Павел Александрович Флоренский — один из наиболее известных представителей русской религиозной философии конца XIX — начала XX века. Широчайшая гамма теоретических, а также практических интересов Флоренского и его энциклопедическая культура поражали современников и продолжают поражать нас. Наряду с философией и богословием он занимался вопросами математики, физики, электротехники, языкознания, истории, искусствоведения.
Наука представляет собой постоянную тему философской рефлексии Флоренского. Наиболее зрелая концепция науки изложена им в четвертой главе неоконченной книги «У водоразделов мысли». Эта глава, названная «Мысль и язык», 1 посвящена не только науке, но представляет собой опыт философской рефлексии о языке и его роли в познании. В этой главе концепция науки как символического описания представляет собой исходный пункт рефлексии Флоренского. Указанная концепция во время Флоренского была достаточно распространена среди западных эпистемологов. Однако использование этой концепции Флоренским достаточно оригинальноразвивая ее, он приходит к весьма общим заключениям относительно природы познания, а также строения реальности как таковой. Ключевым понятием для эпистемологии и онтологии Флоренского является понятие символа. В главе «Мысль и язык» Флоренский, таким образом, выстраивает рассуждение, исходящее из концепции науки как описания и восходящее к понятию символа, играющему центральную роль в философии Флоренского как едином целом.
Актуальность исследования разработанной Флоренским концепции науки обусловлена тем, что эта концепция представляет собой важное звено в его мировоззрении, соединяющее, казалось бы, далекие друг от друга области его интересов, а следовательно, играет большое значение для понимания его мировоззрения в единстве его разнообразных аспектов, от научных до религиозных.
Кроме того, используемая Флоренским концепция науки как символического описания имеет и более общее значение, на наш взгляд, выходящее за рамки философии данного мыслителя. Она помогает прояснить некоторые весьма общие вопросы о роли науки, языка и символа в познании реальности (например, объективна наука или субъективна, открывает ли она реальность или является лишь условным соглашением), как представляется, не утратившие значения и для современной философии.
Наконец, детальное исследование концепции Флоренского в сопоставлении с другими мыслителями, идеи которых во многом стали отправной точкой для его работы, позволяет.
1 Флоренский П. А. Сочинения: В 4 т. Т. 3, ч. 1. М.: Мысль, 1994;99, с. 104−363. лучше понять концептуальные связи философии Флоренского (и, шире, русской религиозной философии «Серебряного века») с другими философскими направлениями, в частности, западными, а следовательно, способствует лучшему уяснению как преемственности, так и новизны русской философии в историческом контексте развития философской мысли.
Цели, задачи и методы исследования.
Основная цель исследования заключается в том, чтобы с достаточной полнотой и в обозримой форме раскрыть концепцию науки как символического описания в философии Флоренского, обращая внимание, с одной стороны, на связи этой концепции с концепциями его предшественников, а с другой — на общефилософские и мировоззренческие выводы, которые он делает из данной концепции. Для достижения этой цели потребовалось поставить и решить следующие задачи:
— выявить, в чем состояли концепции символического описания у предшественников Флоренского, какие пункты этих концепций особенно важны для его философии и мировоззрения, а также какую новизну он внес в рассмотрение идеи науки как символического описания;
— изучить и описать учение Флоренского об отношении науки к другим типам символических описаний, прежде всего философии;
— рассмотреть учение Флоренского о науке как символическом описании в контексте его онтологии символа.
В работе используется метод исторического анализа при попытках рассмотреть философию Флоренского в контексте идейных течений предшествующей и современной ему эпохи, а также метод сравнительного анализа при рассмотрении соотношения его взглядов со взглядами ряда мыслителей, на которых Флоренский явно ссылается (Э. Мах, Г. Герц, А. Пуанкаре, П. Дюгем, JI. Кутюра, В. Гумбольдт, Л. А. Потебня, У. Уэвелл, Дж.С. Милль, В. Г. Ваккенродер, А. Бергсон, И.В. Гёте), и при сопоставлении различных текстов самого Флоренского. Дело в том, что исследование ряда принципиальных вопросов, относящихся к философии Флоренского, затруднено из-за осознанно утверждавшегося им самим несистематического характера его философствования. Поэтому понимание философских идей Флоренского может идти только путем определенной реконструкции (не описанного явно) хода его мысли.
Степень изученности проблемы.
Теме науки как символического описания в концепции Флоренского посвящена статья Вяч.Вс. Иванова.2 Однако в силу ее краткости в ней лишь намечены многие важные вопросы, связанные с данной темой. Отдельные ее аспекты затрагивались и во многих других работах. На важность предложенной Флоренским концепции науки как типа символического описания и о предвосхищении им дальнейшего развития европейской философии указывает Н. В. Мотрошилова в третьем томе учебника «История философии: Запад — Россия — Восток» (М., 1998).3 О роли, которую играет концепция пауки и философии как типов языка в контексте антроподицеи, развиваемой в позднем творчестве Флоренского, писал игумен Андроник (Трубачев).4 Однако в указанных работах, в соответствии с их целями, развитая Флоренским концепция символического описания лишь кратко излагается. Весьма содержательное рассмотрение мировоззренческих аспектов трактовки науки у Флоренского, затрагивающее и тему науки как символического описания, проведено A.II. Павленко.5 Тема роли науки в мировоззрении Флоренского отражена также в книге А. Н. Паршина.6.
В своих работах Флоренский постоянно ссылается на предшественников, в частности, на западных философов, предложивших теорию науки как символического описания. Хотя позиция Флоренского по отношению к западной философии в целом, особенно к западной философии Нового времени (в частности, к философской роли Иммануила Канта) неоднократно рассматривалась в философской литературе, в частности, в трудах В. В. Зеньковского, Г. Лингвы, Н. В. Мотрошиловой, Т. Б. Длугач, вопрос о западных предшественниках философии Флоренского и о его отношении к ним еще ждет своих.
2 Иванов Вяч.Вс. Наука как символическое описание в концепции Флоренского // П. А. Флоренский: Философия, наука, техника. — JL, 1989. — С. 9−12.
3 Мотрошилова Н. В. Павел Флоренский (1882−1937) // История философии: Запад — Россия — Восток. — М., 1998.-Т. 3,-С. 386−388.
