Возросший интерес к творчеству Лескова в отечественном и зарубежном литературоведении, наблюдаемый с начала 90-х гг. XX века, с одной стороны, привел к появлению множества исследовательских работ о творчестве писателя, с другой же стороны, выявил неизученные проблемы. Во-первых, творчество Лескова не известно большинству литературоведов в полном объеме. Многие тексты писателя по разным причинам не' переиздавались с момента их первой публикации, другие (рукописи) хранятся в малодоступных для исследователей архивах, а некоторые впервые были обнаружены или впервые атрибутированы во время подготовки Полного собрания сочинений Лескова в 30 т. Во-вторых, некоторые произведения Лескова, несмотря на их доступность, практически не изучены. К ним относятся не образующие единого цикла, но связанные единством проблематики и особенностей поэтики произведения Лескова 1860−1880-х гг. об иностранцах и инородцах1. С. Ф. Дмитренко, указавший тексты, входящие в этот «табуированный» для отечественного литературоведения круг («Ракушанский меламед» (1878), «Жидовская кувырколлегия» (1882), «Обман» (1883), «Сказание о Федоре-христианине и о друге его Абраме.
1 Для обозначения представителей нерусских народностей, проживавших в Российской империи, здесь и далее мы будем использовать употреблявшееся в дореволюционной России официальное юридическое обозначение «инородцы», ставшее в современном языке историзмом. Согласно законодательству Российской империи инородцы, проживавшие на окраинах государства, находились на особом положении в отношении прав состояния и управления. В произведениях Лескова изображены такие «русские инородцы», как киргизы (у Лескова — «татары») Внутренней Орды (в повести «Очарованный странник»), евреи (в рассказах «Жидовская кувырколлегия» и «Ракушанский меламед»), остзейские немцы (в рассказе «Колыванский муж»), сибирские инородцы (в рассказе «На краю света»). Анализ употребления слова «инородцы» Лесковым, например в рассказе «На краю света» и очерке «Сибирские картинки XVIII века», и его современниками, например Н. И. Костомаровым в статье 1860 г. «Русские инородцы» (Костомаров Н. И. Русские инородцы: Ист. моногр. и исслед. М., 1996. С. 208 — 282), показывает, что оно использовалось ими без того уничижительного оттенка, который слово «инородцы» приобрело в последние годы XIX — начале XX в. жидовине" (1886))2, отметил рассказы, связанные с «еврейской темой» в творчестве Лескова, но такими же малоисследованными оказываются и произведения Лескова о немцах, поляках, англичанах, татарах.
Так называемый «национальный вопрос» в творчестве Лескова относится к одному из наиболее сложных для интерпретации в лесковедении. Немногочисленные попытки анализа произведений Лескова об иностранцах и инородцах приводят исследователей к прямо противоположным выводам. Различные мнения высказываются о том, как именно писатель оценивал представителей различных национальностей, был ли он как личность, гражданин «интернационалистом"3 или имел национальные «предрассудки».
Многие современники писателя, читатели и критики XIX в., видели в таких произведениях Лескова, как «Ракушанский меламед», «Жидовская кувырколлегия», «Железная воля», «Колыванский муж» и др., предвзятое отношение, выражение неприязни к евреям и немцам4. И в работах литературоведов XX в. можно встретить подобные оценки. Так, С. Г. Левин, проанализировав различные упоминания о евреях в творчестве Лескова, заключает: «Произведения Лескова изобилуют антисемитскими выпадами его героев, на которые автор не находит возражений"5. Лесков, по мнению С. Г. Левина, «воссоздает» «народный и всесословный русский, антисемитизм"6 и постоянно «подчеркивает чуждость евреев русскому.
2 Дмитренко С. Ф. Культурно-исторический контекст рассказа Н. С. Лескова «Обман» // Ученые записки Орловского государственного университета. Орел, 2006. Т. 3: Лесковский сборник. С. 10.
3 Миндлин А. Еврейская тема в публицистике Н. С. Лескова // Параллели: Русско-еврейский историко-литературный и библиографический альманах. М., 2004. № 4/5. С. 115. Л. А. Аннинский считает, что Лесков был «органично интернационален» {Аннинский JI. А. Три еретика: Повести о А. Ф. Писемском, П. И. Мельникове-Печерском, Н. С. Лескове. М., 1988. С. 315).
4 См., напр.: Ф. Ф. Литературные силуэты. VII. Н. С. Лесков // Новое слово. 1914. № 8, август. С. 33 — 36- Богров Г. И. Талмуд и Каббала по «Русскому вестнику» // Русский еврей. 1879. № 9, 31 октября. С. 322 — 324- № 11, 14 ноября. С. 401 — 403- № 13,28 ноября. С. 488 — 490- № 16, 19 декабря. С. 606 — 608. Мнения критиков XIX века об антисемитизме Лескова приведены в работе А. Миндлина: Миндлин А. Еврейская тема в публицистике Н. С. Лескова. С. 101.
5 Левин С. Г. Н. С. Лесков и евреи // KopHH=Roots. СаратовН. Новгород, 2001. № 15. С. 8.
6 Там же. С. 17. народу"7. Лескову, считает Левин, «не удалось создать в романах, повестях и рассказах значительный в идейном и художественном отношении образ еврея <. .>. Его евреи либо окарикатурены, либо вызывают у читателя жалостливое презрение, если же выведены как положительные герои, — поверхностно-. иллюстративны"8. По мнению канадского исследователя К. Лантца, в рассказах Лескова о евреях присутствует «неприятный привкус антисемитизма», писатель выразил в этих произведениях «свои собственные антиеврейские чувства"9. Российская исследовательница Т. А. Дрожжина по сути то же мнение высказывает об изображении немцев в повести «Железная воля»: Лесков, с ее точки зрения, совершил «ошибку», «он слишком односторонне изобразил немецкий национальный характер в лице' Пекторалиса. Это было не корректно по отношению к чужой нации». Позже, по мнению Т. А. Дрожжиной, Лесков эту «ошибку» исправил, написав рассказ «Колыванский муж». 10.
Однако уже в XIX в. появились иные оценки отношения Лескова к иностранцам и инородцам. Критик и историк литературы А. И. Введенский, представитель культурно-исторической школы, убежденный в том, что, литература должна культивировать гуманистические идеалы, во вступительной статье к собранию сочинений Лескова подчеркивал, что писатель не только не стремится превозносить русский характер и русскую жизнь, но он готов, в противоположность ей, петь хвалу другой культуре, если она соответствует его идеалу. В этом смысле он не только толерантен, но и беспристрастен и справедлив: «Беспристрастие нашего автора к родине.
7 Там же. С. 21.
8 Там же. С. 39.
9 Lantz К. A. Nikolay Leskov // Twayne World Authors Series. № 523. Boston, 1979. P. 124 -125. Цит. по: Дмитренко С. Ф. Культурно-исторический контекст рассказа Н. С. Лескова «Обман». С. 11−12.
