Помощь в написании студенческих работ
Антистрессовый сервис

Образ волка в социокультурной традиции народов Центральной Азии

ДиссертацияПомощь в написанииУзнать стоимостьмоей работы

Одним из значимых зооморфных символов в культурах народов Центральной Азии выступал образ волка. Вопрос бытования и развития этого образа, на наш взгляд, один из наиболее сложных и запутанных, так как он неразрывно связан с родоплеменной символикой и проблемой становления ранней государственности на этой территории. Её правильное решение необходимо для актуализации вопросов, касающихся сущности… Читать ещё >

Образ волка в социокультурной традиции народов Центральной Азии (реферат, курсовая, диплом, контрольная)

Содержание

  • Глава 1. Образ волка и его эволюция на раннем этапе развития общества у народов Центральной Азии
    • 1. Образ волка в раннем искусстве кочевников: его культовая и социальная значимость
    • 2. Образ волка в традиционных верованиях народов
  • Центральной Азии
    • 3. Образ волка в эпической традиции народов
  • Центральной Азии
  • Глава. 2. Образ волка и его функции в социокультурной традиции средневековых кочевников Центральной Азии
    • 1. Традиция мужских объединений и образ волка у народов
  • Центральной Азии
    • 2. Символика образа волка в генеалогических сказаниях народов Центральной Азии

Традиционный мир кочевников Центральной Азии, его мировоззренческие основы представляют одну из наиболее интересных проблем в истории и культуре человечества. Хозяйственная специфика кочевой культуры существенно влияла на формирование и развитие представлений кочевников об окружающем мире, о своём месте и роли в этом мире. Кочевая культура насчитывает не одно тысячелетие. Именно Центральная Азия была прародиной многих кочевых народов. Кочевой мир, находящийся в постоянном движении, был отделен от многих стационарных институтов, которые в оседлом, земледельческом мире способствовали сохранению и трансляции социальных, культовых, ритуальных представлений. Однако анализ исторического процесса позволяет говорить, что в кочевых культурах были выработаны свои социокультурные механизмы, позволяющие сохранить традиционное мировоззрение, основы кочевого хозяйства, социальные институты. Как показывает практика, кочевой мир оказался в большей степени способным к самосохранению, чем мир земледельца. В связи с этим особый интерес для исторической культурологии представляет изучение образов кочевого мира, их символики и эволюции.

В культурах народов Центральной Азии, начиная с глубокой древности, огромное значение придавалось зооморфным символам. Периодом расцвета этих представлений можно считать эпоху развитого скифо-сибирского звериного стиля. Мы считаем, что эпоха звериных образов на этом не закончилась, а нашла своё продолжение во многих социокультурных традициях народов Центральной Азии на протяжении сотен лет.

Одним из значимых зооморфных символов в культурах народов Центральной Азии выступал образ волка. Вопрос бытования и развития этого образа, на наш взгляд, один из наиболее сложных и запутанных, так как он неразрывно связан с родоплеменной символикой и проблемой становления ранней государственности на этой территории. Её правильное решение необходимо для актуализации вопросов, касающихся сущности ранних кочевых объединений Центральной Азии. Образ волка тесно связан со многими социальными институтами и представлениями, в частности с институтом мужских сообществ, волчья символика которого была распространена повсеместно у народов Евразии. Рассмотрение этих институтов как неотъемлемой части символики образа волка также входит в наше исследование. В целом исследование культового и обрядового окружения образа волка будет способствовать рассмотрению идеологических и религиозных представлений в разные эпохи. Изучение и понимание символики этого образа будет благотворно влиять на решение многих вопросов, связанных с социокультурными процессами и жизнедеятельностью кочевого мира, что делает этот вопрос особо актуальным. В то же время эта проблема является не только частью истории, но и находит своё воплощение в мировоззрении современного мира, где символ волка получает новые смысловые потенции, которые всегда шире их данной реализации. Таким образом, правильное понимание его смысловой нагрузки может найти своё применение не только в изучении социокультурных традиций прошлого, но и будущего.

Несмотря на значимость этого вопроса, изучение образа волка в культурах народов Центральной Азии носит фрагментарный или узкоспециализированный характер. К исследованию образа волка прямо или косвенно начали обращаться давно. Уже в дореволюционных работах исследователей и путешественников были предприняты попытки, не только систематизировать комплексы религиозных представлений о волке, но и провести типологический анализ его символики у разных народов. Огромное значение для возникновения интереса к родословным преданиям центральноазиатских народов имела публикация работы Н. Я. Бичурина1, а также фрагментов перевода «Сокровенного сказания монголов». К проблеме типологической и генетической близости родословных преданий, связанных с образом волка, обращались Г. Н. Потанин, И. Н. Березин2 и другие. Г. Н. Потанин даже сближает термин «Бурхан» с тюркским «Пори-хан» (волк-царь)3.

В то же время накапливается основной этнографический материал о представлениях, связанных с волком, но зачастую в нём отсутствует системный и критический анализ. Подобная ситуация характерна и для периода 20-х — 30-х годов. Для нашего исследования представляет интерес гипотеза Г. В. Ксенофонтова, который в своей работе «Эволюция богов кочевого быта» предпринял попытку анализа происхождения животных образов у народов Сибири. По Г. В. Ксенофонтову, «все души предков у якутов, очевидно, представлялись в образе их ездовых животных: волков и волчиц, оленей, быков и коров, жеребцов и кобылиц. Короче, потустороннее бытие человека представлялось в образе его постоянных работников и тружеников. Следовательно, у кочевых народов в основе образований понятий „бога и божественного“ лежало чувство преклонения перед трудом». Таким образом, по его мнению, волк был древнейшим «богом"4.

В последующие периоды образу волка уделяется достаточное внимание со стороны следующих исследователей. Образ волка в фольклоре народов Центральной Азии изучали Ф. Урманчеев, Р. С. Липец, В. А. Гордлевский, X. Г. Короглы, Н. А. Николаева, В. А. Сафронов и другие5. В этнографической литературе образ волка рассматривали Л. П. Потапов, С. Г. Жамбалова, С. М. Абрамзон, В. И. Абаев6, и хотя работ, посвящённых отдельно этому образу, немного, можно говорить, что ему уделяется определённое внимание в общих работах рассматривающих традиционные верования народов Центральной Азии. В исследованиях С. П. Балдаева, Ц. Б. Цыдендамбаева, Г. Р. Галдановой, Д. С. Дугарова, Т. М. Михайлова, Н. А. Алексеева, В. А. Туголукова7 и других предпринимаются попытки проанализировать комплекс традиционных верований связанных с этим образом, определить его роль в родословных преданиях и происхождении этнонимов, в частности, этнонима бурят. В работах по археологии подробно рассматриваются изображения волкообразных хищников, их стилистические особенности, семантическая нагрузка. В трудах по скифо-сибирскому звериному стилю подробно анализируются изображения волка. Среди них исследования Д. С. Раевского, М. В. Погребовой, А. К.

