зависят от синтаксической позиции и от семантических отношений форм, грамматически связанных в синтагме, определяет и форму производного приглагольного определителя: если производящее скорее имя-субстанция, то форма производного может быть приставочной, а если скорее имя-атрибут, то — бесприставочной (то же: если имя осложнено суффиксом, то и приглагольное определение имеет его, если нет — то для образования наречия используется бессуффиксная форма). Ср. къ прдвкдоу, по прдБкд-ь, прд&кдоюиз существительного прдБкдд, прдвк — из синкретичного бессуффиксного имени прдвъ, прдБы — из бессуффиксной формы приименного определителя прд&ъ1, прдвкдкно — из суффиксального приименного определителя прдБкдкиъср. то же разнообразие наречных форм С ОСНОВОЙ МАЛ-: МАЛО — МАЛЫ — МАЛА — БЪ. МАЛИ — НА МАЛИ — ПО мали — мАломк [ССС, 320−322]. Именно разнообразием форм с субстанционально-характеризующей грамматической семантикой, ставших производящей базой приглагольных определителей, объясняется большое количество словообразовательных моделей наречий: в сферу приглагольного определения переходят слова с различными грамматическими значениями, функция которых — характеристика действия через субстанцию или атрибут субстанции, в любом случае движение это происходит через семантику первоначально синкретичного по своим грамматическим и семантическим свойствам имени37..

К аналогичному выводу приходит и B.C. Ефимова, анализировавшая наречия в старославянских рукописях: «Употребляющиеся в Старославянских] Р[укописях] в качестве наречий предложно-падежные форм, как соотносительные на уровне Старославянского] Я[зыка] с существительными, так и с прилагательными (в краткой и полной форме) имеют сходную морфологическую структуру и соответствуют одному и тому же.

Таким образом, соотносимость с прилагательным как производящей базой для наречия, а тем более образование все новых и новых наречий от прилагательных могли стать возможными и стать системной словообразовательной связью, моделью только после окончательного формирования класса прилагательных как специального номинативного средства для выделившегося, обособившегося от субстанции понятия о признаке. До того времени наречия производились от имен с широкой, синкретичной семантикой, включающей в себя понятие и о пространстве, и о времени, и об образе действия и т. д. Если на начальном этапе было актуальным и возможным образование наречий от имен с пространственной и временной семантикой, то по мере появления имен собственно характеризующих, актуализирующих и иные признаки в первичном имени (а значит, при обособлении широкого круга характеризующих прилагательных — членных форм), стала возможной и актуальной модель неизменяемых, тем самым оторвавшихся от субъекта и примыкающих к глагольному центру определителей-отадъективов..

Показателем сформированности понятия о согласуемом признаке имени существительногоо прилагательномв логико-понятийной системе русского языка является не только образование отвлеченных существительных на базе имен прилагательных38, но и продуктивность и оформленность производства отадъективных наречий. набору" форм: до + род., из + род., отъ + род., съ + род., по + дат., въ + вин., на + вин., о + вин., въ + местн., на + места. Единство словообразовательных моделей, а также сохранение в некоторых наречиях этого типа древней семантики (что исключает их мотивированность на уровне Старославянского] Я[зыка]), указывает, что возникновение этого способа образования наречий относится к достаточно древней эпохе, когда общая категория имени морфологически еще не была разделена на собственно прилагательное и существительное. Следует отметить, что данный способ образования наречий не был исключительной особенностью п[ра]сл[авянского] языка, так как наречия подобной структуры встречаются и в других древних и.-е. языках." [Ефимова 1989,12−13]..

Ср.: «Выделение признаков происходит постепенно, переходит с одной грамматической категории на другую, более отвлеченную по способу.

Таким образом, проведенное исследование позволило выявить путь, этапы и механизм становления определительных наречий. Кроме того, удалось определить тот критерий (помимо увеличения количества членных образований и постпозитивных нечленных именных предикатов), по которому можно объективно судить о степени сформированности категории имени прилагательного в русском языке — это активность использования в древнерусских текстах наречий, одноосновных именам прилагательным39..

