Данная диссертационная работа посвящена месту науки в современном интеллектуальном пространстве. Она ставит цель это место ограничить и показать находящееся по другую сторону, но не как враждебное науке, а как дополняющее её. Это другое именуется «вненаучными когнитивными практиками», которые также можно назвать практиками «рациональными» в том смысле, что они стремятся к нахождению истины, а не громождению заблуждений. Следовательно, отношения науки с религией, оккультизмом, а также лженаучными практиками наподобие астрологии, уфологии и парапсихологии, в проблематику данной работы не входит.
В соответствии с поставленной целью в диссертационной работе решаются следующие задачи:
• Установление критериев дифференциации когнитивных практик,.
• Анализ внутренней неоднородности понятия «наука» и вычленение внутри него самостоятельных когнитивных практик,.
• Анализ внеакадемической когнитивной деятельности, «растворённого в культуре» знания,.
• Оценка перспектив различных когнитивных практик в современной исторической ситуации.
Актуальность исследования определяется рядом обстоятельств, которые не новы, но продолжают нарастать и осложняться, не будучи ни отрефлексирова-ны, ни отреагированы. Границы науки никогда не были установлены строго, но раньше в этом и не было столь острой нужды. Ранняя наука была социологически проницаема. Ею занимались не профессионалы, а любители, специального образования не имевшие. Следовательно, возможность выступать от лица науки была общедоступной. С появлением же обособленного научного сообщества, состоящего из узкодисциплинарных специалистов, это право оказалось монополизировано. В связи с этим назрел вопрос об основаниях такой монополизации. В какой мере монополия специалистов обоснована их профессиональным когнитивным опытом? Как далеко она может простираться? В какой мере не-специалисты могут с ними соперничать и подвергать их высказывания сомнению? Каким образом общество может осуществлять контроль за деятельностью специалистов?
Проблема стоит тем острее, что в отличие от ранней, естествоведческой науки, наука современная стремится проникнуть во все сферы общественной жизни. Она постулирует экономические и культурологические истины, изобретает психологические и социально-политические технологии. Она прямо указывает «правильный» образ жизни индивидуума и тем самым обнаруживает свою идеологичность. В то же время претензии науки на эксклюзивную истину в гуманитарной области гораздо менее убедительны, чем в естествознании. В значительной своей части «гуманитарная», или «общественная», сфера является сферой повседневного опыта. Кроме того, о ней высказываются философы, публицисты, писатели. Специфика «научных» высказываний в гуманитарной области проблематична. Она относится больше к форме и социологической принадлежности дискурса, нежели к его содержанию. Таким образом, экспансия науки в гуманитарное пространство обостряет вопрос о границах науки, равно как вопрос о когнитивных практиках по другую сторону установленной границы. Признаем ли мы гуманитарные вопросы вненаучными или установим границу между «наукой» и «не-наукой» внутри гуманитарной области, в любом случае эту границу придётся обозначить.
Но даже там, где дилетант заведомо уступает специалисту, профанное отношение к знанию является такой же социально-гносеологической данностью, как и профессиональное. Более того, расширение горизонтов науки соответствующим образом расширяет горизонт дилетантства. Давно говорится о дегуманизации современной науки в связи с неизбежным распространением и углублением узкой специализации. Даже лучший специалист в какой-либо предметной области в остальных областях является профаном, т. е. располагает лишь малым и с каждым поколением суживающимся фрагментом картины мира. Этот феномен не просто дробит культурное пространство, позволяя вести речь о «цивилизованном варварстве», но порождает своеобразную культуру дилетантства, каковое становится объединительным цементом культуры в целом. Интеллектуалов прошлого объединяла причастность к науке. Интеллектуальное современности — причастность к дилетантству. И не только интеллектуал, но всякий человек не может отгородиться от окружающей среды, в т. ч. техногенной, которая пробуждает разносторонний когнитивный интерес, ставит перед субъектом вопросы из любых областей познания, на большинство которых он не способен компетентно ответить и вынужден принимать «авторитетные мнения», часто недостаточно их понимая и тем более не имея возможности их проверить.
Развитие науки имеет и другое следствие — приближение к исчерпанию. Тема эта табуируется по понятным социально-экономическим причинам. Представления о бесконечном росте науки значительно улучшают позицию в переговорах со спонсорами. Тем не менее, закрывать глаза на измельчание проблематики многих дисциплин с каждым десятилетием трудней. Наступило время задуматься над вопросом: чем займутся интеллектуалы в постнаучную эпоху? Очевидно, им предстоит заняться сохранением, (а точнее воспроизводством) накопленных знаний, но это требует основательного пересмотра ценностей и нормативов, и прежде всего отказа от культа новизны.
Наконец, специфика современной российской ситуации, состоящая в фактическом «сворачивании» науки, ставит вопрос о том, куда перенаправляется в кризисной ситуации интеллектуальный потенциал общества. В каком-то смысле это ситуация локального «конца науки», могущая иметь некоторую предсказательную ценность.
Новизна диссертационной работы заключена уже в постановке целей и задачанализе внутренней неоднородности науки и вычленении из неё самостоятельных когнитивных практик, функционирующих по отличным от науки принципам. В соответствии с этим разработана система понятий, отражающая плюрализм когнитивных практик, показано место, занимаемое каждой из них в культуре, и их взаимоотношения, в т. ч. перспективы каждой из них в современной исторической ситуации. Исследовано раздвоение сознания на интуитивный и рассудочный пласты, определяющее различие между «эмпириоскопическими» и «репрезентоскопическими» когнитивными практиками. Проанализирована роль философии как энциклопедической и номотетической «репрезен-тоскопии», в свете чего исследована историческая судьба философии. Показано, что кризис философии в начале XX в. был связан с конкуренцией со стороны молодой узкоэкзистенциальной когнитивной практики — психоанализа. Также показана необходимость частичного восстановления энциклопедизма в пределах гуманитарного знания.
