Актуальность темы
исследования. Трансформационный переход российского общества, начавшийся в середине 1980;х годов и не вполне завершившийся к настоящему моменту, оказался связан со многими болезненными процессами, отразившимися на различных сторонах жизни широких слоев населения. В результате в публицистике и научной литературе интенсифицировались дискуссии по ряду острых вопросов, связанных с проблематикой социального управления в трансформирующемся обществе. Одна из наиболее распространённых критических интерпретаций российской социальной трансформации связывала часть негативных её последствий с потерей управляемости переходным процессом в целом.
Необходимо учесть, что предыдущая стационарная модель социального устройства российского общества воспринималась многими наблюдателями как образец ярко выраженной иерархичности и управляемости. Реальные действия политической элиты, управлявшей российским обществом на протяжении предыдущих 70 лет, содержали в себе акцентированную установку на максимизацию властного управленческого контроля над всеми сферами социальной жизни.1 Именно эта установка и послужила одним из основных объектов критики в политической полемике конца 80-х годов. Подавление неподконтрольных власти элементов социальной организации и доминирование государства, по мнению критиков, были ответственны за поражение советского государства в социально-экономическом соревновании со странами, где рынок и гражданское общество сохранили определённую автономию от государства. Поэтому идеология раннего этапа трансформационного перехода включала в себя установку на ослабление государственного регулирования социальной жизни.
1 Хотя этого нельзя сказать об официальной государственной идеологии, включавшей в себя такие элементы, как грядущее «отмирание государства» и расширение «социалистического самоуправления».
Таким образом, проблема поиска оптимальных масштабов социального управления в целом, и государственного регулирования в особенности, оказалась в центре внимания многих исследователей российской социальной трансформации. Социально-философский анализ российского трансформационного процесса предполагает интерпретацию данной проблемы в терминах соотнесения стихийного и целенаправленного начал. Однако задачи социально-философского анализа выходят за рамки политической полемики.
Популярность синергетических концепций социальной динамики способствовала тому, что к концу XX века идея о ненужности и обременительности подавления стихийной социальной энергии, если она не носит откровенно разрушительного характера, приобрела статус «общего места» социальной науки. Получила широкое распространение точка зрения, согласно которой чересчур амбициозные попытки обуздать стихийность в обществе не только обречены на провал, но и могут сами стать фактором роста неконтролируемой стихийности. В то же время, новые технологии социального управления, включающие в себя элементы манипулятивных техник, претендуют на большую эффективность в усложняющейся реальности постиндустриального мира. Социально-философское исследование проблемы предполагает объективное рассмотрение этих аргументов при абстрагировании от их конъюнктурных социально-политических коннотаций.
На основании философского анализа социально-трансформационных процессов мы можем сформировать представления о социальных законах, которые отличаются от законов природы своим статистическим и вероятностным характером. В процессе социальной трансформации эти законы проявляются через стихийность и целенаправленность.
Таким образом, актуальность темы настоящей диссертационной работы определяется как принципиальной теоретической значимостью исследования взаимодействия стихийных и целенаправленных элементов в социальном управлении, так и практическими задачами определения приоритетов и пределов возможностей целенаправленного воздействия на процесс современной российской социальной трансформации.
Степень разработанности проблемы настоящей работы определяется её комплексным характером. В настоящее время в отечественной философской литературе обнаруживается определённый пробел в области теоретического осмысления места целенаправленных управленческих начал в социально-трансформационном процессе. Большое количество работ посвящено исследованию феномена социальной трансформации в целом1, либо аргументированию выбора конкретных направлений социального управления и вариантов формирования политического курса.
В связи с этим, наиболее целесообразной стратегией настоящего исследования представляется критическая интерпретация теоретических концепций стихийности, целенаправленности и социальных трансформаций в сочетании с анализом процесса формирования стратегий социальных субъектов, важнейшими элементами которого являются стихийность и целенаправленность.
Очевидно, что проблема взаимодействия стихийного и целенаправленного в процессе социальной трансформации может рассматриваться через призму различных теоретических подходов в.