Наше понимание связи активного образования определительных наречий со становлением прилагательного как особой части речи для выражения окончательно сформированного понятия о признаке соотносится с общими тенденциями увеличения словообразовательной базы наречий в истории: «По мере оформления частей речи, — пишет А. К. Коневецкий, — база для образования наречий становится шире. С установлением изменяемых классов слов источником пополнения наречий стали падежные формы субстантивированных и прономинализированных дейктических слов. На этом этапе и возникает такой способ образования наречий, как адвербиализация. С этого периода перед нами уже собственно наречия. В дальнейшем, в связи с тем, что грамматический строй в своем развитии претерпевал значительные изменения как в отношениях между отдельными классами слов, так и внутри частей выражения: тот, кто смеет, — смелсмел выражает качество, которое становится признаком, проявляется в прилагательном смелыйоднако понятие о смелом в сознании окончательно сформировалось только тогда, когда на основе всех этих „предварительных“ языковых форм создается имя-понятие, в данном случае существительное смелость» [Колесов 1986, 12]..

39 Ср. мнение В. В. Колесова о том, что об определении как о грамматической и семантической категории можно говорить с того времени, когда слова-характеристики начинают использоваться в качестве производящих для производства суффиксальных имен существительных: «По-видимому, окончательно определение как средство выделения десигната или как эпитет выразительной образности стало осознаваться в связи с возможностью обратного семантического обобщения, появления суффиксальных имен существительных от имен прилагательных. Опредмечивание уже фиксированного в языке признака знаменовало довольно высокий уровень отвлеченности» [Колесов 2002, 87]. речи, языковой материал, предлагаемый наречному словообразованию, расширялся, в морфологическом оформлении наречий происходили качественные сдвиги, возникали новые возможности, которые обеспечивались новым состоянием языка" [Коневецкий 1988, 59]..

Эти новые возможности связаны, в частности, с формированием широкой базы для лексем-характеристик — имен прилагательных. Наречие образовалось только на базе слова, в котором доля признаковости была существенной и актуальной в семантическом и грамматическом плане (ср. с точки зрения интерпретации указанных фактов высказывание Д. Г. Демидова относительно места отыменных наречий и предлогов и их отношений к производящему имени40). Не со всеми положениями Д. Г. Демидова можно согласиться. Например, трудно согласиться с периферийной ролью наречий, которые, по мнению исследователя, семантически опрощены. Напротив, в наречии происходит концентрация того понятия-характеристики, понятия об атрибуте, которое развивается в производящей присубстантивной форме. В то же время полностью соотносима с нашими выводами мысль.

40 «Наречие „выпадает“ из формальной парадигмы конкретного слова, но не из предложно-падежной системы в целом. Оно, может быть, не имеет ценности в парадигме форм „своего“ имени, но имеет ценность в парадигме падежных значений этого имени. Поэтому если под существительным подразумевать не сумму словоформ (синтез) и не сумму семантических и синтаксических функций слова (анализ), а слово с суммой этих функций (коррекция), то наречие вообще останется формой существительного» [Демидов 1988, 53]- «Не „поспевшие“ за развитием парадигмы существительного формы не укладываются в синтаксические определения предлогов и наречий, а представляют собой периферийную область семантически опрощенных, лишенных денотата имен» [Там же, 54]- «В заключение отметим, что переход существительных в наречия и предлоги — проблема прежде всего семантическая. Этот переход начинается при сохранении материального состава синтаксической конструкции. Переход в наречие сопровождается упрощением конструкции, закреплением существительного в обстоятельственной позиции, что укрепляет арсенал признаков, то есть в конце концов также углубляет синтаксическую перспективу. И наречие, и предлог разгружают имя для выполнения прямой номинативной задачи» [Там же, 54]..

Д.Г. Демидова о появлении дифференцированных грамматических средств для передачи семантики синтагмы и фразы..

Форма синтагматична и первична. Лексема парадигматична и вторична. Все образования, которые не входят по тем или иным причинам (формальным, семантическим, сочетаемостным) в формирующиеся парадигмы склоняемых частей речи, неизбежно функционируют в синтагме в качестве обстоятельственных компонентов. Большое количество разнообразных по форме «наречий» — это формы, оставшиеся за пределами парадигм лексем как класса существительных, так и класса прилагательных, то есть за пределами круга форм, объединенных семантическим и парадигматическим единством..

