«Слово» Ф.М. Достоевского в творчестве В.Е. Максимова

В последнее десятилетие появилось немало диссертационных работ, посвященных творчеству В. Е. Максимова (1930;1995) [1]. Объектом исследования ученых были отдельные проблемы аксиологического, философского, художественного содержания прозы и драматургии известного писателя русского зарубежья.

О влиянии идей Ф. М. Достоевского на художественный мир В. Е. Максимова впервые заявил А. Р. Дзиов в 1994 году в диссертации «Проза Владимира Максимова» [2].

Исследуя библейский контекст в романе «Ковчег для незваных», Л. А. Шахова также обратила внимание на присутствие в художественном тексте цитат и реминисценций из романов Достоевского [3]. Е. В. Авдеева отмечала, что в романе «Карантин» Владимира Максимова есть реминисценции из поэмы «Великий инквизитор» в главе «Преображение тихого семинариста»: «Объясняя феномен появления сталинизма в России, глава представляет собой устную поэму, созданную священником Акопом по подобию «Великого инквизитора» [4].

Многие исследователи подчеркивали, что в романах «Заглянуть в бездну», «Ковчег для незваных», «Прощание из ниоткуда» вслед за Ф. М. Достоевским Владимир Максимов изображает «глупое» человечество, которое во что бы то ни стало ищет «рая на земле», пытается «обустроиться» на основе «всеобщего равенства», получить свой кусок счастья, поделив поровну материальные блага. В. Е. Максимов демонстрирует совершившееся пророчество Достоевского, показывая, как в результате «чудовищного эксперимента» страна превратилась в «социальный ад», полностью нивелировавший человеческую личность. На фактах истории XX века писатель изображает, как «бесы» завели Россию, «заблудившуюся в своих просторах и сорванную с оси» в бездну хаоса и террора [4,111].

В диссертационном исследовании И. Е. Лайко была выявлена значимость идей Достоевского для драматургии Максимова 1970;1990х годов, проанализированы его пьесы в аспекте постановки в них сквозных мотивов «двойничества», борьбы идеала «богочеловечества и человекобожества», свободы воли, «детскости» человечества, проблемы «случайного семейства», спроецированные, по верному наблюдению исследователя, на сталинскую эпоху репрессий [5]. Один раздел работы И. В. Алехиной посвящен выявлению взглядов В. Е. Максимова на творчество Достоевского в его публицистике [6].

В монографиях и статьях И. М. Поповой проведено последовательное выявление творческих параллелей и поэтико-философских соприкосновений Максимова с классической русской литературной традицией, а также проза этого писателя была логично поставлена в контекст русской литературы 1960;1990″ годов [7].

Несмотря на кажущееся изобилие исследований по вопросу воплощения «слова» Ф. М. Достоевского в творчестве В. Е. Максимова очевидно, что на существование проблемы только указывалось, что вне поля зрения литературоведения долгое время оставался такой феномен, как глубокая связь прозы В. Е. Максимова с прозой Ф. М. Достоевского, не исследованный специально.

В своих интервью и выступлениях писатель называл имена художников слова, которые, так или иначе, оказали воздействие на формирование его взглядов, жизненной позиции, мировоззрения, художественного метода и стиля. К их числу Максимов относил, наряду с Ф. М. Достоевским, JI.H. Толстого, A.M. Горького, М. А. Булгакова, а из современников — А. И. Солженицына, В. И. Белова, Ф. А. Искандера.

Когда Владимира Максимова спрашивали: «Кто ходит в ваших учителях?», он отвечал, не задумываясь: «От Пушкина до Пастернака у меня учителя менялись в течение жизни. В юности увлекался Горьким, Леоновым. Затем узнал другую литературу — учителя сменились, я стал покло-, няться другим литературным богам. Со зрелостью пришел Достоевский, 4 7 з появились другие мерки, оценки, категории.» [8]. Действительно, цитаты,.

2 образы, идеи, сюжеты, инсценировки из романов Ф. М. Достоевского при7 сутствуют во всех крупных произведениях Владимира Максимова.