4 Андроник (Трубачев), иеромонах. Теодицея и антроподицея в творчестве священника Павла Флоренского. — Томск, 1998. — С. 119−129.
5 Павленко А. Н. Место и роль науки в миросозерцании П. Флоренского // Историко-философский ежегодник '94. — М.: Наука, 1995. — С. 169−191.
6 Паршин А. Н. Наука и религия во взглядах Флоренского // Он же. Путь: Математика и другие миры. — М.: Добросвет, 2002. — С. 185−188.
7 Зеньковский В. В. История русской философии. Т. 2. — Paris, 1950; Lingua G. Oltre l’illusione dell’Occidente: P.A. Florenskij e i fondamenti della filosofia russa. — Torino, 1999; Мотрошилова Н. В. Мыслители России и философия Запада. — М., 2006; Длугач Т. Б. Проблема времени в философии И. Канта и П. Флоренского // Кант и философия в России. — М.: Наука, 1994. — С. 186−211. исследователей. Это в полной мере касается концепции науки как символического описания и ряда смежных вопросов — языковой антиномии, роли термина в познании, концепции слова как орудия, концепции символа и т. д. Например, хотя соотношение философских взглядов А. Бергсона и П. А. Флоренского было рассмотрено Р. Бароном, его знакомство с философией Флоренского ограничено лишь сочинением «Столп и утверждение Истины», что вполне объяснимо, поскольку принципиальные тексты Флоренского со ссылками на Бергсона были опубликованы существенно позже.9.
Особенно большое внимание исследователей привлекло учение Флоренского об антиномичности познания, важное в том числе и для концепции науки как символического описания. Учение Флоренского об антиномичности рассматривалось уже современниками Флоренского, авторами рецензий на его труд «Столп и утверждение Истины», такими как Е. Н. Трубецкой, Н. В. Бердяев, епископ Феодор (Поздеевский), Б. В. Яковенко, протоиерей Г. Флоровский.10 В наше время этот вопрос рассматривался, в частности, С. С. Хоружим, С. М. Половинкиным, В. А. Шапошниковым, В. Е. Федоровым, Н. Валенгини.11 Оценки учения Флоренского об антиномичности истины и антиномичности рассудка у перечисленных авторов часто существенно расходятся. Тем не менее, упомянутые авторы в основном рассматривали учение об антиномичности в его самой общей форме, которая дана в работе «Столп и утверждение Истины». Однако для прояснения функционирования антиномичности в применении к конкретным философским (а не богословско-догматическим) темам, в том числе к вопросу о специфике науки как особого языка автору диссертации понадобилось выявить общую схему применения антиномий в отношении частного материала и систематизировать разные виды антиномий, используемых Флоренским в различных произведениях при.
8 Baron R. Intuition bergsonienne et intuition sophianique // Les etudes philosophiques. — 1963. — № 18. — P. 439 442.
9 Флоренский П. А. У водоразделов мысли // Символ. — 1992. — № 28. — С. 123−216.
10 Трубецкой Е. Н. Свет Фаворский и преображение ума // Русская мысль. — 1914. — № 5. — С. 25−54- Бердяев Н. А. Стилизованное православие // Русская мысль. — 1914. — № 1. — С. 109−125- Феодор (Поздеевский), епископ. [Рецензия на книгу] «О духовной истине. Опыт православной Феодицеи» («Столп и утверждение Истины») свящ. П. Флоренского // Богословский вестник. — 1914. — Вып. 2. — № 5. — С. 140 181- Яковенко Б. В. Философия отчаяния // Северные записки. — 1914. — № 3. — С. 166−177- Флоровский Г. Пути русского богословия. Киев, 1991. — С. 493−498.
11 Хоружпй С. С. Миросозерцание Флоренского. — Томск, 1999. — С. 75−82- Половинкин С. М. П. А. Флоренский: Логос против хаоса. — М., 1989; Шапошников В. А. Математические понятия и образы в философском мышлении. — М., 1996; Федоров В. Е. П. А. Флоренский и судьбы математики в XX веке: Блеск и нищета русского духа // Вече: Альманах русской философии и культуры. — 1997. — № 10. — С. 163 176- Valentini N. Pavel A. Florenskij: la sapienza delFamore. — Bologna, p. 95−113. рассмотрении самых разных вопросов. Попытка такой систематизации представляет собой, как мы надеемся, собственный вклад автора диссертации в изучение проблемы антиномичности познания.
Учение Флоренского о различных областях человеческой деятельности, которое также необходимо принимать во внимание при изучении его теории научного и философского термина как орудия в познании реальности, в какой-то мере рассмотрено игуменом.
Андроником (Трубачевым) в контексте «антроподицеи». Этому же автору принадлежит большая заслуга в восстановлении целостного образа личности, биографии и мировоззрения Флоренского.13 Хотя в целом подробности биографии Флоренского остались за пределами темы данной диссертации, важную роль для исследования философии Флоренского сыграло рассмотрение его воспоминаний о детстве («Детям моим»).14 Философскую важность этих воспоминаний для понимания мысли Флоренского уже подчеркнули такие авторы, как С. С. Хоружий и JI. Жак.15.
Излагая учение о науке как символическом описании, Флоренский делает вывод, что наука представляет собой особую форму языка, поэтому концепция науки у Флоренского должна быть рассмотрена в связи с его взглядами на язык. Специальному исследованию различных вопросов, касающихся разработанной Флоренским философии языка, посвящены работы Н. К. Бонецкой, 16 а также С. Касседи.17 Отвергая распространенное в Новое время воззрение на язык как на чистую условность, Флоренский рассматривает язык как орудие познания реальности и как продукт не только субъекта, но и познаваемой им реальности, результат их контакта: философия языка у Флоренского неотъемлема от.
12 Андроник (Трубачев), иеромонах. Теодицея и антроподицея в творчестве священника Павла Флоренского. С. 115−148.
13 См., в частности: Андроник (Трубачев), игумен. Жизнь и судьба // Флоренский П. А. Сочинения. Т. 1. -М.: Мысль, 1994. С. 3−36- Он же. История создания цикла «У водоразделов мысли» // Флоренский П. А. Сочинения. Т. 3 (ч. 1). М.: Мысль, 1999. — С. 5−24- Он же. Обо мне не печальтесь.: Жизнеописание священника Павла Флоренского. М.: Издат. совет Русской Православной Церкви, 2007.
