Фольклорно-эпические традиции в прозе малочисленных народов России (на материале мансийской, ненецкой, нивхской, хантыйской, чукотской и эвенкийской литератур)

Актуальность, исследования и научная новизна.

На современном этапе, в связи с процессами глобализации и, прежде всего, культурной унификации, острота вопроса сохранения этнических корней, культуры и языка очевидна. Наиболее уязвимы в этом плане представители малочисленных этносов. Понимание этого впервые выразилось на международном уровне принятием в 1989 году «Конвенции № 169 о коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни, в независимых странах». В рамках Международного десятилетия коренных народов Мира, провозглашенного Генеральной Ассамблеей ООН в 1994 году (резолюция от 21 декабря 1993 года № 48/163) были проведены в 1998 году в Комитете Совета Федерации по делам народов Севера и малочисленных народов Российской Федерации парламентские слушания^ цель которых — укрепление международного сотрудничества в решении проблем, стоящих перед коренными народами, в том числе по сохранению родного языка, культуры. В5 октябре 2008 года в Совете Федерации состоялись парламентские слушания на тему: «О мерах по реализации основных целей Второго десятилетия коренных народов Мира в сферах образования и сохранения родных языков в районах проживания коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации». В России, таким образом, имеет место осознание того, что традиционный фольклор, духовная культура в целом и литература в частности, играют роль этносохраняющего фактора[1].

В этой связи активизировалось исследовательское внимание к изучению духовной культуры, фольклора и литературы малочисленных народов как стержневой основы сохранения и развития культуры, а также к изучению национальных литератур в сравнительном аспекте[2]. Проводится большая работа по подготовке и изданию серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» (В. Гацак, А. Соктоев, Н. Алексеев и др.). Проблемы взаимодействия литературы с этническим фольклором на сюжетном и жанровом уровнях были объектом изучения в работах Г. Ломидзе, Л. Якименко, Н. Воробьевой, С. Хитаровой, Р. Бикмухаметова, М. Пархоменко, А. Власенко, Б. Комановского [3].

Немало делается для исследования литератур малочисленных народов (работы А. Пошатаевой, А. Ващенко, Е. Роговера, В. Окороковой, В. Огрызко, Н. Цымбалистенко и др.) [4]. Так, Пошатаева А. в монографии «Литература народов Севера» (1988) [5], исследуя особенности литературы 1960;80-х годов в региональном единстве жанрово-стилевых поисков и своеобразия взаимодействия с фольклорной традицией и традициями русской и мировой литературы, касается проблемы стадиальноси духовного развития малочисленных народов Севера.

Значительно вырос интерес зарубежных исследователей к литературам народов обских угров — хантов и манси. Интенсивно ведется-переводческо-пропагандистская работа венгерскими (Анна Беде, Януш Гуйя, Петер Домокош) [6], французскими (Ева Тулуз, Анн-Виктуар Шаррен, Самсон) и немецкими (Бригиттэ Шульце)[7] литературоведами и переводчиками. Появились первые междисциплинарные работы (в частности, монография венгерского ученого Евы Шмидт «Соотношение музыки, стихосложения и стиля в народной поэзии северных хантов»)[8]. Исследователи подчеркивали, что мифология и фольклор в художественной прозе северян были тонким инструментом для раскрытия социально-исторических конфликтов, и обращение к фольклору позволило писателям-северянам запечатлеть законы природного мироустройства, этику и экологию отношений человека и Природы. Это положение не утратило актуальности и сегодня: обращение прозаиков-северян к устнопоэтическому наследию своих народов было обусловлено не только активизацией процесса возвращения в национальном обществе к своим историческим корням.

Фольклор и мифология для малочисленных народов Севера, являясь своего рода этническим культурным кодом, никогда не воспринимались как архаика, а сохраняют, видоизменившись, свою функциональность в современном культурном пространстве. Это определяет и специфику функционирования фольклорно-эпических традиций в прозе народов Севера: во-первых, писателями усваиваются не только прямые, но более опосредованные формы, содержание которых архетипичново-вторых, аутентичный фольклор сохранил до сих пор в среде северян живое бытование, -писатели являются носителями культурной традиции или активными реципиентами, выступая в роли собирателей и исследователей этнического фольклора.

Обращение к теме фольклорно-эпических традиций в прозе малочисленных народов Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера обусловлено слабой изученностью проблемы и отсутствием специального монографического исследования. Исследуемая проблема востребована в свете изменения традиционных методологических установок в изучении литератур народов России. В1 фундаментальной работе «Национальное самосознание и ценностные ориентации литературы» К. Султанов обозначает проблемный вектор будущих исследований. В частности, он акцентирует внимание на необходимости перехода к историко-эстетическому осмыслению, в основе которого лежит идея самоценности художественного явления", «от подробного фактологического описания к выявлению ценностных ориентаций» [9].

Обращение к фольклорно-эпическим традициям, которые определяют специфичность природы художественных сюжетов, жанров, образов, проблематики, позволит нам на качественно новом* уровне осмыслить поэтические особенности и содержательные пласты художественной прозы северян, требующие осмысления и переосмысления. Фольклор и мифология, являющиеся" изначально ранними формами постижения реальности [10], в литературах малочисленных народов представляют собой культурный код, с которым, в отличие от других литератур, не утрачена связь. Эпическое-наследие в том или ином жанровом проявлении есть форма художественного самопознания этноса в его становлении и утверждении.

Мы обозначили вектор своего исследования — не просто «эпические традиции», а именно фольклорно-эпические, что имеет чрезвычайно важное культурно-ценностное значение. У малочисленных народов сохранилась живая эпическая традиция. Ее сохранности способствует эпическая среда, которая до сих пор не разрушена. Сохранность эпической среды обусловлена самой культурой народов [11].

Исследование фольклорно-эпической традиции в художественной прозе северян без учета фактора стадиального развития общественного сознания северных народов было бы не совсем корректным. Это подчеркивала в своем труде «Литературы народов Севера» А. Пошатаева. Но в рамках нашего исследования мы уточним понятие «разностадиальность развития общественного сознания», примененное некогда по отношению к народам, находившихся в сходных социальных условиях в начале 20 века, таких как, с одной стороны, кеты и селькупы, а с другой — чукчи и эскимосы.