I Творчество Ф. М. Достоевского оказало особенно глубокое и многоаспектное воздействие на художественную философию Владимира Мак1 симова, который, выражаясь словами И. И. Виноградова, «чутко улавливал I $ и передавал в своих произведениях подземный гул происходящей в рома нах Достоевского, в их мистических глубинах смертной битвы Божествен- ?,.

I * ного Света и Дьявольской Тьмы, Жизни и Смерти, Добра и Зла" [9]. Так, в.

Щ романе «Семь дней творения» широко используются реминисценции и об.

11, разы из «Преступления и наказания», «Бесов», «Братьев Карамазовых». Роман «Карантин» содержит множество точных и варьированных цитат из.

РУ «Великого Инквизитора» Ф. М. Достоевского. В «Ковчеге для незваных», 1.

V'.

Прощании из ниоткуда", «Кочевании до смерти» Владимир Максимов предложил свою версию «достоевского» мотива пути человечества, которому оставлен один шанс на спасение: мобилизовать остаток здравого смысла, духовных и нравственных сил и воспрепятствовать всеобщему 1 хаосу и разрушению, но не через кровь и насилие, а по-божески, посредстI I.

V вом всепоглощающей христианской любви через искупление всех и каж.

I' з (дого.

II.

Слово" Ф. М. Достоевского повсеместно используется на сюжетно символическом уровне параллельно и в драматургии Владимира Максимова, особенно в пьесах «Берлин на исходе ночи» и «Там вдали за рекой» .

Достоевские мотивы занимают отнюдь не периферийное место в творчестве Максимова, хотя специальных и целостных исследований, касающихся влияния художественных идей русского классика на творчество Максимова, практически нет.

Ф.М. Достоевский и В. Е. Максимов — масштабные личности, безусловно, в литературе далеко не равнозначные, однако оригинальные и неповторимые. Их творчество некорректно сопоставлять, но выявлять традицию Достоевского в литературном наследии В. Е. Максимова необходимо, поскольку существуют явные значительные точки соприкосновения, аспекты близости. Полное и объективное описание органичного восприятия идей Ф. М. Достоевского, их воздействия на содержание и поэтику ряда значительных художественных произведений В. Е. Максимова, несомненно, позволят выявить наиболее существенные тенденции эстетического развития прозы и драматургии писателя русского зарубежья.

В.Е. Максимов утверждал: «Можно без преувеличения сказать, что Достоевский сформировал психологию и мировоззрение, в частности, моего поколения. Через него и с его помощью каждый из нас, его поклонников и последователей, вдруг открыл для себя в плоскостном, трехмерном, сугубо социальном и пропагандно-упрощенном мире совсем иное — четвертое измерение, в котором наше „я“ обрело новые ценности и другие точки нравственного отсчета. Мы как бы приподнялись над собственным бытием, с предельной ясностью убеждаясь, что вопреки, казалось бы, „железной“ логике литературы критического реализма, мало изменить социальные обстоятельства в обществе, чтобы изменить человека к лучшему. Мы поняли, что человек должен, прежде всего, менять себя и окружающий его нравственный климат в обществе, и любые социальные реформы могут быть только следствием такого внутреннего преображения» [10].

Опираясь на мысль М. М. Бахтина, что «в отрыве от глубокого анализа культуры» игнорируются ее «глубинные течения», и «при таком подходе невозможно проникнуть в глубину больших произведений» [И], на примере восприятия художественных идей Ф. М. Достоевского в творчестве Владимира Максимова можно увидеть плодотворные проявления одного из подобных «глубинных течений» литературы XX века — русского духовного реализма. A.M. Любомудров в монографии «Духовный реализм в литературе русского зарубежья» справедливо резюмировал: «Православный тип духовности сформировал многие черты русского национального своеобразия, определил доминанту русской культуры» [12]. По нашему мнению, это можно отнести, в первую очередь, и к творчеству В. Максимова.