14 Флоренский П. А. Детям моим: Воспоминания прошлых днейГенеалогические исследованияИз соловецких писемЗавещание. — М.: Московский рабочий, 1992.
15 Хоружий С. С. Миросозерцание Флоренского. Томск, 1999. С. 7- Zak L. Verita come ethos: La teodicea trinitaria di P.A. Florenskij. Roma, 1998, p. 69−70.
16 Бонецкая Н. К. Философия языка П. А. Флоренского // Studia Slavica Academiae Scientiarum Hungariae. -1986. — № 32. — C. l 18−123- Она же. О философской школе П. А. Флоренского // Studia Slavica Academiae Scientiarum Hungariae. — -92. — № 37. — С. 113−189- Она же. Об одном скачке в русском философском языкознании// П. А. Флоренский и культура его времени. — Marburg, 1995. — С. 253−288.
17 Cassedy S. Florenskij and Philosophy of Language in the Twentieth Century // П. А. Флоренский и культура его времени. — Marburg, 1995. — С. 282−294. его учения о познании. По мнению Бонецкой, «именно познавательный пафос был.
18 главным двигателем жизни и творчества Флоренского". Некоторые аспекты гносеологии.
Флоренского рассмотрены в работе И. А. Свиридова.19 Особый взгляд на.
20 персоналистический характер гносеологии Флоренского отстаивает А. В. Соболев.
Рассматривая концепцию науки как символического описания, нельзя было не исследовать и важнейшее для философии Флоренского понятие символа, которое, согласно А. Т. Казаряну, составляло «необходимое основание, незримый фундамент, на.
21 котором возводились все его философские, богословские и эстетические построения".
Для понимания учения Флоренского о символе большую помощь диссертанту оказали различные работы А. Ф. Лосева, ставшего, по выражению Н. К. Бонецкой, одним из.
22 представителей «философской школы П.А. Флоренского». В частности, в рассмотрении учения о символе оказались весьма важными данные Лосевым характеристики трактовки платонизма у Флоренского.23 Кроме того, важные опыты критического рассмотрения платонизма Флоренского и его учения о символе даны в работах А. Г. Тихолаза, Р.А.
Гальцевой, С. С. Хоружего.
Целый ряд авторов, в том числе упоминавшиеся выше Е. Н. Трубецкой, Н. В. Бердяев, епископ Фсодор (Поздеевский), Б. В. Яковенко, игумен Андроник (Трубачев), С. С. Хоружий, А. Н. Павленко, А. И. Паршин, Р. А. Гальцева, Н. К. Бонецкая, Н. Валентини, Л. Жак уделяют внимание религиозным аспектам мысли Флоренского, порой давая им.
18 Бонецкая Н. К. Об одном скачке., с. 258.
19 Свиридов И. А. Гносеология священника Павла Флоренского // 300 лет Московской Духовной Академии / Богословские труды: Юбилейн. сб. — М., 1986. — С. 264−292.
20 Соболев А. В. О персоналистической гносеологии // Вопросы философии. — 1998. — № 4. — С. 121−137- Он же. Христианский персонализм Павла Флоренского // Философская Россия. — 2007. — № 3. — С. 192−196.
21 Казарян А. Т. [Примечания к сочинению «Symbolarium"] // Флоренский П. А. Сочинения. Т. 2. — М.: Мысль, 1996. — С. 795.
22 См., например, Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Он же. Философия. Мифология. Культура. М.: Политиздат, 1991. С. 21−186. Лосев считал, что имя Флоренского «должно быть названо наряду с теми пятью-шестью именами, которые знаменуют собой основные этапы понимания платонизма во всемирной истории философии вообще» (Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль, 1993. -С. 680−681).
23 Лосев А. Ф. Вспоминая Флоренского. //Литературная учеба. — 1988. — № 2. — С.176−179.
24 Тихолаз А. Г., Триандафиллидис Д. В. Интерпретация платонизма в творчестве Павла Флоренского // Философская и социологическая мысль. — 1991. — № 6. — С. 94−118- Гальцева Р. А. Очерки русской утопической мысли XX века. М.: Наука, 1992; Она же. О типах символа у П. А. Флоренского // П. А. Флоренский и культура его времени. — Marburg, 1995. — С. 341−352- Хоружий С. С. Миросозерцание Флоренского. Томск, 1999; Тихолаз А. Платон и платонизм в русской религиозной философии второй половины XIX — начале XX веков. — Киев: Инсайт, 2003. — С. 201−235. существенно различные трактовки (в частности, в связи с вопросом, насколько взгляды Флоренского соответствуют ортодоксальному христианству). Несмотря на то, что защита определенной мировоззренческой позиции чрезвычайно важна для Флоренского как мыслителя (он сам определял основную задачу своей деятельности как «проложение путей к будущему цельному мировоззрению»), рассмотрение собственно религиозно-философских и богословских вопросов не входит в задачи данной диссертации. Согласно самому Флоренскому, «не требуется богословствовать, не требуется даже быть верующим, чтобы понять ценность» отстаиваемых им принципов теории познания.26 В данной диссертации автор сознательно держится в рамках философско-гносеологической проблематики, касаясь религиозных тем лишь постольку, поскольку это необходимо для исторического прояснения терминологии, используемой Флоренским (такой, как «имеславие»), а также в некоторых примерах, поясняющих общую схему использования антиномий.
Научная новизна исследования.
1. В диссертации впервые предпринята попытка целостного описания и анализа общей философии науки, разработанной П. А. Флоренским, на материале всего ныне опубликованного творческого наследия мыслителя.
2. Впервые произведено сопоставление учений о науке, с одной стороны, у Флоренского и, с другой стороны, у ряда его предшественников, на которых он опирался при рассмотрении различных аспектов концепции символического описания. Выявлен собственный вклад Флоренского в эту концепцию.
3. Разработанная Флоренским концепция науки как символического описания рассмотрена в свете его общих взглядов на антиномичность, которые впервые реконструированы в такой полноте и целостности на основе различных произведений Флоренского. В связи с этим прояснена роль, которую в философии Флоренского играют воспринятые у предыдущих эпистемологов утверждения об условном характере науки, и показано, что эти утверждения для своей правильной интерпретации должны быть дополнены его же концепцией реального познавательного значения научного языка и что подчеркнутые Флоренским антиномичные свойства науки (ее субъективность и объективность) находят свое объяснение в контексте его теории символа как двуединой реальности, связывающей познающий субъект и познаваемую реальность. В контексте.