10 Дрожжина Т. А. Особенности изображения немецкого национального характера в повестях Н. С. Лескова «Железная воля» и «Колыванский муж» // Юбилейная международная конференция по гуманитарным наукам, посвященная 70-летию Орловского государственного университета: Материалы. Орел, 2001. Вып. 1.: Н. С. Лесков. С. 56. идет так далеко, что одна из его лучших повестей — «Островитяне» -решительно производит впечатление дифирамба немецкой петербургской семье. <.> автор, как мы неоднократно говорили, сторонник всего доброго и прекрасного, где бы оно ни находилось, в старой ли, в новой ли русской жизни, в немецкой ли василеостровкой семье или в далеких снежных степях Сибири"11. То же качество справедливости, «трезвости мысли» отмечал в отношении Лескова к национальному вопросу известный публицист и литературный критик Р. И. Сементковский. Будучи по идеологическим убеждениям сторонником самой широкой терпимости по отношению ко всем народностям Российского государства, Р. И. Сементковский и в творчестве Лескова отмечал близкие его собственным идеи. Лесков, по его мнению, был «далек от чувства национального антагонизма», умел «возвыситься до беспристрастного отношения к собственному народу, изображая его отрицательные и положительные стороны и меря всех равною мерою, как своих, так и чужих». «Он часто указывал на национальные недостатки евреев, поляков, немцев, но противупоставлял им наши собственные недостатки и таким образом выяснял истинные причины существующих разногласий"12. В начале XX в. один из самых известных еврейских историков, Ю. И. Гессен, выступил со статьей, в которой защищал Лескова от несправедливых обвинений в антисемитизме и отмечал особые заслуги писателя в обсуждении «еврейского вопроса» в России, его стремление показать несправедливость произвола и насилия по отношению к евреям (в рассказах «Владычный суд», «Жидовская кувырколлегия», «Ракушанский меламед»), работу писателя по заданию комиссии графа Палена и выступление в защиту евреев — очерк «Еврей в России: несколько замечаний по еврейскому вопросу"13. Этот.
11 Введенский А. И. Современные литературные деятели. II. Н. С. Лесков // Исторический вестник. 1890. Т. 40. № 5, май. С. 402.
12 Сементковский Р. И. Николай Семенович Лесков // Лесков Н. С. Полн. собр. соч. Изд.. 3-е. СПб., 1902. Т. 1. С. 58−60.
13 Гессен Ю. И. [Вступительная статья] // Лесков Н. С. Еврей в России. Пг., 1919. С. 5 -14. очерк позволяет и современным исследователям публицистического наследия писателя говорить об «отчетливо филосемитской позиции"14 Лескова.
В литературоведении утвердилось следующее представление об изменении отношения Лескова к евреям: если в ранний период творчества писатель находился во власти «антисемитских предубеждений», то позднее раскаялся в былой нетерпимости и подходил к изображению евреев с гуманистических позиций. Это мнение принадлежит в частности Г. Сафран и упоминаемым ею Ю. И. Гессену, В. В. Водовозову, В. Эджертону, X. Маклину15, а также М. Я. Вайскопфу16. Такое схематичное деление творчества Лескова, очевидно, восходит к попыткам самого Лескова в конце жизни разграничить два периода собственного писательского пути: 1) 18 601 870-е гг. — период «консерватизма» — и 2) период 1880—1890-х гг. — период «либерализма». Однако в 1880 — 1890-е гг. Лесков в различных заметках, по справедливому замечанию О. Е. Майоровой, сознательно конструировал (с.
1 7 определенными искажениями) свою литературную биографию, поэтому видеть в этой периодизации объективную оценку художественного творчества писателя неправомерно.
В литературоведческих работах произведения Лескова об иностранцах и инородцах чаще всего рассматриваются в аспекте идеологической проблематики. Так, например, в статье канадского исследователя К. А. Гримстада «Полиэтничность как религиозная проблема в „Очарованном страннике“ Н. С. Лескова» анализируется отношение персонажа Лескова к инородцам — татарам и цыганам. Автор статьи отмечает в связи с этим два противоположных плана в столкновении Ивана Флягина с инородцами.
14 Миндлпн А. Еврейская тема в публицистике Н. С. Лескова. С. 115.
15 Сафран Г. «Переписать еврея.»: Тема еврейской ассимиляции в литературе Российской империи (1870 — 1880 гг.) / Пер. М. Э. Маликовой. СПб., 2004. С. 110.
16 Вайскопф М. Я. Русская литература во 2-й п. XIX в. // Краткая еврейская энциклопедия: В 7 т. Иерусалим, 1994. Т. 7. Стб. 501 — 506.
17 Майорова О. Е. Н. С. Лесков: Структура этноконфессионального пространства // Тыняновский сборник: Шестые — Седьмые — Восьмые Тыняновские чтения. М., 1998. Вып. 10. С. 118−119, 137. общественный («на татарском этапе») и личный (в истории с Грушей). Если «в изображении столкновений героя с татарами доминирует негативная тенденция критики русского общественного строя», русский богатырь представлен как «шовинист», «жертва данного менталитета», то в истории с цыганкой герой «преодолевает этнический барьер», оказывается «способен» выйти из конвенционального русского отношения к цыганам, которые в официальном смысле были единоверцами, но считались одной из самых низких инородческих групп Империи"18. К. А. Гримстад, очевидно, не учитывает, что произведения Лескова спроецированы не только на реальную действительность, но и на другие литературные произведения, в частности здесь — на романтическую традицию изображения любви к «дикарке» или цыганке.
Этот вопрос был рассмотрен в статье Г. Е. Потаповой и Ю. А.
Цыгановой19, показавших отличие в обработке традиционного романтического сюжета (пленения европейца «диким» племенем) в рассказе.
Л. Н. Толстого «Кавказский пленник» (1872) и в «киргизских эпизодах» повести Н. С. Лескова «Очарованный странник» (1873). Если Л. Н. Толстой, полагают авторы статьи, стремился к освобождению от условнолитературных приемов и к непосредственному контакту с действительностью в литературе, то Лесков строит свое произведение «на изощреннейшей литературной игре с мотивами, шаблонизировавшимися в предшествующей.
20 литературной традиции". В эту игру вовлекаются как тексты Пушкина и Л. Н. Толстого, так и произведения фольклора и массовой романтической литературы.
Недостатки идеологического литературоведения демонстрируют также два диссертационных исследования недавнего времени, в которых была.
18 Гримстад К. А. Полиэтничность как религиозная проблема в «Очарованном страннике» Н. С. Лескова // Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: Сб. науч. трудов. Петрозаводск, 1998. Вып. 2. С. 458 — 460.
19 Потапова Г. Е., Цыганова Ю. А. «Кавказский пленник» — от Пушкина до Лескова // Начало. М&bdquo- 1998. Вып. 4. С. 71 — 86.