Мы поддерживаем утверждение профессора И. М. Поповой, что, «вскрывая принцип воздействия христианской аксиологии на поэтику прозы Владимира Максимова и обнаруживая текстуальные результаты этого воздействия, необходимо сосредоточиться на рассмотрении, прежде всего, таких важных проблем художественного мира писателя, как осознания ви1 ны „всех перед всеми“ — преодоления „соблазнов кровью и ложью“, которые принесли тоталитарные коммунистические режимыочистительного покаяния за чудовищный эксперимент пересотворения мира, восходящие к Достоевскому» [13].

Мы согласны также с профессором И. А. Есауловым, подчеркнувшим мысль, что после страшных испытаний XX века, после революций и мировых войн, «после расхристианивания православной России <.> не только И. С. Шмелев, Б. К. Зайцев, И. А. Бунин, М. А. Осоргин, но и многие другие писатели совершенно иначе — именно «на расстоянье» смогли увидеть ту Россию, которая была ими (и нами) потеряна или же, точнее, у нас отобрана. Парадокс состоит в том, что только после этого потрясения оказалось возможно как бы обозреть жизнь в ее целом, попытаться подвести «предварительные итоги тысячелетней православной традиции» [14]. К перечисленным писателям правомерно добавить и Владимира Емельяновича Максимова, считавшего точным определение Ф. М. Достоевским русской мен-тальности как православной («Кто не понимает в народе нашем его православие и окончательных целей его, тот никогда не поймет и самого народа нашего») [15].

Размышляя о роли Ф. М. Достоевского в развитии русской литературы, культуры и философско-этической мысли, В. Е. Максимов напоминал о краеугольной фразе «Смирись, гордый человек», произнесенной русским классиком на открытии памятника Пушкину в 1880 году. В. Е. Максимов был уверен, что Ф. М. Достоевский подчеркнул не слово «человек», а слово «гордый». «Поэтому для меня и моих единомышленников, — писал Максимов, — это звучит сегодня в совершенно новом ключе: «Воспрянь, духовный человек, и преобрази самого себя, только так ты преобразишь мир» [16]. Таким образом, мысль о необходимости преображения себя во имя возрождения России, о покаянии и воскресении в православии души каждого человека, об осознании высшего истинного своего предназначения настоятельно звучит во всех произведениях Максимова.

Актуальность диссертационного исследования определяется, прежде всего, возникшей в литературоведении приоритетной необходимостью изучения особенностей религиозно-нравственных и философско-художественных основ творчества писателей 70−90-х годов XX столетия (в том числе В.Е. Максимова) сквозь призму эстетической системы Достоевского, являющейся ключом к пониманию многих характерологических черт русской литературы второй половины XX века.

Данная проблема обуславливает обращение к намеченным современными учеными, но не изученным специально векторам исследования творчества В. Е. Максимова. При этом исследование воздействия «слова» Ф. М. Достоевского на романы В. Е. Максимова направлено на выявление ключевых положений философско-поэтического своеобразия творчества последнего, определения сходства эстетических позиций и подтверждения статуса В. Е. Максимова как продолжателя традиций Ф. М. Достоевского.

Диссертация написана на материале творчества Ф. М. Достоевского и В. Е. Максимова.

Объектом исследования являются романы, драматургия и публицистика того и другого писателя разных лет: романы «Бесы», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», «Дневник писателя» Ф. М. Достоевскогоа также романы «Семь дней творения», «Прощание из ниоткуда», «Ковчег для незваных», «Карантин», «Заглянуть в бездну», «Кочевание до смерти» и драматургия В. Е. Максимова.

Цель исследования заключается в анализе способов художественной репрезентации философско-эстетических воззрений Ф. М. Достоевского в творчестве В. Е. Максимова, определении их роли в моделировании художественного мира писателя русского зарубежья.

Поставленной целью обусловлены следующие задачи диссертационной работы:

1. Выявить специфику поэтико-аксиологического содержания романа «Бесы» Ф. М. Достоевского и сценического монтажа «Бесы» В. Е. Максимова, определить параметры сближения и различий художественных текстов, интерпретации центральной проблемы и изменений жанровой формы.

2. Определить степень значимости романа «Бесы» Ф. М. Достоевского для прозы В. Е. Максимова путем анализа идей, цитат, реминисценций, образов, сходных сюжетов в его произведениях.