Считаем, что литературы некоторых из названных народов, так же, как и литературы ненцев, манси, нивхов, эвенков качественно отличаются от корякской, долганской и ительменской литератур. Полагаем, что названные литературы стадиально-разноуровневы в своем внутрирегиональном развитии. Выдвинутая нами гипотеза исходит изположения о разноуровневости общественного сознания аборигенов Севера. Так, к середине XIX века у ханты и манси наблюдались в общественном устройстве уже зачатки раннего феодализма с характерными для него укрепленными «городками» и выборностью князька. В это же время палеоазиаты (чукчи, юкагиры и др.) находились в «переходном состоянии» от родового строя к патриархально-семейным отношениям. Это, безусловно, нашло отражение в содержании и жанровых формах этнического фольклора. К моменту зарождения литературы имеют, таким образом, разные уровни фольклорно-эпической традиции, что определено не только стадиальностью развития сознания конкретного народа, но и ее разноуровневостью внутри региона.

Стадиально-разноуровневый характер развития общественного и художественного сознания малочисленных народов находит отражение в жанрах, сюжетах, мотивах и образах национального фольклора и письменной литературы. Эпическое наследие большинства народов региона представлено «первичными жанрами» — этиологическими и космогоническими мифами, мифологическими сказками, сказаниями, тогда как у хантов, манси, ненцев — богатырскими песнями, сказками, сказаниями, а у эвенов и эвенков — героическими сказаниями.

Полагаем, разноуровневость художественной литературы малочисленных народов обусловлена степенью развитости мифо-фольклорной традиции. На качественно ином уровне находятся литературы ненцев, манси и, с другой стороны, литературы нивхов, чукчей и др. В работе впервые предлагается изучение прозы малочисленных народов северо-восточной и северо-западной Сибири, Дальнего Востока, проблема ее взаимодействия с фольклорно-эпической традицией не только с учетом стадиального, но и стадиально-разноуровневого факторов. В этой связи мы обращаемся к широкому национально-культурному контексту: особенностям формирования и содержания «первичного» (мифологического) мышления, у малочисленных народов циркумполярной (арктической) зоны, специфике содержания этнического фольклора и ее обусловленности ментальными, историческими, социальными факторами.

Следует подчеркнуть, что изучение взаимодействия этнических литератур и фольклора проводилось в аспекте преломления национального мира в произведениях того или иного писателя. Проблему «национального мира» детально рассматривал Л. Арутюнов [12]. Он подчеркивал, что «среда», природа, быт, верования, история есть своего рода «почва», «причина» национального своеобразия этнических литератур. Картины природы, бытопись создают своего рода «национальный колорит» в повествовании. Этой точки зрения придерживались и другие исследователи, в частности А. Власенко [13], Ю. Шпрыгов [14], Л. Вуколов [15]. Позднее осмысление проблемы «национального мира» в национальной литературе было соотнесено с художественным исследованием этического и эстетического духовного опыта малочисленных народов, их нравов, традиций, сознания. Впервые на материале северной прозы проблему «человек — природасоциум» в историко-культурном контексте рассмотрела А. Пошатаева [16]. Опираясь, с одной стороны, на культурное наследие малочисленных народов — фольклор и мифологию, где нашли отражение языческие представления аборигенов, с другой — на художественный опыт самих национальных писателей, она выявила специфическое понимание писателями-северянами жизни природы и жизни человека, которое уходит своими корнями в мифологию. Общим для большинства исследований стало положение о том, что фольклор был своего рода «эстетическим плацдармом, с которого начала свой взлет литература народов Севера» [17].

Многоуровневое взаимодействие художественного произведения с фольклором обусловило стилевое своеобразие национальной литературы. Фольклор арктических народов выработал свой эпический канон (сюжеты, мотивы, традиционные формулы, обозначение времени, пространства и т. д.). Этот аспект взаимодействия литературы и фольклора на материале прозы малочисленных народов в свое время раскрыли Р. Бикмухаметов [18], Б. Комановский [19], Л. Якименко [20]. Они подчеркивали, что в сказках, в преданиях, мифах и легендах, гармонично вошедших в повествовательную ткань произведений, прежде всего, отражен духовный опыт аборигенов Севера, этнический идеал национальной культуры. Мифология в прозе малочисленных народов стала также тонким художественным инструментом для раскрытия внутренних психологических и социально-исторических конфликтов.

Исследуя общую картину влияния фольклора на становление и развитие национальных литератур, проблему стадиальности духовного развития малочисленных народов Севера, А. Пошатаева отмечала, что взаимодействие литературы и фольклора не ограничивалось только проникновением или сознательным заимствованием фольклорных тем и сюжетов: особая роль в становлении и развитии лироэпических повестей манси Ю. Шесталова фольклорного жанрового прототипа принадлежит «личной песне-судьбе» (по определению Б. Мунканчи) [21]. Такого рода песни существовали у многих арктических народов. Они исполнялись как самими, условно говоря, владельцами, так и другими, хотя при этом авторское право оставалось за тем, кому текст-мелодия принадлежит.

Обращение А. Пошатаевой к отдельным произведения юкагира С. Курилова, нанайца Г. Ходжера, чукчи Ю. Рытхэу, манси Ю. Шесталова и нивха В. Санги позволило ей сделать вывод, что «сказки, легенды, мифы участвуют в развитии сюжета, способствуя воссозданию в них национально-художественного видения мира» [22]. Исследователь впервые на материале литератур народов Севера дала «расширенное» толкование «новым качествам» взаимодействия национальной литературы и фольклора, подчеркнув, что «национальная специфическая образность народного мышления и фольклорные мотивы становятся неотъемлемой частью идейно-художественной системы современного литературного произведения с его сложной проблематикой и композицией». Труд А. Пошатаевой «Литература народов Севера» был новым шагом в осмыслении роли духовного наследия в литературах малочисленных народов.

Особое место в осмысление литератур малочисленных народов Сибири занимают труды А. Ващенко. Сравнительно-типологическое изучение историко-эпического фольклора и литературы североамериканских индейцев позволило литературоведу исследовать «этнические» литературы аборигенов России [23], осмыслить на широком историко-географическом фоне. Труды А. Пошатаевой и А. Ващенко углубили на современном этапе изучения литератур малочисленных народов имеющиесяпредставления и являются принципиально новым шагом в осмыслении роли духовного наследия в литературах малочисленных народов Сибири, Севера и Дальнего Востока.

Роль фольклора в структуре национальной прозы нередко ограничивали «поэтической» [24], «образной» [25] и «сюжетной» [26] функциями. В целом обращение к национальной истории и духовному опыту северных народов как к базису национального сознания, позволило исследователям северной прозы «нащупать» глубинные смысловые пласты ее содержания, определить генезис ее художественных форм.