С другой стороны предпринята попытка проанализировать спектр «внеакаде-мических» (т. е. не связанных с «научными» учреждениями) когнитивных практик (не включая в него различного рода лженаучные предприятия) и сравнить их возможности с возможностями практик, объединяемых в понятии «наука». Показана решающая роль референтных групп и «дискурсивных площадок» в конституировании когнитивных практик. Исследован феномен неспецифического выражения дискурсивного содержания в форматах художественной литературы и анекдота. Проанализированы различные способы интеграции дискурса в художественный текст. Наконец, рассмотрена роль Интернет-технологий, и особенно блогов, в становлении внеакадемического дискурса и его демократизации, что имеет неизбежным следствием популяризацию и углубление внеака-демических форм познания мира.
Диссертационная работа имеет в первую очередь мировоззренческое значение. Она показывает несостоятельность сциентистских претензий на эксклюзивное обладание истиной и эксклюзивное право исследовать истину. В своей бытовой и профессиональной деятельности человек когнитивно самодостаточен и является высшей инстанцией истины, не нуждающейся в научном патронаже. Таким образом, отстаивается интеллектуальное достоинство человека, умаление которого со сциентистских позиций является скрытой формой иррационализма и обскурантизма.
Теоретическое значение работы заключается также в том, что в ней впервые всесторонне анализируется внутренняя неоднородность понятия «наука», из которого вычленяются ранее «автономные» когнитивные практики и исследуются особенности функционирования каждой из них. Кроме того, рассматривается место каждой из этих практик в более широком контексте внеакадемического знания.
Практическое значение работы состоит в том, что она закладывает фундамент для совершенствования институциональных систем науки и образования, которые в настоящее время пренебрегают плюрализмом когнитивных практик и вследствие этого проповедуют неспециализированный подход к ним, стремятся подвести под сциентистские стандарты те исследования, которые по природе своей ему чужды. Реформирование институциональных систем в соответствии с реальным составом когнитивных практик способствовало бы более эффективному их функционированию.
Кроме того, материалы работы могут быть использованы при чтении курсов лекций и написании учебных пособий по философии науки, социологии знания и другим смежным дисциплинам.
По результатам диссертационной работы на защиту выносится следующая совокупность тезисов.
1. Содержательные критерии дифференциации когнитивных практик задают релевантный этим практикам предмет (или его свойства). К ним относятся критерий энциклопедичности или специализированное&trade-, критерий идиографично-сти или номотетичности, а также критерий «эмпириоскопичности» или «репре-зентноскопичности» и критерий «новизны» или «повторности». «Эмпириоско-пичность» подразумевает, в самых общих словах, обращение непосредственно к фактам (в форме наблюдений или экспериментов), а «репрезентоскопичность» -обращение к их репрезентациям в сознании (в форме «кабинетных размышлений»), необходимое в тех случаях, когда затруднительно «эмпириоскопически-ми» методами выделить в потоке событий атомарные объекты и причинные факторы.
2. Философской когнитивной практике присущи энциклопедизм, номоте-тизм, «репрезентоскопизм» и новизна. Научная когнитивная практика отличается от неё тем, что предполагает специализированность и «эмпириоскопич-ность». Однако на практике критерии соблюдаются нестрого. В науку включаются идиографические, «репрезентоскопические» и «тезавристические» (воепроизводимые, а не первооткрываемые) содержания. Вследствие этого понятие «научности» оказывается противоречивым, однако отказаться от критериев нельзя, поскольку в таком случае граница между «научным» и «ненаучным» вообще исчезнет.
3. Социологически можно разделить когнитивные практики по тому признаку, входит ли их предмет в сферу «обыденного» знания («экогнозия»), или в сферу «профессионального» (профессиогнозия), или не входит ни в ту, ни в другую («экзогнозия»). В первых двух случаях новизна когнитивного продукта может состоять только в «репрезентоскопическом» анализе («осмыслении») «эмпириоскопического» опыта, данного в повседневной практике. Во втором случае необходимо сперва получить «эмпирископические» данные, а затем «ре-презентоскопически» их «осмыслить». Более частное социологическое деление когнитивных практик определяется «референтными группами», т. е. конкретными сообществами людей, заинтересованных в той или иной познавательной деятельности.
4. «Эксплицистическая» (в частности «философская») когнитивная практика образуется соединением номотетического и «репрезентоскопического» критериев. Важнейшим аспектом «эксплицистической» деятельности является тер-минотворчество. «Неэксплицированный» поток событий представлен субъекту в интуитивном, т. е. образном и подсознательном, виде. Задача «эксплицисти-ки» состоит в преобразовании этого потока в формализованную, рассудочную форму. Но рассудок оперирует словами, многозначность и недостаточность которых не позволяют выдвигать истинные суждения. Поэтому содержание человеческого рассудка чаще всего ложно, хотя на интуитивном уровне тот же человек имеет верное понимание вещей, и единственным способом это расхождение преодолеть является введение новых, однозначных и релевантных терминов.