3. Охарактеризовать процесс деградации от «семейства случайного», художественно воссозданного Ф. М. Достоевским, к «семейству обреченному», воплощенному в романах и драмах В. Е. Максимова.

4. Проанализировать символику женственности и «детскости» в романах В. Е. Максимова, определить роль инфернальниц в идейной составляющей его творчества, уяснив особенности женских образов Ф. М. Достоевского и их влияние на тематику и проблематику произведений Максимова.

5. Описать способы выявления русского национального характера в творчестве В. Е. Максимова, установить их связь с художественным миром Ф. М. Достоевского.

Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые было осуществлено целостное специальное изучение влияния философско-эстетической системы Ф. М. Достоевского на художественный мир В. Е. Максимова, определена роль «слова» Достоевского в творчестве писателя, рассмотрено воздействие идей, образов, сюжетных схем не только на уровне тематики, проблематики и мотивной организации, но и на уровне композиционной и метафорической организации произведений.

Впервые в область научных исследований введена пьеса В. Е. Максимова «Бесы», отражающая понимание русской интеллигенцией 1970;х V годов основополагающего для всей отечественной литературы и истории России одноименного романа Ф. М. Достоевскоговыявлены оригинальные.

V* средства символизации образов, примененные Максимовым для придания произведению колорита современности.

С научной новизной связана и рабочая гипотеза диссертационной работы, сформулированная так: творческая концепция В. Е. Максимова во многом восходит к философско-художественному провидческому миропониманию Ф. М. Достоевского, наиболее четко выраженному, по убеждению Максимова, в романе «Бесы» .

Основные положения, выносимые на защиту:

1. В сценическом монтаже по роману Ф. М. Достоевского «Бесы», сохраняя в целом неприкосновенной авторскую интенцию, В. Е. Максимов усилил значимость образов Федьки Каторжного, Хромоножки и Маньяка, варьируя их характеры с позиции уже совершившегося пророчества о революционном историческом «сломе». При этом Федька Каторжный становится у В. Е. Максимова главным персонажем, выступая как знак «опошления великой идеи на грязной улице». Максимовский вариант Маньяка символизирует всех высокопоставленных клеветников, расшатывавших устои имперской России. А Хромоножка у В. Е. Максимова является символом страдающей «от подмены» истинного идеала православной России.

2. Изменение родо-жанровой формы с эпической на драматическую обусловило появление в пьесе В. Е. Максимова «Бесы» таких (обобщающих всю творческую концепцию Ф.М. Достоевского) драматургических персонажей, как Голос Автора и Голос Евангелия, которые противопоставлены Голосу Великого Инквизитора. Введенные персонажи символизируют битву идеала Содомского и идеала Мадонны в душах человечества.

3. С помощью оригинальных художественных приемов звукового и светового сопровождения В. Е. Максимов делает фигуру Федьки Каторж ч ного Тенью всех «бесовских персонажей» Достоевского, через которую высвечивается («сквозь прилипшие маски») их истинная сущность. Тень маргинала сопровождает практически всех героев произведения от Юродивого до губернатора, подчеркивая масштабы разрушительного падения духовности в российском обществе под воздействием революционно-демократических идей.

4. Художественный прием игры света и тьмы позволяет В. Е. Максимову сжать содержание романа «Бесы» до небольшой пьесы, сохранив почти все концептуально важные эпизоды произведения, а также знаковые предметы романа Ф. М. Достоевского: карты, веер, маски, служащие ярким характеризующим средством и способствуют обобщению и символизации.

5. Присутствие персонажей Достоевского, сюжетных эпизодов, цитат, аллюзий, реминисценций из романа «Бесы» практически во всей прозе и драматургии В. Е. Максимова позволяет считать это произведение русского классика системой-прототипом всего его творчества, главной темой которого было осмысление роли Октябрьской революции в судьбе русского народа.