20 Там же. С. 79. предпринята попытка анализа произведений Лескова, посвященных «национальному вопросу».
В работе 3. Р. Саитовой «Проблема национального характера в прозе Н. С. Лескова"21 рассматриваются используемые писателем приемы изображения национального характера русских, евреев, поляков, немцев, англичан, татар (этноописание, этносравнение, этнозаимствование), указываются основные признаки представителей разных культур в произведениях Лескова и утверждается мысль о гуманности и толерантности Лескова как личности и как художника. Принимая существование национального характера как объективную данность и не учитывая специфику повествовательной структуры текста Лескова, автор исследования оказывается во власти предубеждений и обобщенных этнических стереотипов, носителем которых у Лескова выступает рассказчик22. Многие выводы автора исследования поэтому представляются спорными. Например, утверждение о том, что «немецкий мир в творчестве писателя предстает прежде всего как совокупность эмоционально выдержанных, сильных духом и целеустремленных людей, действия которых рациональны и логичны"23, могут быть опровергнуты ссылкой на пример из того же самого текста, который рассматривается в диссертации: очевидно, в действиях героя повести «Железная воля» Гуго Пекторалиса, отдавшего все деньги Сафронычу и умершего от переедания блинов на его поминках, очень мало «рационального и логичного». Примечательно, что современный.
•у 1.
Саитова 3. Р. Проблема национального характера в прозе Н. С. Лескова: Автореф. дис.. канд. филол. наук. Магнитогорск, 2007.
22 Мы исходим из традиционного представления о рассказчике, который является персонифицированным субъектом речи и объектом изображения, связан с определенной социально-культурной и языковой средой, с позиций которой ведется изображение других персонажей, находится внутри изображаемой реальности и не имеет всеобъемлющего кругозора. В отличие от него повествователь как субъект речи обычно деперсонифицирован, близок по своему кругозору автору-творцу, не является участником событий, его речь обращена к читателю (за пределы изображаемого мира) и соответствует общепринятым языковым и стилистическим нормам (Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. Т. 1: Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпа, С. Н. Бройтман. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. М., 2004. С. 238−241).
23 Саитова 3. Р. Проблема национального характера в прозе Н. С. Лескова. С. 13. исследователь-этнолог О. С. Клишина именно в результате детального, изучения произведений Лескова приходит к выводу «об отсутствии единства.
24 и цельности того, что принято называть национальным характером этноса". Утверждение 3. Р. Саитовой о том, что Лесков «пропагандирует дружбу и терпимость"25, возможно, и справедливо по отношению к его публицистическим выступлениям, но увидеть в рассказе «Ракушанский меламед» «оптимальную зону» межкультурного взаимодействия («национальную толерантность представителей разных народов друг к другу с сохранением собственной национальной индивидуальности»)26, по нашему мнению, совершенно невозможно, что подтверждается отрицательными отзывами критиков-евреев об этом рассказе Лескова .
В работах А. В. Кузьмина" анализируются исторические и политические проблемы, затронутые в произведениях Лескова об иностранцах и инородцах- «вопросы, имеющие отношение к истории, этнологии, культурологи, рассматриваются сквозь призму литературоведения"29. Автором проанализирован общественно-политический контекст этих произведений, указаны источники изучения различных «национальных вопросов». Сам художественный текст писателя исследователь рассматривает прежде всего как выражение определенной идеологической позиции. Так, по его мнению, в повести «Железная воля» «Лесков с самого начала акцентирует внимание читателей на общественной дискуссии по «немецкому вопросу» «, поэтому рассказ «должен.
24 Клишина О. С. Творчество Н. С. Лескова: опыт этнологического исследования: Автореф. дис.. канд. ист. наук. М., 2005. С. 27.
25 Саитова 3. Р. Проблема национального характера в прозе Н. С. Лескова. С. 15.
26 Там же. С. 16.
27 Богров Г. И. Талмуд и Каббала по «Русскому вестнику" — Левин С. Г. Н. С. Лесков и евреи. С. 34.
28 Кузьмин А. В. Инородец в творчестве Н. С. Лескова: проблема изображения и оценки. СПб., 2003; Он же. Проблема межнационального диалога и ее художественное воплощение в творчестве Н. С. Лескова: Автореф. дис.. канд. филол. наук. СПб., 2003.
29 Кузьмин А. В. Проблема межнационального диалога и ее художественное воплощение в творчестве Н. С. Лескова. С. 2. прочитываться как завуалированный ответ писателя ее участникам". Однако анализ идеологической и этической проблематики, проведенный А. В. Кузьминым, явно недостаточен для интерпретации художественного текста. Исследователь не учитывает диалогичности текстов Лескова, их сказовой и интертекстуальной природы и интерпретирует их как прямое отражение действительности. Такой анализ, в применении к художественному тексту, неизбежно оказывается односторонним. В особенности это относится к творчеству Лескова, где идея автора выражается в сложно организованной повествовательной структуре текста, где автор «скрывается» за диалогом повествователя, рассказчика и персонажа и приблизиться к авторской художественной идее можно лишь путем анализа поэтики текста, учитывая композицию, мотивную структуру и интертекстуальные связи произведения.
Еще одной причиной необоснованности многих выводов исследователя является отождествление выраженных в разных произведениях точек зрения Лескова-публициста и Лескова-писателя. В лесковедении уже отмечалась автоинтертекстуальность творчества Лескова, его стремление «переписать», иногда совершенно противоположным образом, уже однажды обработанный сюжет. По мнению Б. А. Леоновой, одна из тенденций творчества Лесковавозвращение к пройденному, стремление к неоднократной обработке одного и того же сюжета. При этом в разных произведениях один и тот же факт получает разные оценки. Так, в монографии исследовательницы проанализированы некоторые тексты, созданные по принципу «вариативности в интерпретации фактического материала» 31: например, статья 1881 г. «Отсрочка светопреставления» и очерк «Обнищеванцы». Если в очерке Иван Исаев представлен как «положительный русский тип», его идеи рассматриваются сочувственно, то в статье 1881 г. эсхатологические.
30 Кузьмин А. В. Инородец в творчестве Н. С. Лескова: проблема изображения и оценки. С. 58.
31 Леонова Б. А. Жанр мемуарного очерка в творчестве Н. С. Лескова 1880-х гг. Орел, -2005. С. 27. настроения Исаева оцениваются критически. Другой пример — намеренно сниженное, ироническое истолкование финала повести «Запечатленный ангел» в заключительной главе «Печерских антиков». Таким образом, выводы и оценки Лескова-публициста часто не соответствуют' художественной идее Лескова-писателя.
Собственно анализу поэтики посвящены немногочисленные работы о рассматриваемых произведениях Лескова. Исследования, выполненные в рамках структурно-семиотического подхода, открывают иной, не идеологический план содержания текста. Так, в работе О. Е. Майоровой «Н. о о.