5. В силу вышесказанного неправомерно считать науку монополистом в теоретическом познании мира. Будучи «эмпириоскопической» когнитивной практикой, она не может включать в себя «экогнозические» и «профессиогнозиче-ские», но только «экзогнозические» вопросы, причём не все, а только часть из них. Скрытая множественность когнитивных практик обнаруживается, во-первых, внутри номинальной «науки», во-вторых, в различных формах обыденного и профессионального познания, например в психологических тренингах, журналистике, литературной деятельности. Поэтому рационализм (как деятельное стремление к знанию) гораздо шире сциентизма, и сведение первого к второму на самом деле антирационалистично, поскольку игнорирует большинство когнитивных практик или загоняет в неподходящий сциентистский формат.
Основные положения и выводы диссертационного исследования отражены в следующих работах автора.
1. Майков А. В. Роль психоанализа в кризисе философии. // Сборник докладов 7-й аспирантской сессии СПбГУАП. — СПб., 2004 — 0,5 п. л.
2. Майков А. В. Проблема статуса гуманитарного знания. // Сборник докладов 7-й аспирантской сессии СПбГУАП. — СПБ., 2004 — 0,6 п. л.
3. Майков А. В. Дискурсивная литература // Сборник докладов 8-й аспирантской сессии СПбГУАП. — СПб., 2005 — 0,5 п. л.
4. Майков А. В. Демократизация дискурса благодаря блогам. // Сборник докладов 8-й аспирантской сессии СПбГУАП — СПб., 2005 — 0,1 п. л.
5. Майков А. В. Границы науки и плюрализм когнитивных практик. — СПб., 2005;10,5 п. л.
Какие выводы мы можем сделать? Во-первых, художественность неразрывна сопряжена с дискурсивностью. Формы этого сопряжения разнообразны. Практически любой художественный текст является в то же время с дискурсом. Во-вторых, не все жанры дискурсивны в одинаковой мере. В-третьих, решающим преимуществом художественного дискурса является выразительная сила. Писатель может не быть пионером в высказывании каких-то идей, но он может впервые озвучить их с неотразимой доходчивостью, и не только для специалистов, а на самую широкую аудиторию.
Бытовой рационализм, «здравый смысл», «народная мудрость» находит выражение в анекдоте. Анекдотпоследняя форма фольклора. Давно ушли в прошлое мифы (в исконном смысле слова), народные сказки и песни. Это умершие жанры. Их образцы сохранились в книгах, некоторые из которых, например сборники сказок, пользуются даже популярностью. Но эти жанры больше не воспроизводят себя. Нужда в них отпала. Сказки пишут писатели. Музыку сочиняют композиторы. «Народная память» сохраняется не в мифах, а в архивах и трудах историков. Объяснительная, «философская» функция мифа перешла к учёным. Развлекательная — опять же, к литераторам. Анекдот — единственное исключение из этой тенденции. Он по-прежнему актуален, и более того, его кристаллизация произошла, по-видимому, в относительно недавнем прошлом.
Генезис анекдотов не столь важен. Рождаются ли они из спонтанной шутки, которая поначалу транслируется по знакомым и лишь позже попадает в какой-нибудь юмористический сборник или на сайт, или же анекдоты сочиняют специально, или же их «вынимают» из литературных произведений, это вопрос достойный внимания, но не в нашем контексте. Как бы то ни было, авторы анекдотов нам не известны. Анекдот по определению не имеет такого атрибута, как автор. Сочинитель анекдота заведомо отказывается от копирайта.
Анекдот по определению смешон, другими словами, он всегда содержит в себе «юмор». И рассказывают его по определению в развлекательных целях, чтобы развлечь, позабавить собеседника, доставить ему удовольствие. Таким образом, анекдот является художественным произведением. Но, подобно художественной литературе, анекдоты часто имеют и «философскую», дискурсивную ценность.
Дискурсивные анекдоты смешны в той мере, в какой пародия отражает гротескно концентрированную действительность, и в героях анекдотов узнаются реальные люди в реальных ситуациях. Например, в этнических анекдотах — реальные представители тех или иных национальностей. В бытовых — реальных мужья и жёны, тёщи и зятья. В профессиональных — реальные военные, психиатры, программисты. Если анекдот окажется лжив — он не будет смешон. В этом отношении анекдоты подобны шаржам в изобразительном искусстве, поскольку в обоих случаях художественность заключается в гиперболизации характерных черт.
В то же время производимый анекдотами эффект далеко не исчерпывается шаржированием. Анекдоты затрагивают, как правило, замалчиваемые, табуи-рованные, идеологически ангажированные темы, как-то этнические социокультурные особенности, изнанка семейных отношений, политика, профессиональная этика. Гипербола в анекдоте компенсирует преуменьшение, отрицание или искажение «неудобных» фактов официальным дискурсом (массмедийным, академическим, религиозным, метафизическим, педагогическим). Любой дискурсивный анекдот, не обязательно политический, является выражением диссидентства, антиидеологии, контркультуры. Анекдоты как бы дополняют картину мира второй половинкой, без которой нет и быть не может истины, а есть её подтасовка. Соответственно, чтение и слушание анекдотов — вторая половина образования, неофициальная, никем не признаваемая и не подкрепляемая никакими дипломами, но именно она, а не школа, и не вуз, обучает молодого человека «жизни», сообщает ему правду о его будущем, да и зрелому человеку может открыть глаза на многие важные вещи. Рассказчик дискурсивных анекдотов выступает в роли ментора, учителя, гуру. Составитель сборника анекдотов подобен автору учебника. Держатель сайта анекдотов — архивариусу, хранителю базы знаний о «жизни». Если же анекдоты рассказывают друг другу равно-искушённые люди, они не только развлекают друг друга, но и обмениваются жизненным опытом.