6. В решении проблемы кризиса семьи Максимов исходил из формулировки Ф. М. Достоевского о гибельности «случайного семейства». Прослеживая распад семейных отношений до «обреченного семейства» русского зарубежья художественными способами «констатирует», что безотцовщина при живых родителях, беспризорничество имеют социальные причины и связаны с падением нравственности, отказом от традиционных для России христианских ценностей, отрывом от исконных мест проживания, массовым переселением людей на стройки социализма.

7. Нравственно-эстетическая позиция Достоевского стала определяющей и при воссоздании Максимовым особенностей русского национального характера. Оба писателя подчеркивали, что преодоление «шато-сти духа», возрождение православной нравственности необходимо для возвращения к соборности народа, развития хранящихся в глубинах русской души высокой духовности, доброты, милосердия, жертвенности, беззаветной любви к родине.

Методологической базой диссертационного исследования являются: в области теории жанра — работы С. Н. Бройтмана, Н. Д. Тамарченко, Б. В. Томашевского, В. И. Тюпы, О. М. Фрейденберг и др.- в области исследований художественной структуры текста — труды В. В. Виноградова, Ю. Н. Тынянова, М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, Э. Я. Фесенко, В. Е. Хализева, Б. М. Гаспарова и др.- в области изучения творчества Ф. М. Достоевского — публикации И. М. Андреева, М. М. Бахтина, К. Н. Леонтьева, Н. О. Лосского, Д. С. Мережковского, К. В. Мочульского, Ф. Б. Тарасова и др. в области анализа творчества Максимова — исследования М. М. Глазковой, А. Р. Дзиова, М. М. Дунаева, Е. Ю. Зубаревой, В. Иверни, И. Е. Лайко, A.M. Любомудрова, И. М. Поповой, H.H. Савушкиной, А. Г. Соколова, Н. М. Щедриной и др.

Методы исследования представляют сочетание проблемно-аналитического, сравнительного, структурного, герменевтического и исто-рико-функционального анализа.

Теоретическая значимость исследования заключается, во-первых, в выявлении и развернутой характеристике различных форм воздействия творчества одного художника на другого: во-вторых, фиксацией и обоснованием рецептивной изменчивости художественного материала в разные исторические эпохи.

Практическая значимость работы. Результаты научного исследования могут быть использованы в ходе дальнейшего изучения истории русской литературы и литературы русского зарубежья, при чтений спецкурсов и лекционных курсов по отдельным проблемам. Наблюдения и выI воды, сделанные в работе, могут расширить представления о творчестве Ф. М. Достоевского и В. Е. Максимова в вузовском преподавании.

Апробация диссертационного исследования. Основные положения диссертации и ее отдельные аспекты неоднократно обсуждались на заседаниях кафедры русской филологии Тамбовского государственного технического университета, а также были представлены на международных научных конференциях: «Наука и устойчивое развитие общества. Наследие В. И. Вернадского» в Тамбовском государственном техническом университете (2008г.) — «Традиции русской словесности и современность (к 210-летию со дня рождения Н.В. Гоголя)» в Тамбовском государственном университете им. Г. Р. Державинана Всероссийском форуме «Дальневосточные образовательные чтения, посвященные памяти святых Кирилла и Мефодия» в.

Дальневосточном университете (2009г.) — на II Всероссийской научно-богословской конференции «Актуальные проблемы истории и культуры Православия» (г. Владивосток) — на Международном Конгрессе литературоведов (к 125-летию Е.И. Замятина) «Литературоведение на современном этапе. Теория. История литературы. Творческие индивидуальности» в Тамбовском государственном университете им. Г. Р. Державина (2009г.) — на I Международной конференции «Современные проблемы филологии» в Тамбовском государственном техническом университете (2011г.). Результаты исследования использованы в лекционных курсах и спецкурсах по истории современной литературы в Тамбовском государственном техническом университете. Основные положения диссертации изложены в одиннадцати публикациях.

Структура и объем диссертационного исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы. Содержание диссертации изложено на 217 страницах. Библиография включает 246 наименований.

Заключение

.

В результате предпринятого исследования можно сделать следующие выводы.