Акишева, С. И. Руденко, Е. В. Переводчиковой и других. Для нашего исследования немаловажный интерес представляет статья В. Д. Кубарева и Д. В. Черемисина, в которой изображение волка рассмотрено с эпохи неолита до позднего средневековья, с привлечением этнографических и фольклорных материалов, однако в целом эта работа носит чисто искусствоведческий характер9. К образу волка неоднократно обращались и исследователи проблем средневековой истории Центральной Азии. Особый интерес представляют родословные предания тюркских правящих династий, в которых волк выступал в качестве прародителя, что свидетельствует уже о достаточно развитом культе волка. К данной проблеме, а так же к этимологии термина Ашина обращались Л. Н. Гумилёв, С. Г. Кляшторный, X. Хауссиг, Ч. Беквис10. К вопросу этнокультурной принадлежности образа волка в археологических культурах обращался П. Б. Коновалов11.

Исторические корни традиционных верований народов Центральной Азии, их связь с индоиранскими и индоевропейскими верованиями изучены Д. С. Дугаровым12, что позволяет нам привлекать исследования о семантики образа волка в индоевропейской традиции, для проведения сравнительно-типологического анализа представлений об этом образе в центральноазиатской традиции. Этой темой долгое время занимался Вяч. Вс. Иванов, который рассматривал образ волка как один из наиболее значимых образов в культурах индоевропейских народов, подробно рассматривал его социальную и.

13 обрядовую роль. Образы собак и волков в скифскую эпоху рассмотрены в статье А. И. Иванчика14, у народов Кавказа — в работах Ю. Ю. Карпова15. Для изучения связей образа волка с социальными институтами у народов Центральной Азии важное значение имеют работы о традиции мужских союзов. Мужские сообщества у тюркских народов изучались Г. П. Снесаревым, Р. Р. Рахимовым, у народов Кавказа — Ю. Ю. Карповым16. Мужские союзы и связанные с ними ритуалы и мифы хорошо изучены в индоиранской,.

1 7 германской, греческой, латинской, а также балто-славянской традиции .

Однако этот вопрос все еще остается открытым в этнокультурной традиции монгольских народов.

В целом, несмотря на наличие определённых исследований семантики образа волка в культурах народов Центральной Азии, мы можем констатировать, что ни одно из них не имеет комплексный характер, что позволяет утверждать, что образ волка в социокультурной традиции народов Центральной Азии изучен фрагментарно, не достаточно четко определенны его социальное и культовое значения, связь с социальными институтами и т. д. В связи с этим возникает необходимость проведения комплексного исследования, опирающегося как на теоретические культурологические исследования, так и на широкую источниковую базу.

Источниковой базой нашего исследования являются:

1. археологические источники — наскальные рисунки, находки, а так же реконструкции археологических комплексов;

2. этнографические исследования, такие как работы М. Н. Хангалова, С. П. Балдаева, С. М. Абрамзона, М. А. Алексеева, Д. С. Дугарова, Т. М. Михайлова, С. И. Вайнштейна и других18;

3. фольклорные источники — эпические произведения тюрко-монгольских народов: героический эпос бурят и монголов «Гэсэр», «Еренсей», «Аламжи Мэргэн" — калмыцкий эпос «Джангар" — узбекский «Алпамыш" — казахский «Кобланды-батыр" — киргизский «Манас" — якутский «Нюргун боотур стремительный" — алтайский «Маадай-Кара», «Алтай Буучай» и другие, а также сказки, загадки, пословицы.

4. исторические источники — летописи, хроники, родословные предания: легенды о происхождении рода Ашина, правящей династии уйгурского каганата- «Сокровенное сказание монголов" — «Алтан Тобчи" — записки западных путешественниковсведения, собранные Н. Я. Бичуриным и другие.

Эти материалы по характеру содержащейся в них информации разнообразны и содержат ценные данные, необходимые для освещения многих аспектов проблемы.

Хронологические границы исследования. Отдельно хотелось бы обозначить временные и географические рамки нашего исследования. Археологические материалы позволяют нам изучать образ волка с эпохи неолита. В то же время следы архаичных представлений сохранились вплоть до современности и также используются в нашей работе, хотя можно говорить, что корни этих представлений сформированы до нового времени, но продолжают всё ещё иметь своё бытование. Таким образом, основные временные рамки ограничиваются эпохой неолита и поздним средневековьем, с определённой долей условности.

Географические рамки исследования охватывают регион Центральной Азии. Культурные границы этого региона для разных эпох различны, и в нашем исследовании мы корректируем географические и культурные рамки региона, иногда выходя далеко за пределы, определённые географией. Такое расширение географических границ, на наш взгляд, будет способствовать решению задач поставленных при исследовании данной проблемы. Тем более, что многообразие термина Центральная Азия признано в науке, в проекте ЮНЕСКО «Изучение цивилизаций народов Центральной Азии (1966 г.)» отмечалось условность понятия «Центральная Азия» и говорилось о различии между его географическим и историческим значениями19.

Исходя из вышеизложенного, наша работа своей главной целью определяет комплексное исследование образа волка в социокультурной традиции народов Центральной Азии, его эволюции, символики и этнокультурных функций этого образа, а также обозначить его связь с социальными и культурными институтами. В связи с поставленной целью нами определены следующие задачи: систематизировать представления об образе волка, опираясь на изобразительный материал, традиционные верования и эпические произведенияпроследить эволюцию символики образа волкарассмотреть роль образа волка в традиции мужских союзовопределить функции образа волка в родословных преданияхсуммируя результаты анализа различных источников, определить семантическое значение образа волка.

Объектом нашего исследования является образ волка в системе традиционного мировоззрения народов Центральной Азии.

Предмет исследования — эволюция образа волка в социокультурных традициях народов Центральной Азии.

Методология исследования. В методологическом плане нашего исследования мы руководствовались принципами, применяемыми в исторической науке: принципом историзма, который не допускает модернизации исторических процессов и событий, но позволяет видеть их в реальном развитии и взаимосвязи, принципом объективности, который ориентирует наше исследование на всесторонний анализ и оценку фактов, относящихся к настоящей теме в их совокупности и целостности.