С. Лесков: структура этноконфессионального пространства" исследуется созданная в произведениях Лескова об инородцах и иностранцах («Очарованный странник», «На краю света». «Запечатленный ангел», «Левша») модель пространства, которая, по мнению исследователя, как и другие художественные средства, подчинена конфессиональной проблематике. Указывая, что осмысление пространства в конфессиональных категориях — мифологема традиционного сознания, реконструировать которое стремился Лесков, О. Е. Майорова анализирует именно эти воссозданные в произведениях Лескова представления. Работа Майоровой справедливо указывает на неправомерность распространенного I представления о Лескове как бытописателе, отмечает, что создаваемая Лесковым модель мира далека от натуралистического правдоподобия. Однако проведенный Майоровой анализ показывает главным образом сходство лесковской и средневековой модели мира, хотя автор и замечает, что представленная в произведениях Лескова модель мира «не вполне принадлежит автору"34.
Та же фиксация в текстах Лескова мифологем (стереотипов) народного сознания отмечается и в работе Д. Б. Гудкова. По мнению исследователя, в.
32 Там же. С. 26.
33 Майорова О. Е. Н. С. Лесков: структура этноконфессионального пространства // Тыняновский сборник: Шестые — Седьмые — Восьмые Тыняновские чтения. М., 1998. Вып. 10. С. 118−138.
34 Там же. С. 120. повести Лескова «Железная воля» изображен не типичный немец, а «стереотип немца, существующий у русских"35, кроме того, Лесков показал разнообразные конфликты Пекторалиса с жителями города, вызванные неудачами в коммуникации. Автор анализирует лишь восприятие рассказчика и других персонажей, не учитывая позиции другого субъекта повествования — повествователя. Борьба со стереотипами признается автором обреченной на неудачу, поскольку стереотипы отражаются в языке, а «попытки <.> на индивидуальном уровне изменить язык в соответствии с более «правильными» принципами совершенно абсурдны и бесполезны"36. Д. Б. Гудков утверждает власть стереотипов над сознанием любого носителя языка. Исследователь при этом упускает из виду, что в художественном тексте возникают изменения смысловых оттенков слов общенационального языка, что автор может «изменять язык» — именно Лесков в поздних произведениях (в частности, в «Левше») создавал собственный «язык» из искаженных иностранных слов. Д. Б. Гудков не учитывает также, что в повести «Железная воля» в восприятии немца рассказчиком и читателем присутствует некая динамика, образ Гуго Пекторалиса не статичен, а значит, и не безусловно совпадает со «стереотипом немца, существующим у русских», в финале рассказа герой выходит за рамки стереотипа, а значит, этот стереотип каким-то образом «побежден».
В работах Г. Сафран, посвященных еврейской теме у Лескова, анализируется значение цитат из Евангелия в рассказах писателя о евреях. Так, рассказ Лескова «Владычный суд» отражает, по мнению исследовательницы, поэтику Нового Завета, «многозначной притчи», требующей от читателя метафорического истолкования. Сопоставление современных евреев с персонажами Евангелия (фарисеями, Иудой и апостолом Павлом) характерно для многих произведений русской.
Гудков Д. Б. К вопросу об этнических стереотипах и межкультурных конфликтах (на примере рассказа Н. С. Лескова «Железная воля») // Функциональные исследования: Сб. ст. по лингвистике / Ред. А. И. Изотов, В. А. Татаринов. М., 1997. Вып. 4. С. 67.
36 Там же. С. 76. литературы XIX в., — отмечает Г. Сафран, — и в эту традицию христианских сочинений о евреях вписывается рассказ «Владычный суд». «Фигурально» прочитанный текст Лескова оказывается «слегка закамуфлированной критикой лицемерного отношения к таинству крещения, насаждавшегося в.
37 эпоху Николая I", «критикой николаевской политики кантонизма». Сами по себе евреи писателя не интересуют, «фигура еврея служит своего рода увеличительным стеклом, позволяющим критически взглянуть на русское.
38 общество и русскую православную церковь". Два еврейских персонажа, образы которых однозначно проецируются при «фигуральном» прочтении на евангельские образы Иуды (наемный рекрут) и Христа и апостола Павла (переплетчик), лишаются при таком однозначном истолковании художественной глубины и оригинальности. Анализ, проведенный Сафран, обнаруживает и собственно лесковское смысловое сопоставление еврейской общины и русских чиновников — с фарисеями, но не учитывает и не объясняет значения присутствующего в рассказе комплекса представлений о еврее как о «чужом». Некоторым углублением в художественный потенциал образа еврея у Лескова представляется нам указание на близость евреев старообрядцам39, но это сходство выявляется лишь при сопоставлении рассказа «Владычный суд» с публицистикой Лескова и основано на сходной исторической коллизии — насильственном крещении кантонистов из старообрядцев и евреев. Таким образом, исследование, проведенное Г. Сафран, также не открывает специфики произведений Лескова об инородцах (евреях), поскольку, согласно выводу Г. Сафран, идея художественных произведений писателя может быть обнаружена в его же публицистических статьях.
Таким образом, анализ существующих работ о творчестве Лескова показывает, что специальных исследований, посвященных произведениям.
37 Сафран Г. «Переписать еврея. С. 119, 122.
38 Там же. С. 130.
39 Там же. С. 115−117.
Лескова об иностранцах и инородцах, немного, и они не связаны с изучением особенностей поэтики этой группы повестей и рассказов писателя, авторы исследований сосредоточили основное внимание на идеологической проблематике. Пользуясь приемами идеологического литературоведения, (отождествлением точки зрения Лескова-публициста и Лескова-писателя, отождествлением оценок рассказчика или повествователя с идеологической позицией самого Лескова), исследователи неизбежно приходят к прямо противоположным выводам об отношении Лескова к тому или иному «этносу». Собственно литературу, художественные образы иностранцев и инородцев идеологическое литературоведение считает «призмой» (А. В. Кузьмин) или «увеличительным стеклом» (Г. Сафран), позволяющим' писателю критиковать русское общество, Православную Церковь, общественные порядки и т. д. Многие исследователи интерпретируют произведения Лескова об иностранцах и инородцах как изучение национального характера, предполагая, что художественный текст отражает реальную действительность, и не учитывая того, что само существование национального характера многими учеными подвергается сомнению40, а также того, что в произведениях Лескова образы иностранцев сами даны сквозь «призму» («увеличительное стекло») сознания рассказчиков. Некоторые авторы указывают на то, что восприятие рассказчиков подчинено «мифологемам традиционного сознания», рассказчики — «жертва менталитета», однако не рассматривают художественных функций введения «мифологем традиционного сознания» в художественный текст. Если произведения других писателей XIX — XX вв., связанные с «национальным вопросом», анализируются с точки зрения поэтики41, то произведения Лескова об иностранцах и инородцах практически не изучены в аспекте.