Творческие идеи Ф. М. Достоевского, созданные писателем образы, мотивы и сюжеты его произведений были для В. Е. Максимова источником художественного осмысления и «приложения» к новым историческим реалиям XX века, по которым он сверял исполнение пророчеств русского классика, наблюдал сдвиги, произошедшие в социальной жизни России, в духовном и душевном состоянии русского народа.

Роман Ф. М. Достоевского «Бесы» стал для В. Е. Максимова концептуально значимым произведением, очевидно, потому, что в этом произведении были гениально точно определены истоки социальной катастрофы XX столетия, прозорливо показаны те потрясающие негативные последствия, к которым привели революционно-демократические, атеистические идеи преобразования мира на основе равенства всех сословий.

Роман «Бесы» Ф. М. Достоевского стал своеобразной философско-эстетической системой-прототипом для всего творчества В. Е. Максимова: суждения, образы, сюжетные эпизоды, цитаты, реминисценции из этого произведения вошли буквально во все его повести, романы, драмы и публицистические статьи, став художественными ориентирами при воссоздании современности.

Наиболее полное художественное воплощение аксиологические взгляды В. Е. Максимова, восходящие к творчеству Ф. М. Достоевского, получили в драме «Бесы», созданной писателем русского зарубежья в качестве сценического монтажа по одноименному роману Федора Михайловича. Придав особый акцент образу Федьки Каторжного, В. Е. Максимов не только усилил мысль о разрушительных тенденциях в революции маргинальных слоев населения, но и продемонстрировал, как «высокая идея на.

180 грязной улице" превратилась в губительную для Имперской России силу, «опошлившись», вызвала невиданный размах деспотии, разнузданности (бесовских по своей сути) страстей, приведших к гибели в гражданских войнах и репрессиях многих миллионов людей.

Показывая, что многовековая мечта русского народа о свободе обернулась рабством и террором, В. Е. Максимов противопоставил Федьке Каторжному Хромоножку, акцентировав идею подмены идеала, показав, что мечта героини о «ясном соколе» обернулась верой «в черного ворона», причем ложь замечена слишком поздно, что привело Марию Лебядкину к гибели.

Художественной находкой В. Е. Максимова можно считать превращение Федьки Каторжного в тень всех основных персонажей романа «Бесы»: от губернатора до «блаженного и пророчествующего» юродивого, для которого он становится верным слугой. Знаковая фигура в финале переселяется в Эркеля, в котором прозреваются большевистские комиссары и сталинские палачи одновременно. Маргинальный персонаж Ф. М. Достоевского, по сути, разоблачает русских либералов, демократов, эмансипированных барышень, «придавленных идеей безбожия» интеллигентов, деклассированных личностей, вовлеченных в революционное движение и играющих демонические роли разрушителей мира.

В.Е. Максимов разработал целую систему драматургических приемов для воплощения характеров персонажей Ф. М. Достоевского, среди них важнейший: введение голосов Автора, и Голоса Евангелия, читающего «Откровение Святого Иоанна Богослова», которые противостоят Великому Инквизитору. Такой прием позволил ввести роман «Бесы» в контекст всего творчества Ф. М. Достоевского и усилить библейский контекст, звучащий в «Бесах» .

Символика горящего Распятья Христа, резкие переходы портретов бесов революции в изображения Троцкого, Ленина, Сталина, документальные.

181 кадры хроники 1920;1960* годов, звучание песен различных эпох социалистического строительства, присутствующие в сценическом монтаже, создают межэпохальный исторический фон, переходящий во вневременной евангельский континуум.

По-новому интерпретирован в пьесе В. Е. Максимова второстепенный у Ф. М. Достоевского образ Маньяка. Выведя этот символ клеветника России на первый план, драматург разбивает его речь на несколько частей, что позволяет усилить значимость типа разрушителя, подстрекателя тех «людишек», которые разжигали усиленно пожар революции.