До последнего времени формат анекдота был практически единственным, в котором бытовая мудрость могла текстуально себя зафиксировать. Но в анекдоты можно вложить лишь ничтожную её часть. По этой причине побочный продукт повседневной жизнедеятельности и имманентной ей рефлексии в виде спонтанных наблюдений, обобщений, гипотез, теорий в лучшем случае влачил интросубъективное существование где-то на периферии сознания, а в худшем терялся вовсе, как всякое неэкстернализованное знание.
Это прискорбное положение вещей, которое было таким, и даже хуже, на протяжении всей истории человечества, сдвинулось с места в самое недавнее время, буквально в первые годы нового тысячелетия. Технической базой произошедших изменений стали современные информационные технологии, а именно Интернет, но не сам по себе, а благодаря специфическому его приложению к нуждам «народного дискурса», которое было реализовано далеко не сразу, а поначалу никто даже не прогнозировал его появление и не задумывался о нём. Этим специфическим приложением является «блоговый» сервис, позволяющий любому желающему вести в Интернете так называемый «дневник» или «журнал». Каждый пользователь дневникового портала получает в распоряжение что-то вроде виртуальной тетради, в которую записывает любые тексты, помещает любые рисунки и вставляет любые гиперссылки на другие Интернет-ресурсы, в т. ч. свои собственные. Любой пользователь Интернета может прочитать сделанные записи («посты», «постинги») и прокомментировать их, если только автор не установил ограничение на доступ. В свою очередь автор или любой другой читатель может ответить на сделанные комментарии, возразить на них или, может быть, что-то уточнить и дополнить, таким образом, вокруг записи может развернуться дискуссия, подобная форумной. При этом автору предоставляется возможность конструировать собственный дизайн («стиль») дневника, выражая тем самым свою индивидуальность, и с этой же целью использовать «юзерпики» (они же «аватары»). Юзерпиком может быть фотография автора, его портрет или любое другое изображение, которое автор пожелал ассоциировать со своей персоной. Юзерпиками (которых может быть несколько) сопровождаются также комментарии автора к чужим дневникам. Тем самым автор становится узнаваем для общественности, а кроме того облегчается визуальный поиск его реплик среди других комментариев.
Блоггер свободен от многочисленных забот, обременяющих владельцев персональных сайтов. Ему не нужно заказывать и оплачивать IP-адрес, доменное имя, DNS-поддержку и хостинг, а главное «строить» свой сайт, т. е. заниматься веб-программированием.
Кроме того, блоггинг разрешил следующие важные задачи. Во-первых, появилось универсальное пространство дискурса, не ограниченное ни форматом, ни социологией интересов его обитателей. Формат блога абсолютно свободный, и при этом на дневниковых сайтах пересекаются тысячи людей с самыми разными интересами. Интернет-дневники не обязательно являются, и даже как правило не являются, дневниками в классическом смысле слова, т. е. тетрадками для записи происходящих с автором событий и переживаний. Такие дневники тоже есть, и в немалом количестве, но котируются они не слишком высоко. О «серьёзных» авторах нельзя, что они переносят свои дневники из тетрадок в онлайн. Классических, оффлайновых дневников у них могло никогда не быть.
Во-вторых, блоггинг идеальным образом реализовал интерактивность. Популярный автор немедленно получает комментарии на интересные посты.
В-третьих, блоггинг связал авторов и читателей. Эта связь имеет два аспекта. Первый аспект — в том, что авторы и читатели более не разведены по разным сайтам (с минимальными шансами найти друг друга), а находятся в едином пространстве и тесном общении. Более того, авторы и читатели — одни и те же люди. Каждый автор не только пишет сам, но и читает других, и заинтересован в том, чтобы найти новые интересные журналы, поэтому начинающие авторы могут рассчитывать на известное внимание к своим текстам. Если, допустим, среднестатистический автор имеет френд-ленту из 50 дневников, то он может надеяться, что и его будут читать 50 пользователей. Гарантий, правда, нет. Наиболее популярные авторы имеют тысячи поклонников. Другие довольствуются единичными френдами. Однако собрать минимальное читательское сообщество по плечу каждому.
Второй аспект — в прикреплении авторов и читателей друг к другу механизмом френдования. Свежие записи всех избранных в друзья авторов составляют френд-ленту. Даже если кто-то из зафрендованных коллег долго ничего не писал, его возвращение тут же будет отмечено появлением во френд-ленте. Если же автора в ленте нет, значит он не выкладывал в свой журнал ничего нового.
Это только первичные преимущества живых журналов по сравнению со старыми формами самовыражения в Интернете, из которых вытекают ещё более важные следствия.
Во-первых, абсолютный демократизм блоггинга вывел из тени огромный пласт культуры — то, как живут, думают и пишут многие тысячи простых людей, не являющихся ни в коем смысле ни литераторами, ни учёными, ни публицистами. Каждый становится документалистом собственной жизнимассив информации непосильный для профессиональных историков. Более того, блог-гинг стимулирует людей размышлять и высказывать свои суждения, поскольку даёт им читателя, а также и тем, что раскрепощает дискурс. Блог не обязан быть правильным, последовательным, систематичным. Автор может выкладывать свои мысли любыми порциями, обрывать их в произвольном месте, продолжать в случае появления дополнений или очередного свободного вечера, а также чередовать одни темы с другими. Ему дозволительно использовать любые лексические средства, выражать эмоциональное отношение, пренебрегать строгими доказательства и ссылками. Благодаря всему этому экстернализуются идеи, которые в прошлом наверняка остались бы невысказанными. Имманентные повседневному бытию рационалистические интенции наконец обрели полноценную форму выражения.