40 См. об этом: Копелев Л. 3. Чужие // Образ «другого» в культуре: [Сб. ст. / Отв. ред. А. Я. Гуревич]. М., 1994. С. 16 — 17.
41 См., например: Сендеровнч С. Я. О чеховской глубине, или Юдофобский рассказ Чехова в свете иудаистической экзегезы // Автор и текст / Ред. В. М. Маркович, В. Шмид. СПб., 1996. С. 306−336. художественных особенностей и требуют в этом отношении специального рассмотрения.
В немногих литературоведческих работах, посвященных анализу художественных особенностей произведений Лескова об иностранцах и инородцах, рассматриваются такие аспекты поэтики, как художественный хронотоп (О. Е. Майорова), роль библейских цитат и аллюзий (Г. Сафран, О. А. Меерсон42), соотношение художественного образа и этнических стереотипов (Д. Б. Гудков). Другие аспекты поэтики практически не изучены. Так, не рассмотрены в целом многочисленные (не только библейские) цитаты и реминисценции в указанных текстах, не определена их художественная функция, не изучены средства выражения собственно авторской позиции: поэтика заглавия, роль эпиграфа, композиция, мотивная структура и др. (исключения — работы Г. Сафран, О. А. Меерсон и О. В. Евдокимовой43 о рассказе «Владычный суд»). Кроме того, не изучен актуальный историко-культурный контекст этих произведений, учет которого позволяет обнаружить в произведениях Лескова не только общественно-идеологическую проблематику.
Справедливое указание Д. Б. Гудкова на связь образов иноземцев в произведениях Лескова с этническими стереотипами требует уточнения, поскольку построенный с помощью стереотипов образ оказывается в произведении Лескова динамичным, стереотипы, по справедливому замечанию А. Кузьмина, преодолеваются, но в существующих исследованиях не рассмотрены художественные приемы «преодоления» этнических стереотипов в произведениях Лескова. Кроме того, стереотипные представления рассказчиков и персонажей Лескова не изучены в отношении их специфики: насколько они соответствуют реально существующим.
42 Меерсон О. А. «Владычный суд» Лескова: Антисемитизм или проповедь иудеопервохристианства? Смотря кто «автор» по отношению к автору // Меерсон О. А. Персонализм как поэтика: Литературный мир глазами его обитателей. СПб., 2009. С. 330 -349.
43 Евдокимова О. В. Мнемонические элементы поэтики Н. С. Лескова. СПб., 2001. С. 110 — 127. этническим стереотипам, был ли Лесков в этом отношении только «секретарем своего времени» или его художественная модель восприятия иноземцев традиционным сознанием имела определенные особенности.
Практически не исследована работа Лескова с источниками, несмотря на то, что в лесковедении подробно исследуются другие случаи обработки писателем литературных источников44 и некоторые исследователи давно отмечают, что у лесковских «этнографических» произведений есть совершенно определенные литературные предшественники45. Если в отношении некоторых произведений такие источники и указаны46, то не изучены в целом особенности обработки Лесковым этих исходных материалов. Такой анализ позволит, в частности, установить, насколько «ксенофобские» произведения писателя отличались от источников, старался ли писатель смягчить «бытовой антисемитизм» или, напротив, стремился поддержать распространенные в обществе того времени негативные установки по отношению к немцам, полякам и евреям.
Диалогичность произведений Лескова об иностранцах оказывается также практически не изученным феноменом, несмотря на употребление понятия «диалог» в работах, посвященных рассказам и повестям Лескова об иностранцах47, с одной стороны, и активное взаимодействие и взаимовлияние теории литературного произведения и философии диалога в конце XX.
44 Например, в работах И. Н. Минеевой: Мгшеева И. Н. К проблеме интерпретации «древлепечатного» Пролога Н. С. Лесковым // Русская историческая филология: Проблемы и перспективы. Петрозаводск,.
2001. С. 344—352- Она же. Записная книжка Н. С. Лескова с выписками из «Прологов» как прототекст цикла очерков «Легендарные характеры» / И. Н. Минеева // Кормановские чтения: Материалы междунар. конф. «Текст — 2000». Ижевск, 2002. Вып. 4. С. 121 — 127- Она же. Древнерусский Пролог в творчестве Н. С. Лескова: Автореф. дис. канд. филол. наук. СПб., 2003 и др.
45 Майорова О. Е. Н. С. Лесков: структура этноконфессионального пространства. С. 121.
46 Так, Г. Сафран указала литературный источник рассказа «Ракушанский меламед» и цикла статей о религиозных обрядах евреев (Сафран Г. «Переписать еврея. С. 202),.
Б. Я. Бухштаб указал один из вероятных источников «Левши» (Бухштаб Б. Я. Об источниках «Левши» Н.С.Лескова// Русская литература. 1964. № 1. С. 49−64).
47 Кузьмин А. В. Проблема межнационального диалога и ее художественное воплощение в творчестве Н. С. Лескова: Автореф. дис.. канд. филол. наук. СПб., 2003. начале XXI в.48, с другой стороны. Формальное понимание диалога, характерное для большинства работ о творчестве Лескова, не раскрывает специфики проявления диалогичности в произведениях писателя. Напротив, содержательное понимание диалога вообще и диалога культур, диалога «своего» и «чужого» в частности, позволит не только раскрыть художественные приемы диалогического разрешения противопоставления «своего"/ «чужого», но и рассмотреть специфику философского и металитературного пласта содержания в произведениях Лескова об иностранцах и инородцах.
Таким образом, актуальность настоящей работы состоит в том, что исследуются малоизученные произведения писателя, определяется художественная функция оппозиции «своего» / «чужого» в произведениях Лескова об иностранцах, учет историко-литературного контекста позволяет установить связи произведений Лескова не только с другими художественными текстами, но также с сочинениями историков, фольклористов и философов XIX в. В данной работе Н. С. Лесков представлен в трех аспектах авторства — как исследователь русской ментальности (отношения к «чужим»), как автор биографический, носитель определенного комплекса. неосознанных представлений, связанных с восприятием иноземцев как «чужих», и как автор творящий, использующий такое отношение к иноземцам для художественного воплощения диалога «своего» и «чужого».
Объект изучения представляют собой являются повести и рассказы Н. С. Лескова об иностранцах и инородцах: «Язвительный» (1863), «Островитяне» (1866), «Очарованный странник» (1873), «На краю света» (1875), «Железная воля» (1876), «Ракушанский меламед» (1878), «Левша (Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе)» (1881), «Жидовская кувырколлегия» (1882), «Колыванский муж» (1888).
См. об этом: Гиршман М. М. Литературное произведение в свете философии и филологии диалога // Гиршман М. М. Литературное произведение: Теория художественной целостности. М., 2007. С. 539.