В сценическом монтаже широко использован прием художественного маскарада: каждый персонаж является определенной комической маской, которая или носит постоянный характер (Степан Верховенский), или меняется множество раз (Петр Верховенский). Игра масками позволяет подчеркнуть лицемерную сущность, «оборотничество» персонажей, способность от мягкого либерализма перейти к деспотическому поведению. Падение карикатурных масок в финале под ноги главного беса, который топчет их, несомненно, символизирует обесценивание человеческой личности, намекает на гибельность нового мира, на крестные муки и страдания, ждущие Россию в результате «разгула» бунтарских сил.

Мастерское использование звуковой и световой символики позволяет В. Е. Максимову объективно воплотить смысл пророческого романа Ф. М. Достоевского, добавив осмысление тех художественно-исторических нюансов, которые внесла реальность XX столетия.

Игра светом и тенью, тьмой и вспышками света, угасанием и усилением света, движением световых пятен по сцене помогает ввести антино-мизацию в ряд персонажей, выявить их подлинную сущность, определить степень их значимости в художественной структуре произведения.

С помощью света подчеркивается концептуально важная символика: знаки судьбы (карты, веер, Золотой Петушок), страдания (слезы, бледное.

182 лицо, гримаса ужаса на лице Хромоножки). Звуковые эффекты работают в сценическом монтаже на размежевание бесовских (храп, хохот, визг, дребезжание, гудки и т. п.) и светлых образов (колокольный звон, пение петуха, плач, детский смех и т. п.), тем самым педалируются пророческие откровения будущего, представленные в пьесе также в звучании Евангельского текста.

Роман «Бесы» Ф. М. Достоевского является главным «кодовым ключом» для решения проблемы «плодов революции», поставленной в романах Максимова «Семь дней творения», «Прощание из ниоткуда», «Карантин», «Кочевание до смерти» и драмах «Берлин на исходе ночи», «Там вдали за рекой», «Пьедестал», «Музейные ценности», «Кукла или конь Калигулы» и других.

Персонажи Владимира Максимова цитируют героев Ф. М. Достоевского, когда начинают «прозревать» и чувствовать себя не победителями, «гегемонами» революции, а побежденными теми фомами фомичами, которые «законы составят, исходя из своей житейской скудости». Присутствие «слова» Ф. М. Достоевского усиливает ощущение родственной связи революционных персонажей В. Е. Максимова (Ленина, Сталина, старца Игнатия, Троцкого, Берии и др.) с персонажами классика русской литературы (Ставрогиным, Верховенским), нагло разрушающих вековые национальные традиции ради «умственного эксперимента» над человечеством.

Сверхтекстовые связи прозы и драматургии В. Е. Максимова позволяют определить роман «Бесы» как философско-художественную призму, сквозь которую писатель русского зарубежья смотрит на действительность 1920;1970;х годов, выстраивая свой художественный мир.

Особенно значимыми для сюжетно-композиционного своеобразия творчества В. Максимова являются не только проблемы, решаемые в «Бесах», но и тема «случайного семейства», проходящая через многие романы Ф. М. Достоевского. Оба художника связывали разрушение традиционных.

183 православных семейных отношений с атеистическим сознанием и нигилизмом, теорией любви — «стакана воды» , — ставшей популярной среди революционеров 1917;1920;х годов. В. Е. Максимов с опорой на Ф. М. Достоевского показал в своем творчестве, как сексуальная революция, изменив роль женщины в семье, обусловила распад прежде крепких, основанных на терпении, милосердии и сострадании, на принципе «несения тягот друг друга», родственных отношений. Случайные семейства Верховенских и Шаговых («Бесы»), Федора Карамазова («Братья Карамазовы») и Долгоруких («Подросток»), к сожалению, послужили безобразными прототипами семей и в XX столетии.

Анализируя причины шаткости советских семей посредством сопоставления их со «случайными семействами» Ф. М. Достоевского, В. Е. Максимов видит углубление нравственного кризиса, замечает духовные причины распада отношений между отцами и детьми и превращения детей в фактических сирот при живых родителях («Семь дней творения», «Прощание из ниоткуда», «Карантин», «Кочевание до смерти», «Ковчег для незваных»).

