Онтологические аспекты философско-эстетических и религиозных воззрений К.Н. Леонтьева

Актуальность темы

исследования. В последние двадцать лет в российском обществе в условиях идеологического и идейного плюрализма обозначился поворот к традиционным национально-историческим ценностям, в том числе и духовным. Русская философия конца XIX — начала XX веков в лице ее виднейших представителей вновь стала востребована, ибо она рассматривала серьезные мировоззренческие проблемы. В этом ряду достойное место занимают философские воззрения К. Н. Леонтьева. Поставленные им проблемы и предлагаемые пути их решения находят отзвук в современной духовной атмосфере российского общества. Современные исследователи добились заметных успехов в анализе историософских и социологических аспектов творчества К. Н. Леонтьева. Менее разработанными остались онтологические, эстетические и религиозные аспекты его философского творчества. Значимость указанных проблем определяется не только их диспозицией в философии, но и тем, что они находятся в фундаменте интерпретаций исторических, национальных, социальных и собственно философских вопросов современного общественного сознания россиян.

Степень исследованности темы. В дореволюционном и продолжающем его традиции зарубежном русском «леонтьеведении» внимание акцентировалось, прежде всего, на религиозных и биографических аспектах творчества философа. Им были посвящены работы С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева, К. Г. Агеева, В. В. Зеньковского, В. В. Розанова, И. О. Лосского, С. Л. Франка, Д. С. Мережковского, С. Н. Трубецкого, Ф. Ф. Куклярского, Б. В. Никольского, А. А. Александрова, Б. А. Грифцова, А. Коноплянцева, П. Б. Струве и других. В них разрабатывались вопросы отношения леонтьевской религиозности к традиционному православию, места и роли любви и страха, ее отношения к религиозно-философскому творчеству Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, B.C. Соловьева, причины и обстоятельства леонтьевского обращения к православию и т. д.

Современные исследователи больше интересуются историософскими, культурологическими и социологическими аспектами творчества К. Н. Леонтьева. Им посвящены диссертационные работы А. И. Панюкова, Н.А. Ковеш-никовой, В. А. Ермакова, Е. С. Гревцовой, Г. М. Дробжевой, Н. В. Дамье, С. М. Абдрасулова, А. Г. Мячина, А. Я. Кожурина, A.JI. Янова и JI.P. Авдеевой. Данные аспекты раскрываются в публикациях Е. А. Кирилловой, Ю. В. Андронова, А. Г. Мячина, Т. А. Глушковой, А. А. Ширинянца, А. Ф. Сивака, К. М. Долгова, В. И. Косика, А. А. Королькова, П. П. Гайденко, Н. А. Рыбкиной, С. И. Бажова, С. В. Лурье, А. Л. Янова, А. Игнатова, Т. И. Глушковой, И. А. Исаева, А. И. Новикова, Н. В. Лиливяли и других.

Эстетическими аспектами леонтьевского творчества занимались Н. А. Бердяев, В. В. Розанов, С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, А. Ф. Сивак, К. М. Долгов, Н. С. Носов, А. А. Корольков, С. Г. Бочаров, А. А. Коковкина, М. Б. Воскресенская и другие. В работах данных авторов исследовались индивидуально-психологические и социологические основания эстетических оценок Леонтьева, указывалось на пессимистический натуралистически-консервативный характер леонтьевского эстетизма, неоднократно переинтерпретировалось само его отношение к гуманизму.

Религиозно-философские взгляды К. Н. Леонтьева куда более серьезно изучены, чем проблемы его эстетизма. Они стали уже при его жизни камнем преткновения для исследователей. Выделились две большие группы исследователей: первая — те, кто считал, что леонтьевская вера так или иначе отличается от истинного христианства гипертрофированными размерами, качеством страха и малой ролью любви. К этой группе относятся С. Н. Трубецкой, Н. А. Бердяев, К. Г. Агеев, Д. С. Мережковский, Г. Иванов, Г. Флоровский, С. Н. Булгаков и другие. Крайнюю позицию заняли Ф. Ф. Куклярский и отчасти молодой Н. А. Бердяев, называвшие Леонтьева сатанистом. Другая группа по сравнению с первой немногочисленна — К. Зайцев, И. М. Концевич, Л. А. Тихомиров, И. Фудель, А. Александров и некоторые другие. Они считали его христианство близким по духу к аскетической традиции православного монашества.

