Производственная лексика баргузинских языков

Научная новизна работы заключается в том, что в научный оборот вводится новый материал по баргузинскоаду говору эвенкийского языка уточняется распространенность и диалектная принадлежность отдельных эвенкийских слов, выясняется структурная организация лекеико-семантических групп производственной лексики баргузинских эвенков. На значительном по объему материале прослеживается хронология лексических заимствований из монгольских языков в иоследуемом говоре. В них выделяются различные пласты: монгольские заимствования, сохранившие фонетические особенности сре днемонгояьского языка, более поздние монгольские и бурятские заимствования, а также заимствований западнобурятской диалектной лексики. Впервые особое внимание уделяется морфологическим заимствованиям из монгольских языков в эвенкийских говорах.

Теоретическаяядяшшпптт. данной работы состоит в том, что она представляет собой опыт рассмотрения части лексики языка, штериая которого не является традиционным в теоретических исследованиях, как системы, характеризующейся своими индивидуальными отличительными признаками и имеющей достаточно сложную историю. Материал работы будет представлять интерес для сопоставительных лексикологических исследований.

Практическая ценность работы заключаетвя в том, что материал, содержащийся в ней, может быть использован при чтении специальных курсов по лексикологии эвенкийского языка в педагогических институтах, в дальнейшей разработке вопросов исторической лексикологии и лексикографии тунгусо-маньчжурских языков и проблем, связанных с языковыми контактами, а также при дальнейшей работе над словарями эвенкийского языка. Материалы по монгольским заимствованиям в эвенкийском языке будут представлять интерес для монголистов, работающих над проблемами исторической фонетики и лексикологии монгольских языков. Возможно, что данная работа будет полезной для этнографов, занимающихся вопросами хозяйства тунгусо-маньчжурских народов, в частности, историей скотоводства, и историков, использующих язык как исторический источник.

Основной материал исследования составляют словарные записи, сделанные автором во время двух экспедиций в Баргузинский, Курум-канский, а также в БаунтовскиЙ районы Бурятской АССР (1980 и 1982 гг.), где проживают носители баргузинского говора эвенкийского языка. В работе использованы опубликованные источники по баргузинским эвенкам, имеющиеся эвенкийско-русские и русско-эвенкийские словари. Сравнительный материал по другим тунгусо-маньчжурским языкам извлекался из «Сравнительного словаря тунгусо-маньчжурских языков» [л., т.1 — 1975, т.2 — 197?], и некоторых публикаций, не учтенных в нем (Архив Ф. П. Аделунга в Государственной публичной библиотеке им, М. Е, Салтыкова-Щедрина). Все словари, использованные в работе, включены в список литературы, помещенной в конце настоящей диссертации.

Мйтптрр^ исследования. При рассмотрении производственной лексики баргузинских эвенков использовались общетеоретические труды советских лексикологов (Ф.П*Филина, А. А. Уфимцевой, А.И.Смир-ницкого и др.) и изложенная в них методика лексикологического анализа* Важное место занимает сравнительно-исторический метод, позволяющий при классификации отдельных слов учитывать распространение их в других говорах и даадектах как собственно эвенкийского языка, так и языков тунгусо-маньчжурской группы и способствующий выяснению генезиса ряда слов.

Aflpftriflipfffr работы. Материалы диссертации были представлены в виде докладов на Герценовских чтениях в ЛГШ им, А. И. Герцена (1980, 1982, 1983, 1986) и на ХХП, ШШ научных конференциях Хабаровского государственного педагогического института (1984, 1985), на научно-практической конференции и60 лет СССР и актуальные проблемы сев еров едения" (г. Ленинград, 1982). Диссертация обсуждалась на заседаниях кафедры языков, фольклора и литературы народов Крайнего Севера ЛГШ им. А. И. Герцена и на заседании отдела алтайских языков Л0 ЙЯ АН СССР.

История вопроса. Изучение лексики эвенкийских диалектов началось в конце ХУШ века. В словаре П. С. Далласа [lI4], охватывающем более 200 языков и диалектов, известных к тому времени лингвистической науке, имеются материалы по семи диалектам эвенкийского языка, в том числе и по баргузинскому говору. Некоторые материалы, собранные в то время, не были опубликованы и ныне хранятся в библиотеках и архивах. В частности, такие материалы имеются в Государственной Публичной Библиотеке им. М.Е.Салтыкова-Щедрина г. Ленинграда, в фонде Ф. П, Аделунга [i, o.56−7l].