В связи с этим становится понятным позднее формирование наречных моделей, соотносимость наречий и с именем существительным, и с именем прилагательным и наличие вторичных словообразовательных связей с прилагательными разной семантики..

Известно, что в истории русского языка четко прослеживается тенденция к появлению у отыменных прилагательных, например с суффиксомк-, вторичной соотнесенности с глаголами [Зверковская 1986, 81], а также к активному образованию наречий от отглагольных прилагательных наив-, -лив-, в которых важно качество-состояние и в меньшей степени соотносительность [Там же, 61 и далее]. Именно такие прилагательные, как и «качественные», утратившие первичную соотносительность с мотивирующими именами, наиболее активно ведут себя как производящие для наречий — резко, лъстъно, хлопотливо и проч. Образование наречий связывается учеными с широким, собственно качественным, не относительным значением [Там же, 80]..

На наш взгляд, образование наречий от таких прилагательных является тем критерием, по которому можно судить о разрушении первичного понятийного единства синкретичного имени-признака и имени-субстанции, где функция каждого определяется в первую очередь семантически, и о «переходе» уже прилагательного в категорию семантически независимого, свободного в своих синтаксических связей слова. Чем дальше от имени, тем ближе и данные формы в словообразовательном (вторичная соотнесенность с глагольными основами), и в синтаксическом (возможность причастий выступать в качестве однородных к глагольным формам), и в функциональном отношении (грамматическая зависимость от глагола в синтагме, появление неизменяемых форм — наречий и деепричастий) к глаголу..

Проанализированный материал и сделанные выводы дают нам право поддержать мнение В. В. Колесова о глубинной синтагматичности древней языковой системы и о ее принципиальной перестройке в письменный период [Колесов 19 886, 10]..

Еще раз хотелось бы подчеркнуть, что представленное понимание фактов, описание процессов закрепления наречия как полноценного в системе лексико-грамматического класса на базе группы приименных атрибутов (прилагательных) находится в полном соответствии с движением и изменением грамматической системы языка в целом. Показанные изменения — одно из звеньев общего, единого грамматического процесса все большего обособления признака в качестве абстрактного понятия и проявления его на морфологическом уровне как класса прилагательных, предикативов и наречий..

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Формирование и окончательное утверждение определительных категорий имени прилагательного, наречия (группа определительных наречий) и субстантивата явилось закономерным результатом развития семантической и грамматической системы древнерусского языка. Дифференциация понятийных категорий субъекта, объекта, предиката и обособление особой категории атрибутов требовали специальных форм выражения, которые и формировались в рамках первичного нерасчлененного имени..

Становление специализированных определительных форм прошло несколько этапов: от использования разных формальных показателей определительности имени с различной степенью выражения характеристики-свойства-качества (формы наь, -ьнь, -ьнъ, членные образования) и оторванности от имени (приглагольные и приименные определители нао, приглагольные определители наь) до морфологизованных средств выражения приименных атрибутовимен прилагательных в членной форме, приглагольных определителейнаречий, именных предикатов — предикативов и характеризующих существительных — субстантиватов..

Помимо логико-понятийных предпосылок и оснований, в ходе развития определительных категорий принципиально важными стали собственно языковые условия: функции именных характеризующих форм в синтагме, отношения между сополагаемыми именами, классы и группы сополагаемых и независимых имен, их семантика, позиция характеризующих образований относительно других компонентов синтагмы и др..

Считаем, что важнейшую роль в формировании членных атрибутов и приглагольных определителей сыграли синтагматические факторы, которые при семантической нерасчлененности имени и при возможности установления характеризующим именем одновременно нескольких грамматических связей внутри синтагмы способствовали прояснению того или иного — субстанционального или характеризующего — компонента грамматического значения..

Принципиально важным является вывод о взаимобусловленном развитии в древнерусском языке всех определительных категорий, об их постоянном взаимодействии в процессе категориальной специализации..

В ходе исследования подтверждена исключительная древность языка Путятиной минеи, проявляющаяся в отражении архаичного состояния определительного звена морфологической системы..

Исследование показало, что тексты богослужебного содержания являются не только полноценным, но в ряде случаев незаменимым источником для исследования языковых процессов в силу своей жанровой природы. Несомненно, что именно эти тексты были тем «полигоном», на котором изменялись и развивались многие особенности русской грамматики..