Методы исследования. При анализе проблем, связанных с символикой образа волка, применялась совокупность методов, в числе которых основными были следующие: исторический метод, который позволяет рассматривать изучаемые явления в развитиисравнительно-исторический метод, как разновидность исторического, позволяющий путём сравнения выявлять общее и особенное в развитии символики образа волка и причины типологических сходств и различий в культурах разных народов. В основном мы опирались на историко-типологические сравнения, изучающие сходство конвергентных явлений, а также историко-генетические подходы, исследующие явления, имеющие генетическую связь в их развитиианалитический метод, который позволил избежать описательного характера работы и придать ей необходимый уровень теоретических культурологических обобщений. Он использован не только в постановке и рассмотрении проблематики исследования, выявлении, отборе, структуризации и систематизации новых, ранее не использовавшихся фактических материалов, но и при анализе процессов аккумуляции и закрепления в сознании и социальной практики людей, ценностных ориентаций, образов, норм, идейных императивов и табу, на основании которых осуществляются процессы регуляции коллективного существования людей, определяется баланс коллективного и личностного начал в нормах социальной активности. А также изучение и реализации воплощения социокультурного опыта сообществ в функционировании механизмов социальной коммуникации, трансляции культурного опыта, в формировании семантических кодов, языков и текстов культуры, консолидирующих образов сознания, обрядов и ритуалов и всей системы технологий социокультурного воспроизводства самих сообществ как устойчивых в пространстве и времени социальных целостностейреконструктивное аналитическое моделирование социокультурного устроения исторических сообществ, структурно и функционально упорядоченных систем, способных к самоорганизации, саморегуляции и самовоспроизводству, а также к адаптивной изменчивости во времени и пространстве.

Научная новизна исследования состоит в том, что впервые предпринята попытка комплексного исследования символики образа волка и её эволюции в социокультурной традиции народов Центральной Азии.

Структура диссертационной работы состоит из введения, двух глав, заключения, примечаний, списка источников и литературы. Внутри основной части используются рисунки, схемы и таблицы. Диссертация рассматривает материалы в хронологическом порядке, что позволяет проследить эволюцию образа волка.

Заключение

.

Нами была предпринята попытка комплексного исследования образа волка в социокультурной традиции Центральной Азии. Для решения поставленных целей и задач была привлечена широкая источниковая база. Привлечение археологического материала позволило нам проследить развитие образа волка на раннем этапе (с эпохи неолита), хотя есть все основания утверждать, что зарождение символики этого образа, происходило у древнего человека в более ранние периоды, начиная с эпохи палеолита, о чём можно судить, привлекая материалы из других регионов. Наше исследование, несмотря на его широту, не может проследить первоначальную основу в эволюции образа волка. В то же время, археологические материалы позволяют нам охватить один из наиболее важных периодов в эволюции этого образа, когда наметился его переход от природной, охотничьей семантики к более значимой — социокультурной. Это даёт нам возможность проследить эволюцию образа волка в качестве символа культуры.

Анализируя изображения волка, можно наметить два направления в формировании представлений, связанных с этим образом. С одной стороны, волк воспринимался как помощник, которому в последствии были приписаны сакральные характеристики. Это было связано отчасти с процессом его доместикации, а также рядом природных характеристик, которые в ходе взаимодействия с человеком воспринимались как характеристики охотника. С другой стороны, волк выступал противником, конкурентом в охоте, что тривело к формированию представлений о волке как хтоническом существе. Но т определённом этапе развития этого образа эти тенденции привели к юзникновению представлений о волке-поглотителе, что нашло своё отражениеак в наскальных рисунках, так и в более поздних космогонических мифах, в: оторых процесс кругообращения небесных светил представлялся в виде [ебесной охоты волка на оленя, а впоследствии этот образ был заменён ебесным охотником или чудовищем. Следы этих представлений сохранились в мифах и названиях небесных светил. Это видимо, послужило мировоззренческой основой сакрализации образа волка в следующие эпохи, когда он представал в виде существа, имеющего небесное происхождение. Исходя из этого начинает формироваться социальная символика, первоначально связанная с охотничьим хозяйством.

Изображения животных в скифо-сибирском зверином стиле свидетельствуют о глубоком символизме в мышлении носителей этой культуры. Но прежде чем образ волка стал социальным символом, в искусстве существовал период табуизации его изображения. Насколько мы можем судить, именно в этот период имели место чисто тотемические представления о волке и ритуалы, связанные с этими представлениями. Скорее всего, в это время возникло большинство запретов и ограничений в охоте на волка, а убийство волка носило ритуальный или инициационный характер. Это нашло своё развитие в скифо-сибирском зверином стиле, в котором изображения связанного или убитого зверя (седельные подвески, изображения свернувшегося в кольцо хищника и т. п.) стали выступать символами охотничьей доблести, а возможно, определяли принадлежность к той или иной социальной группе. В скифскую эпоху животные образы древнего искусства явно обладали определёнными коммуникативными качествами, они несли в себе идеи, понятные всему обществу. Образ волка становится социальным символом, обозначающим принадлежность к охотничьей группе.

Дальнейшему рассмотрению эволюции образа волка способствует эасширение источниковой базы исследования с привлечением эпических троизведений и традиционных верований народов Центральной Азии.

Мы можем говорить, что на раннем этапе развития общества произошло разделение образа волка и образа волчицы. Последний в большей степени был. вязан с материнским культом и культом земли, что нашло своё отражение в юдословных легендах и запрете на убийство волчицы. Эти же мотивы можно гроследить в наиболее древних эпических произведениях, где женщины ыступали в роли воительницы и могли превращаться в волчиц. Эти представления были характерны для эпохи матриархата и утратили своё значение с повышением в обществе роли мужчины. Образ волка становится символом мужского начала, а символом женского — выступает лисица. Видимо, в эпоху, когда ещё не произошло этого разделения, сформировались представления об оборотничестве, которое имеет своей обрядовой основой ритуал наряжения в волчью шкуру. Преставления, связанные с оборотничеством, характерны для ранних этапов развития общества, и в период средневековья они сохраняют свою ритуальную основу. Эти мотивы, широко представленные в эпических произведениях тюрко-монгольских народов, сохранились и в шаманистской традиции, в которой были распространены обряды наряжения в шкуры животных, подражание им.

Повышение роли мужчины в обществе кочевников было связано с развитием охоты и военного дела. В этот период образ волка становится мужским символом, он связан с небом и небесными культами. В родословных преданиях он начинает играть ведущую роль, и можно утверждать, что генеалогические легенды, где в роли прародителя выступает волк-самец, а не волчица, являются более поздними.