В современном «леонтьеведении» более всего наблюдается интерес к одному из ракурсов этой проблематики — полемике К. Н. Леонтьева с «розовыми» христианами Ф. М. Достоевским, JI.H. Толстым и их апологетами. Данному вопросу посвящены исследования Н. Ф. Будановой, С. Г. Бочарова, Ю. Н. Сохрякова, К. М. Долгова, Ю. М. Проскуриной, М. Ю. Чернавского и других авторов современных работ. В целом им присуще более объективное и непредвзятое отношение к полемизирующим сторонам сравнительно с предшественниками — первыми леонтьеведами, а также стремление к диалоговому осмыслению христианской культуры.

В целом работы по религиозной проблематике творчества Леонтьева нередко имеют следующие недостатки: они не опираются на первоисточники христианской традиции в исследовании места Страха Божия, идеи хилиазма и т. п. Мало исследований, которые бы систематизировали такого рода попытки рассмотрения самой сути леонтьевской религиозности в горизонте традиции.

Проблема соотношения эстетического и религиозного аспектов в леон-тьевском творчестве исследовалась B.C. Соловьевым, В. В. Розановым, С. Л. Франком, П. А. Флоренским, Ф. Ф. Куклярским, Н. А. Бердяевым, С. Н. Булгаковым, Ю. П. Иваском, С. Г. Бочаровым, А. Л. Яновым, В. В. Шестаковым, А. Ф. Сиваком, П. П. Гайденко, А. А. Корольковым, К. М. Долговым и другими. Подавляющее большинство авторов подчеркивает различие эстетического и религиозного в творчестве и мировоззрении Леонтьева. Ряд разрозненных и случайных замечаний, направленных на поиск взаимосвязующих принципов, областей, разного рода опосредований двух аспектов нуждается в развернутом обобщении.

Основная проблема диссертации заключается в противоречии между массивом литературы о К. Н. Леонтьеве, множеством субъективных оценок и с другой стороны недостатком внимания и отсутствием акцентуации на вопросах бытийственности творчества К. Н. Леонтьева.

Объектом исследования выступает проблема бытия в философском творчестве К. Н. Леонтьева.

Предметом исследования являются особенности интерпретации К. Н. Леонтьевым проблем бытия в эстетическом и религиозном понимании.

Объект и предмет задают цель исследования, заключающуюся в анализе творчества К. Н. Леонтьева в контексте проблемы существования и несуществования.

Цель достигается решением следующих задач:

1. Анализ философских оснований социального генезиса взглядов К. Н. Леонтьева.

2. Сравнительный анализ положений леонтьевской эстетики и эстетических учений западноевропейских философов XVIII—XIX вв.

3. Раскрытие особенностей онтогенеза леонтьевской религиозности.

4. Экспликация воззрения К. Н. Леонтьева как христианина и как философа в ракурсе социальной бытийственности.

5. Вычленение онтологических оснований взаимосвязей эстетического и религиозного в творчестве К. Н. Леонтьева.

Методологическая основа исследования включает в себя сравнительно-исторический метод, метод функционально-структурного анализа и метод интерпретаций, базирующийся на основании положений герменевтики. Привлечены также общенаучные методы аналогии, анализа, а также логический и исторический методы.

Работа опирается на традиционализм, представленный в исследованиях В. В. Бычкова, С. С. Хоружего, А. Л. Янова, А. А. Королькова, С. Г. Бочарова и других. В общем плане традиция исследования творчества К. Н. Леонтьева достаточно репрезентативна, но в то же время обладает ограниченностью прошедшего исторического времени, необходимого для адекватной оценки объекта. Работы B.C. Соловьева, П. А. Флоренского, С. Л. Франка, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова являются основой предлагаемой интерпретации проблем бытия у К. Н. Леонтьева.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в следующем:

1. Эстетика К. Н. Леонтьева представлена выражающими онтологические аспекты принципами синтеза гармонии как борьбы противоположностей, «внешнеконкретности», ориентации на социальное, соединении случайного и закономерного.

2. Проанализированы роль случайного как основания красоты, отсутствие эксплицированной эстетики природы. Показано, что мерой красоты является разнообразие.

3. Сравнительный анализ леонтьевского эстетизма и эстетических учений западноевропейских философов выявил их онтологические, социальные и эстетические различия, определяемые характером философской рефлексии.