25 Флоренский П. А. Сочинения: В 4 т. Т. 1. — М.: Мысль, 1994. — С. 18.
26 Ср.: Флоренский П. А. Сочинения: В 4 т. Т. 3, ч. 1. — М.: Мысль, 1999. — С. 252−253,272. учения Флоренского о символе получены ответы на ряд принципиальных гносеологических проблем, в том числе на вопрос о том, в какой мере наука раскрывает свойства реальности, а в какой представляет собой плод свободного творчества ученых.
4. Прояснена роль, которую концепция науки как символического описания играет в «подготовке путей к будущему целостному мировоззрению», в которой сам Флоренский видел свою основную жизненную задачу как мыслителя.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Флоренский понимает концепцию науки как символического описания более радикально, чем его предшественники.
2. Флоренский истолковывает науку и философию как «культивированные» языки, а их термины — как «зрелые слова».
3. Теория языковой антиномии позволяет Флоренскому вписать размышление о науке в более широкий контекст познавательных и онтологических отношений субъекта с внешней реальностью, связанных со словом и с символом вообще.
4. Опровергая абсолютистские притязания пауки, Флоренский в то же время утверждает, что наука открывает доступ к реальности, а не является лишь выражением субъекта, замкнутого в «онтологическом вакууме» .
Научно-практическое значение исследования.
Материалы и общие выводы исследования могут использоваться в дальнейших исследованиях, посвященных истории философии XIX — нач. XX в., в исследованиях, посвященных проблемам теории познания, философии языка, а также при подготовке лекционных курсов, спецкурсов и семинаров по истории русской философии.
Апробация работы.
Основные положения диссертации содержатся в опубликованных работах объемом 5 п.л.27 и высказывались в докладах на научных конференциях.28 Диссертация обсуждена на.
27 Gorelov А. 11 rapporto della scienza con la realta nella filosofia di Pavel Florenskij // Humanitas. — 2004. — No. 4.
— P. 663−684- Горелов A.C. Проблема объективности науки в философии Флоренского // Философия и будущее цивилизации. Т. 2. — М., 2005. — С. 223- Горелов А. С. Наука и реальность в философии свящ.
Павла Флоренского // Философские науки. — 2007. — № 1. — С. 60−78- Florenskij Р.А. 11 simbolo е la forma: заседании сектора истории рекомендована к защите. русской философии Института философии РАН и.
Scritti di filosofia della scienza / A cura di N. Valentini, A. Gorelov. — [Torino:] Bollati Boringhieri, 2007. -396 p.
28 «Отец Павел Флоренский. К 120-летию со дня рождения» (ИИЕТ, январь 2002) — организованная ББИ II международная конференция «Богословие и наука: антропологическая перспектива» (май 2003) — IV Российский философский конгресс «Философия и будущее цивилизации» (май 2005) — «Флоренский — философ и богослов» (Институт философии РАН, декабрь 2005).
К постановке проблемы.
Несмотря на широкую известность фигуры Флоренского, многие его сочинения еще недостаточно изучены, в том числе и потому, что целый ряд его произведений опубликован лишь сравнительно недавно. Большая часть критической литературы, касающейся философии Флоренского, посвящена книге «Столп и утверждение Истины: Опыт православной феодицеи в двенадцати письмах» (1914), 29 однако, вопреки до сих пор достаточно распространенному мнению, это сочинение не является вепцом всей философской деятельности Флоренского, а представляет лишь ее первый этап.30 Но наиболее зрелый и во многих отношениях более интересный период творчества Флоренского — последующий, в значительной степени приходящийся на послереволюционные годы. Об этом можно заключить из сочинений данного периода и из огромного количества сохранившихся рукописей и машинописен, а также проектов публикаций, оставшихся нереализованными.31 Представляется, что мы имеем дело с айсбергом, у которого скрытая под водой часть существенно превышает видимую.32 Многие работы не опубликованы и поныне.
В связи с недостаточной известностью творчества Флоренского представляется уместным, прежде чем говорить непосредственно о его концепции науки, сделать краткое введение в философию о. Павла в целом, описать теоретический контекст, в который погружены его рассуждения по отдельным темам. Мы не имеем намерения здесь характеризовать в явном виде все ключевые понятия, которые встретим, потому что сделаем это в последующих главахнаша цель состоит в том, чтобы в общих чертах наметить общую панораму философии Флоренского — а именно, тех ее аспектов, которые станут предметом нашего внимания на последующих страницах.
Философия Флоренского, близко связанная с другими, указанными выше, областями его деятельности, посвящена большому количеству тем и не представляет собой единую систему, в которой различные части логически подразумевали бы друг друга. Однако в.
29 Следуя сложившейся исследовательской традиции и примеру самого Флоренского (см., напр., Андроник, История создания., с. 5), в дальнейшем для краткости будем называть эту книгу просто «Столп».
30 После выхода «Столпа» лишь один епископ Феодор (Поздеевский) рассматривал его как этап творчестваостальные рецензенты и авторы критических статей оценивали «Столп» как итог всего творчества Флоренского (Андроник, Теодицея и антроподицея, с. 5).
31 См., напр., приблизительный проспект собрания сочинений Флоренского, составленный самим автором: Флоренский, Сочинения, т. 1, с. 701−702.
32 Ср. Андроник, Теодицея и антроподицея, с. 9. философии о. Павла существует единство другого рода. В статье, написанной для биографического словаря «Гранат» и озаглавленной «П.А. Флоренский», он сам, как уже было сказано, определил основную задачу своей деятельности как «проложение путей к будущему цельному мировоззрению». При этом Флоренский «отталкивается от исчерпывающей, по схемам, полноты проблем"33 и «считает всякую систему связною не логически, а лишь телеологически», видя в логической обрывочности (фрагментарности) и противоречивости неизбежное следствие самого процесса познания.34.