В творчестве Лескова образы иностранцев и инородцев присутствуют во многих произведениях, но не во всех эти образы соотносятся с представлением об иностранце как о «чужом». В круг нашего рассмотрения вошли только те произведения писателя, где присутствует характерный субъект речи (рассказчик или личный повествователь49 с признаками рассказчика), в восприятии которого иностранец или инородец выступает не столько как уникальная в своем роде личность или как конкретный представитель того или иного этноса, сколько как «чужой». Поэтому в настоящей работе не рассматриваются специально, во-первых, произведения большой формы (романы «На ножах», «Некуда», «Соборяне», «Чертовы куклы», «Соколий перелет», повесть «Обойденные»), в которых нет фигуры рассказчика или личного повествователя, кроме того, образы иностранцев (в романах «На ножах» и «Некуда») во многом обусловлены особенностями жанра антинигилистического романа50- во-вторых, повести и рассказы 18 601 880-х гг., в которых иностранцы и инородцы не представлены как «чужие» («Интересные мужчины», «Томление духа», «Юдоль» и др.) — в-третьих, поздние произведения Лескова, в которых образы иностранцев, как и другие.
49 Термин принадлежит Б. О. Корману, который личным повествователем называл субъекта речи, выявленность которого, в отличие от рассказчика, ограничена его названностью («я») (Кормап Б. О. Изучение текста художественного произведения. М., 1972. С. 33). В рассматриваемых произведениях Лескова личный повествователь иногда имеет больше сходства с рассказчиком, чем с повествователем, так как является одним из персонажей произведения, активным участником событий, находится внутри изображаемого мира, изображает и оценивает других персонажей с позиций определенной социально-культурной среды («Островитяне»), иногда же, напротив, является по существу повествователем, то есть субъектом речи, хотя и принадлежащим изображаемому миру, но являющимся в нем не активным участником событий, а лишь наблюдателем, близким по своему кругозору автору-творцу, носителем нейтральной речевой стихии, общепринятых языковых и стилистических норм («Язвительный», «Колыванский муж» и др.). Отметим, что, если в повести «Островитяне» субъект речи — один (личный повествователь с признаками рассказчика), то в других произведениях рассматриваемой группы, за исключением раннего рассказа «Язвительный», присутствует, наряду с личным повествователем, и рассказчик. Поэтому далее личного повествователя в таких произведениях, как «Очарованный странник», «Колыванский муж», «На краю света» и др., мы будем называть повествователем, отличая его от второго субъекта речиперсонажа-рассказчика.
50 О националистической идеологии в антинигилистическом романе см.: Смирнов И. П. Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М&bdquo- 1994. С. 119. особенности поэтики, подчинены дидактической идее проложного сказания («Дурачок», «Сказание о Федоре-христианине и Абраме-жидовине» и др.). Не рассматривается также рассказ «Владычный суд», достаточно хорошо изученный в лесковедении. Кроме того, не рассматриваются специально публицистические статьи Лескова, посвященные иностранцам и инородцам («Еврей в России», «Русское общество в Париже», «Из одного дорожного дневника» и др.), так как изучение гражданской позиции Лескова по «национальному вопросу» не входит в задачи нашего исследования. Исключение составляют отдельные публицистические выступления писателя («Законные вреды», «Подмен виновных»), в которых проявляется характерное для бытового сознания восприятие иноземцев как «чужих».
Предмет изучения — оппозиция «своего» и «чужого» в произведениях Лескова, а также способы диалогического преодоления конфликта «своего» и «чужого» в тексте.
Цель исследования — изучение специфики проявления оппозиции «своего» / «чужого» и способов ее диалогического преодоления в повестях и рассказах Лескова об иностранцах и инородцах.
Для реализации цели требуется решение ряда более частных задач:
1. Рассмотреть современные подходы к изучению таких феноменов, как «этнический стереотип», «ментальность», «диалог» и «межкультурный диалог», и обосновать правомерность использования соответствующих понятий при анализе произведений Лескова об иностранцах и инородцах.
2. Проанализировать соотношение различных субъектов повествования (герой, рассказчик, повествователь) и реализаций автора текста (автор биографический, автор творящий, автор-исследователь) с ментальным уровнем сознания, для которого существенна оппозиция «своего» / «чужого" — выявить специфику изображения иностранцев как «чужих» в произведениях Лескова, определить связанные с ними мотивы и образы.
3. Определить круг литературных и фольклорных источников произведений Лескова о «чужих», провести сравнительный анализ текстов Лескова и их источников, проанализировать особенности обработки Лесковым найденных источников (на примере рассказов «Ракушанский меламед», «Жидовская кувырколлегия», «На краю света», повести «Очарованный странник»).
4. Изучить художественные приемы преодоления этнических стереотипов и разрешения конфликта «своего» / «чужого» в рассказах и повестях-Лескова (на примере повестей и рассказов «Островитяне», «Жидовская кувырколлегия», «На краю света», «Очарованный странник», «Колыванский муж», «Железная воля»).
Научная новизна исследования определяется полученными результатами. В работе впервые выделен как единый предмет изучения комплекс произведений, в которых Лесков выступает как исследователь характерного для традиционной ментальности восприятия иноземцев и инородцев как «чужих" — данные произведения рассматриваются не с точки зрения идеологической проблематики, а в аспекте поэтикивпервые в лесковедении на материале данных произведений с содержательной стороны рассматривается проблема диалога в творчестве Лескова, а именно художественные приемы воплощения диалога «своего» и «чужого" — наконец, впервые анализируется (а в отношении некоторых текстов и впервые устанавливается) связь произведений Лескова об иностранцах и инородцах с их литературными и фольклорными источниками, а также с личностно-психологическими особенностями Лескова как автора биографического. Результаты исследования дают также материал для изучения проявления ментальности в художественном тексте.
Теоретической и методологической базой исследования являются принципы историко-литературного, мотивного и интертекстуального анализа произведений литературы и фольклора, а также методы изучения ментальности, разработанные историками школы «Анналов». В теоретическом плане для настоящего исследования необходимо также учитывать исследования феномена «чужого» в фольклористике и этнологии, изучение этнических стереотипов в этнопсихологии, философские и культурологические исследования проблемы диалога М. Бубера, М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, В. С. Библера, Б. Вальденфельса. В историко-литературном плане принципиальное значение для работы имеют труды о1 творчестве Лескова таких исследователей, как А. Л. Волынский, Б. М. Эйхенбаум, А. А. Горелов, И. В. Столярова, О. В. Евдокимова, И. П. Видуэцкая, Б. С. Дыханова, О. Е. Майорова.
Материалом исследования являются повести и рассказы Н. С. Лескова об иностранцах и инородцах («Язвительный», «Островитяне», «Левша (Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе)», «Колыванский муж», «Очарованный странник», «Жидовская кувырколлегия», «Ракушанский меламед», «На краю света», «Железная воля»), а также их источники51- отдельные публицистические статьи и письма Н. С. Лескова, связанные с проблематикой отношения к «чужому" — произведения русской и зарубежной литературы, философии и фольклористики, интертекстуально связанные с рассматриваемыми текстами Н. С. Лескова. Впервые в научный оборот вводятся архивные материалы, связанные с делом Лескова в Правительствующем Сенате (в связи с судебным преследованием Лескова со стороны Эстляндского оберландгерихта), а также работой Лескова в Ученом комитете Министерства народного просвещения.