Безотцовщину и сиротство Владимир Максимов связывает с произошедшей в обществе духовной подменой, отрывом от исконных корней православия, потерей исторической памяти, скитаниями по стране многих тысяч людей и миграционными процессами, которые стимулировались государством с целью развития социалистического строительства. Практически все персонажи В. Е. Максимова ощущают «бездомье», одиночество и, только отказавшись от идеологических догм, осознав ложность приоритета общественного над семейным, некоторые из них, как Петр и Вадим Дашковы («Семь дней творения»), «рождаются вновь», духовно воскресают и обретают истинную любовь и настоящую крепкую семью.

Символом возвращения «блудного сына» к естественным нравственным основам семейной жизни становится бегство из города в лес. Таким образом спаслись от «обреченного семейства», убежав от общества, Вадим и Андрей Дашковы («Семь дней творения»), Мария и Борис Храмовы («Карантин»), Люба и Федор Самохин («Ковчег для незваных») и др.

Остальных персонажей В. Е. Максимова, как это было уже показано у Ф. М. Достоевского, ждет «хмельное забытье», «лабиринт пьянства», кочевание по которому продолжается, как правило, до смерти (Василий Дашков, Иван Левушкин из «Семь дней творения», Влад из «Прощания из ниоткуда», Мишаня Бармин из «Кочевания до смерти»).

При решении проблемы семьи в прозе и драматургии В. Е. Максимова из творческой системы Ф. М. Достоевского наследуется художественный прием параллелизации образов, позволяющий эстетически воплотить в историческом контексте все возможные варианты процесса превращения семьи в «случайное» или даже «обреченное семейство» (романы «Семь дней творения», «Прощание из ниоткуда», «Ковчег для незваных», «Кочевание до смерти»).

Евангельская категория спасительной для человечества «детскости» и «женственности», воспринятая через художественные произведения Ф. М. Достоевского, воплощена в прозе и драматургии В. Е. Максимова в качестве сквозного мотива. В образах Симы и Антонины, символизирующих образ «вечной Сонечки» («Семь дней творения»), Марии («Карантин»), Марии-поварихи и Любы Овсянниковой («Ковчег для незваных»), Анны («Заглянуть в бездну»), Марии в драме «Кукла или конь Калигулы», Веры в пьесе «Музейные ценности» и многих других женских персонажах воплощены надежды писателя на их очистительное воздействие. Русские женщины — носительницы лучших черт национального характера: чистоты сердца, искренности, незлобливости, всепрощения, милосердия, доброты, веры. Мотивная структура романов В. Е. Максимова зиждется на православной аксиологии (драмы «Позывные твоих параллелей», «Дом без номера», «Берлин на исходе ночи», «Пьедестал», «Борек — станция погранич.

185 ная"), и носителями последней, как и у Ф. М. Достоевского, в большей степени являются женщины и дети.

Решая проблему русского национального характера, В. Е. Максимов считал главным в нем — следование православной системе ценностей, справедливо полагая, что и творчество Ф. М. Достоевского проникнуто идеей христианского миропонимания, более всего проявляющегося в человеке на грани между жизнью и смертью. Герои Максимова уверены, что вера народная — это «привязь души», без которой человек теряет себя, его носит в разные стороны, а затем «заносит в бездну тьмы» .

В.Е Максимов демонстрировал во всех своих произведениях на примере центральных персонажей, что русский человек способен преодолеть «шатость» духа, «хлипкость души» и «возродить себя в духе» (Петр Дашков, Глупак, Антонина, Муся из «Семи дней творения», Мария и Борис из «Карантина», Егорычев из романа «Заглянуть в бездну» и т. д.). Покаянность, осознание своей греховности, способность на воскресение души, следование идеалам добра, сострадания, соборности, самоотверженной жертвенности провозглашаются сердцевиной русского национального характера, которые и должны, по убеждению писателя, определить скорое возрождение сильной единой России.

Таким образом, используя различные способы художественной репрезентации философско-художественной концепции Ф. М. Достоевского, В. Е. Максимов в своем творчестве на новом историческом этапе осуществил на тематико-проблемном и поэтическом уровнях развитие основных идей классика для более убедительного и объективного анализа общественных и личностных отношений и их эстетического осмысления и воплощения.