Исследовательский' интерес к проблеме фольклора в литературе малочисленных народов, как мы выше уже отмечали, определялся изучением категории национального в художественном мышлении малочисленных народов Севера. Бытовое и «сказочное» в повествовании некоторые исследователи назвали «поэмой патриархального быта», тем самым подчеркиваячто национальный колорит — лишь «внешняя деталь» национально-художественного своеобразия северной прозы. Но «национальный» колорит" в северной литературе в силу особенностей ее художественного развития и своеобразия стилевых исканийкоторые стали: предметом изучения Г. Ломидзе, Л. Якименко, А. Пошатаевой,. Б. Комановского, ДРоманенко, Н. Михайловской, Ю: Шпрыгова, А. Михайлова, М. Собольковой, приобрел особую значимость и глубину как" своего рода, традиционно сложившаяся и художественно-закрепившаяся «манера видеть, вещи» (Ф. Гегель). Отсюда следует, что описание природного мира, быта, среды в, прозе малочисленных народов предстает и как объект изображения, и как уже художественно воплощенная национальная действительность. Природный мир Вг произведениях национальных писателей одновременно выступает и как «внешнее бытие» северянина, и, как «духовная субстанция», формирующая национальный облик героя. История развития национальной литературы, ее тематика и проблематика, самобытные характеры, наглядно свидетельствуют, что психологический облик героя формируется объективной исторической и духовной жизнью народа. Сюда, на наш взгляд, относимы как исторически сложившийся1 бытовой уклад жизни, трудовая деятельность и географический ландшафт, так и кодекс родовых законов. Тут мы солидаризуемся с Н. Воробьевойкоторая в работе «Принципы историзма в изображении характера» справедливо отмечает, что характер «явление национально определенное. Каждый геройноситель определенных качеств национального характера, которыми определяется ход истории национальной жизни, и, в свою очередь, качества самого характера определяются ею» [27]. А. Пошатаева, вслед за Н. Воробьевой, рассматривает сложную структуру быта и психологию героев «младописьменной прозы» через соотношение «социальное — природное — нравственное». Исследователь выявляет национальную психологию через основные индивидуальные черты характера представителей этноса, особенности поведения, мировосприятия, специфика которых определена социокультурными факторами — природной средой, языческими верованиями, своеобразием быта. Зависимость всего человека, его жизнедеятельности от природной среды обитания формирует не только особое мировидение, но и родовые законы существования в природе и с природой. Языческие верования северных народов, анимализм и тотемизм как отражение мифологического сознания, своеобразно преломились через фольклор и мифологию, которые впоследствии стали достоянием национальной литературы, характерной чертой поэтики и выступили в качестве «способа познания мира».

Назрела острая необходимость исследовать доминантные особенности функционирования фольклорно-эпической традиции в прозе малочисленных народов. Аутентичный фольклор малочисленных народов Севера сохранил до сих пор в этнической среде живое бытование. Национальные писатели являются носителями и активными реципиентами национального фольклора и мифологии. Это делает функционирование фольклорно-эпической традиции специфичной: взаимопроникновение фольклора и литературы интенсифицируется, имеет место диалектика притяжения и отталкивания от фольклорно-эпической традиции в прозе малочисленных народов. Выраженность фольклорно-эпической традиции опосредована индивидуально-ценностными пристрастиями художника, его авторской концепцией мира и человека.

Научная новизна исследования.

Впервые взаимодействие прозы с фольклором и мифологией рассматривается в сравнительно-типологическом аспекте.

Корректируется определение «разностадиальность общественного и художественного сознания» и обосновывается вводимое понятие «стадиально-разноуровневое развитие общественного и художественного сознания», выявляется роль стадиально-разноуровневого фактора в фольклоре и художественной прозе на тематическом, сюжетном, мотивном, жанровом уровнях.

Впервые на материале прозы малочисленных народов литературно-фольклорные взаимоотношения изучены не только в аспекте «заимствований» и «использований», но и оппозиции.

В научный оборот вводятся материалы о творчестве малоизученных национальных прозаиков — эвенкийки Г. Кэптукэ, манси А. Конькова, ненки А. Неркаги (поздний этап творчества), имеющие значительное место в развитии собственных национальных литератур:

Исследованы в синхронно-диахронном аспекте трансформация и адаптация фольклорных образов, сюжетов, мотивов, жанров в авторских художественных текстах. Впервые на материале прозы малочисленных народов применяется типологический подход в изучении функционирования «чужого слова» (цитаты, аллюзии).

Цель работы — выявить актуальные проблемы функционирования фольклорно-эпических традиций и принципы их освоения в* прозе малочисленных народов Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера.

Для достижения поставленной цели ставятся следующие задачи: 1. Выявить особенности фолыслорно-эпической традиции в литературе с учетом их стадиального и стадиально-разноуровневого развития.

2. Исследовать внутренние закономерности стилевого развития прозы с учетом отражения «первичной» формы мировоззрения, специфического художественного мышления писателей.

3. Проанализировать трансформации и адаптацию фольклорно-мифологических жанровых структур в художественном произведении с учетом стадиально-разноуровневого фактора общественного сознания каждого этноса.

4. Определить функции фольклорно-эпической цитации в прозе.

5. Рассмотреть особенности русскоязычной прозы как стилистического феномена в литературе малочисленных народов.

Объектом исследования, является проза малочисленных народов северозападной и северо-восточной Сибири (ханты, ненцы, манси, эвенки), Дальнего Востока (чукчи, нивхи). «Литературная география» привлекаемых текстов обширна: выбор имен и отбор произведений для анализа был обусловлен: во-первых, их репрезентативностью в плане особенностей проявления в них фольклорно-эпических традиций. Так, наиболее характерным для романа-сказания Анны Коньковой «И лун медлительных поток», «современной легенды» Ю. Рытхэу «Когда киты уходят» оказалось воздействие аутентичной фольклорной жанровой структуры на сюжетном, повествовательном и изобразительном уровнях. Тогда как повесть Г. Кэптукэ «Имеющая свое имя, Джелтула-река», роман Е. Айпина «Ханты, или Звезда Утренней Зари», повесть А. Неркаги «Молчащий» продуктивно анализировать в аспекте фольклорно-эпической цитации, раскрывая архетипический смысл образов, мотивов и т. д. Во-вторых, нами учитывается значимость художественного вклада писателей в литературу (романы Е. Айпина, В. Санги, повести Ю. Рытхэу и А. Неркаги) и малоизученность произведения (роман А. Коньковой, повесть Г. Кэптукэ). Обращение к творчеству классиков из числа коренных малочисленных народов Севера — Ю. Рытхэу и В. Санги, продиктовано их художественно-концептуальным подходом в освоении национального фольклора и мифологии.

Предмет исследования — функциональность фольклорно-эпических традиций на жанровом, сюжетном, повествовательном, изобразительном уровнях, а также в форме цитаты.

Методологической базой, исследования являются сравнительно-типологический и исторический подходы (труды В. Адриановой-Перетц,.