Позднее, в 1848 году, говоры забайкальских эвенков изучает М. А. Кастрен. Материалы, собранные им, послужили основой для его труда «l^u+ufsLVL^ euur Wfu/yvcJu*, «[202], изданного уже после его смерти академиком, А. Шифнером и ставшего основополагающим для всех дальнейших исследований эвенкийского языка. В словаре, составленном М. А. Кастреном, имеется диалектные пометы и содержатся указания на заимствования из других языков. В качестве приложении к труду М. И. Кастрена А. Шифнер опубликовал записи по другим говорам эвенкийского языка, сделанные различными учеными и путешественниками, что позволило углубить представления об отдельных эвенкийских говорах и сохранило для исследователей последующих лет фонетические и лексические различия эвенкийских говоров в том виде, в каком они существовали в середине XIX века.

Б начале XX века тунгусо-маньчжурские языки становятся предметом пристального внимания в связи с развернувшимися исследованиями в области алтаистики. В I9II г. по поручению В. Котвича материалы по баргузинскому говору собирает Д. Ринчино, однако эти материалы были опубликованы много лет спустя [201, с.315−326}.

В 1927 году выходит в свет первая работа, специально посвященная баргузинскому говору эвенкийского языка, — «Материалы для исследования тунгусского языка. Наречие баргузинских тунгусов». В данной книге Н. Н. Поппе цредставлеяы 6 текстов, к ним дана краткая грамматическая характеристика, и словарь, состоящий из 1033 слов. Позднее на основе этой работы было подготовлено обстоятельное исследование баргузинского говора, выполненное В. А. Горцевской [37]. В книге В.А.ГордевскоЙ содержится очерк лексики баргузинского говора, причем предмет особого внимания в нем составляют заимствования.

Появление указанной работы В.А.ГорцевскоЙ во многом обусловило то обстоятельство, что после ее публикации говоры забайкальоких эвенков надолго выпадают из поля зрения исследователей" В книге Г. М. Василевич, посвященной диалектам эвенкийского языка, описание баргузинского говора отсутствует [2б]. Лишь лексические материалы, собранные Н. И. Гладковой у баргузинских и северобайкальских эвенков, были опубликованы в Дополнениях к «Эвенкийско-русскому словарю» Г. М. Василевич [27, с.587−638] ,.

Вместе с тем, каждый из диалектологических очерков, вошедших в указанную выше книгу Г. М. Василевич, содержит краткие сведения о лексике описываемого диалекта или говора. Изучение лексики эвенкийских диалектов становится предметом специальных исследованийтак, например, лексике подкаменнотунгусских говоров, лежащих в основе современного эвенкийского литературного языка, посвящена статья В, А. Горцевской [38, с.49−70], на лексические различия говоров эвенков Катангского района Иркутской области обращает внимание в своей работе О. А. Константинова [73, с .107−109],.

В начале 60-х годов начинают публиковаться исследования по говорам эвенков Якутской АССР. В описание каждого говора обязательно включается характеристика его лексических особенностей [132, с.42−47, 88−102- 133, с.58−63, 138−139], а обширные лексические материалы описанных говоров в сравнении с другими эвенкийскими говорами послужили основой для диалектологического словаря эвенкийского языка [134].

В 70-е годы вопросами эвенкийской диалектной лексикологии начинает заниматься М. Д. Симонов. Его статьи и диссертация посвящены лексике баунтовского и северобайкальского диалектов эвенкийского языка [145, с.136−148- 146, 147, с.181−190- 148, с.70−95], близких баргузинскому говору. Эти работы содержат уточнение диалектной принадлежности некоторых эвенкийских слов и анализ семантического поля глагольной лексики в баунтовском говоре.

Лексические особенности говоров эвенков Амурской области рассматриваются в специальной статье и диссертации Н. Я. Булатовой [21, с.108−112- 22, с.22−23].