В основе представлений о волке как о мужском начале лежала его связь с традицией мужских сообществ. Волчья символика мужских союзов была широко распространена у народов Евразии. И хотя сама традиция у народов Центральной Азии рассмотрена фрагментарно, мы можем говорить о наличии таковой как у тюркских, так и у монгольских народов. Волчья символика мужских объединений у народов Центральной Азии наиболее чётко прослеживается в эпических произведениях, где образ волка выступает постоянным эпитетом вождей, богатырей, воинских дружин. Более того, в них герои-богатыри способны принимать облик волка, подражают его повадкам и голосу. Волчьи эпитеты распространяются на оружие и коня героя, а иногда и сам волк выступает в качестве ездового животного. В большинстве эпических произведениях нашла отражение эпоха мужских союзов. Для более глубокого понимания места образа волка в этой традиции нами была предпринята попытка рассмотрения мужских союзов в традиции монгольских народов. На наш взгляд, в условиях кочевого быта функции мужских союзов выполнял институт облавных охот. Изучая пережитки этого явления, мы можем утверждать, что в облавных охотах нашли своё отражение многие признаки мужских объединений. Облавные охоты были элементами мужской культуры, участие женщин в них не допускалось. Они несли в себе функции социализации подрастающего поколения, выполняли важное хозяйственное и культуротранслирующее значение. Вместе с тем, социальная структура облавных охот была чётко определена, в её основе лежали инициационные испытания, пережитки которых сохранились в наказаниях, половозрастных обрядах, а также в шаманской практике. Для нашего исследования большой интерес представляло изучение функционирования обрядовой стороны облавных охот. В пережитках этих институтов, дошедших до нашего времени, сохранились как инициационные обряды, так и обряды, имеющие в своей основе наряжения в шкуру животного, в том числе и волка. Многими исследователями эта практика связывалась только с шаманистской традицией. Но проведенный сравнительно-типологический анализ даёт нам право утверждать что, как и в индоеворпейской традиции в мужских союзах имел место обряд наряжения в волчью шкуру. Кроме того, анализ эпических произведений подтверждает наше предположение о волчьем характере мужских союзов у народов Центральной Азии. В то же время необходимо отметить функциональную близость социальных ролей воина и шамана. Члены мужских сообществ имели духов-покровителей, которыми были души погибших воинов. В обрядовой практике воин, как и шаман, использовал многие магические приёмы, а также мог достигать определённого психического состояния, которое можно назвать воинским экстазом, близким к шаманскому. Это воспринималось как одержимость духами духами войны — духами кровопролития, и достигалось в результате проведения определённых обрядов, главную роль в которых играл самый опытный воин, впоследствии его заменил шаман. Мы можем предположить, что культ шамана и воинские культы имели в своей основе общие мировоззренческие постулаты, что обеспечивало их взаимовлияние и взаимозаменяемость. Более того, подобное слияние объясняет существование образа воина «одержимого звериным духом», подражающего голосу и повадкам волка, а так же практику наряжения в волчью шкуру.

Важное место образа волка в традиции мужских сообществ определяет его роль в родословных Преданиях, эпической и историко-эпической традициях. С возникновением ранней государственности у кочевых народов этот символ переходит вначале в воинскую идеологию, а затем и в государственную символику. Он изображается на знамёнах многих кочевых государств и племенных объединений. В родословных преданиях волк неразрывно связан с солярным культом, и для генеалогических сказаний правящих династий намечается тенденция перехода от волчьего культа к солярному. Связь образа волка с небесными божествами определяет и его роль в родословных преданиях, где основная функция образа волка заключается не в «рождении» рода или племени, а в обеспечении сакральной связи с небом, жизненно необходимой обществу. Образ волка пополняет охранительные функции, он в большей степени покровитель, чем родоначальник. Этот образ тесно связан с небесными божествами, и мы можем также предполагать наличие у тюрко-монгольских народов «волчьих богов», которые выступали покровителями воинов и охотников, часто — в образе громовержца.

Замена в родословных преданиях волчьего происхождения небесным характеризует период упадка культа волка. Его функции начинают выполнять другие образы и символы, а в институтах мужских союзов намечается смена религиозной основы, воинские культы подменяются обрядовой практикой шаманизма, но их близость обеспечивает сохранение многих ритуальных основ. Следы почитания волка и его социальной значимости сохраняются в традиционных верованиях и эпической традиции. Мы можем говорить, что образ волка стал социокультурным символом, имеющим огромное значение для кочевых культур Центральной Азии. Верования, связанные с этим образом, имеют типологические сходства в культурах других народов.