4. Установлено, что леонтьевские религиозные представления, несмотря на существенные различия, близки к аскетической практике православной традиции.

Положения, выносимые на защиту:

1. Леонтьевская эстетика репрезентирована как совокупность принципов: принципа гармонии как борьбы противоположностей, активной ориентированности на социальное, «внешнеконкретности», синтеза случайных и закономерных черт, консервативно-статических и динамических компонент, общим основанием для которых служит всеобщая интуиция жизни как космоса прекрасного, представляющего ее онтологическую основу.

2. Принцип разнообразия как эстетической меры существующего раскрывается в аксиологическом измерении.

3. Сравнительный анализ социально-бытийственных оснований леонтьев-ского эстетизма и эстетических идей западноевропейских философов свидетельствует о различии леонтьевской эстетики и учений Канта, Гегеля и Шеллинга. Несомненна близость Леонтьева к западноевропейскому романтизму и ницшеанству. Она детерминируется их общей реакционной направленностью по отношению к парадигмальному умонастроению эпохи. Однако, у русского романтика Леонтьева есть и свои особенностиуход из социальной действительности буржуазной эпохи носит активный характер, а не пассивный, что характерно для консервативных западноевропейских романтиковредуцированная эстетика природы символически наполнена социальными интенциямив историософии он обращается по преимуществу к византизму, а не западноевропейскому средневековьюон синтезирует отдельные признаки романтизма, позитивизма и теории культурных циклов. Аналогия Леонтьева с Ницше носит ограниченный характер, прежде всего, ввиду различной реализации архетипа человека в идее богочеловечества у Леонтьева и у Ницше — в образе сверхчеловека.

4. Леонтьев ближе других русских философов подошел к аскетической традиции православия в вопросе о значении Страха Божия для спасения человека в его экзистенциальном существовании. Однако, его вероучение отличается от «идеального типа» святоотеческого православия рядом существенных пунктов:

— В концепте Страха Божия отцами церкви акцентировано значение трансцендентного суда и наказания, у Леонтьева же преобладает страх перед смертью.

— Связь имманентной миру любви-милосердия с трансцендентной любовью им практически почти отрицается.

— Леонтьев не воспринял православную аскезу в полноте двух максим: максимы греховности и максимы веры, превышающей меру первой.

— Идея пользы зла для добра в ее леонтьевской интерпретации эстетического, а не религиозно-христианского происхождения.

— В леонтьевской религиозной философии нет идей теозиса и соборного спасения.

5. Эстетическое и религиозное в леонтьевском творчестве и мировоззрении имеет ряд связей: в понятиях дуализма как компенсирующего принципа спасения леонтьевской личности и творчества, аристократизма как общего социального основания двух аспектов, византизма как органического единства православия и самодержавия, а также в общих психологических и биографических чертах его личности. Несмотря на известную общность религиозного и эстетического, дуализм творчества Леонтьева остается непоколебимым, поскольку его эстетика не находит оправдания в его религиозности.

Теоретическая значимость настоящего исследования заключается в экспликации сравнительно мало изученных аспектов творчества Леонтьева. Расширяется проблемное поле «леонтьеведения», тем самым расширяются границы интерпретации философии бытия в религиозном и эстетическом контекстах. Через анализ и критику проблематики русской философии конца XIX — начала XX столетия вносится вклад в исследование онтологических проблем. Появляются новые акценты в философском понимании бытия как в целом, так и для данного исторического периода в развитии философии. Расширяется понятийное поле социальной философии, эстетики и религиоведения.

Практическая значимость данного исследования выражается в возможности использования материалов диссертации при разработке курсов по истории русской философии, этике, эстетике и религиоведению, а также при разработке учебников и учебных пособий для студентов по данным дисциплинам.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Философская концепция триединства К. Н. Леонтьева имеет эстетическое оправдание. «Цветущая сложность» феноменов существует ради бытия красоты. Эстетический критерий конституируется как предельное аксиологическое и онтологическое основание. Интуиция жизненного порыва отождествляется, в конце концов, со стихией прекрасного. Леонтьевская эстетика, прежде всего, — эстетика жизни. Она предстает в качестве разнородного и сложного синтеза ряда принципов: гармонии как борьбы противоположностейориентированности на социальноесинтеза статического и динамического, случайного и закономерноговнешнеконкретности и разнообразия как эстетической меры.