П. Гринцера, Е. Мелетинского, С. Неклюдова) [28] в изучении специфики художественных традиций, позволяющие выявить индивидуальную авторскую интерпретацию и освоения в конкретном художественном произведении фольклорных и. литературных традиций. Представленная работа находится в русле приоритетного направления поэтологического изучения структуры литературного и фольклорного текстов, литературно-фольклорных связей (П. Богатырев, В. Гацак, У. Далгат, Г. Левинтон, В. Пропп, Б. Путилов и др.)[29], семиотического исследования текста (Ю. Лотман) [30]. Отправной точкой выступили работы, посвященные проблемам стилевого своеобразия и теоретическим вопросам художественного билингвизма (Ч. Гусейнов, Ш. Мазанаев, Н. Михайловская, 3. Османова, Р. Туксаитова, и др.) [31]. Привлечены исследования по истории эвенкийской, чукотской, нивхской, хантыйской и ненецкой, мансийской литератур (Н. Воробьева, Н. Качмазова, А. Пошатаева, Е. Роговер, М. Соболькова, Ю. Шпрыгов и др.) [32]. Также мы обратились к трудам по этнологии, традиционной культуре и фольклору А. Бурыкина, Г. Варламовой, А. Головнева, В. Кулемзина, 3. Куприяновой, М. Лапиной, А. Мыреевой, Е. Пушкаревой, Е. Ромбандеевой, А. Сагалаева, 3. Соколовой, Л. Хомич и др. [33].

Положения, выносимые на защиту:

1. В среде аборигенных народов фольклор сохраняет, видоизменившись, свое функциональное содержание и живое бытование. Последнее обусловлено стадиальным уровнем сознания «малых» народов, значимостью «власти традиции» в архаических обществах в сохранении родовых обычаев, а также функциональной востребованностью родовых традиций в современном национальном сообществе.

2. К моменту зарождения литературы имеют разные уровни фольклорно-эпической традиции, что определено не только стадиальностью развития сознания конкретного народа, но и ее разноуровневостью внутри региона. Стадиально-разноуровневый характер развития общественного и художественного сознания малочисленных народов находит отражение в жанрах, сюжетах, мотивах и образах национального фольклора' и письменной литературы. Эпическое наследие большинства народов региона представлено «первичными жанрами» — этиологическими и космогоническими мифами, мифологическими сказками, сказаниями, тогда как у хантов, манси, ненцевбогатырскими песнями, сказками, сказаниями, а у эвенов и эвенков — героическими сказаниями.

3. Разноуровневость художественной литературы народов обусловлена степенью" развитости мифо-фольклорной традиции. На качественно ином уровне находятся литературы ненцев, манси, хантов и, с другой стороны, литературы нивхов, чукчей.

4. Обращение к понятиям «этнопоэтической константы» и «эстетической^ оппозиции» фольклору (В. Гацак, У. Далгат) позволяет выявить характерные особенности трансформации фольклора в художественных текстах и выявить литературные функции фольклорной «цитаты» в творчестве прозаиков. Устойчивые мотивы, образы, стилевые обороты, согласующиеся с эпической традицией или, наоборот, находящиеся! в «эстетической оппозиции» к ней, несут в текстах национальных прозаиков сюжетообразующую, стилистическую функцию, и ее развернутость напрямую зависит от стадиально-разноуровневого содержания эпической традиции в целом.

5. Имеющая живое бытование эпическая традиция в архаических культурах предопределила как осознанное использование традиционных жанровых и структурных моделей, сложившихся в фольклоре, так и неосознанное их воспроизведение в национальной прозе.

6. Проза представлена творчеством русскоязычных писателейЮ. Рытхэу, А. Неркаги, и условно-двуязычных — Е. Айпин, В: Санги, Г. Кэптукэ, А. Коньковой. У писателей-билингвов родной язык оказывает (в разной степени) влияние на стиль и поэтику русскоязычных художественных произведений. В культурном и лингвистическом отношении названные прозаики двуязычны, но у них разная национально-культурная самоидентификация. Созданный национальным писателем текст на русском языке функционирует как сгусток национальной культуры в информационном плане и факт национальной культуры — в эстетическом. В художественном и языковом сознании писателей-билингвов «концепты» национальной культуры занимают ядерное положение и опосредуются личным, творческим опытом, что собственно и создает основу национально-авторского мировидения и оценки мира. Преломленные в художественном мышлении прозаиков-билингвов национальные фольклор и мифология не утрачивают своей оригинальности, обретают индивидуально-авторские черты в конкретном произведении.

7. Специфика функционирования фольклорно-эпической традиции определена тем, что писатели с фольклором и мифологией были знакомы не на уровне научной рефлексии, читательской рецепции или переосмысления1 фольклорной традиции через «чужые» литературные тексты. Традиционные формы, эпические мотивы, стилевые приемы и поэтико-изобразительные константы, восходящие к эпическому фольклору, — все это трансформируется в художественном тексте в качественно новой, литературной функции, соединяя несходные элементы с точки зрения фольклорно-эпической традиции сюжеты, жанры, героев.

8. Фольклорно-этнографические реалии являются для прозаиков средством передачи глубоко национальных пластов культуры, а также приемом постижения психологии сородичей.

9. В современной прозе малочисленных народов имеет место «цитатное» внедрение устно-поэтических традиций, в частности в виде «точной цитаты», «цитаты-знака» (3. Минц) [34] и мифологической аллюзии. Их функция разнообразна: в одном случае они служат архетипическим смысловым кодом к художественному повествованию и образам, в другомявляются формой сохранения традиционного фольклора или оказывается знаком" цитируемой культуры, с выраженной характерологической функцией.

Теоретическая и практическая значимость: материалы и результаты исследования могут быть использованы при дальнейшем изучении прозы малочисленных народов, функциональных особенностей фольклорно-эпических традиций в национальной литературе. Основные положения и выводы могут быть включены в университетские курсы и спецкурсы, по теории и истории литератур народов Сибири, Дальнего Востока, Севера. Исследование вносит определенный вклад в развитие циркумполярного регионоведения — научного направления, получившего перспективное развитие в рамках сотрудничества университетов российского Севера с университетом Арктики.

Апробация. Диссертация обсуждена и одобрена на заседании кафедры истории русской литературы XX века филологического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. Основные результаты, изложены, при проведении лекций и практических занятий по курсу «Литература народов России», в докладах на Международных, Всероссийских, региональных конференциях: «Ломоносовские чтения», «Синтез в русской и мировой художественной культуре» (Москва, 1997, 1998, 2007, 2008), «Русскоязычие и би (поли)лингвизм в межкультурной коммуникации XXI Века: когникативно-концептуальные аспекты» (Пятигорск, 2007), «Восток-Запад: пространство русской литературы и фольклора» (Волгоград, 2008), «Обские угры: научные исследования и практические разработки» (Ханты-Мансийск, 2006), «Олонхо в контексте эпического наследия народов мира», «Север Азии в этнокультурных исследованиях», «Научное наследие Е. Крейновича: языки и фольклор народов Севера», «Коренные народы Севера Якутии в составе Российского государства: язык, культура, хозяйство», «Фольклор и литература нардов Сибири и Дальнего Востока: традиции и новаторство»,.