Показать весь текст

Список литературы

  1. В. И. Опыт сравнительного анализа легенд о происхождении нартов и римлян // Памяти академика Н. Я. Марра. М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1938.-С. 317 — 337.
  2. Абай Гэсэр-Хубун. Эпопея. (Эхирит-булагатский вариант). Перевод М. П. Хомонов. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1961. -Ч. 1. — 232 с.
  3. С. М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. Фрунзе: Кыргызтан, 1990. — 478 с.
  4. Автобиография Тимура. Богатырские сказания о Чингис-хане и Аксак-Темире. М.: ACADEMIA, 1934. — 352 с.
  5. А. К. Искусство и мифология саков. Алма-Ата: Наука, 1984. -176 с.
  6. Н. А. Традиционные религиозные верования якутов в XIX -нач. XX в. Новосибирск: Наука, 1975. — 200 с.
  7. Н. А. Ранние формы религии тюркоязычных народов Сибири. -Новосибирск: Наука, 1980. 318 с.
  8. Н. А. Шаманизм тюркоязычных народов Сибири (опыт ареального сравнительного исследования). Новосибирск: Наука, 1984. -233 с.
  9. Н. А. Ийэ кыл // Мифологический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 236.
  10. Алпамыш. Л.: Советский писатель, 1982. — 382 с.
  11. X. Народные обычаи и поверья казахов, связанные со скотоводством // Хозяйственно-культурные традиции Средней Азии и Казахстана. М.: Наука, 1975. — С. 194 — 205.
  12. М. И. Происхождение скифского искусства // Советская археология. 1968. — № 4. — С. 27 — 44.
  13. М. И. Сокровища саков. М.: Искусство, 1973. — 269 с.
  14. С. Б. Мардагайл // Мифологический словарь. М.:
  15. Советская энциклопедия, 1990. С. 337.
  16. Р. Догони девушку // Памятники отечества. 1997. — № 2.1. С. 48 55.
  17. С. П. О расселении бурятских племён и родов // Балдаев С. П. Избранное. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1961. — С. 71 — 77.
  18. С. П. Материалы к изучению родовых и племенных отношений у бурят // Балдаев С. П. Избранное. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1961. — С. 77 — 109.
  19. С. П. Легенды и родовые предания кударинских и кабанских бурят // Балдаев С. П. Избранное. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1961. — С. 123 -147.
  20. С. П. Несколько замечаний о Зэгэтэ Аба // Балдаев С. П. Избранное. — Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1961. — С. 147 — 150.
  21. С. П. «Спустившиеся» камни Иркутской области // Балдаев С. П. Избранное. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1961. — С. 183−206.
  22. С. П. Родословные предания и легенды бурят. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1970. — Т. 1.-361 с.
  23. П. Б. Altan Tobci. Монгольская летопись XVIII века. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1970. -415 с.
  24. Д. О происхождение имени «монгол» // Банзаров Д. Собрание сочинений. М.: Изд-во АН СССР, 1955. — С. 167 — 176.
  25. К. Д. Семья и брак у бурят. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1991. — 192 с.
  26. В. Н. Алпамыш // Мифы народов мира. Энциклопедия. М.: Российская энциклопедия, 1994. — Т. 1. — С. 62.
  27. . Б. Бурят-монголы // Бурятиеведение. 1927. — № 3 — 4. — С. 39- 52.
  28. С. С. Бурятские сказки о животных. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1974. — 152 с.
  29. П. П., Хороших П. П. Материалы по народному скотолечению иркутских бурят. Иркутск: Изд. ВСОРГО, 1926. — 13 с.
  30. А. К. Славяно-горицкая борьба. М.: Центр «Здоровье народа», 1992.-Ч. 1.-136 с.
  31. Ю. Г. Бронзовый и ранний железный век Южной Сибири. Новосибирск: Наука, 1986. — 166 с.
  32. Beckwith Ch. J. The Tibetan empire in Central Asia. Princeton, 1987.
  33. Т. А. Об этнонимах бурят и курикан // Этнонимы. М.: Наука, 1970. — С. 130- 132.
  34. Н. В. Башкиры. Краткий этноисторический справочник. -Уфа: УНЦ РАН, 1995. 34 с.
  35. Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1950.-Т. 1.- 380 с.
  36. Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950. — Т. 2. — 335 с.
  37. Ц. Б. Загадки монгольских народов. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1980.-96 с.
  38. А. О. Пережитки домонотеистических верований народов Дагестана в XIX нач. XX в. — Махачкала: Дагестанское кн. изд-во, 1990. -256 с.
  39. Буддийская живопись Бурятии. Улан-Удэ: Нютаг, 1995. — 209 с.
  40. Бурятский героический эпос. Аламжи-Мэргэн молодой и его сестрица Агуй Гохон. Новосибирск: Наука, 1991. — 311 с.
  41. Э. Б., Леонтьев Н. В., Максименков Г. А. Памятники окуневской культуры. Л.: Наука, 1980. — 148 с.
  42. С. И. Историческая этнография тувинцев. М.: Наука. 1972.-314 с.
  43. С. И. Мир кочевников Центра Азии. М.: Наука, 1991. -296 с.
  44. О. Б. Бронзовый топор из Прибайкалья и некоторые вопросы сложения изобразительных канонов раннескифского искусства // Байкальская Сибирь в древности. Иркутск: Иркутский госуниверситет, 1995. — С. 144 — 153.
  45. Widengren G. Hochgottglaube im alten Iran. Uppsala — Leipzig, 1938.
  46. Wikander S. Wikander S. Der Arische Mannerbund. Diss. Lund, 1938.
  47. Weiser L. Altgermanische Junglingsweithen und Mannerbunde. Baden, 1927.
  48. . Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л.: Изд-во АН СССР, 1934. — 223 с.
  49. Г. Р. Почитание животных у бурят // Буддизм и традиционные верования народов Центральной Азии. Новосибирск: Наука, 1981. — С.56 — 69.
  50. Г. Р. Доламаистские верования бурят. Новосибирск: Наука, 1987, — 116 с.
  51. Т. В., Иванов В. В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и истордко-типологический анализпраязыка и протокультуры. Тбилиси: Изд-во Тбилисского госуниверситета, 1984. — Т. 2. — С. 471 — 1328.
  52. . Г., Мирошников JI. И. Изучение цивилизаций Центральной Азии (Опыт международного сотрудничества по проекту ЮНЕСКО). М.: Наука, 1976, — 127 с.
  53. К. М. Ламаистский похоронный обряд в Бурятии // Вопросы преодоления пережитков прошлого и становления новых обычаев и традиций. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1969. — С. 112 — 122.
  54. Д. Д. Характеристика сюжетов эхирит-булагатских улигеров // Типология традиционных жанров бурятского фольклора. Улан-Удэ: БНЦ СО АН СССР, 1989.-С. 32−53.
  55. Н. Юрунг-Уалан. Якутская сказка // Известия ВСОРГО. Т. 15. -№ 5 — 6. — Иркутск, 1885. — С. 43 — 60.
  56. Л. Н. Древние тюрки. М.: Наука, 1967. — 504 с.
  57. Л. Н. Три исчезнувших народа // Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии. М.: Экопрос, 1993. — С. 343 — 357.