Идея пользы зла для добра, составляющая сущность леонтьевской гармонии, воспринимается как своеобразная эстетическая теодицея, в основе ее лежит представление о метачеловеческой аксиологической позиции. Спор об антигуманизме леонтьевского эстетизма представляется достаточно бесплодным вследствие противоречивости содержания последнего, а также возможности многоуровневой интерпретации концепта гуманизма. Апология естественного разнообразия в леонтьевском творчестве парадоксально сочетается со сравнительно незначительным интересом к чистой красоте природы и в то же время — с мощной ориентированностью на социальное в его эстетике. Данный тезис вытекает из следующих аргументов: во-первых, из отсутствия специальных работ по эстетике природыво-вторых, описания природы в художественной прозе довольно кратки и выступают символами внутреннего мира его персонажейв-третьих, основные эстетические интенции Леонтьева носят разоблачительный характер по отношению к мещанско-усредняющему характеру современностив-четвертых, из нежелания делать комплимент толпе, которой только статичная эстетика природы и импонирует.

Леонтьев делает акцент на красоте внешнего, а не имманентного. При этом он оговаривается, что внешние формы быта, одежды, обычаев суть пластические символы идеалов, исповедуемых человеком. Метаморфозы семантики одежды буржуа, равно как и исторических судеб ее носителей, игнорируются. Данная внешнеконкретность раскрывает консерватизм леонтьевской эстетики и детерминирует ее пессимистический характер перед лицом смерти, а также сближает ее с античной эстетикой. Та и другая носят пантеистический характер. Однако, в леонтьевской эстетике нет идеала калокагатийно-сти, присущей ментальности древнего грека. Она полна внутренней борьбы и метаний, что сближает ее с эллинистическим мировосприятием и эстетикой западноевропейского романтизма. Из принципа внешнеконкретности дедуцируется пристальное внимание к языку как форме выражения.

Эстетизму Леонтьева присущ разнородный синтез статических и динамических, случайных и закономерных элементов. Жесткость и неизменность форм делают возможным усиление роли случайного, что ведет к появлению новых феноменов прекрасного. Динамические составляющие леонтьевской эстетики (закон триединства, гармонии как меры борьбы противоположностей и т. д.) сочетаются со статическими (неприятием буржуазных одежд, быта, институтов и т. п.), причем изменение представлений о прекрасном игнорируется Леонтьевым.

Односторонность леонтьевского эстетизма в ракурсе философии истории в следующем: во-первых, в сугубо отрицательной оценке роли эгалитарно-демократических процессов в историиво-вторых, в неприятии качества разнообразия нового времени. Последний тезис детерминируется субъективным мироощущением самого К. Н. Леонтьева — отсутствием у феноменов нового времени качества теплоты и поэзии (объективированная обратная их сторона — процесс отчуждения). В принципе, возможна иная переинтерпретация разнообразия как сохраняющегося культуросозидающего принципа.

Таким образом, леоитьевская эстетика есть апология консервативно-архаичного и традиционно-естественного.

Стремление показать степень оригинальности леонтьевских идей и место Леонтьева в истории европейской эстетики детерминирует сравнение взглядов «русского Ницше» с эстетическими концепциями западноевропейских философов. В отличие от концепций Канта, Шеллинга или Гегеля, эстетика Леонтьева не является строго продуманной дедуктивной логической моделью. Гносеологический статус суждений о прекрасном его интересует меньше всего. Прежде всего, для него красота — это онтологический факт. Онтологические характеристики леонтьевского эстетизма раскрываются в визуальном поле конкретных художественных образов. Таким образом, в методах, смысловых ходах и логике эстетизирования у них мало общего.

С Гегелем леонтьевскую дискурсивность сближает признание современной мещанской эпохи не благоприятной для развития искусствапротиворечащей эстетическим идеалам. Более или менее существенной общей чертой с эстетикой Шеллинга будет только самое общее выделение особой роли эстетики в освоении мира. Впрочем, эта общность аподиктически вытекает из общеромантических корней.

Несомненно, близки философские установки Леонтьева к философии западноевропейских романтиков. Он разделяет все основные философские принципы романтизма. При этом его отличают следующие особенности: активный характер ухода из мира мещанства, а также обращения к эстетике природы, которая имплицитно содержит социальные сентенции. Его социально-историософские взгляды представляют собой своеобразный синтез признаков романтизма, позитивизма и теории культурных циклов. В отличие от западноевропейских романтиков, он тяготеет к византизму, а не к западноевропейским средним векам.