Проблемы литератур народов Сибири" (Якутск, 2000;2009), «Проблемы тунгусо-маньчжурских языков и культуры» (Улан-Удэ, 2008).

По теме диссертации опубликовано более 100 печатных работ в отечественных журналах и сборниках, в том числе материалы в тематической серии издательства «Литературная Россия»: «Эвенкийская литература», «Чукотская литература», «Мансийская литература», «Хантыйская литература», «Ненецкая литература», «Долганская литература», «Эскимосская литература» и др. (М., 2002 — 2009), сборников «Литература народов Севера» (СПб., 2007, 2008, 2009. Вып. 9−12).

Опубликованы 4 монографии, 5 учебных пособий, из них 3 с Грифом Дальневосточного регионального учебно-методического центра (г. Владивосток). Тема научного исследования была поддержана Грантом Президента РФ (проект: МК-3333.2007.6 «Фольклорно-эпические традиции в прозе малочисленных народов Севера») и Аналитической ведомственной целевой программой «Развитие научного потенциала высшей школы» (проект: 2.1.3/3144 «Художественные традиции в литературе «малых» народов северо-востока Сибири" — совместно с Ч. Г. Гусейновым).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Обращение к особенностям формирования «первичного» мышления у малочисленных народов циркумполярного региона России позволяет сделать заключение об их уникальной материальной и духовной культуре, о сохранении «эпической среды», живой эпической традиции в национальной среде. Анализ культурологических, этнографических источников, собственные наблюдения показывают, что тому способствует сохранившаяся «власть традиции» приобщения к эпическому миру своего рода через устнопоэтическое Слово и обрядово-ритуальные действия.

Для малочисленных народов миф — это факт в их мироощущении, который проявляет себя и в эпических песнях, богатырских сказках, сказаниях. Мифологичность их мышления находит отражение как в эпических, так и «малых» жанрах фольклора. Мифология как ступень сознания в среде малочисленных народов Сибири, Севера и Дальнего Востока себя не изжила. В их среде малочисленных в целом не утрачена и сегодня потребность приобщения к эпическому наследию своего народа, стремление передавать эту традицию следующему поколению с целью сохранения знания, его последующего воспроизведения новым поколением, а также передачи истории, практического опыта жизни и этнокультуры. Представители коренных малочисленных народов, ведущие традиционный образ жизни, — оленеводы, промысловики — и сегодня сохранили опору на «традиции эпического мира» в своих суждениях, мироощущении, но в трансформированном виде. Так сформировались в этносреде традиции особого склада, прежде фольклорные, а затем уже и литературные.

Анализ показывает, что литературы малочисленных народов начинают свое существование как с сознательного, так и неосознанного обращения национальных авторов к темам, жанрам, мотивам, образам из фольклора и мифологии. Рассмотрение эпического наследия отдельных народов позволило сделать заключение о разноуровневости состояния фольклорно-мифологической традиции к моменту зарождения той или иной национальной литературы. Внутрирегиональная разноуровневость развития общественного сознания в пределах патриархально-родового строя не в последнюю очередь определяется уровнем, типом и характером развития их социально-культурной и производственно-хозяйственной деятельности.

Анализ показывает, что разноуровневость проявляется и в специфике фольклорно-мифологического творчества народов исследуемого региона. Обращение к устнопоэтическому наследию самодийских и тунгуссо-манчжурских народов, обских угров и палеоазиатов позволило выявить стадиально-разноуровневый характер развития их общественного и художественного сознания, нашедших отражение в фольклорных жанрах, сюжетах, мотивах и образах национального фольклора. Раннеэпическая и фольклорная традиции были более приоритетными, по сравнению с инокультурной книжной традицией, для художественной словесности малочисленных народов Сибири, Севера и Дальнего Востока, зародившейся в 1920;е годы и прошедшей «ускоренный» путь развития.

Обращение к фольклорной традиции в прозе «малых» народов на разных этапах ее развития позволило выявить некоторые особенности функционирования фольклорных жанров, сюжетов, мотивов, образов в художественной прозе эвенов Н. Тарабукина («Мое детство») и П. Ламутского («Дух Земли»), эвенков А. Немтушкина и Д. Апросимова («Кундели Куо») — от прямого заимствования до стилизации и интерпретации.

В работе рассмотрено соотношение творчества писателей-северян с проблемой фольклоризма в русской литературе 20 века. Произведения русской литературы 20 века — от прозаиков-символистов до писателей-деревенщиков — позволяет сделать вывод о том, что для них по большей части были характерны научная рефлексия, читательская рецепция фольклорных образцов, опосредованное переосмысление фольклора «изучения фольклоризма других писателей, предшественников».

Исключением является проза «деревенщиков», в которой традиционные формы, эпические мотивы, стилевые приемы и поэтико-изобразительные константы, восходящие к эпическому фольклору, — все это трансформируется в художественном тексте в качественно новой литературной функции. Через образы-символы авторы показывают универсальную взаимосвязь человека и Космоса, транслируют идею необходимости восстановления коллективного, мифологического мировидения, без которого не может быть «лада», гармонии в мире. В этом мы усматриваем типологическое сходство прозы писателей-«деревенщиков» и прозы малочисленных народов.

Впервые для осмысления специфики функционирования фольклорных традиций в прозе малочисленных народов мы применяем понятие «этнопоэтической константы» (В. Гацак). В качестве этнопоэтической константы в художественной прозе народов выступают отдельные устойчивые мотивы (брачный мотив в повести Ю. Рытхэу, романе А. Коньковой и Г. Сазоновамотив рождения-смерти-воскрешения в романе Е. Айпина и А. Неркаги), образы (образы птиц и животных в романе А. Коньковой и Г. Сазонова, образ матери в повести А. Неркаги, образ героя-трикстера в романе В. Санги), поэтико-изобразительные константы (изобразительная формульность в повести Г. Кэптукэ и романе Е. Айпина), и мы выявляем их содержательную наполненность, сюжетообразующую, структурную и стилистическую функции. Но исследуются в рамках нашей работы не только «контакты» с национальным фольклором, но впервые на материале прозы малочисленных народов обращаемся к «художественно-эстетической оппозции» (В. Гацак) по отношению к фольклорно-эпической традиции. Рассмотрение текстового материала позволило сделать заключение, что выраженность «эстетической оппозиции» также определяется разноуровневым развитием эпической традиции. Так, у ненки А. Неркаги она выражена ярче, тогда как в тексте Г. Кэптукэ она практически не наблюдается.