Стоит немного задержаться на этих чертах философии Флоренского. Ее несистематический (в логическом смысле), если не просто фрагментарный характер вызывает определенные проблемы при ее изучении.35 Многочисленные философские идеи, сколь бы оригинальными, интересными и ценными они ни были, часто недостаточно разработаны и прояснены, оставлены почти на стадии предвосхищающих интуиций, еще не кристаллизованы в окончательной зрелой форме со всеми точно взвешенными «за» и «против». Нередко внимание автора обращено лишь на отдельные стороны обсуждаемых явлений, иногда уже в другом его же сочинении эти стороныиные, причем внутренняя связь между различными способами рассмотрения остается невыявленной. Эта действительная или кажущаяся неполнота — следствие как внешних, так и внутренних факторов.
С одной стороны, значительная часть философской деятельности Флоренского осуществлялась в эпоху, когда внешние обстоятельства не благоприятствовали ни свободному философскому исследованию, ни изданию, ни продуктивному обсуждению.
33 Мнение, согласно которому философская деятельность должна естественным образом стремиться к построению некой системы, в этот период составляло достаточно распространенный «предрассудок» (в частности, вследствие влияния классической немецкой философии). Напр., Зеньковский пишет: «Если философское творчество и не всегда достигает системы, оно все же всегда движется к ней» (Зеньковский, т. 1, с. 16). В соответствии с этой точкой зрения Зеньковский рассматривает философию Флоренского (известную ему в основном лишь по «Столпу») как систему, и не только Зеньковский рассматривает ее таким образом: фактически, из первых рецензентов только епископ Феодор (Поздеевский), рассматривал «Столп.» как теодицею, а не как попытку создать еще одну завершительную религиозно-философскую систему (Андроник, Теодицея и антроподицея, с. 52). Сам Флоренский неоднократно выступал против философского системотворчества. Мнения исследователей о том, касаются ли эти декларации Флоренского всей его философской деятельности (См.: Андроник, Там же) или только периода, следующего за написанием «Столпа» (См.: Гальцева, О типах символа., с. 345). Здесь мы не рассматриваем этого вопроса в т. ч. и потому, что тема диссертации касается, главным образом, как раз позднего периода творчества Флоренскогоотносительно антисистематической направленности его философии в этот поздний период нет никаких сомнений.
34 Флоренский, Сочинения, т. 1, с. 38.
35 См., напр., Павленко, с. 170. трудов о. Павла. Достаточно вспомнить об изгнании из страны почти всех знаменитых русских философов, в т. ч. Н. Бердяева, С. Булгакова, Н. Лосского и многих других. Флоренский остался в России, но должен был претерпеть кампании в печати, организованные против него, тюремное заключение и расстрел.36.
Однако этот внешний фактор не является единственным отвечающим за вышеуказанную фрагментарность Флоренского. Она также связана с сознательным намерением, с которым он писал свои сочинения. Определенное недоверие по отношению к замкнутым и полным системам вообще характеризует значительную часть русской философии-37 возможно, у Флоренского эта национальная особенность лишь нашла одну из наиболее осознанных реализаций. В этой связи мы полностью согласны с Н. О. Лосским: «Русские люди вообще в силу свойств своего характера [.] не разрабатывают своих, даже и замечательных по своей ценности и оригинальности, вспышек мысли».38 С. Л. Франк решительно утверждает: «Глубочайшие и наиболее значительные идеи были высказаны в России не в систематических научных трудах, а в совершенно иных формахлитературных».39 В этом смысле о. Павел не составляет исключения, хоть он и не писал романов подобно Достоевскому или афоризмов — как Розанов. Достаточно вспомнить, что наиболее знаменитое и наиболее законченное, с формальной точки зрения, произведение, то есть тот же «Столп.», написан в форме «двенадцати писем к другу», и эта форма, разумеется, выбрана не случайно. Неслучайно и второе большое сочинение Флоренского «У водоразделов мысли: Черты конкретной метафизики» начинается с лирического вступления «На Маковце», имеющего подзаголовок «Из частного письма».40 Можно по-разному оценивать это недоверие к систематическому мышлению, но невозможно отрицать, что этот несистематический стиль у Флоренского является сознательным, внутренне связанным с самой сутью философии, — с диалектикой, как он ее понимал. Согласно Флоренскому, диалектика представляет собой движущееся, живое мышление, в.
36 О преследованиях, которым был подвергнут Флоренский, см., например, статью: Андроник, Жизнь и судьба (1994).
Литература
на эту тему постоянно продолжает пополняться.
37 Странно, но это внутреннее недоверие к системам нередко сосуществовало с вышеуказанным убеждением (почерпнутым преимущественно из гегелевской философии), что философия должна быть представлена в виде систем. Обычно осознание этого противоречия бывало выражено в таких формах, что несистематичность представлялась определенным недостатком — недоработкой, а то и философской слабостью (так на нее смотрели и наиболее значительные историки русской философии — Зеньковский и Лосский).
38 Лосский, Характер русского народа, с. 33.
39 Франк, Русское мировоззрение, с. 222.
40 Флоренский, Сочинения, т. 3 (ч. 1), с. 28−33. котором каждый ответ вызывает новый вопросмышление, постоянно выходящее за пределы собственной ограниченностимышление, принадлежащее не просто отдельной «мыслящей субстанции», но связанное со всеми жизненными силами человека и рождаемое в конкретных обстоятельствах биографии мыслителя. «Это — не речь о процессе мысли, а самый процесс мысли в его непосредственности», 41 — написал Флоренский о диалектике во вступительной речи, предшествующей защите диссертации, позже ставшей основой «Столпа». В книге «У водоразделов мысли» он развил эту идею: в своих произведениях он стремится показать «возникающие водовороты мысли» такими, какими они есть на самом деле, «в их откровенной до-научности, до-системности», когда им не свойствен рациональный планнадо оставить картину в «не перспективном, не приведенном к единой точке зрения пространственном несогласовании».42 Искусственно возводить систему там, где она не выступила сама собой, Флоренскому представлялось «насилием над жизнью ума и философской неискренностью».43 Даже очевидная неполнота рассмотрения находит, таким образом, свое оправдание: «Все это гадания, но я сообщаю о них вам, чтобы показать самый характер работы научно-философской, — показать вам черновые ходы мысли».44.
Концепцию диалектики у Флоренского мы рассмотрим более детально во второй главе. На данный момент достаточно отметить, что вышеописанный характер его философии придает ей определенный оттенок искренности, но в то же время, как уже было сказано выше, создает определенные проблемы ее изучению. Готовых формул, логически упорядоченных изложений, полностью проясненных понятий мы не найдем у Флоренского, а если и найдем, то очень редко. Вместо этого мы должны следовать различными путями его мыслительного труда, нередко изложенными в разных произведенияхдолжны проходить все этапы мысли автора, чтобы восстановить его основные идеи.