Научно-практическая значимость данного исследования состоит в углублении имеющихся в настоящее время представлений об особенностях поэтики Лескова, в расширении списка литературных источников и.
С") претекстов произведений Лескова. Результаты исследования могут быть.
51 Здесь и далее источником произведения мы называем письменные тексты, элементы которых (отдельные факты, этнографические подробности, фабула, образы и др.) используются в качестве материала художественного произведения.
52 Мы используем традиционное для теории интертекстуальности понимание термина «претекст». Претекст — это текст-предшественник, различные отсылки к которому содержатся в анализируемом тексте. В отличие от литературного источника претекст использованы в работе над научной подготовкой Полного собрания сочинений Лескова при составлении комментариев к текстам, а также при выполнении атрибуции текстов, опубликованных при жизни Лескова без подписи автора. Кроме того, материалы и результаты исследования могут быть использованы в дальнейшем изучении творчества Лескова, при разработке курсов по истории русской литературы и спецкурсов, связанных с творчеством Н. С. Лескова.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
1. В произведениях Лескова оппозиция «своего» / «чужого» выступает как категория традиционной ментальности.
2. Иноземец как «чужой» воспринимается рассказчиком и персонажами-простолюдинами. «Чужому» приписываются отрицательные качества в соответствии с противопоставлением «свое» (хорошее) / «чужое» (плохое). «Чужой» вызывает негативные ассоциации, не воспринимается как полноценный человек, представляется связанным с потусторонним миром и нечистой силой. «Чужое» пространство кажется опасным, враждебным и представляется царством смерти.-Рассказчики и персонажи-простолюдины в произведениях Лескова воспринимают «чужое» недифференцированно, без учета этнокультурных особенностей, и наделяют представителей различных этносов одинаковыми отрицательными качествами.
3. Сопоставление произведений Лескова с их источниками показывает, что автор последовательно усиливал присутствовавшее в использованных им источниках негативное отношение к иностранцам и инородцам. 4. Анализ высказываний и публицистических статей Лескова, а также архивных материалов позволяет отметить автобиографичекие и автопсихологические черты образов рассказчиков и героев в должен быть достаточно хорошо знаком читателю, так как значимым оказывается именно диалог, соотнесенность (часто конфликт) текстов в сознании читателя. произведениях Лескова об иностранцах и инородцах. Таким образом, ментальность является не только объектом, но и субъектом изображения.
5. В произведении сталкиваются разнонаправленные этнокультурные гетеростереотипы. Они отменяют категоричность и однозначность друг друга, но и не сливаются в нечто единое. Таким образом, в тексте создается пространство незавершенного диалога, где не совпадающие точки зрения взаимно отражают друг друга. Кроме того, символическое расширение образа «чужого» приводит к его сближению с образом исторически «своего», сферой ценностно значимого, близкого к святости. Металитературный план содержания повестей и рассказов Лескова обнаруживает исторически «чужое» в «своем» и демонстрирует неизбежность диалога культур в процессе создания художественного произведения.
Структура диссертации. Диссертационное исследование изложено на 226 страницах и состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка, который включает 230 наименований.
Заключение
.
Как показал проведенный нами анализ существующей литературы, посвященной произведениям Лескова об иностранцах и инородцах, среди исследователей творчества Лескова, как современников писателя, так и литературоведов XX — XXI вв., не существует единого мнения о том, каким было отношение писателя к представителям других народов. По этому вопросу высказываются прямо противоположные точки зрения — от обвинений Лескова в ксенофобии до утверждений о том, что он был «интернационалистом». Подобные заключения делаются на основе анализа публицистических и художественных произведений писателя, причем художественные тексты анализируются главным образом в аспекте идеологической проблематики, точка зрения Лескова часто отождествляется с позицией того или иного субъекта речи. Исследователи при этом упускают из вида, что Лесков намеренно стремился уйти от однозначности оценок, «направленской узости», что «национальный вопрос» в его художественном творчестве был связан с интересом к изучению и отражению в литературе традиционной ментальности.
Проведенный нами теоретический анализ показал, что используемые современными историками и культурологами понятия «ментальность», «этнический стереотип», «оппозиция «своего» / «чужого» «, «диалог» являются продуктивными для изучения и интерпретации произведений Лескова об иностранцах и инородцах. Эти понятия позволяют более точно определить как предмет художественного интереса Лескова, так и существенные художественные особенности рассматриваемых произведений.
Писатель стремился к художественному исследованию традиционной ментальности, одно из проявлений которой — восприятие иноземцев как «чужих» и приписывание им отрицательных этнических стереотипов. Выразителями ментального типа сознания в произведениях Лескова оказываются прежде всего персонажи-простолюдины и рассказчик, в меньшей степени — личный повествователь.
Для изображенной Лесковым ментальности рассказчиков, относящихся к различным социальным слоям общества (морской офицер, крестьянин, архиерей, полковник, капитан, рабочий-оружейник), характерно деление пространства на «свое» (культурное) и «чужое» (некультурное). «Свое» пространство находится в центре мира, тогда как «чужое» — на окраине (там -«край света», его омывает «Твердиземное море»). Различные представители «чужих» имеют в восприятии рассказчиков и персонажей сходные признаки: «чужие» амбициозны, хитры, агрессивны, расчетливы, скупы, негибки и поэтому не вольны распоряжаться собой, не знают истинной веры, стремятся обмануть или завоевать. Как правило, их быт организован «неправильно», они не соблюдают необходимых санитарных норм, едят мясо непригодных в пищу животных. Этот комплекс представлений во многих существенных чертах совпадает с тем набором характеристик, которые, согласно исследованиям фольклористов и этнографов, приписывались в традиционной культуре «чужим».
В ходе исследования мы обнаружили не указывавшиеся ранее в качестве таковых источники произведений Лескова об иностранцах и инородцах: исторический анекдот о попытке подкупа евреями графа Мордвинова, опубликованный Н. Я. Аристовымпроизведения А. Ф. Погосскоготексты массовой литературы о чудесном спасении в сибирской тундре, один из которых (статья «О великодушном поступке тунгуса» -предполагаемый источник рассказа «На краю света») имеет множество сюжетных перекличек с произведением Лескова. В нашем исследовании не решалась задача обнаружить все вероятные источники, мы стремились определить круг источников и способы их обработки Лесковым.
Круг источников (массовая литературы, фольклор, квазиэтнографическая литература) указывает на целенаправленный отбор писателем такого литературного материала, в котором бы выразилось характерное для традиционного сознания, однако свободное от идеологических догм, отношение к «чужому».