Анализ показывает, что у каждого писателя есть своя доминирующая направленность при обращении к фольклорно-эпической традиции своего народа. Один прозаик, сознательно обращаясь к фольклору, ставит перед собой цель в такой не совсем обычной форме зафиксировать и сохранить фольклорно-эпическое наследие своего народа (Г. Кэптукэ). В другом случае — обращение к фольклорно-этнографическим реалиям будет целеполагающим в осознавании и постижении менталитета своего народа (В. Санги, Ю. Рытхэу). В третьем и более сложном случае, писатели неосознанно, интуитивно обращаются к глубинным пластам фольклора и мифологии своего народа — архетипическим сюжетам и мотивам, жанровым формам, а затем художественно их трансформируют в своем творчестве (А. Конькова и Г. Сазонов, Ю. Рытхэу, Е. Айпин, А. Неркаги).

В рамках работы исследованы особенности творческого билингвизма и выявлена специфика его выражения в произведениях русскоязычных писателей — Ю. Рытхэу, А. Неркаги, и условно-двуязычных — Е. Айпин, В. Санги, Г. Кэптукэ, А. Коньковой. Выявляется их разная самоидентификация как трансляторов традиции, а также общее — отсутствие «раздвоения лингвистического сознания», единый творческий «резервуар» -эпическое знание, сохранившееся в памяти и транслируемое носителями фольклорной традиции. У прозаиков Сибири, Севера и Дальнего Востока (как, например, у Ю. Рытхэу, А. Коньковой, А. Неркаги), живущих в русской или смешанной среде, эмпирически-образные истоки прозы уходят в национальное мировидение, но им не чуждо мировидение национально-русское. Тогда как у Г. Кэптукэ, В. Санги, Е. Айпина национальное мировидение доминантно в целом. Национально-специфические реалии и сравнения в русскоязычном тексте Ю. Рытхэу, А. Коньковой, В. Санги, Е. Айпина, А. Неркаги, Г. Кэптукэ позволяют воплотить национальную картину мира, которая воссоздается через «сгустки национально-культурных смыслов» — концепты. Впервые на материале русскоязычной прозы малочисленных народов мы выявляем художественные концепты, посредством которых воссоздается мифологическая картина мира. На материале романов Е. Айпина, В. Санги, А. Коньковой и Г. Сазонова, повестей А. Неркаги и Ю. Рытхэу выявляются и анализируются в художественно-эстетическом контексте пространственные, временные и иные образы-концепты. В русскоязычных текстах прозаики переосмысливают, перерабатывают традиционные мифомотивы и создают в рамках русскоязычного текста свою авторскую систему мифомотивов (матери, инициации, оборотничества, смерти-возрождения и др.), посредством которых самовыражаются, осмысливают собственную идентичность и воплощают художественную самобытность. Таким образом, русскоязычный текст, созданный писателем-билингвом, в своем художественном своеобразии и оригинальности, также является транслятором национально-культурной ментальности, выступает как органичная часть этнической культуры, и в целом — часть мировой литературы.

В соотнесении с эпическими традициями была изучена проблема трансформации и адаптирования фольклора в национальной прозе: так, были изучены трансформации жанра мансийской сказки в романе А. Коньковой и Г. Сазонова «И лун медлительных поток», чукотской мифа-сказки в повести Ю. Рытхэу «Когда киты уходят», а также изучен фольклорно-этнографический аспект содержания романа нивха В. Санги «Женитьба Кевонгов». В частности, типологическое сравнение художественного текста с мансийским фольклором позволило нам сделать вывод: 1. о сказочных истоках мансийского романа и близости образа главной героини к эпическим типажам женщин-охотниц и Матери Матерей- 2. об опосредованном использовании авторами эпических приемов — приема сходных ситуаций, принципа парности и антиномий (выявление мотивной структуры романа, мотив волка, женщины, луны и др., а также нами были выявлены эстетические оппозиции к фольклору на сюжетно-образном уровне в сцене убийства шамана женщиной-мансийкой.

Исследование повествования А. Коньковой и Г. Сазонова на мотивном структурном и образном уровнях, с привлечением мифологической семантики позволило сделать вывод, что образы героев и их функциональное значение в романе коррелируют с образами эпических персонажей фольклора и имеют значимую роль в развитии сюжета авторского текста, в раскрытии цельности характера главной героини, в художественном воплощении представлений о ментальности манси.

В повести Ю. Рытхэу «Когда киты уходят» мы встречаемся с качественно отличным характером обращения к фольклорно-эпической традиции. Творчески преобразив сложившиеся в сознании чукчей и закрепленные фольклором представления об охоте на кита, прозаик создал оригинальный художественный сюжет, отдельные элементы которого и образная система имеют мифологическую семантику и архетипическую структуру. Исследование сюжета, образной системы и поэтики повести с учетом стадиально-разноуровневой специфики содержания чукотского фольклора позволило нам скорректировать жанровую составляющую авторского текста — «современная легенда» и сделать вывод, что повествование Ю. Рытхэу представляет собой модифицированную жанровую форму, которая восходит к аутентичному чукотскому «мифу-сказке». В основе повести Ю. Рытхэу «Когда киты уходят» -этиологический чукотский миф, который в авторском тексте трансформировался в сказку. Содержание второй части повести, где изображено духовное отступничество и физическое отстранение от традиций потомков Hay и Рэу, мы соотнесли и нашли смысловые переклички с палеоазиатским мифологическим эпосом о Вороне. Анализ текста также позволил сделать вывод об использовании Рытхэу инициационных мотивов для выявления сущностного в характеристике отдельных персонажей. Обращение к чукотскому «мифу-сказке», его поэтике и мотивам позволило Ю. Рытхэу бытовую реальность преобразить в мифопоэтический образ мира. «Современная легенда» Рытхэу открыла перспективы философско-художественных исканий национальных писателей — представителей Сибири, Севера и Дальнего Востока в конце 20-нач. 21 вв.: автор создает неомифологический текст, свою собственную «миф-сказку», насыщая ее реалистическим переосмыслением традиционных мифологических мотивов и наполняя традиционные образы психологическим содержанием.