Во-вторых, была преодолена замкнутость на узкие референтные группы. С одной стороны, дневниковые сайты позволяет найти единомышленников по всему земному шару, что выручает при их отсутствии в точке проживания автора. С другой стороны, несмотря на естественное группирование людей с одинаковыми интересами, они не образуют замкнутый круг. Каждый дневниковый сайт — единое пользовательское сообщество. К любому автору приходят «читатели со стороны», не входящие в «группу по интересам». Кроме того, эти группы пересекаются между собой. Разносторонний автор притягивает к себе несколько таких групп.
Первый и по сей день наиболее популярный блоговый порталyyww. liveiourna1.com. Он был создан 19-летним американским программистом Бредом Фицпатриком в апреле 1999 г. с целью ведения собственного дневника.
Затем сервисом начали пользоваться его друзья, а через некоторое время наплыв пользователей принял лавинообразный характер. В 2001 г. началось массовое заселение сайта русскоязычными пользователями. По состоянию на декабрь 2005 г. количество пользователей сайта перевалило уже за 9 миллионов. Кроме того, к настоящему времени появился уже не один десяток аналогичных сервисом, как за рубежом, так и в России.
Особо стоит отметить, что, блоггинг стирает грань между жизнью и текстом, не только в аспекте экспансии дискурса в повседневность, но и в аспекте экспансии письма в коммуникацию. ВременнАя дистанция между написанием текста и его публикацией сводится к нулю. Автору не нужно обивать пороги редакций, ждать положительных отзывов рецензентов и включения своего произведения в такой то месяц такого-то года издательского плана (а тем более годами доказывать свою состоятельность в качестве автора). Его текст не надо верстать, печатать, везти в книжный магазин, в котором он будет куплен, а затем прочитан, читателем через несколько месяцев, если не лет. Не нужно ждать и индексации поисковыми системами, поскольку текст попадает во френд-ленты заинтересованных читателей немедленно. Более того, не нужно ждать, когда текст будет написан целиком. Готовый фрагмент поступает читателю немедленно. Текст не просто может быть откомментирован, он предъявляется читателю в качестве коммуникативного акта, на который автор рассчитывает получить ответную реплику. Кроме того, блоговый автор предельно личностей. По определению он выкладывает в сеть не просто свой текст, а свою жизнь, это подразумевается «форматом» дневника. Даже самый отвлечённый постинг воспринимается в контексте личности автора, как один из штрихов к его портрету. Этим блоггер противоположен форумному диспутанту, который нигде не показывает себя в цельном виде и является чем-то вроде эха, которое не существует само по себе, но только в откликах на чьи-то крики. Безличность форумщика часто усугубляется анонимностью или маскировкой под разными никами. В его отношении действительно можно говорить о смерти автора. Наоборот, блоггер — концентрированный автор. Он — не абстрактная строчка в заголовке книги, а живой субъект, наделённый внешним обликом (юзерпиком), временнОй протяжённостью, внутренним содержанием (текст дневника находится как бы внутри автора, тогда как по отношению к книге автор — что-то вроде бирки), интерактивностью (автор вступает в диалог с читателями), эмоциональностью (любой контент — выражает чувства автора, а кроме того автор эмоционально реагирует на реплики читателей, обижается на критические замечания и, наоборот, радуется похвале, спорит с оппонентам и страдает в случае недостаточного внимания к себе). Осязаемость и интерактивность автора, вкупе с теми же свойствами читателя и отсутствием кастового барьера между ними, придают их отношениям сублимированный эротизм. Процесс письма-чтения является вместе с тем процессом флирта, и это служит дополнительным стимулом к письму (и чтению). Вследствие этого блогине просто глас народа, дискурсивная площадка для тех, кто не имеет других площадок, но привлекательный инструмент самовыражения для всякого дискурсанта.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Подведём основные итоги диссертационного исследования. В его основу была положена дифференциация когнитивных практик по содержательным и социологическим критериям. Содержательных критериев было выделено четыре:
1) энциклопедичность или специализированность, (2) идиографичность или номотетичность, (3) «эмпириоскопичность» или «репрезентоскопичность», (4) новизна или повторность.
При этом «эмпириоскопическими» когнитивными практиками были названы такие, которые имеет дело непосредственно с фактами (посредством пассивных наблюдений или активных экспериментов), тогда как «репрезентоскопические» обращаются к фактам косвенно, имея дело с репрезентациями последних в сознании. Эмпириоскопический подход в принципе более эффективен, но не всегда употребим. Ему могут препятствовать следующие обстоятельства: (1) необходимость сопоставления и репрезентоскопической интеграции эмпириоскопи-ческих данных, полученных в разных наблюдениях и экспериментах,.
2) «психологизм» проблемной области, (3) невозможность эксперимента по техническим, экономическим, этическим или иным причинам,.
4) «теоретическая нагруженность» экспериментальных результатов,.
5) многофакторность проблемной ситуации, (6) «засорённость» сознания при отсутствии неразрешённых эмпириоскопических вопросов.