1 Заславская Т. И. Трансформационный процесс в России: социоструктурный аспект // Социальная траектория реформируемой России: Исследования Новосибирской экономико-социологической школы / Под ред. Т. И. Заславской, З. И. Калугиной — Новосибирск: Наука, 1999. — С. 149 — 167- Ядов В. А. А вей же умом Россию понять можно // Россия: трансформирующееся общество / Под ред. В. Ядова — М.: КАНОН-пресс-Ц, 2001. — С. 8 — 43- Castles S. Studying Social Transformation / S. Castles // International Political Science Review. — Jan2001. — Vol. 22. — Issue 1. — Pp. 13−33- Genov N. Global Trends and Eastern European Societal Transformations / N. Genov // International Social Science Journal. — Dec2000. — Vol. 52. — Issue 166. Pp. 531 — 569- Kollontai V. Social transformations in Russia / V. Kollontai // International Social Science Journal. — Marl999. — Vol. 51. — Issue 159. Pp. 99−107- Sanderson S. Social Transformations: A General Theory of Historical Development / S. Sanderson — Lanham: Rowman & Littlefield, 1999. — 345pp.- Smelser N. Social transformations and social change / S. Smelser // International Social Science Journal. — June 1998. — Vol. 50. — Issue 156. Pp.165 — 178.
2 Беляев Э. В. Трансформация: у каждой страны уникальный путь / Э. В. Беляев // Социологические исследования. — 2002. — № 10. — С. 37 — 44- Наумова Н. Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина или ресурс человечества? / Под ред. B.H. Садовского, В. А. Ядова — M.: Эдиториал УРСС, 1999. — 176с.- Панов П. В. Трансформации политических институтов в России: Кросстемпоральный сравнительный анализ / П. В. Панов // Политические исследования. — 2002. — № 6. — С. 15 — 27- Поздняков A.B. Стратегия российских реформ / A.B. Поздняков — Томск: ТГПИ, 1998. — 324с.- Fedotova V. The Criminalization of Russia: Autochthonous Capitalism as a Reaction to Right-Wing Radicalism / V. Fedotova // Sociological Research. — Vol. 41. — No. 5, September-October 2002. — Pp. 30 — 59. зависимости от инструментария, свойственного определённой научной традиции. Социально-философский анализ этой проблемы предполагает первоначальное изучение эволюции представлений о стихийности и целенаправленности в категориальных системах различных направлений классической и современной социальной теории. Среди большого количества исследований в этой области необходимо отметить работы А. Н. Бугреева, А. И. Демидова, М. Г. Макарова, Н. Ф. Наумовой и М. Г. Курбанова.1.
Вместе с тем ключевая проблема настоящего исследования связана с изучением социально-философских аспектов современных трансформаций. Фундаментальные работы М. Вебера, К. Мангейма, Р. Будона, П. Штомпки и Ш. Эйзенштадта послужили основой для формирования теоретического подхода, представленного в настоящем тексте.2.
Современные отечественные исследователи также не обошли вниманием проблему философской интерпретации социально-трансформационного процесса. В работе В. И. Карасёва понятие социальной трансформации рассмотрено в качестве универсальной категории социальной философии, отражающей сущность процесса качественных изменений общественных систем.3 П. А. Шамсутдинов анализирует процессы информационных взаимодействий в ходе трансформации социальных систем.4 В. Я. Гельман акцентирует внимание на политической составляющей современных российских трансформационных.
1 Бугреев А. Н. Диалектика стихийности и сознательности в общественном развитии / А. Н. Бугреев — М.: Прогресс, 1982. — 258с.- Демидов А. И. Категории стихийности и сознательности / А. И. Демидов — Саратов: Мысль, 1978. — 245с.- Макаров М. Г. Категория «цель» в домарксистской философии / М. Г. Макаров — Л.: «Наука», 1974. — 249с.- Наумова Н. Ф. Социологические и психологические аспекты целенаправленного поведения / Н. Ф. Наумова — М.: Наука, 1988. — 200с.- Курбанов М. Г. Стихийное и сознательное в реализации законов общества: Дисс. канд. филос. наук / М. Г. Курбанов — СПб.:1997. — 149с.
2 Будон Р. Место беспорядка. Критика теорий социального изменения / Р. Будон — M.: Аспект Пресс, 1998. -284с.- Вебер М. Избранные произведения / М. Вебер — М.: Прогресс, 1990. — 785с.- Мангейм К. Человек и общество в эпоху преобразования // Диагноз нашего времени / К. Мангейм — М.: Юрист, 1994. — С. 268 — 397- Штомпка П. Социология социальных изменений / П. Штомпка — М.: Аспект Пресс, 1996. — 423с.- Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Ш. Эйзенштадт — М.: Аспект Пресс, 1999.-416с.