В отличие от Ю. Рытхэу, роман «Женитьба Кевонгов» В. Санги отличается выраженностью фольклорно-этнографического начала. В работе выявляется концептульное обращение В. Санги на уровне структуры и содержания к фольклорно-этнографическим реалиям, которые, помимо иллюстративной функции, применяются для характеристики героев, выражения конфликтных ситуаций, расширения функций предметно-бытовой детализации в художественном воплощении драматической ситуации. Проблема продолжения рода оказывается сущностной проблемой бытия нивхов, и художественное исследование проблемы определяет особенности авторского использование в романе фолыслорно-этнографических реалий как элемента психологизма. На уровне содержания и поэтики выявлена близость романа к нивхскому настунду. Вместе с тем в романе выявляется осознанный отход автора от его «эпического канона» с целью реального отражения жизни нивхов на рубеже 19−20 веков. Автор использует традиционные жанры нивхского фольклора, тылгуры в частности, которые в романе функциональны и не ограничены украшательно-иллюстративной функцией: они объясняют «изнутри» самобытность национального характера нивхов, кодекс поведения в родовом обществе и направлены на углубление социально-нравственного конфликта романастолкновения представителей традиционной культуры и «чужаков». Впервые на материале романа выявляются типологические схождения героя-«чужака» и фольклорного героя-«трикстера». Тылгуры и настунды, описание медвежьих игрищ, сватовства — не просто фольклорные «этноэстетические единицы» и элементы стиля в романе В. Санги. Они способствуют раскрытию мировоззрения родового человека. Анализ проблематики и основного конфликта романа В. Санги «Женитьба Кевонгов» показал, что мифология и фольклор являются не только средством передачи культурных констант бытия своих сородичей-нивхов, но обладают и миромоделирующей функцией. Обращение к нивхскому нгастуру с брачной темой, нравоучительному началу тылгуров, этнографически точному описанию нивхских обрядов, направленных на сохранение жизни новорожденному и его матери, обрядов в виде инициационных поединков жениха в романе В. Санги сопряжено с бытийной проблемой продолжения и сохранение нивхского рода.

Впервые на материале прозы малочисленных народов Сибири, Севера и Дальнего Востока функционирование фольклорно-эпической традиции мы исследовали на уровне цитации. Особенность функционирования фольклора в литературах малочисленных народов — внедрение устно-поэтических традиций в цитатном виде посредством «точной цитации», аллюзий, реминисценций, «цитат-знаков». Системно-типологический анализ произведений Е. Айпина, Г. Кэптукэ и А. Неркаги в цитатном аспекте расширил имеющиеся представления о мифопоэтике их произведений.

Анализ романа Е. Айпина «Ханты» позволил сделать вывод о целенаправленном обращении автора к «узнаваемости» цитаты — аллюзии. Мифологические аллюзии в романе Е. Айпина «Ханты, или Звезда Утренней Зари» создают «текст в тексте» и образуют мифологический «подтекст». Мифофольклорная аллюзивность исследована на мотивном и образном уровнях, а также на уровне поэтики. Исследована функция повтора, который выступает в романе Айпина как прием и поэтико-изобразительная константа, а также выявляется художественная мотивированность его использования: в романе он не только усиливает представления, но и целенаправленно используется автором с целью проникновения в подсознание слушателя-читателя, заставляя заново пережить и осмыслить происшедшее. В работе выявлена функция предания о Вверх Ушедшем человеке, с помощью которого повествование Е. Айпина вводится в общий фольклорно-мифологический контекст, значительно расширяется семантика образов и пространственно-временные рамки романа. Исследуется принцип мифологического структурирования пространства в романе: передвижение Демьяна по дороге вызывает мифологическую аллюзию повтора циклического движения, тогда как образ самой дороги в романе восходит к собственно хантыйскому представлению о «дороге-песне». Выявляется типологическое сходство главного героя романа — Демьяна с мифологическими героями: он прежде всего представитель рода, а не самоценная индивидуальность, а воплощение духа рода Медведя. Смерть Демьяна есть подтверждение тому, что он может «быть-существовать» только внутри мифологического пространства и времени. Автор не называет «уход» Демьяна смертью. Посредством аллюзии Е. Айпин оставляет своего героя в мифе, где смерти нет. Смерть превращается в память рода, и этим закрепляется бессмертие Демьяна. Человек, согласно мифологическим представлениям не умирает, а остается в памяти своего рода. Рассмотрение текстового материала позволило сделать вывод, что цитатность Айпина не направлена непосредственно на пробуждение этноощущений и традиционного мировосприятия у сородичей: автору нужны мифологические аллюзии, так как в них он заключает архетипический смысловой код своего романа, код его образной системе. И это одно из отличий романа Е. Айпина «Ханты, или Звезда Утренней Зари» от повести эвенкийки Г. Кэптукэ.

Г. Кэптукэ в повести «Имеющая свое имя, Джелтула-река» демонстрирует точность цитирования фольклорных текстов. Результатом обращение эвенкийского автора к фольклорно-этнографическому материалу позволяет изнутри раскрыть духовную культуру, осознать менталитет своих сородичей, «сделать» понятнее культуру своего народа представителям другой культуры. Анализируется название повести, которое представляет цитату-заглавие, сигнализирующую о стремлении автора выйти на уровень культурного диалога с предшествующей, фольклорной, традицией. Текстуальный анализ повести Г. Кэптукэ свидетельствует, что включенные в художественный текст образцы фольклора и тексты, записанные от информантов фольклористом Г. Варламовой-Кэптукэ, почти идентичны на содержательном и структурном уровнях. Сопоставление оригинального текста обращения, описания обряда и их варианта в художественном тексте позволило сделать вывод об их совпадении. Кэптукэ не привносит в описание авторского, художественного элемента, что определено целью закрепления «первичного» облика обряда и последующим функциональным его возвращением в бытовую сферу жизни эвенков. Но цитатное воспроизведение оригинальных текстов обрядового фольклора — не иллюстративный материал. Они входят в поэтическую систему повести, подчиняются художественному замыслу автору. Это уже не совсем фольклорные жанры Оде, Иты, алга, Ьира, а часть авторского повествования. Г. Кэптукэ не только сознательно, но и на интуитивном уровне опирается на эпическую традицию, — ее повесть восходит к эвенкийскому улгуру. Стилевая манера Г. Кэптукэ определена функциональностью фольклора в жизни эвенков, — он имеет живое бытование и востребован как в ритуально-обрядовой сфере, так и бытовой. Г. Кэптукэ, включив фольклорные образцы в художественную ткань, сохраняет «эпическое знание», но посредством нефольклорной формы. Через творчество Г. Кэптукэ национальная литература обретает новое функциональное качество, — она становится формой сохранения традиционного фольклора, способом его консервации.

Манера письма, концептуальность авторского обращения к фольклорным источникам кардинально отличает А. Неркаги от Е. Айпина и Г. Кэптукэ. Анализ цитатной природы повести «Молчащий» позволяет сделать вывод об изначально осознанном обращении к ненецкому фольклору, который не приоритетен в повести и является одним их цитатных текстов-источников наравне с Библией и «Розой Мира» Даниила Андреева.