Сочетание критерия идиографичности-номотетичности с критерием эмпи-риоскопичности-репрезентоскопичности образует четыре разные когнитивные практики, которые можно расположить в следующей таблице: эмпириоскопия репрезентоскопия номотетика «фактономия» (наука) «эксплицистика» идиография «фактография» «фактоанализ» .
В терминах этой таблицы философия является энциклопедической эксплици-стикой, а наука — специализированной фактономией. Другими словами, философия энциклопедична, номотетична и репрезентоскопична, тогда как наука специализирована, номотетична и эмпириоскопична. При этом обе они являются «неогнозическими» практиками, т. е. стремятся к обретению нового знания. Но в то же время необходимо сохранять и воспроизводить знания предыдущих поколений. Такую деятельность можно назвать «тезавристической» практикой.
Наряду с содержательными критериями дифференциации когнитивных практик имеют место социологические. Реальность может быть разделена на три области («гносеосферы»), первая из которых («экосфера») являет себя в обыденном опыте, вторая («профессиосфера») — в опыте профессиональной деятельности, а третья («экзосфера») — исключительно в академических исследованиях. Когнитивные практики могут быть разделены по отношению к этим областям, в самом общем виде — на «экогнозию», «профессиогнозию» и «экзогно-зию». Гуманитарные знания относятся в основном к первой, технические — в основном ко второй, естественные — в основном к третьей. Важность гносео-сферного критерия состоит в том, что он накладывает существенное ограничение на компетенцию науки. В экогнозии и профессиогнозии эмпириоскопиче-ский этап познания, т. е. накопление опытных данных, уже пройден. Проблема может заключаться только в их «осмыслении», т. е. в репрезентоскопических процедурах. Но наука является по определению эмпириоскопической практикой и поэтому не имеет релевантного предмета ни в экосферной, ни в профес-сиосферной области.
На практике социологическая дифференциация когнитивных практик принимает более частные формы. Когнитивную практику определяет та или иная «референтная группа», т. е. круг людей читающих и оценивающих тексты, в которых эта практика себя выражает. Например, социальная философия, социология и публицистика могут интересоваться одним и тем же предметом, но образовывать разные референтные группы, а следовательно и разные когнитивные практики. Референтные группы могут накладывать значительные ограничения на формат текста (дискурса), а следовательно и на содержательную его сторону. Несогласие автора с референтной группой выталкивает его из когнитивной практики, т. к. без внешнего подкрепления познавательная деятельность демо-тивируется.
Наибольшие сложности сопряжены с эксплицистической когнитивной практикой. Главная её проблема — терминологическая. Многозначность какого-либо термина делает ложным большинство содержательных высказываний с его употреблением, поскольку то, что верно в отношении одних значений, оказывается ложно применительно к другим. При этом многозначность выявляется в подавляющем большинстве слов как обыденного, так и научного языка. А следовательно, сознание любого человека наполнено заблуждениями. В то же время эти заблуждения существуют только на вербальном, рассудочном уровне. На уровне образном, интуитивном те же самые люди имеют адекватные представления о вещах.
Основная задача эксплицистики заключается, таким образом, в том, чтобы привести содержания рассудка в соответствие содержаниям интуиции, которые сами по себе неустойчивы, неформализуемы и невыразимы интерсубъективно. Для этого необходимо реформировать язык, заменять многозначные термины однозначными. Но язык является объективной данностью. Эксплицист может лишь вносить предложения по реформе языка, а приживутся ли они в узусезависит от сложной совокупности факторов. При этом невозможно заменить все «плохие слова» разом. Реформа языка может иметь только постепенный, медленный характер.
Акцент на терминотворчестве придаёт деятельности эксплициста креативный характер. Изобрести удачный неологизм, как правило, сложнее, нежели уяснить его необходимость из сравнительного анализа рассудочных и интуитивных содержаний. Кроме того, неологизм должен быть «обкатан» самим автором с целью изучения его «удобности», благозвучности, совместимости с различными контекстами, возможности образовывать производные грамматические формы и, наконец, необходимости его введения. А следовательно, терминотворчество неотделимо от текстописания. Письменное выражение мыслей является неотъемлемой частью собственно мышления. Но формат текста предзадан требованиями референтной группы, что существенным образом сковывает действия эксплициста, который и без того работает в самом сложном жанре дискурса. Очевидно, например, что формат научной статьи, с его упором на эмпириоскопические данные и обильное цитирование, для эксплистического дискурса не годен.
Работа эксплициста сопряжена со многими сложностями. Она носит заведиво критический характер по отношению к «общепринятым» представлениям, а потому всегда встречает сопротивление. Но прежде этого «эксплицист» должен преодолеть инерцию собственного сознания, искоренить неадекватные шаблоны мышления заложенные в период детства и юношества, когда критическое мышление ещё недостаточно развито. В эксплицистике принципиально не работают процедуры доказательств, как логических, так и эмпирических. Апел-* ляция к интуиции субъективна и непроверяема. Эксплициста легко упрекнуть в «отсутствии новизны» (поскольку эксплицированное содержание рассудка присутствует в интуиции до эксплицистической процедуры). А поскольку решающую роль в детерминации поведения играют, как известно из психоанализа, подсознательные факторы, эксплицистика имеет только абстрактно-теоретическую, но не практическую ценность.