  58. Л. Н. Открытие Хазарии // Гумилев Л. Н. Сочинения. Открытие Хазарии. М.: ДИ — ДИК, 1996. — С. 29 — 158.
  59. В. Ш. Легенды и предания бурят, проживающих в МНР // Исследования по исторической этнографии монгольских народов. Улан-Удэ: БФ СО АН СССР, 1986.-С. 130- 141
  60. Л. Н. Тигр в искусстве чжурчженей Приморья // Материалы по средневековой археологии и истории Дальнего Востока СССР. -Владивосток: ДВО АН СССР, 1990. С. 166 — 169.
  61. Dumezil G. Horaces et Curiaces. P., 1942.
  62. В. H. Наборные пояса кочевников Азии. Новосибирск: Изд-во Новосибирского университета, 1990. — 164 с.
  63. Д’Оссон К. История монголов. От Чингиз-хана до Тамерлана. Иркутск: ОГИЗ Восточносибирское обл. изд-во. 1937. — Т. 1. — 252 с.
  64. . С. О происхождении окинских бурят // Этнические и историко-культурные связи монгольских народов. Улан-Удэ: БФ СО РАН СССР, 1983.-С. 90−101.
  65. . С. К вопросу о происхождении слова чингис // Монголо-бурятские этнонимы. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 1996. — С. 101−106.
  66. Д. С. Исторические корни белого шаманства. М.: Наука, 1991. — 300 с.
  67. В. П. Цам у тувинцев // Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX начале XX века. — JL: Наука, 1971. — С. 113 — 129.
  68. М. А. Бегущие звери на скалах горы Суханиха на среднем Енисее // Краткие сообщения института археологии. 1982. — № 169. — С. 53 -60.,
  69. В. В. Древнеиндийский миф о затмениях и его типологические соответствия в фольклоре тюрко-монгольских народов // Традиционные верования и быт народов Сибири. Новосибирск: Наука, 1987. — С. 27 -35.
  70. Н. П. Прибайкалье в древности и проблема происхождения бурятского народа. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1984. -Ч. 1. — 265 с.
  71. С. Г. Традиционная охота бурят. Новосибирск: Наука, 1991.- 172 с.
  72. Жаргалов Дамба. Сказания об охотах облавных. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1984. — 160 с.
  73. Jeanmaire Н. Couroi et Courete. Lille, 1939.
  74. Р. JI. Бурятская мифология // Мифы народов мира. Энциклопедия. М.: Российская энциклопедия, 1994. — Т. 1. — С. 196 — 198.
  75. И. В., Интигринова Т. П., Протопопова И. В. Экологические традиции народов Севера Баргузинской долины. Улан-Удэ: БЭЛИГ, 1999. -48 с.
  76. . Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе // Гумилев Л. Н. Сочинения. Открытие Хазарии. М.: ДИ — ДИК, 1996. — С. 281 — 420.
  77. Д. К. Культ онгонов в Сибири. М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1936.-436 с.
  78. А. М. Пережитки тотемизма у народов Сибири. Л.: Изд-во Ин-та народов Севера ЦИК СССР, 1934. — 52 с.
  79. Ю. А. Древнетюркские генеалогические предания как источник по ранней истории тюрков (Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук). Алма-Ата: АН КазССР, 1967. — 18 с.
  80. В. В. Сходные черты в культе волка на Кавказе, в древней Малой Азии и на Балканах // Кавказ и Средиземноморье. Тбилиси: Изд-во Тбилисского госуниверситета, 1980. — С. 57 — 64.
  81. В. В. Волк // Мифы народов мира. Энциклопедия. М.: Российская энциклопедия, 1994. — Т. 1. — С. 242.
  82. В. В., Топоров В. Н. Индоевропейская мифология // Мифы народов мира. Энциклопедия. М.: Российская энциклопедия, 1994. — Т. 1. -С. 527 — 533.
  83. А. И. Воины-псы: мужские союзы и скифские вторжения в Переднюю Азию // Советская этнография. 1988. — № 5. — С. 38 — 48.
  84. В. А. Образ кошачьего хищника в раннескифском искусстве // Советская археология. 1971. — № 2. — С. 64 — 84.
  85. В. И. Очерк зверопромышленности и торговли мехами в Колымском округе. СПб., 1898. — 167 с.
  86. История Бурят-Монгольской АССР. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1954. — Т. 1.-495 с.
  87. Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Годовой цикл. -М.: Наука, 1989.-360 с.
  88. . А. Скотоводство народов Северного Кавказа. М.: Наука, 1993. 231 с.
  89. Ю. Ю. Джигит и волк. Мужские союзы в социокультурной традиции горцев Кавказа. СПб.: МАЭ РАН, 1996. — 309 с.
  90. М. Д. Волк оборотень // «Арабески» истории. Русский взгляд. -М.: ДИ-ДИК, 1994.-Кн. 1.- С. 25 — 69.
  91. Ф. Истоки средневекового рыцарства. М.: Прогресс, 1987. — 384с.
  92. Кенин-Лопсан М. Б. Обрядовая практика и фольклор тувинского шаманства. Конец XIX- начало XX в. Новосибирск: Наука, 1987. — 163 с.
  93. М. Е. Интерпретация образа оленя в скифо-сибирском искусстве (по материалам петроглифов и оленных камней) // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск: Наука, 1987. — С. 103 — 107.
  94. Д. Несколько образцов бубнов минусинских инородцев // Шаманские поверья инородцев Восточной Сибири. Иркутск, 1890. —С. 25 -35.
  95. С. Г., Лившиц В. А. Согдийская надпись из Бугута // Страны и народы Востока. М.: Наука, 1971. — Т. 10. — С.121 — 146.
  96. С. Г., Савинов Д. Г. Степные империи Евразии. СПб.: Фари, 1994.- 165 с.
  97. С. А. Джангариада. Героическая поэма калмыков. М.- Л.: Изд-во АН СССР, 1940.-252 с.
  98. Кон Ф. Я. Предварительный отчёт по экспедиции в Урянхайскую землю // Известия ВСОРГО. Т. 34. — № 1. — Иркутск, 1904. — С. 19 — 68.
  99. С. А. Джангариада. Героическая поэма калмыков. М.- JL: Изд-во АН СССР, 1940. — 252 с.
  100. Кон Ф. Я. Предварительный отчёт по экспедиции в Урянхайскую землю // Известия ВСОРГО. Т. 34. — № 1. — Иркутск, 1904. — С. 19 — 68.
  101. И. Я. Разные материалы, ст. Коневодство. 1958. Отдел письменных памятников Востока БИОН СО РАН, общий фонд, инв. № 2876. — Л. 5−7.
  102. П. Б. К истокам этнической истории тюрков и монголов // Этническая история народов Южной Сибири и Центральной Азии. -Новосибирск: Наука, 1993 С. 5 — 29.
  103. П. Б. Этнические аспекты истории Центральной Азии (древность и средневековье). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1999. — 214 с.
  104. В. А. Искусство древних кочевников пролог и эпилог // Гумилев Л. Н. История народа хунну. — Кн. 2. — М.: ДИ — ДИК, 1998. -С. 433−465.
  105. К. И. О локальных различиях в искусстве «звериного» стиля Среднего Поволжья и Прикамья VII III в. до н. э. // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. — Новосибирск: Наука, 1987. — С. 63−75.
  106. X. Г. Огузский героический эпос. М.: Наука, 1976. — 240 с.
  107. Г. В. Хрестес шаманизм и христианство. Иркутск, 1929. — 143 с.
  108. Г. В. Эволюция богов кочевого быта // Хрестес шаманизм и христианство. Иркутск, 1929. — С. 103 — 120.