41 Там же, т. 2, с. 137.
42 Защита «не перспективного» стиля философии здесь теснейшим образом связана с борьбой Флоренского против концепции, согласно которой линейная перспектива представляет собой единственный законный способ организации пространства в изобразительном искусстве. В утверждении линейной перспективы Флоренский видел художественное выражение мировоззрения эпохи Возрождения. Эта тема развита в третьей главе («Обратная перспектива») книги «У водоразделов мысли» (Там же, т. 3 (ч. 1), с. 46 101) и в циклах лекций, прочитанных во ВХУТЕМАСе (Флоренский, История и философия искусства, с. 79 389).
43 Флоренский, Сочинения, т. 3 (ч. 1), с. 35−36. О. Павел оценивал системотворчество в немецкой философии как фантастическое и насильственное (см. Там же, т. 2, с. 479−480,483−484).
44 Там же, с. 468.
Как в явной форме говорит Флоренский, его философия вместо логического единства стремится к «органическому», то есть к единству предмета, 45 тесно связанному с «телеологическим» единством — единством цели, намерения, каковое составляет «проложение путей к будущему цельному мировоззрению».46 Это новое мировоззрение, согласно Флоренскому, является новым не в абсолютном смысле, — напротив, оно самое древнее, преобладавшее в античности и Средних веках и еще присутствующее в качестве неосознаваемого мировоззрения повседневной жизни. Этому мировоззрению противопоставляется так называемое «абстрактное», «аналитическое», «рационалистическое» мировоззрение, восходящее к эпохе Возрождениясогласно Флоренскому, в его эпоху этот второй тип мировоззрения вступает в окончательный кризис. Резкая критика данного мировоззрения встречается в различных сочинениях о. Павла, но, пожалуй, наиболее явно присутствует во второй его большой книге, оставшейся незавершенной, — в книге «У водоразделов мысли», прежде всего в ее пятой главе («Итоги»), завершающей предыдущие две главы («Обратная перспектива» и «Мысль и язык»). Согласно Флоренскому, данный тип мировоззрения помещает человека «в онтологическую пустоту» и обрекает на пассивностьмир и человек распадаются на «взаимно исключающие точки-мгновения», 47 единство человеческой личности делается лишь абстрактным, механическим.48 Флоренский предсказывает близкую гибель «возрожденской» кулыуры из-за ее внутренних противоречий и возврат к целостному мировоззрению, которое он называет символическим и которое мы попытаемся охарактеризовать в четвертой главе. Один из знаков этой близящейся гибели он усматривает в появлении новых концепций науки (которая составляла одну из предполагаемых основ аналитического мировоззрения) — а именно, концепций науки как символического описания.
Философская рефлексия о науке неудивительна для философа, происходящего именно из научных кругов: прежде чем поступить в Московскую духовную академию, Флоренский, как известно, закончил физико-математический факультет Московского.
45 Единство предмета составляет один из основных мотивов всего философского творчества Флоренского, а именно, мотив формы, который мы рассмотрим в третьей главе.
46 См. сноску 31.
47 Это представление связано с анализом перспективы (см. сноску 13). Флоренский, напротив, называет целостным то мировоззрение, к которому стремится: интуиция целостности мира, сущностного общения между его частями играет важную роль в размышлениях о. Павла. Как на практике реализуется эта всеобщая связь, будет, показано, прежде всего, в четвертой главе, где мы обсудим концепцию символа у Флоренского.
48 Флоренский, Сочинения, т. 3 (ч. 1), с. 367−369. университета. Уже в статье 1904 г. «Об одной предпосылке мировоззрения» Флоренский писал о необходимости устранить воображаемую антиномию между наукой и религией49 и размышлял о математических понятиях непрерывности и прерывности и их мировоззренческой роли.50 В этот период точки зрения Флоренского как на науку, так и на понятие антиномии достаточно отличались от более поздних, 51 развитие его взглядов по поводу этим проблем не было однозначным. В целом можно сказать, что гносеологический вопрос является одним из наиболее постоянных в философской деятельности Флоренского.52 Фактически сама «православная теодицея», т. е. «Столп.», имеет ту особенность по сравнению с многими другими теодицеями, что в ней осуществляется оправдание Бога как Истины, а не как Блага, и рассуждение разворачивается не в контексте нравственности, а в контексте рассудка и разума.53 Но наиболее зрелая концепция науки и познания представлена в книге «У водоразделов мысли», 54 в се четвертой главе, носящей заглавие «Мысль и язык».55 Глава «Мысль и язык» состоит из семи разделов.
1. Наука как символическое описание.
2. Диалектика.
3. Антиномия языка.
4. Термин.
5. Строение слова.
6. Магичность слова.
7. Имеславие56 как философская предпосылка.
Глава «Мысль и язык» посвящена не только науке, а содержит философию языка.
49 Ср. слова из письма Флоренского родителям: «сейчас ближайшая задача — не моя, конечно, а задача времени — создать религиозную науку и научную религию» (Паршин, с. 185).
50 Флоренский, Сочинения, т. 1, с. 70−78.
51 Мы будем говорить о них во второй главе.
52 Ср.: «именно познавательный пафос был главным двигателем жизни и творчества Флоренского» (Бонецкая, Об одном скачке., с. 258).
53 См. Андроник, Теодицея и антроподицея, с. 43−44- гносеологии «Столпа» посвящена также статья И. А. Свиридова (1986).
54 Как уже упоминалось, книга осталась незавершенной. Истории ее написания посвящена статья Андроника (1999).
55 Флоренский, Сочинения, т. 3 (ч. 1), с. 104−363.
56 Имеславием называлось движение в Русской Православной Церкви начала XX века, утверждавшее реальное присутствие Бога в Его имени. Флоренский обозначает этим же словом учение о существовании существенной связи между сущим и его именем. Более детально это учение будет обсуждаться в четвертой главе диссертации. вообще, которая исходит из концепции науки как символического описания. Данная концепция в то время была достаточно распространена, она обязана своим появлением на свет западным мыслителям, занимавшимся философией науки: в первом разделе Флоренский упоминает Маха, Кирхгофа, Герца, Дюгема, Оствальда, Пуанкаре, Клиффорда, Сталло, Энриквеса, Томсона (Кельвина), Авенариуса, Корнелиуса, Петцольдта, Карстаньена, Гольцапфеля. Однако использование Флоренским этой концепции достаточно оригинально, поскольку, развивая ее, он восходит к весьма общим заключениям в отношении языка, познания и символа.