Лексические заимствования в эвенкийском языке и его различных диалектах неоднократно обращали на себя внимание исследователей. Особые параграфы, посвященные заимствованной лексике, есть и в грамматике эвенкийского языка Г. М. Васиневич [25, с.175−178] и в учебнике эвенкийского языка для педагогических училищ [85, с.32−33]. Бурятским заимствованиям в говоре баргузинских эвенков посвящена статья А. С. Шубина (l9I, с.62−72], этот вопрос затрагивается и в работе Ц. Б. Цыдендамбаева [182, с.70−91].

Надо сказать, что монгольские заимствования в тунгусо-маньчжурских языках вообще и в эвенкийском языке, в частности, довольно часто привлекают внимание исследователей, работающих над проблемами алтаистики, где вопрос о разграничении общего лексического фонда алтайских языков и позднейших межгрупповых заимствований стоит весьма остро и является одним из наиболее актуальных. От того, насколько успешно он будет решаться, зависит дальнейшее сравнительно-историческое изучение алтайских языков. Так, названия мастей лошадей, очень многие из которых в тунгусо-маньчжурских языках являются заимствованиями из монгольских языков, были рассмотрены в статье венгерской исследовательницы КЛСегальми [l99, с.45−55], монгояизмы-названия животных указаны в работе К Л. Новиковой [lQ2, с.104−151]. Много лет спустя после выхода в свет описания баргузинского говора эвенкийского языка к теме заимствований в этом говоре вернулся Н. Н. Поппе [205, с.95−103], давший описание фонетических особенностей монгольских заимствований.

Таков в общих чертах обзор литературы по эвенкийской диалектной лексикологии. Из чего явствует, что производственная лексика ни в одном из эвенкийских говоров не подвергалась специальному исследованию и описанию, хотя некоторые вопросы, связанные с темой нашей работы, уже затрагивались. Работы цредшест-венников, имеющие отношение к теме настоящей диссертации, будут использованы в дальнейшем изложении.

Краткие сведения по этнографии баргузинских эвенков.

Древние тунгусы — пешие охотники горных районов — составляли часть неолитического населения территории, примыкающей к озеру Байкал. Область расселения древнего населения, которое близко современным тунгусам (эвенкам и эвенам), — это Прибайкалье и Северное Забайкалье, о чем свидетельствуют археологические памятники, которые были открыты в этом регионе f94, с.63−64- 109, с.34−40- 119, с.28].

При решении вопроса этногенеза тунгусов Г. М. Василевич выдвигает три крупных периода в становлении тунгусского этноса. Первый период связан с общим тунгусо-маньчжурским комплексом, при котором выработались общие элементы в языке и материальной культуре тунгусо-маньчжуров. Другой период следует связывать с В1фаботкой тунгусского элемента, а именно, к этому времени появляется костюм, состоящий из распашной шубы и нагрудника, выгнутые лыжи с подклеенной подволокой, и, возможно, к этому же периоду следует отнести появление этнонима эвен. Третий период относится к этногенезу тунгусов (предков эвенов и эвенков) и характеризуется их расселением на запад и восток от озера Байкал [30, с.32−41],.

Рассматриваемая наш группа баргузинских эвенков имеет два самоназвания — эвенки и мгочен. Первое самоназвание восходит к древнему этнониму эвен, второе более позднее по образованию, оно связано с принадлежностью этой группы к конным тунгусам. Разделение эвенков на различные группы в зависимости от производственной деятельности было известно от русских исследователей и путешественников Сибири Спафария (1675−1978 гг.) и Идеса и Бранта (1692−1695 гг.), составивших описания своих путешествий fl24, 0.148- 56, о.144−158].

Прибайкалье и Забайкалье были той областью, где протекали процессы формирования древних тунгусоязычных групп. Находясь длительное время в тесном взаимодействии с тюрк ои монголоязыч-ными коневодами и скотоводами, эвенки образовали так называемые группы конных тунгусов (94, с.704]. Конные тунгусы жили в соседстве с оленными тунгусами и пешими, или сидячими, тунгусами [ИЗ, с.330−337- 154, с.342]. Различные группы эвенков по хозяйственному укладу сосуществовали друг с другом, не смешиваясь. Так, например, АЛ. Окладников, описывая контакты западных бурят с эвенками, отмечает, что «Ближайшие соседи бурят в Приангарье и Приленском крае — пешие тунгусы — с ХУП в. являются не деградированными оленеводами, а как бы вероятным «обломком» более ранней стадии развития с очень архаическими чертами быта, сосуществовавшими рядом с иными группами, более развитыми в хозяйственном отношении [108, с.258].