Понятие эксплицистики необходимо для правильного понимания описанной Хорганом ситуации «конца науки». Хорган интерпретирует эту ситацию таким образом, что многие научные дисциплины достигли своих границ, исчерпали свой материал. Поэтому усиливается тенденция подменять реальные исследования ироническими. Но в свете вышеизложенного эта трактовка не совсем точна. На самом деле познание мира не достигает границ, но останавливается в шаге от них — на той дистанции, где исчерпываются эмпириоскопические, научные методы и должны быть применены методы репрезентоскопические, а именно эксплицистические. Но вместо этого происходит противоположное — то, что Хорган называет «иронической наукой» — спекулирующей как раз на граничных неясностях миропознания и не только не проливающей на них свет, но умышленно способствующей их затемнению.
Необходимость «тезавристической» практики обусловлена тем, что носители знаний умирают, а следовательно эти знания должны заново осваиваться новыми поколениями. Тезавристические функции частично делят между собой система образования, наука и практика. Но для всех них эта функция побочна.
Система профессионального образования имеет целью дать азы знаний в выбранной специальной области. Это предопределяет обзорность и утилитарность. Студентов догматически знакомят с выводами из исследований, а не самими исследованиями, иначе объём материала станет неподъёмным, но даже при такой подаче приходится произвольно отбирать небольшой процент «самых важных» тематик и авторов. Задачей тезавристики является, напротив, сохранение всего объёма знаний. Кроме того, профессиональное образование сосредоточивает внимание не на фундаментальных, а на практически приложи-мых знаниях, что, опять же, не совпадает с миссией тезавристики. Аналогичные недостатки присущи профессиональным практикам, к которым профессиональное образование, собственно, и готовит. Как следствие, основная нагрузка ложится на науку, и нагрузка эта с каждым поколением увеличивается. Пока популяция учёных росла стремительными темпами, тезавристическая нагрузка на каждого была сравнительно невелика (потому что в каждом предыдущем поколении учёных было гораздо меньше). Но стабилизация (а то и сокращение) численности научного сообщества ставит проблему с небывалой остротой, которая не проявляется лишь по одной причиной. В связи с параллельным исчерпанием научного материала происходит латентное вытеснение науки тезавристикой. Этот стихийный процесс нуждается, однако, в институциональном оформлении. Необходимо институционально развести неогнозическую и тезавристиче-скую функцию, чтобы люди фактически занимающиеся тезавристикой перестали заниматься имитацией новизны. Необходимо также пропагандировать ценность тезавристики, которая является единственной конструктивной альтернативой «постмодернистскому», «ироническому» дискурсу.
Судьба трёх неогнозических практик неоднородна. Кризис науки в гораздо меньшей степени затронул эксплицистику. Задача конструирования адекватной системы понятий чрезвычайно далека от разрешения. Она в принципе не может быть разрешена стахановскими темпами, потому что введение терминологии в язык — дело долгое, растягивающееся иногда не на одно поколение. Поэтому конца эксплицистики ожидать в ближайшем будущем не приходится. Что же касается идиографического материал, его лавина только нарастает по мере усложнения культуры и увеличения числа вовлечённых в культурный процесс людей. Воспроизводить в сознании ныне живущих все культурные артефакты прошлого очевидным образом невозможно. Вместо этого приходится сохранять их в объективированном виде и каталогизировать, чтобы они могли быть легко найдены желающими.
Научная и эксплицистическая тезавристика сталкиваются не столько с количественными сколько с качественными сложностями. Научная тезавристика финансоёмка, поскольку требует не только и не столько чтения книг, написанных предшественниками, но повторения их экспериментов. Эксплицистическая тезавристика, имеющая дело с гуманитарными и иными теориями, наиболее затруднена. Она вообще не может быть осуществлена в полной мере, потому что это подразумевает абсолютное совпадение интуиций тезавриста с интуи-циями тезаврируемого. В тех моментах, где такого совпадения нет, тезаврист может в лучшем случае понять смысл тезаврируемых идей, но не их основания. Однако и эта задача сопряжена с многочисленными герменевтическими трудностями, не позволяющими восстановить тезаврируемые идеи с достаточной полнотой. Дело осложняется также тем, что выбор достойных теорий для тезаврирования определяется субъективными интуициями, которые прогрессивное меньшинство не в состоянии передать комфорному большинству, и поэтому одерживает верх, как правило, не лучшая точка зрения.
Различные когнитивные практики могут находиться в конкурентных отношениях и вытесняться одна другой. Так, в прошлом энциклопедическая и ре-презентоскопическая философия была потеснена специализированной и эмпи-риоскопической наукой. Однако эту замену нельзя признать безоговорочно прогрессивной. В области естествознания научный подход действительно предпочтителен. Но область гуманитарного знания по природе своей эксплици-стична. Кроме того, отдельные стороны человеческого бытия не могут быть объяснены в отрыве друг от друга. Поэтому необходимо восстановление в эксплицистической части единого гуманитарного дискурса, при том что в отношении идиографического гуманитарного знания дисциплинарное деление оправдано. В историческом же аспекте кризис философии, имеющей место с нач.
XX в., обусловлен среди прочего тем, что она не выдержала конкуренции на экзистенциальном поле с психоанализом — молодой специализированной когнитивной практикой. Но в свою очередь психоанализ оказался к к. XX в. в кризисном состоянии по той причине, что рассматривает человеческое бытие слишком узко и однобоко.