Данная диссертация стремится прояснить следующие два аспекта философии Флоренского:
1) как соотносятся между собой концепции науки как символического описания в философии Флоренского, с одной стороны, и его предшественников, с другой;
2) какие заключения, важные для нового мировоззрения, делает Флоренский из этой его концепции.
Первому аспекту будет посвящена первая глава диссертации, где мы намереваемся представить характеристики концепций науки у некоторых из вышеназванных мыслителей, сопоставить эти концепции и понять, что именно из них берет Флоренский в качестве своего исходного пункта.
Второму аспекту будут посвящены вторая, третья и четвертая главы.
Заключив, что наука представляет собой символическое описание и язык, Флоренский сравнивает ее с другими типами символических описаний, прежде всего с философией (диалектикой). Затем Флоренский вводит понятие языковой антиномии, воспринятой из философии языка, разработанной В. Гумбольдтом pi его школой: согласно Флоренскому, наука и диалектика представляют собой наиболее развитые выражения двух сторон данной антиномии. Понятие антиномии играет большую роль во всей философии Флоренского, 57 и, возможно, содержание этого понятия лучше всего прояснено именно там, где он говорит о языковой антиномии. Во второй главе мы поговорим о концепциях диалектики, антиномии вообще и языковой антиномии в частности в философии Флоренского, в том числе сопоставляя их с концепциями цитируемых им авторов.
Несмотря на то, что наука и диалектика представляют крайние полюсы антиномии, эти два вида описаний по сравнению с другими описаниями имеют нечто общее: они оперируют «созревшим словом», то есть термином. Эта тема, связанная с понятиями.
57 В том числе в «Столпе», одна из глав которого так и называется «Противоречие» (Флоренский, Столп, с. 143−165). реального определения и формы, представляет собой важное звено в размышлениях Флоренского о языке и познании. С другой стороны, можно говорить о роли термина в познании, понимаемом не как самостоятельная деятельность, а как составная часть человеческой деятельности по преобразованию мирав этом контексте термин становится орудием и входит в область философии техники у Флоренского (философия техники развита им, главным образом, в последующих частях книги «У водоразделов мысли»).58 В отношении термина Флоренский также представляет важные ссылки на предшествующих авторов (размышления Уэвелла, Милля и Пуанкаре о роли терминологии в науке, разработанная Бергсоном концепция об отношении между действием и сознанием). Философии термина будет посвящена третья глава диссертации.
В научном и философском термине достигают зрелости черты, характеризующие слово как таковое, онтологическая природа которого составляет важный пункт размышлений Флоренского о языке. Слово — не «просто звук», а средство, с помощью которого мир открывается человеку, и в то же время орудие реального действия человека в мире. Слово оказывает реальное воздействие (это свойство слова Флоренский называет «магичностью»), оно помещает человека в ситуацию контакта с реальностью: оно представляет собой саму точку соприкосновения энергий двух различных сущностей, оно есть символ. Размышления о соотношении между сущностью и ее энергией, о символе являются ключевыми для мировоззрения Флоренского. Мы обсудим их в четвертой главе.
58 Флоренский, Сочинения, с. 373−452.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
В данной диссертации мы рассмотрели характеристики и роль концепции науки как символического описания в философии Флоренского. О. Павел говорит об этой концепции в главе «Мысль и язык» книги «У водоразделов мысли». Цель этой книги, как всей философии Флоренского (согласно самому о. Павлу), — «построение путей к будущему цельному мировоззрению», которое, как показано в последней главе диссертации, может быть названо символическим и имеславческим. Глава «Мысль и язык» выстраивает один из «путей» к этому новому мировоззрению, и этот «путь» построен средствами анализа языка и познания.
Основной философский интерес Флоренского, безусловно, был обращен к религиозным вопросам (точнее, к оправданию возможности религиозного культа), и эти вопросы составляли важнейший источник вдохновения для его произведений, которые обычно рассматриваются именно с этой точки зрения. Мы стремились показать, однако, что философия, развивавшаяся Флоренским, имеет свою ценность в том числе и безотносительно к темам в строгом смысле религиозным. Философская концепция Флоренского может быть вписана в традиционные споры о роли науки в познавательной и практической деятельности человека, о природе языка, о символе, об универсалиях и т. д., и Флоренскому удается высказать значимые утверждения в отношении данных вопросов.
Развивая свое рассуждение, Флоренский часто исходит из концепций предыдущих авторов. Поэтому мы также отвели место обсуждениям по крайне мере некоторых из этих концепций: теориям науки как символического описания (Мах, Герц, Пуанкаре, Дюгем), понятию языковой антиномии (Гумбольдт и его школа), наблюдениям о значении термина для познания (Уэвелл, Милль, Пуанкаре), размышлениям Бергсона о связи терминов и орудий и т. д. Сопоставление концепций указанных авторов, с одной стороны, и Флоренского, с другой, как было показано, обнаруживает не только глубокое проникновение мысли о. Павла в предшествующие концепции, но и оригинальность их разработки.' Вероятно, мы не можем говорить о философском синтезе в подлинном смысле слова (сам Флоренский стремился не к синтезу, а лишь к «построению путей» к.
1 Мы не можем согласиться с критикой в адрес Флоренского со стороны Гальцевой, согласно которой все положения философии о. Павла были известны уже ранее, но их использование Флоренским, помещающим их в новый контекст, полностью меняет их смысл (Гальцева, Очерки русской утопической мысли, с. 153). Мы бы сказали, скорее, что Флоренский в развитии этих тем открыл новые направления, не предвиденные их авторами, и в этих новых областях их положения обнаружили неожиданную плодотворность. нему). Однако ему удалось сообщить рассматриваемым концепциям определенное органическое, «телеологическое», единство и развить их в связи с предвидимым им будущим мировоззрением, которое представляет собой платонизм, продуманный в свете православного богословия.