Конные тунгусы были известны как «кочевые», «степные» и скотоводы. В ХУД-ХУШ вв. к группе коневодов-скотоводов относили большую группу забайкало-верхнеаадурских эвенков, кочевавших в степи. Официально забайкальские тунгусы входили в состав двух уе. здов, а именно, Иркутского и Нерчинского. В Иркутском уезде эвенки числились за Баргузинским острогом, а в Нерчинском — за Аргунским, Нерчинским и Телембинским острогами [45, с.305−314, 334−33б]. По родовой принадлежности они составляли довольно пеотрую картину. Среди этих двух групп конных тунгусов можно выделить промежуточные роды, которые встречались в той или другой группе. В настоящее время у баргузинских эвенков зафиксированы роды баликагир и челкогир, которые были отмечены у нерчинских тунгусов в сер. ХУШ ст. Е. М. Залкинд считает, что баликагиродин из родов конных тунгусов, вышедших из общего комплекса кояеводческих групп Приамурья [50, 0,225−242} Баяикагиры составляли в ХУЛ в, значительную часть баргузинских эвенков. В этот же период здесь была зафиксирована группа эвенков нямасинского рода, но они представляли лишь остатки некогда крупного рода. Во второй половине ХУП в, они проживали в районе р. Ган, за Аргунью Г45, с.349] • Эвенки рода челкогир в ХУП в, отмечались также на западном побережье Байкала, в ряде документов пер. пол. ХУП в. они именовались «ламскими тунгусами» [108, 258- 166, с*30]" В отношении прибайкальских челкогиров следует согласиться с мнением ВЛ. Туголукова, что «ес.ли исходить из локализации прибайкальских челкогиров на юго-западном побережье озера Байкал, трудно поверить в то, что они были оленеводами» [l66, c.30−3l]. Миграции родов были явлениями частыми, и они происходили чаще среди таких групп, которые были близки по своему хозяйственному укладу, например, среди эвенков-скотоводов.

Живя в пограничных районах с бурятами и монголами, конные тунгусы подверглись значительному их влиянию. й.Г.Георги отмечал, что «степные тунгусы находятся почти в одной Даурии при Ононе, Аргуни, Баргузине и црочих. Они имеют лошадей, рогатый скот, овец, коз и верблюдов. Во всем хозяйстве и житии, также в юртах и прочем, уподобляются бурятам, коим они последовали, и уже во время Российских завоеваний жили с ними в соседстве и упражнялись в скотоводстве» [34, с.34−55*].

Разведение крупного рогатого скота и лошадей способствовало тому г что они вели полуоседлый образ жизни, в отличие от остальных ооплеменников. Конные тунгусы были также скотовода-ми-охотяиками.

В период вхождения Забайкалья в Российское государство конные тунгусы находились почти на грани исчезновения. Большинство родов эвенков (исключая северную часть территории) подверглось как этнической, так и языковой ассимиляции со стороны бурят" Е. М. Залкинд считает, что это явление может быть существенным ' доводом в пользу автохтонного происхождения эвенков в Забайкалье ?52, с.69−80].

Баргузинские эвенки — цредставители конных тунгусов. Оникоренное население Баргузинской долины. В Х648 г. был заложен Баргузинский острог на реке Баргузин, который включал две иногородние управы — Тунгусо-Баргузинскую и Баунтовскую [П5,с.5]. В Баргузинских летописях об этом событии было отмечено следующее: «В 1648 г., когда в этой местности еще жили эвенки, сменившие там в древности хорчидов — монголов, семьдесят русских воинов» укрепив острог, стали жить" [135, с.37].