  109. Г. В. Эллэйада. Материалы по мифологии и легендарной истории якутов. М.: Наука, 1977. — 248 с.
  110. Г. В. Ураангхай-сахалар. Очерки по древней истории якутов. Якутск: Национальное кн. изд-во, 1992. — Т. 1. — Кн. 2. — 295 с.
  111. В. Д., Черемисин Д. В. Волк в искусстве и верованиях кочевников Центральной Азии // Традиционные верования и быт народов Сибири. Новосибирск: Наука, 1987. — С. 98 — 117.
  112. Е. Е. Сюжет борьбы хищника и копытного в искусстве «звериного» стиля евразийских степей скифской эпохи // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск: Наука, 1987. — С.3 — 12.
  113. Е. Н. Женские образы в героическом эпосе бурятского народа. Новосибирск: Наука, 1980. — 160 с.
  114. Р. 3. Генезис эпоса «Манас». Фрунзе: Илим, 1980. — 279 с.
  115. Ламаизм в Бурятии XVIII начале XX века. Структура и социальная роль культовой системы / Галданова Г. Р., Герасимова К. М., Дашиев Д. Б. И др. — Новосибирск: Наука, 1983. — 236 с.
  116. Р. С. «Лицо волка благословенно.. .» (Стадиальные изменения образа волка в тюрко-монгольском эпосе и генеалогических сказаниях) // Советская этнография. 1981. — № 1. — С. 120 — 133.
  117. Р. С. Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе. -М.: Наука, 1984.-263 с.
  118. И. Голова Джа-ламы. Улан-Удэ — СПб.: Агентство ЭкоАрт, 1993.-256 с.
  119. Ю. М. Символ системы культур // Лотман Ю. М. Избранные статьи: в 3-х томах. Таллин: Александра, 1992. — Т. 1. — С. 191−199.
  120. Маадай-Кара. Горно-Алтайск: Алтайское кн. изд-во, 1979. — 270 с.
  121. А. И. Традиционные верования и обряды эвенков-орочонов. -Новосибирск: Наука, 1984.-201 с.
  122. Манас: Эпизоды из киргизского народного эпоса. М.: ГИХД 1960. -276 с.
  123. И. А. Бурятские шаманистические и дошаманистические термины. М.: Наука, 1978. — 127 с.
  124. А. И. Лодки в страну предков. — Кемерово: Кемеровское кн. изд-во, 1966. — 36 с.
  125. А. И. О мировоззренческой основе искусства скифо-сибирского мира // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. -Новосибирск: Наука, 1987. С. 13 — 25.
  126. А. Н., Рогожинский А. Е. Вопросы периодизации и хронологии петроглифов Казахстана // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск: Наука, 1987. — С. 55 — 59.
  127. В. И. Могильник у деревни Ростовка // Археология Северной и Центральной Азии. Новосибирск: Наука, Г975. — С. 129 — 137.
  128. В. Е. Приамурье в конце I начале II тысячелетия. Чжурчжэньская эпоха. — Новосибирск: Наука, 1986. — 205 с.
  129. Т. М. Из истории бурятского шаманизма с древнейших времен по XVIII в. Новосибирск: Наука, 1980. — 320 с.
  130. Т. М. Бурятский шаманизм: история, структура и социальные функции. Новосибирск: Наука, 1987. — 287 с.
  131. Г. О соотношении одного погребального обряда хунну и дунху в свете археологических и этнографических данных // Этническая история народов Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск: Наука, 1993. — С. 29 — 46.
  132. С. П. Конь в культах тюркоязычных племен Центральной Азии в эпоху средневековья. Новосибирск: Наука, 1990. — 143 с.
  133. Н. А., Сафронов В. А. Истоки славянской и евразийской мифологии. М.: Белый волк, 1999. — 310с.'
  134. Е. С. Аями // Мифологический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 84.
  135. А. П., Запорожская В. Д. Петроглифы Забайкалья. Л.: Наука, 1969. — Ч. 1.-219 с.
  136. А. П. Неолитические памятники нижней Ангары (от Серово до Братска). Новосибирск: Наука, 1976. — 328 с.
  137. С. Образа тибетского письма // Материалы по этнографии России. СПб., 1914. — Т. 2. — С. 94 — 155.
  138. . Э. Народное искусство в Сибири. Иркутск: Сиб. Госиздат, 1923.- 30 с.
  139. . Э. Промыслы карагас. Иркутск, 1928. — 54 с.
  140. . Э. Охота и оленеводство у тутурских тунгусов в связи с организацией охотохозяйства. Иркутск, 1930. — 106 с.
  141. С. А. От кочевий к городам. М.: Наука, 1967. — 198 с.
  142. С. А. Половецкая земля // Древнерусские княжества X -XIII вв. М.: Наука, 1975. — С. 270 — 303.
  143. С. А. Хазары. М.: Наука, 1986. — 92 с.
  144. С. А. Половцы. М.: Наука, 1990. — 208 с.
  145. Ю. А., Батсайхан 3. Сабля с Гобийского Алтая // Военное дело населения юга Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: Наука, 1993.-С. 212−214.
  146. M. Н., Раевский Д. С. Ранние скифы и древний Восток: К истории становления скифской культуры. М.: Наука, 1992. — 260 с.
  147. Н. В. «Стерегущие золото грифы». Новосибирск: Наука, 1994.-223 с.
  148. Н. Пища тунгусов. Иркутск: Изд. ВСОРГО, 1926. — 34 с.
  149. H. Н. Халха-монгольский героический эпос. M. — JL: Изд-во АН СССР, 1937.- 128 с.
  150. Г. H. Очерки Северо-Западной Монголии. СПб., 1883. -Вып. 4. — 1005 с.
  151. Г. Н. Письма. В 5-ти томах. Т. 4. — Иркутск: Изд-во. Иркутского госуниверситета, 1990. — 206 с.
  152. JI. П. Волк в старинных народных поверьях и приметах узбеков // Краткие сообщения института этнографии АН СССР. 1958. -Вып. 30.-С. 135 — 142.
  153. Е. Д. Шаманские костюмы народов Сибири // Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX начале XX века.-Л.: Наука, 1971. — С. 5−100.
  154. В. Я. Русский героический эпос. Л.: ЛГУ, 1955. — 551 с.
  155. Поэзия вагантов. М.: Наука, 1975. — 606 с.
  156. Поэзия древних тюрков VI—XII вв.еков. Стихотворная реконструкция и научный перевод И. В. Стеблевой. Художественный перевод А. В. Преловский. М.: Раритет, 1993. — 176 с.
  157. Ю. Г. О монгольских былинах // Труды ТКОПОИРГО. Т.З. -Иркутск, 1902.-С. 44−60.
  158. Р. Р. «Мужские дома» в традиционной культуре таджиков. Л.: Наука, 1990, — 157 с.
  159. Ridley R. A. Wolf and Werewolf in Baltic and Slavic Tradition // Journal Indo-European Studies. 1976. — V. 4. — P. 321 — 331.
  160. . Из переписки с Л.H. Гумилевым // «Арабески» истории. -Вып. 2. Пустыня Тартари. М.: ДИ — ДИК, 1995. — С. 275 — 278.
  161. С. И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М, — Л.: Изд-во АН СССР, 1953. — 387 с.
  162. С. И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — 351 с.
  163. С. И. Сибирская коллекция Петра 1. Свод археологических источников. — Вып. Д 3 — 9. — М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1962. — 52 с.
  164. Д. Г. Изображения собак на оленных камнях. // Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Кемерово: Изд-во кемеровского университета, 1980. — С. 319 — 328.