Обнаруженные нами, а также указанные другими исследователями источники были сопоставлены с рассказами и повестями Лескова. Мы отметили многочисленные текстуальные и сюжетные совпадения, а также выявили принципы работы Лескова с исходным материалом: уже присутствовавшее в источниках ироническое отношение к иностранцам и инородцам Лесков последовательно усиливал до выражения открытого негативизма по отношению к «чужому». С одной стороны, это, очевидно, позволяло Лескову под маской рассказчика или персонажа выразить лично ему присущее неприятие «чужого». (О том, что такое отношение к иностранцам было в определенные моменты свойственно Лескову, свидетельствуют некоторые статьи писателя и воспоминания современников.) С другой стороны, заостренное изображение отношения к «чужому» позволило писателю сделать художественный конфликт произведения гораздо более выразительным, чем в используемых им источниках.
В целом образ «чужого» в произведениях Лескова оказывается не только резко очерченным, но и обращенным к миру «своего», что проявляется в приписывании «чужим» захватнических планов («Железная воля»), стремления «чужестранностью пленить» («Левша»), навязать свои религиозные и бытовые традиции («Очарованный странник», «Колыванский муж»), а также в тех качествах, которые в произведениях Лескова отличают образ «чужого» от характерного для традиционной культуры «чужака», -амбициозности («Очарованный странник») и «язвительности» («Язвительный», «Колыванский муж»). Этот комплекс характеристик связан с диалогической природой столкновения «своего» и «чужого» в произведениях Лескова. Характерно, что лесковское обозначение («язвительность» «чужих») оказывается созвучным метафоре «жало чужого», используемой Б. Вальденфельсом для обозначения притязания, вызова, провокации в восприятии «чужого», которые описываются им как интеркультуральный (диалогический) феномен par excellence.
Диалогичность произведений Лескова об иностранцах и инородцах проявляется многопланово.
Прежде всего, она создается темой произведения: Лесков изображает встречу, общение представителей различных культур. Герой произведения Лескова находится на границе культур, часто связан одновременно с двумя культурами. Автор показывает при этом различные стратегии поведения человека в инокультурной среде, ставит своего героя перед необходимостью выбора культурной идентичности. В этом отношении произведения Лескова предвосхищают социальные проблемы XX века, связанные с вынужденной или свободной эмиграцией, необходимостью самостоятельного поиска системы ценностей, появлением диалога культур и поликультурной идентичности. Уже одно из первых произведений Лескова, посвященных судьбе человека в инокультурной среде (повесть «Островитяне»), показало, что автору наиболее интересна с художественной точки зрения стратегия интеграции, воплощенная в образе василеостровского немца Фридриха Шульца, который соединяет признаки «своего» и «чужого», типажные черты «доброго немца» и признаки «типов» русской литературы (Хлестакова и самодура).
В ходе изучения выбранных произведений Лескова мы использовали традиционные в литературоведении приемы анализа композиции текста (анализа соотношения различных точек зрения), мотивный и интертекстуальный анализ. Кроме того, на основе анализа часто повторяющихся характеристик, оговорок, «случайных» сравнений и других элементов текста мы выявили элементы традиционной ментальности, отразившиеся в тестеисследовали функционирование в тексте этнических стереотипов, а также показали возможность интерпретации текстов Лескова в терминах философии диалога XX в., выделили диалогические приемы разрешения конфликта «своего» и «чужого».
Диалог «своего» и «чужого» в анализируемых произведениях создается прежде всего преодолением стереотипа «чужого», изменением его основных составляющих (в частности, представления об историческом прошлом «чужого» народа). Образ «чужого» через систему словесных повторов и аллюзий получает необходимое смысловое расширение и на символическом уровне рассказа сближается с образом исторически «своего». Появление в произведении Лескова неожиданных исторических аллюзий, сближающих сибирских инородцев с древнерусским человеком («На краю света»), евреев — с декабристами («Жидовская кувырколлегия»), показывает близость «чужих» к истине и даже святости. Такое восприятие «чужого», при котором признается его право на обладание истиной, является подлинно диалогическим.
В нашем исследовании мы рассмотрели также возникновение в художественных произведениях Лескова интеркультурального пространства (пространства межкультурного диалога), которое образуется в результате сопоставления двух видов этнических стереотипов: стереотипов «чужого» в сознании рассказчиков и стереотипов «своего» (русского) в сознании персонажей-иностранцев. При таком столкновении разнонаправленных гетерокультурных стереотипов каждая из точек зрения оказывается не до конца справедливой и поэтому не является окончательной. Незавершенный диалог культур (в повести «Железная воля») соответствует незавершенному диалогу европейских мыслителей (Шекспира, Шопенгауэра и Лескова) — о соотношении воли и свободы в жизни человека.
Диалогичность рассматриваемых повестей и рассказов Лескова проявляется и как интертекстуальность. Произведения Лескова об иностранцах и инородцах имеют металитературный план содержания, для которого характерны скрытая полемика, интерпретация, пародирование, связанные с претекстами (русскими былинами, духовными стихами и произведениями древнерусской письменности в связи с их анализом и оценкой в работах В. В. Стасова и А. Н. Веселовского, полемикой, вызванной теорией заимствования эпических сюжетов, полемикой среди историков о происхождении Руси, произведениями Тургенева, Пушкина, Шекспира, Лессинга и Шопенгауэра). Эти интертекстуальные связи позволяют, с одной стороны, увидеть исторически «чужое» в «своем», например немецкие источники сказок Пушкина и творчества Тургенева, восточные («татарские») корни русских былин, а с другой стороны, раскрывают авторскую рефлексию о диалоге «своего» и «чужого» в художественном творчестве. Если Лесков-публицист часто выступал за небходимость отличать «свое» от «чужого» в русской истории и культуре, то Лесков-художник обнаруживает тесную связь «своего» и «чужого», невозможность избежать влияния «чужого» — в фольклоре, литературе и религии.
В отношении ментальности как предмета художественного интереса Лескова можно сказать, что традиционная ментальность (включающая этнические стереотипы и негативизм по отношению к «чужому»), с одной стороны, изображается и, с другой стороны, преодолевается.
В ходе исследования определились также некоторые нерешенные проблемы источниковедческого, историко-литературного и теоретического характера. Очевидно, что недостаточно изучены литературные источники произведений Лескова, прежде всего источники, относящиеся к массовой литературе. Нерешенной остается общая проблема реконструкции и фиксации в тексте Лескова автора биографического, степени его выраженности в публицистике, письмах и художественном творчестве. В историко-литературном отношении представляется перспективным исследование обозначенных в настоящей работе проблем связи деятельности Лескова-художника и современной ему исторической науки, интерпретации произведений Лескова в качестве металитературных текстов, связи художественных и литературно-критических текстов писателя. Наконец, требует дальнейшего изучения поставленная в настоящей работе на материале творчества Лескова проблема соотношения ментальности и художественности.