Консервативно-романтические идеи Леонтьева предвосхитили многие выводы Фр. Ницше. Культ сильного, дико-первозданного, упоение борьбой, аристократизм и неприятие мещанства современности, всеобъемлемость эстетического критерия — вот главное, что объединяет их. Разъединяет — отношение к христианству. Архетип надчеловеческого реализуется у Леонтьева в понятии богочеловечества, а у Ницше в образе сверхчеловека — человекобога. Поэтому аналогии между Леонтьевым и Ницше имеют известные пределы. Знакомство с творчеством Ницше русской общественности усилило интерес к взглядам Леонтьева.

Таким образом, феномены красоты для Леонтьева — это, прежде всего, онтологические фактыто есть такие факты бытия, которые имеют отношение к коренным предельным вопросам мироздания. Красота — общезначимая величина и категория, а также всеобъемлющее ценностное мерило — критерий оценки для всего.

Пессимистический характер леонтьевского эстетизма, выраженный в страхе перед смертью, в совокупности с другими биографическими и идеологическими обстоятельствами детерминирует религиозное обращение Леонтьева к православию. В основе леонтьевского религиозного отношения к бытию стоит концепт Страх Божий, что отличает довольно существенно христианство К. Н. Леонтьева от «розового» христианства его оппонентов. Автором показано, как многозначна уже библейская семантика Страха Божия. Она включает в себя ужас перед неведомым, боязнь согрешить, трепет, смирение и другие состояния человеческого существа. На рубеже н.э. появляется книга Иисуса сына Сирахова, в которой понятие Страха Божия метафори-зируется. Оно означает славу и честь, веселие и венец радости и т. п., что, по крайней мере, узко формально не совместимо с переживаниями ужаса и настоящего человеческого страха. В послебиблейской святоотеческой письменности употребляются все вышеназванные значения страха. Леонтьев использует концепт только в значении прямого страха новоначальных у отцов Церкви.

Обращенность к тематике страха сближает К. Н. Леонтьева с некоторыми западноевропейскими философами (С. Кьеркегор, П. Тиллих, М. Хай-деггер и др.).

Сущность религиозно-философских взглядов Леонтьева раскрывается в контексте его полемики с «розовым» христианством Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого и других.

Леонтьев, как никто другой из русских мыслителей, близко подошел к аскетической традиции православия в вопросе о значении Страха Божия для спасения человека. Он подчеркивает огромное различие между имманентной миру любовью и ее трансцендентным источником. Однако, леонтьевская вера отличается от православия отцов Церкви рядом существенных пунктов:

1. В концепте Страха Божия отцами церкви акцентировано значение трансцендентного суда и наказанияу Леонтьева же преобладает страх перед смертью.

2. Связь имманентной миру любви-милосердия с трансцендентной любовью им практически почти отрицается.

3. Леонтьев не воспринял православную аскезу в полноте двух максим: максимы греховности и максимы веры, превышающей меру первой.

4. Идея пользы зла для добра в ее леонтьевской интерпретации — эстетического, а не религиозно-христианского происхождения.

5. В леонтьевской религиозной философии нет идеи теозиса и соборного спасения.

Данные признаки указывают на самостоятельный характер леонтьевского религиозно-философского дискурса, Леонтьев в нем также, как в эстетике, философии истории и художественной критике, «плывет против общего течения" — выступает антитезисно к парадигмальным умонастроениям эпохи.

Таким образом, более адекватное понимание феномена христианства и христианской культуры предполагает диалоговость, то есть обращение к творчеству как Леонтьева, так и его оппонентов, а также к христианским первоисточникам (Библии, трудам учителей и отцов Церкви и т. п.).

Рассмотрением соотношения религиозного и эстетического аспектов заканчивается логика диссертации. Антагонизм между религиозностью и эстетизмом К. Н. Леонтьева — это общее место в «леонтьеведении». Акцент на это обстоятельство был детерминирован не только самой логикой леонтьевской концепции, но и представлениями о теургическом оправдании искусства в философских работах первых критиков Леонтьева — B.C. Соловьева, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова и других. Однако, тогда же «леонтьеведами» И. Фуделем, С. Л. Франком и другими был сделан ряд наблюдений, размывающих тезис о непроницаемости интересующих нас аспектов.