3 Карасёв В. И. Социальная трансформация как предмет философского анализа: Автореф. дисс.. докт. филос. наук / В. И. Карасёв — М.: 2000. — 35с.
4 Шамсутдинов П. А. Трансформация социальных систем в условиях информационных взаимодействий: Дисс.. канд. филос. наук / П. А. Шамсутдинов — Липецк, 2001. — 169с. процессов.1 Концепция механизма процесса современных социальных трансформаций была детально проработана в работах Т. И. Заславской, послуживших исходным пунктом для авторского анализа.2.
Поскольку фокус внимания настоящего исследования связан с проблемой выявления элементов стихийности и целенаправленности в социально-трансформационном процессе, то важными источниками стали работы, где был в той или иной мере затронут данный вопрос. Среди множества использованных источников необходимо особенно отметить работы Э. Хобсбаума, И. В. Стародубровской и В.A. May, а также Т. Шанина.3.
При определении роли и места целенаправленных управленческих начал в процессе трансформации социальных систем отправной точкой для авторского анализа послужили идеи, сформулированные марксистскими теоретиками А. А. Богдановым и А. Грамши.4.
Наряду с индивидуальными и коллективными монографическими работами в диссертации были использованы публикации из ряда периодических научных изданий, включая отечественные и зарубежные журналы: «Вопросы философии», «Политические исследования», «Социологические исследования», «Мировая экономика и международные отношения», «Философия науки», «Философские науки», «International Political Science Review», «Monist», «Political Studies», «Sociological Research»,.
1 Гельман В. Я. Трансформация в России: политический режим и демократическая оппозиция / В.Я. ГельманМ.:Прогресс, 1999. -248с.
2 Заславская Т. И. О социальном механизме посткоммунистических преобразований в России / Т. И. Заславская // Социологические исследования. — 2002. — № 8. — С. 3 — 16. Заславская Т. И. О субъектно-деятельном аспекте трансформационного процесса // Кто и куда стремится вести Россию?. Акторы макро-, мезои микроуровней современного трансформационного процесса / Под ред. Т. Заславской — М.: МВШСЭН, 2001. — С. 3 — 35. Заславская Т. И. Трансформационный процесс в России: социоструктурный аспект // Социальная траектория реформируемой России: Исследования Новосибирской экономико-социологической школы / Под ред. Т. И. Заславской, З. И. Калугиной — Новосибирск: Наука, 1999. — С. 149 — 167.
3 Хобсбаум Э. Эхо «Марсельезы» / Э. Хобсбаум — M.: Интер-Версо, 1991. — 272с.- Стародубровская И. В., May B.A. Великие революции: от Кромвеля до Путина / И. В. Стародубровская, В.А. May — М.: Вагриус, 2001. -440с.- Шанин Т. Революция как момент истины. Россия 1905;1907 гг. — 1917 — 1922 гг. / Т. Шанин — М.: Весь мир, 1997.-560с.
4 Богданов А. А. Вопросы социализма. Работы разных лет / А. А. Богданов — М.: Политиздат, 1990. — 479с.- Грамши А. «Тюремные тетради»: В 3 ч. Ч. 1. / Под ред. М. Н. Грецкого — М.: Политиздат, 1991. — 279с.
International Social Science Journal", «Social Research», «European Journal of Philosophy», «History & Theory», «Philosophical Psychology», «Journal of Socio-Economics». 1.
Цель и задачи исследования
Основной целью настоящей работы является изучение наиболее эффективного сочетания элементов стихийности и целенаправленности в социальной деятельности и, в особенности, в социальном управлении в эпохи масштабных социальных трансформаций.