Плюрализм когнитивных практик имеет и другую ипостась. Познавательный процесс не обязательно связан с академическими институциями и не обязательно изолирован от других аспектов человеческого бытия. Вся наша сознательная жизнь представляет собой восприятие и осмысление потока событий, являемых нам в наших ощущениях. Даже если мы не делаем из них выводов на уровне рассудка, эти выводы сами по себе «откладываются» на уровне интуиции. Поэтому в каждом человеке скрыт кладезь гуманитарного знания, о котором он может даже не подозревать, имея на рассудочном уровне примитивные, конформистские и ложные убеждения по тем же вопросам. В этом отношении проходит водораздел между интеллектуалами (явными и скрытыми) и социальным большинством. Интеллектуалы внимают своей интуиции и поэтому критически относятся к расхожим рассудочным убеждениям. При этом их ум может никак не проявляться текстуально. Принадлежность к какой-либо «интеллектуальной» профессии тоже не обязательна. Но именно эти люди осуществляют подспудно осуществляют ту же работу, что и «признанные» гуманитарные мыслители. Если же смотреть на интуицию, то даже самые талантливые эксплицисты могут лишь приближаться рассудком к тем содержаниям, которые присутствуют в подсознании простого человека с улицы.
В таком же соотношении находятся профессиональные знания практических специалистов в тех или иных областях по отношению к теоретикам. Последние, как правило, занимаются рассудочными формализациями интуитивных содержаний.
Осубую внеакадемическую когнитивную практику образуют занятия самопознанием. В противоположность познанию внешнего мира, эта практика непритязательна в отношении потребных ресурсов, т. к. объект её всегда наличен. Социологически эта практика конституируется многочисленными психологическим центрами, равно как частнопрактикующими психологами, и их постоянной клиентурой. Она может осуществляться как в эмпиоскопической (тренинг), так и в репрезентоскопической (психоаналитический диалог) форме. Вторая восходит к классическому психоанализу Фрейда. Истоки первой можно обнаружить ещё в духовных практиках Востока. Как правило, психологические практики претендуют на утилитарную ценность («психотерапия» для невротиков и «личностный рост» для остальных). Однако ценность эта часто сомнительна, особенно в отношении эксплицистических практик. Реальная мотивация состоит скорее в приятности, чем в полезности, и эта приятность во многом связана с удовлетворением когнитивных потребностей.
Ещё один способ интеллектуального бытия — культура эрудиции, которая является в каком-то смысле последним прибежищем фрустрированного интеллектуала. Эрудиция сравнительно необременительна, поскольку не требует ни номотетичности, ни новизны, и более того, обязывает к идиографичности и по-вторности. Тем самым она лучше приспособлена для эпизодического практико-вания в редкие часы досуга. Эрудит принципиально некритичен, поскольку оценивается по ответам на вопросы с заранее известными ответами. Своемне-ние эрудита означает неправильный ответ на вопрос и падение репутации. Неудивительно в этом свете, что эрудитивная культура принимает формы спортивного состязания и шоу, каковые мы наблюдаем на примерах разнообразных телевикторин.
Основная проблема внеакадемических когнитивных практикотсутствие собственных дискурсивных площадок, обеспечивающих возможность самовыражения. В связи с этим они вынуждены использовать чужую территорию, например территорию художественной литературы. В этом случае дискурс, по существу, встраивается в художественный текст. Это возможно благодаря тому, что задачи художественной литературы и дискурса в принципе не противоречат друг другу. Художественный текст призван доставлять удовольствие путём создания образов реальности. Дискурс с помощью тех же образов формирует картину мира. Одни и те же образы могут (хотя и не всегда) выполнять обе эти функции. В ряде случаев художественная литература является даже идеальной площадкой для дискурса. Например, описание лирических переживаний табуи-ровано в «объективном» формате академической психологии, а кроме того психологически небезопасно вне художественного контекста, в котором может быть списано на литературный вымысел. Кроме того, прямое высказывание о событиях, участниками которых были другие люди, может быть неэтичным и незаконным. Художественный формат позволяет воспроизвести «аналогичную» ситуацию без нарушения этих запретов. Наконец, художественные приёмы (гиперболизация, метафоризация и и т. п.) позволяют выразить те же идеи с гораздо большей доходчивостью, нежели строгий дискурс.
Народным аналогом художественной литературы является жанр анекдота. Многие (хотя и не все анекдоты) высказывают ту или иную «философскую» мысль. Ирония анекдота имеет не только развлекательный характер. Она выражает протест интуиции против законсервированных в языке догматов рассудка.
Только в самое последее время появилась возможность чистого внеакадеми-ческого дискурса. Эту возможность обеспечивают блоговые сервисы, из которых наибольшую популярность в России имеет www.liveiournal.com. Они обеспечивают публикацию текстов в Интернете в режиме онлайнового дневника, предоставляя готовый пользовательский интерфейс с возможностью комментирования записей. Помимо снятия заботы о веб-программировании блоги обеспечивают читательскую аудиторию. В отличие от личных страниц, посещаемость которых обычно близка к нулевой, а тем более никто не ходит туда регулярно, пользователи блогов подписываются на дневники друг друга и читают их в общей френд-ленте, т. е. знакомятся со всеми обновлениями дневников. Благодаря этому люди с общими интересами получают не только свободную форму самовыражения, но могут образовать референтную группу независимо от того, что проживают в разных городах и странах. При этом читательская аудитория не замыкается в узком кругу. Всякий блоггер имеет «сторонних» читателей, что способствует популяризации его идей. Культурное значение блог-гинга состоит в том, что он стимулирует людей к самовыражению через конструирование дискурсов и тем самым выводит на интерсубъективную поверхность те слои мышления, которые ранее были скрыты в индивидуальных сознаниях.