До середины ХУШ ст, баргузинские эвенки составляли основную часть населения долины. В 40-х годах ХУШ ст. в Баргузинскую долину переселилась часть верхоленских бурят, которые были выходцами эхиритских родов Иркутской области [127, с. б1. Основное занятие баргузинских эвенков в это время составляла охота. Данная же группа бурят, как и другие буряты, занималась преимущественно скотоводством. С этого периода район принимает скотовод-ческо-промысловое направление. Согласно ведомости о числе душ, пространстве, хозяйстве, количестве промыслов, быте, произведений, количестве сбора повинностей от 30 апреля 1829 г. «Мун-гальский род (40 юрт, ИЗ м. и 148 ж.) хлебопашества не имеет, но владеет лошадьми (100 голов), крупным рогатым скотом (205 голов), овцами (350 голов) и охотничьими собаками. В „хороший год“ он имеет прирост скота — лошадей — 30, крупного рогатого скота — 75, овец — 100. Охотой он добывает в „хороший год“ 520 белок, 16 лисиц, 20 струй», f120, с"37−50]. Цунгальский род включал 3 эвенкийских рода — асивагат, гальдегир, чонголир, которые представляют модификацию монгольских, именно, бурятских родов — ашебагат, галзут, цонгол. Как отмечает А. С. Щубин, мун-гальские выходцы — пришлые роды бурятско-эвенкийского происхождения [I92f c. I?]. Кроме выше перечисленных родов, в Баргузин-ской долине обитали лимагиры и тэпкэгиры, которых причисляют к западному эвенкийскому комплексу, т. е. к эвенкам, проживавшим к западу от озера Байкал. Б период российских завоеваний эта группа была уже скотоводческой.

Охота у баргузинских эвенков до начала XX в. играла большую роль в хозяйстве. Б охоте баргузинские эвенки сохранили элементы древнего комплекса, характерные для пешх охотников-тунгусов. В этот комплекс входят:

1. За спинная дощечка для привязывания вещей, необходимых охотнику.

2. Гнутые широкие и короткие тунгусские лыжи на подклеенном меху.

3. Конический чум из корьев и прочее.

Оружием охоты у баргузинских эвенков служили лук и стрелы, самострел и другие различные приспособления, на более позднем этапе их заменили ружья, капканы и т. п. Наиболее удобным орудием охоты был самострел. Самострелы, как замечает Г. М.Василе-вич, чаще использовались в районах Лены-Байкала, их устанавливали на тропах в рост определенного вида животного ?30, с.64−65].

У баргузинских эвенков имела место коллективная и индивидуальная охота, как и у основной массы эвенков. Индивидуальная охота называлась бэй^э, в одиночку чаще охотились на пушного зверя, и поэтому данное слово восходит к слову бэй^э «пушной зверь». Душной промысел имел товарное значение. Доход от него по отношению к общему доходу от хозяйства у баргузинских эвенков в начале XX в. составлял до 30 $, а бурят — 10%. Охоту на крупного зверя, например, на лося или медведя, проводили коллективно. Коллективная охота называлась тыглэн, данное слово образовалось путем расширения значения слова тыглэн «засада» ,.

С развитием охотничьего хозяйства расширялся лексический состав понятий и представлений, связанных с охотничьим хозяйством. У баргузинских эвенков наблюдается четкая дифференциация названий диких животных, птиц, о чем речь пойдет ниже. Это является свидетельством того, что до XX в. у данной группы эвенков охота сохранилась в развитом виде.

Другими основными занятиями баргузинских эвенков являются скотоводство и коневодство.

Решающим фактором для занятия скотоводством и коневодством, по-видимому" послужили следующие цричины:

I. Низкая продуктивность охотничьего промысла, зависящая от случайных факторов.

2″ Природно-географические условия. Лесостепная зона Забайкалья способствовала переходу к скотоводству конных тунгусов, а именно, баргузинских эвенков.

3. Межэтнические контакты с монголами, возможно, с дагу-рами, а затем с бурятами. На раннем этапе эти контакты носили маргинальный характер, а затем с ХУШ в, по настоящее время стали постоянными, Баргузинские эвенки называют бурят боремкур и трру. По-видимому, два этих названия служили для наименования двух разных народностей, относящихся к монгольской группе.

Скотоводство у баргузинских эвенков носило полуоседлый характер, т. е. они раза два в год кочевали из летников в зимники, и обратно* «Баргузинские эвенки и буряты усердно занимаются только разведением скота из-за недостатка орошаемых земель, пригодных для земледелия. Они поддерживают жизнь продуктами скотоводства. Подкармливают свой скот, перегоняя стада» ^134,с.49].