Автор продолжает и обобщает усилия предшественников в данном направлении. В работе выделяются следующие пять принципов и областей взаимодействия религиозного и эстетического в творчестве и мировоззрении К. Н. Леонтьева.

Во-первых, это дуализм религиозного и эстетического как принцип конституирования личности и спасения ее «цветущей сложности». Ясно, что примирить «языческий» эстетизм и религиозно-православный аскетизм было невозможно. Данную ситуацию, вслед за Н. А. Бердяевым, автор работы называет мировоззренческим дуализмом. Здесь обнаруживается первая взаимосвязь аспектов: Леонтьев не может силами одного эстетизма преодолеть страх перед смертью, поэтому ищет и находит спасение в религии, ситуативно определенной как узко-монашеское православие. Поскольку эстетический критерий предельно широк, возможно его соединение с христианским. аскетизмом: творческое буйство и разнообразие спасено, экзистенциальное переживание страха перед смертью преодолевается. В трансцендентном добро и красота для него, в конце концов, отождествляются. Однако реально попытаться разрешить эту антиномию он не мог в силу отсутствия сугубо абстрактно-метафизического интереса. Взаимодополняемость аспектов внутри мировоззренческого дуализма и есть именно способ сохранения творческого разнообразия леонтьевской личности.

Кроме этого, путем обращения к православию Леонтьев осуществляет романтический уход во внутренний мир как бегство от неприютной социальной действительности. Все эти общности обусловлены тем, что религиозное и эстетическое имеют одну субстанцию — леонтьевскую духовность. Таким образом, дуализм не только разделяет личность на две половины, но и имеет компенсирующую функцию.

Во-вторых, общей мировоззренческой доминантой двух аспектов является аристократизм. В христианстве аристократический комплекс реализуется в идеале узко специального подвижничества или монашества. Леонтьев хорошо это чувствовал, что в какой-то мере и детерминировало принятие им этого идеала. Тема нехватки хорошо воспитанных и образованных дворянлюдей с утонченными мыслями и чувствами, несоответствия содержания современного ему российского монашества форме и духу настоящего подвижничества — одна из заметных в леонтьевской публицистике. Здесь мы видим тот же самый леонтьевский протест против мещанства, что и в его историзме, эстетике и критике «розового» христианства.

В-третьих, эстетическое и религиозное связаны между собой в понятии византизма. Сложному и разнообразному государству, построенному на началах неравенства и иерархии, соответствует иерархическое православие с его развитой символикой культа, обрядов и т. д. Византизм — это архаическое единство самодержавия и православия. Православие, по Леонтьеву, суть христианство периода цветущей сложностиатеизм и материализм — духовные формы вторичного смесительного упрощения. Поэтому противодействие этому процессу — долг не только эстетический, но и религиозный, реализующийся в утопии консервативного социализма, построенного на византийских началах.

В-четвертых, существуют черты психологического единства леонтьевского эстетизма и религиозности. Дуализм усиливал потребность Леонтьева в полярности и контрасте. Эстетическое изуверство было решающим толчком в выборе Леонтьевым монашеского идеала, в котором главное — трагичность жизни, противостоящая скуке мещанского существования.

В-пятых, существует и личностно-биографический аспект взаимосвязи религиозного и эстетического. Он — в первоначальном единстве детского неразвитого взгляда на мир. Приверженность к внешним формам православия, интериоризированная с раннего детства, была глубоким личностным чувством в течение всей последующей жизни. Она сыграла свою роль в леонтьев-ском обращении к православию.

Таким образом, можно говорить о довольно существенных элементах единства религиозного и эстетического аспектов леонтьевского творчества. Однако, дуализм при этом остается непоколебимым. У В. Соловьева и его последователей «философии всеединства» эстетическое творчество выступает органическим элементом их всеобъемлющих синтезоввырастает до уровня теургического назначения. Подобные подходы были чужды К. Н. Леонтьеву. Желая стать настоящим православным монахом, он боялся гностицизма и еретических отклонений в религиозной сфере, поэтому сохранял творческое самостоятельное «языческое» отношение к миру в сфере эстетики. Из-за этого эстетизм Леонтьева остался по существу неоправданным в его христианской религиозности — в этом и заключается трагедия леонтьевского творчества.