Концепции науки как символического описания появились в конце XIX — начале XX века в контексте размышлений о физической науке со стороны самих физиков и историков физики. В первой главе диссертации мы изложили их теории. Они опровергали распространенный в позитивистской культуре того времени предрассудок, согласно которому наука является наиболее близкой к действительности формой знания, дающей единственно возможное рациональное объяснение мира, представление глубинной реальности вещей, отличной от реальности феноменов. Концепции науки как символического описания, напротив, оценивали научные теории как множественные, подчиненные сугубо человеческим требованиям, например, таким как экономия мышления. В этих концепциях наука рассматривалась как символический язык, более или менее удобный для того, чтобы говорить о феноменах, а не для того, чтобы открывать некую реальность, стоящую за ними.
Эти концепции науки были восприняты Флоренским как знак кризиса предшествующего мировоззрения, основанного на науковерии, и как отправная точка для глубокого изучения языка. Наука представляет собой символическое описание, языкно что такое язык вообще? Чем наука отличается от других языков? Из каких символов состоит это символическое описание? Что оно описывает? Таковы вопросы, на которые Флоренский попытался найти ответ. Для этого было необходимо прояснить сложное отношение, существующее между познающим субъектом, который говорит о реальности, реальностью, о которой он говорит, и самой его речью.
Используя понятие языковой антиномии (ergon / energeia), разработанное в лингвистике Гумбольдта, Флоренский заключил, что наука в наиболее чистом виде представляет одну из тенденций, присутствующих в любом языке, — тенденцию, соответствующую полюсу ergon. По своей природе наука склонна к самозамыканию в границах собственного метода, который утверждается как единственно возможный. В этом проявляется методологическая нетерпимость к остальным точкам зрения. В этом смысле противоположная тенденция, соответствующая стороне energeia, представлена философией, которая рассматривается Флоренским как диалектика, движущаяся и принципиально незавершенная мысль, движущаяся по направлению к реальности и скорее приспосабливающаяся к ней, нежели приспосабливающая ее к себе. Поскольку, однако, всякий живой язык должен обладать обеими сторонами антиномии, то и в науке есть философский момент. Более того, несмотря на противоположность соответствующих устремлений, как наука, так и философия представляют «возделанные» и «разработанные» языки, которые используют так называемые «созревшие слова»: в них обе стороны языковой антиномии присутствуют в наибольшей степени. Научный или философский термин представляет собой такое «созревшее слово», которое, с одной стороны, максимально удобно для познающего субъекта, а с другой, — приспособлено к истинным формам действительности. В этих словах в наиболее ясной степени выражается символическая сущность языка, если вместе с Флоренским мы понимаем под символом точку контакта между энергиями субъекта и объекта.
Так размышление Флоренского о науке расширяется, чтобы охватить весь язык и его антиномии, а их теория ведет к рассмотрению познавательных и онтологических отношений субъекта с внешней реальностью и служит введением в онтологическую концепцию Флоренского, в которой вся реальность представлена как пронизанная всевозможными символическими связями. Об этой концепции мы говорили в четвертой главе диссертации. Хотелось бы подчеркнуть, что, с точки зрения этой концепции, невозможно сказать, ни что наука представляет единственное точное описание подлинной реальности мира, ни что наука сугубо условна, ни, наконец, что ее метод с необходимостью вытекает из внутренних закономерностей субъекта независимо от внешней реалыгости. Наука, как и вообще язык и познание, представляет собой плод встречи между познающим субъектом и познаваемой реальностью: наука представляет реальность субъекту, хотя это представление не является ни единственно возможным, ни наиболее полным.
Перечислим, по нашему мнению, положительные черты концепции Флоренского. Установив, что скорее здравый смысл («общечеловеческое мировоззрение») должен судить о науке, а не наоборот, данная концепция защищает природную способность человека отличать истинное от ложного. Опровергая абсолютистские притязания науки, Флоренский в то же время защищает истинное достоинство самой науки, которая, как бы то ни было, представляет собой описание реальности, путь, ведущий к ней, а не просто выражение внутренних закономерностей познающего субъекта, помещенного в «онтологический вакуум». Флоренский не говорит и о необходимых границах научного метода в отношению к познанию реальности: вся ограниченность науки — следствие, скорее, бесконечности самой реальности. Две бесконечности — бесконечность субъекта и бесконечность объекта — входят в нескончаемый диалог, 2 возможность которого.
2 Ср. Гёте, с. 358: «Все, что есть в субъекте, есть и в объекте, и еще кое-что. Все, что есть в объекте, есть и в субъекте, и еще кое-что». основывается на их исходном единстве, и бесконечность обоих являет себя на каждом шаге этого диалога, в каждом «созревшем слове», в антиномическом отношении их взаимных имманентности и трансцендентности. Тем самым решительно отвергается всякий дуализм между недостижимой ноуменальной реальностью и конечным миром феноменов, которые, якобы, могут являть только поверхность реальности, не будучи с ней существенно связанными.
Не только содержание, но и метод науки, не предопределенный с необходимостью внутренней структурой замкнутого субъекта, открывается дальнейшему бесконечному развитию (посредством «перманентной революции») в направлении реальности, даже если здесь играет роль скорее философский, нежели собственно научный аспект науки.
Еще одним достоинством концепции Флоренского является то, что она не изолирует науку от других областей духовной деятельности человека: мы видели, что развитая о. Павлом философия символа позволяет установить близость по ряду параметров между наукой и искусством, не говоря уже о практической деятельности (техника, экономика), которая находится с собственно познавательной деятельностью в «антиномическом» соотношении, при котором они внутренне обусловливают друг друга, 3 и это отношение также основывается на исходном единстве субъекта и внешней реальности.
Безусловно, не все вопросы, поставленные Флоренским и возникающие на основе его концепции, нашли или находят ответ в его философии, в том числе из-за несистематического характера его мысли. Однако свойственный о. Павлу способ видеть вещи представляется интересным и теоретически плодотворным.
3 Эта мысль о практическом характере науки, возможно, также имеет корни в творчестве Гёте:
Также и в науках собственно ничего нельзя знатьнадо постоянно делать" (Гёте, с. 363) — «На высших ступенях нельзя ничего знать, а нужно делать, подобно тому, как в игре мало помогает знание, а все сводится к осуществлению» (Там же, с. 371). См. также сноску 115 в четвертой главе диссертации.