  165. А. М., Октябрьская И. В. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Знак и ритуал. Новосибирск: Наука, 1990. -209с.
  166. Сага о Волсунгах. М. — JL: Academia, 1934. — 225 с.
  167. Д. Д. Характеристика личных имён персонажей бурятских исторических романов // Исследования по ономастике Прибайкалья. Улан-Удэ: БНЦ СО АН СССР, 1990. — С. 72 — 82.
  168. П. Д. Собачий хвост персонаж ведийского ритуального текста: факты и догадки // Кунсткамера. Этнографические тетради. — СПб.: Петербургское востоковедение, 1994. — Вып. 5 — 6. — С. 236 — 244.
  169. К. Ф. Савроматы. Ранняя история и культура саврматов. -М.: Наука, 1964. 378 с.
  170. Соколова 3. П. Культ животных в религиях. М.: Наука, 1972. — 214 с.
  171. Г. П. О реликтах мужских союзов в истории народов Средней Азии. М. Наука, 1964. — 9 с.
  172. Сокровенное сказание монголов. Перевод С. А. Козина. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1990. — 318 с.
  173. А. И. Военное дело коренного населения Западной Сибири. -Новосибирск: Наука, 1987. 193 с.
  174. Сорок девушек. Каракалпакская народная поэма. М.: Гослитиздат, 1956.-407 с.
  175. А. Д. «Натуральное творчество» неандертальцев как основа генезиса искусства // Первобытное искусство. Новосибирск: Наука, 1971. -С. 144- 159.
  176. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Человек и общество / Львова Э. Л., Октябрьская И. В., Сагалаев А. М., Усманов М. С. -Новосибирск: Наука, 1989. -243 с.
  177. В. А. Следопыты верхом на оленях. М.: Наука, 1969. -215 с.
  178. М. И. Бурятские исторические песни. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1973. — 245 с.
  179. H. Н., Кудачина А. К вопросу об образе волка в тюркоязычных легендах и сказаниях, а также в алтайском фольклоре // Алтай и тюрко-монгольский мир. Горно-Алтайск: Изд-во Горноалтайского института гуманитарных исследований, 1995. — С. 26 — 30.
  180. Ф. По следам Белого волка // Советская тюркология. -1978, — № 6.-С. 12−23.
  181. Ф. Золотая волчья голова на знамени (к вопросу о происхождении образа волка в древнетюркском эпосе) // Советская тюркология. 1987. — № 3. — С. 68 — 73.
  182. M. Н. Зэгэтэ Аба — облава на зверей у древних бурят // Хангалов M. Н. Собрание сочинений. — Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1958. — T. 1.-С.11 -32.
  183. M. Н., Клеменц Д. А. Общественные охоты у северных бурят // Хангалов M. Н. Собрание сочинений. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1958. — T. 1.-С. 33 -95.
  184. M. Н., Агапитов H. Н. Материалы для изучения шаманства в Сибири // Хангалов M. Н. Собрание сочинений. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1958. Т. 1,-С. 289−402.
  185. М. Н. Новые материалы о шаманстве // Хангалов М. Н. Собрание сочинений. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1960. — Т. 1. — С.402 -543.
  186. М. Н. Таинственные силы шаманов и шаманок // Хангалов М. Н. Собрание сочинений. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1959. Т. 2. -С. 179- 192.
  187. М. Н. Духи-людоеды у бурят // Хангалов М. Н. Собрание сочинений. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд. 1959. -Т. 2. — С. 202 — 217.
  188. М. Н. Волки // Хангалов М. Н. Собрание сочинений. -Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1960. Т. 3. — С. 25.
  189. М. Н. Поверья и приметы: Волк // Хангалов М. Н. Собрание сочинений. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1960. — Т. 3. — С. 69 -70.
  190. М. Н. Чингис-хан // Хангалов М. Н. Собрание сочинений. -Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1960. Т. 3. — С. 90 — 91.
  191. М. Н. Детские игры // Хангалов М. Н. Собрание сочинений. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1960. — Т. 3. — С. 370 — 371.
  192. Д. Римские легионеры в Китае (к постановке вопроса) // Военное дело населения юга Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: Наука, 1993.-С. 226−230.
  193. Haussig Н. W. Byzantinische Quellen uber Mittelasien in ihrer historischen Aussage // Prolegomena to the sources on the history of pre-islamic Central Asia. -Budapest. 1979.
  194. Henry P. L. Furor Heroicus // Zeitschrift fur keltsche Philologie. B. 39. 1982. S. 240−242.
  195. JI. В. Представление ненцев о природе и человеке // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера. Л.: Наука, 1976. -С.16−30.
  196. М. П. Бурятский героический эпос «Гэсэр». Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1976. — 188 с.
  197. M. П. Образцы общемонгольского фольклора в «Сокровенном сказании монголов» // Тайная история монголов. Источниковедение, филология, история. Новосибирск: Наука, 1996. — С. 123−127.
  198. П. К вопросу эволюции этнических песен монголов // Актуальные проблемы современного монголоведения. Улан-Батор: Госиздат, 1987.-С. 156- 160.
  199. П. П. Из шаманских воззрений иркутских бурят // Этнографический сборник. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1969. — Вып. 5. -С. 252−255.
  200. Hofler О. Kultische Gemeinbunde der Germanen. В. 1. — Frankfurt a. M., 1934.
  201. Ю. С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск: Наука, 1986. — 270 с.
  202. Ю. С. Вооружение Центральноазиатских кочевников в эпоху раннего и развитого средневековья. Новосибирск: Наука, 1991. — 190 с.
  203. Ц. Б. Бурятские исторические хроники и родословные: Историко-лингвистическое исследование. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1972. — 645 с.
  204. К. М. Бурятско-русский словарь. М.: Советская энциклопедия, 1973. — С.729.
  205. А. А. Записки охотника Восточной Сибири. Чита: Читинское кн. изд-во, 1958. — 352 с.
  206. Шакарим Кудайберды-улы. Родословная тюрков, казахов, киргизов. -Алма-Ата: СП Дастан, 1990. 115 с.
  207. И. Н. К этимологии тюрк. Ашина//Взаимодействие и взаимовлияние цивилизаций и культур на Востоке. 3-я Всесоюзная конф. востоковедов. М.: Наука, 1988. — Т. 1. — С. 142 — 143.
  208. Э. Золотые персики Самарканда. Книга о чужеземных диковинах в империи Тан. -М.: Наука, 1981. 608 с.
  209. Е. М. Ромул // Мифологический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 460 — 461.
  210. М. Шаманизм: Архаические техники экстаза. Киев: София, 1998.-384 с.
  211. Эпоха бронзы лесной полосы СССР. М.: Наука, 1987. — 472 с.
  212. А. Дневники и письма из путешествия по казахским степям. Алма-Ата: Казахстан, 1966. — 267 с.
Заполнить форму текущей работой