Чужое слово в повести Неркаги функционирует в виде цитаты-знака, содержание которого нередко оппозиционно тексту-первоисточнику.

В работе выявляется значение Слова рассказчика-повествователя в повести, функциональность которого определена устнопоэтической традицией ненцев («нельзя играть Словом»). На жанрово-содержательном уровне выявляются черты ярабца (ненецкая эпическая песня, плач), особенности перволичной формы повествования, характерной для эпической традиции ненцев. Обращение к мифологическому дискурсу позволяет уточнить особенности художественного освоения эпической традиции в повести «Молчащий» и сделать вывод, что отдельные образы, пространственный универсум повести предстают в качестве перевертышей", художественно-эстетических оппозиций фольклору и.

Библии. В работе выявлены типологические схождения литературного и фольклорного персонажей, подчеркивается их социальный статус (герой/ одиночка), портретные сходства (получеловек/ полуживотное), «биографические» переклички (в центре внимания страдания и мучения мальчика-сироты, получающего воспитания у чужих), анализируется эпическая ситуация «утраты-нахождения» потерянного ребенка и подчеркивается ее оппозиционность фольклорному содержанию. Текстуальный анализ позволил выявить цитаты-знаки из Библии. Исследуется сопряженность обстоятельств страдания и смерти Молчащего с темой Страстей Христовых, мотив жертвоприношения и делается вывод, что художественная интерпретация сцен жертвоприношения-распятия Молчащего, у А. Неркаги оппозиционна как мифу, так и библейскому содержанию. Через смысловую оппозиционность автор подчеркивает самоуничтожение общества и отрицание исповедываемых лже-ценностей. В работе в качестве цитаты-знака исследуется посвящение-эпиграф Даниилу Андрееву. Оно — свидетельство синтеза культурных традиций различных эпох в пространстве национального текста. Благодаря ему расширяется контекст — историко-литературный, жанрово-стилевой, художественноэстетический. Посвящение есть особого вида цитата-указание, функция которой создание содержательно-концептуального взаимодействия «разнокультурных» и разновременных текстов в повести. Функция «цитат-знаков» в повести разнообразна: в одном случае проецируется «включенность» художественного текста в историко-культурную перспективув другом — подчеркивается соотнесенность авторского текста А. Неркаги с национальной поэтической традицией и архетипическими представлениями ненцев. Цитаты-знаки в повести «Молчащий» значительно расширяют смысловые связи, ассоциативные возможности текста, — все то, что позволяет Неркаги создать неомифологический текст, построенный как на синтезе мифологического, библейского, мета-исторического, так и на смысловых, структурных, образных «оппозициях» к текстам-первоисточникам. Рассмотрение особенностей содержания ненецкой эпической традиции позволило сделать заключение, что фактор разноуровневого содержания фольклорной традиции сыграл решающее значение: «развитость» фольклорной традиции ненцев во многом способствовала формированию и усилению философского, условно-метафорического начала в осмыслении проблем национального бытия в художественной литературе, более свободному авторскому мифотворчеству, сопровождающемуся поисками в области поэтики, стиля и концептуально-авторскому освоению фольклорного наследия и инокультурных текстов. «Молчащий» своего рода авторский миф, философско-мифологическое повествование о судьбе сородичей, форма и содержание которого свидетельствует о переходных процессах в современной национальной литературе малочисленных народов Севера. Сочетание реалистических и фантастико-мифологических пластов отражают суть переходных процессов в современных литературах коренных народов: с одной стороны, стремление сохранить реалистичность, осветить наиболее злободневные проблемы современного бытия ненцев, с другой — поиск художественной новизны и оригинальности творческого самовыражения.

Национально-культурную самобытность, особый стиль мифомышления и мировидения посредством обращения к фольклору и мифологии писатели-северяне воплощают в своих произведениях. Они создают и транслируют социокультурную модель мира, ценностные ориентации и традиции народа, свою этническую принадлежность. В каждом национальном тексте есть не только «писательский код» (Ю. Лотман), но еще и этнокультурный, ведь художественное произведение, тем более созданное писателем национальным, — это «модель определенного явления мира, общественного и художественного мировоззрения автора, его представлений о структуре мира». Потому исследование эпических традиций в художественном повествовании дает возможность более глубокого понимания заключенной в художественном тексте информации. Понимание особенностей художественного переосмысления, переработки, трансформации, интерпретации фольклора и мифологии писателями-представителями мансийской, ненецкой, нивхской, хантыйской, чукотской, эвенкийской литератур — своего рода. ключ к творческому «коду» конкретного автора — гносеологическому, этноэстетическому, аксиологическому.

Малочисленные народы сумели сохранить уникальную культуру в условиях глобальных ассимиляционных процессов. Диапазон актуальных проблем литератур, требующий изучения, довольно широк: идет активный поиск художественно-изобразительных средств, жанрово-стилевых возможностей для отображения стремительно меняющегося мира и национального бытия. Перспективы дальнейшего изучения литератур малочисленных народов Сибири, Севера и Дальнего Востока лежат в плоскости глубокого исследования проблемы национально-культурной (само)идентификации, самосознания и самоосмысления. Тем более что в прозе малочисленных народов идея этнического самосознания «артикулирована» достаточно давно в творчестве юкагира С. Курилова, эвенов П. Ламутского и М. Амамич, нанайца Г. Ходжера, манси.

Ю. Шесталова, эвенков А. Немтушкина, Д. Апросимова и не только их, с целью осмысления и сохранения собственной идентичности и самобытности. Важно исследовать феномен творческого билингвизма малочисленных народов в аспекте художественных концептов, которые даже в иноязычном звучании не утрачивают своей индивидуально-авторской принадлежности, национальной чувственности и ассоциативности.

Сегодня литературы малочисленных народов в их особом, архаическом, взгляде-фокусе на мир, в сохранившейся родовой памяти, рецепции философско-нравственных и мифологических универсалий, необычность которых обусловлена прямой связью литератур с фольклором и живостью самой эпической среды, в лоне которой сформировались, представляют собой художественно-эстетический феномен, интерес к которому чрезвычайно велик в дальнем зарубежье — Европе и Америке.

Литература

коренных народов Сибири, Севера и Дальнего Востока, зародившись в начале 20 века и активно развивающаяся в лоне традиций — фольклорно-мифологической и русской литературы, сегодня многоязычна и функционирует как на национальных, так и на русском языках. Со своим авторским миром, особенностью художественного мышления, системой национальных и универсальных мифомотивов и их смысловыми нюансами в национальном тексте, нетрадиционной проблематикой литературы малочисленных народов на современном этапе представляют уже не «периферийное» художественное явление, а являются частью не только российского, но и мирового культурного пространства.