Баргузинские эвенки разводили лошадей, крупный рогатый скот, мелкий скот. Как заметил Е. М. Залкинд, скот являлся средством существования для промышленников-соболевщиков ?50, с.116-I39J. В скотоводстве баргузинских эвенков нужно выделить два периода. Первый период связан с теш баргузинскими родами, которые составляют южную коневодческую группу. К ним следует относить баликагиров и вямасинцев. Скотоводство у южной группы конных тунгусов В. А. Туголуков датирует ХШ-Х1У вв. fl65, с.147−148]. Об этом могут подтвердить собранные языковые данные, т.к. в наи-именованиях домашнего скота, предметов упряжи и т. д. в говоре баргузинских эвенков сохранились архаические формы монгольских наречий, которые в современных монгольских языках утратились. Второй период следует связывать с теш родами баргузинских эвенков, которые относятся к эвенкийскому западному комплексу. Данная группа со скотоводством познакомилась на более позднем этапе, но ко времени появления русских в Забайкалье данная группа уже была знакома со скотоводством.

Таким образом, охотничий промысел и скотоводство составляли основное занятие баргузинских эвенков. В настоящее время баргузинские эвенки являются в большей степени скотоводами, нежели охотниками. Это вызвано, во-первых, изменением среды обитания, во-вторых, многовековым проживанием с живущими оседло и занимающимися скотоводством монголоязычными народами. Основная масса баргузинских эвенков по-прежнему занята в традиционных сферах хозяйства [49, с. 15].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Производственная лексика говора баргузинских эвенков, как и соответствующие сферы лексики других языков и диалектов, тесно связана с укладом жизни и традиционными занятиями носителей данного говора. Эта лексика весьма рельефно отражает расчленение окружающей действительности на отдельные понятия, связанные с той или иной практической деятельностью.

В лексической системе баргузинского говора эвенкийского языка производственная лексика занимает значительное место. Составляющие ее отдельные лексико-семантические группы тесно связаны с другими тематическими группами лексики. Мевд отдельными словами, входящими в тематическую группу производственной лексики, и лексико * семантическими группами слов существуют разнообразные связисемантические, словообразовательные, ассоциативные — которые отчетливо показывают системный характер лексики вообще и определенную системную организацию данной тематической группы лексики.

Для баргузинского говора эвенкийского языка, как, видимо, и для других эвенкийских говоров и диалектов, является характерным отсутствие четкой функциональной дифференциации лексики на общеупотребительную и специальную. Практически все слова, относящиеся к производственной лексике, являются если не общеупотребительными, то по крайней мере общепонятными.

Морфологически производные слова, входящие в тематическую группу производственной лексики, образованы в подавляющем большинстве случаев при помощи хорошо известных эвенкийских суффиксов. Словообразовательная система баргузинского говора по существу не отличается от словообразовательных систем других эвенйийских диалектов и эвенкийского литературного языка. Словообразовательные суффиксы, заимствованные из монгольских языков, составляют явную периферию морфологической системы говора и встречаются относительнс редко.

С точки зрения происхождения производственная лексика баргузинского говора эвенкийского языка является очень разнообразной и включает в себя как исконную лексику, так и заимствования. Основную массу заимствований в баргузинском говоре составляют заимствования из монгольских языков, относящиеся к разным хронологическим периодам и отразившие след разных состояний монгольских языков.

С хронологической точки зрения на основании анализа фонетического облика монгольских заимствований в баргузинском говоре выделяются три пласта заимствований — древнемонгольские, среднемон-гольские и бурятские как общелитературные, так и диалектные. Дополнительным критерием аналогичной классификации заимствований является ареальный критерий — древнемонгольские заимствования, фактически обще-тунгусо-маньчжурские слова, среднемонгольские заимствования характерны для тунгусо-маньчжурских языков южного и юго-западного ареалов — солонского и маньчжурского языков, а также говоров эвенкийского языка, бурятские и особенно западно-бурятские диалектные заимствования характерны преимущественно для исследуемого говора — говора баргузинских эвенков. Интенсивное и глубокое монголо-бурятское влияние на говор баргузинских эвенков связано с длительным соседством данной группы эвенков с монголоязычными народностями и усвоением хозяйственной жизни последних, а также и значительной степени широко распространенным эвенкийско-бурятским двуязычием, характерным более для эвенков, нежели для бурят. Основная часть монголо-бурятских заимствований в говоре баргузинских эвенков приходится на лексику, связанную со скотоводством.