Достижение поставленной цели осуществляется через решение следующих научных задач:
— определение стихийного и целенаправленного в процессе социальной трансформации;
— анализ и определение процесса социальной трансформации;
— исследование различных концепций механизма процесса социальной трансформации;
— рассмотрение специфических характеристик целенаправленной деятельности в социально-трансформационном процессе;
1 Ассеев В. А. Экстремальные принципы и проблема целесообразности / В. А. Ассеев // Вопросы философии. -1971. — № 8. — С. 87 — 92- Бане В. Элементы неопределённости в переходный период / В. Бане // Политические исследования. — 1993. — № 1. — С. 44 — 51- Беляев Э. В. Трансформация: у каждой страны уникальный путь / Э. В. Беляев // Социологические исследования. — 2002. — № 10. — С. 37 — 44- Эльянов, А .Я. Государство и развитие / А. Я. Эльянов // Мировая экономика и международные отношения. — 2003. — № 1. — С. 3 — 14- Диев B.C. Феномен современного управления с позиций науки и философии / B.C. Диев // Философия науки. — 2001. — № 3 (11). — С. 32 — 47- Мишин В. И. Объективные законы истории и социальная активность / В. И. Мишин // Философские науки. — 1968. — № 3. — С. 27 — 39- Castles S. Studying Social Transformation / S. Castles // International Political Science Review. — Jan2001. — Vol. 22. — Issue 1. — Pp. 13 — 33- Den Uyl D. Teleology and agent-centeredness / D. Den Uyl // Monist. — Jan 1992. — Vol. 75. — Issue 1. — Pp. 14 — 34- Evans M. Understanding Dialectics in Policy Network Analysis / M. Evans // Political Studies. — 2001. — Vol.49. — Pp. 542 — 550- Fedotova V. The Criminalization of Russia: Autochthonous Capitalism as a Reaction to Right-Wing Radicalism / V. Fedotova // Sociological Research. — Vol. 41.-No. 5, September-October 2002. — Pp. 30 — 59- Genov N. Global Trends and Eastern European Societal Transformations / N. Genov // International Social Science Journal. — Dec2000. — Vol. 52. — Issue 166. Pp. 531 — 569- Grunenberg A. Totalitarian Lies and Post-totalitarian Guilt: the Question of Ethics in Democratic Politics / A. Grunenberg // Social Research. — Vol. 69. — No 2, Summer 2002. — Pp. 359 — 379- Pippin R. Naturalness and Mindedness: Hegel’s Compatibilism / R. Pippin // European Journal of Philosophy. — Jul 1999. — Vol. 7. — Issue 2. Pp.194 — 213- Stuart-Fox M. Evolutionary Theory of History / M. Stuart-Fox // History & Theory. — Decl999. — Vol. 38. — Issue 4. Pp.33 — 52- Sun R. Cognitive science meets multi-agent systems: a prolegomenon / R. Sun // Philosophical Psychology. — Mar2001. — Vol. 14. — Issue 1. Pp.5 — 29- Tomer J. Economic man vs. heterodox men: the concepts of human nature in schools of economic thought / J. Tomer // Journal of Socio-Economics. -2001. — Vol. 30. -Issue 4. Pp. 256−291.
— изучение современных тенденций применения целенаправленных управленческих начал в социально-трансформационных процессах;
— выявление наиболее оптимальных стратегий поведения властвующей элиты в период социальной трансформации.
Объектом настоящего диссертационного исследования является социально-трансформационный процесс. На основании изучения типичных элементов социально-трансформационного процесса формируется представление о механизме социальной трансформации, а также тенденциях и закономерностях данного процесса. При этом особое внимание в настоящей работе уделено специфике современной российской социальной трансформации.
В качестве предмета исследования выступают стихийные и целенаправленные элементы в сознании субъектов социального действия, формирующие основные направления и параметры реального участия этих субъектов в трансформационном процессе.
Методологической основой диссертационного исследования является совокупность разработанных в социальной теории концепций общественного развития и трансформирования, подходов к изучению отдельных сторон или аспектов процесса социальных изменений, способов, методов и принципов организации философского, исторического и естественнонаучного знания, дающих возможность эффективного изучения предмета диссертационного исследования. Диалектический метод позволил рассматривать стихийность и целенаправленность как парные феномены человеческого сознания, поскольку выделение из целого и анализ одного феномена в отрыве от противоположного ему, могло существенно исказить черты интерпретируемой реальности. Исторический и социально-психологический анализ мотивации и логики формирования стратегий субъектов социально-трансформационного процесса позволил подкрепить теоретические выкладки конкретными примерами.
Среди множества теоретических направлений и социально-философских концепций, использованных в настоящей работе, необходимо особо отметить идеи авторов, принадлежащих к марксистской социально-философской традиции. Именно в рамках марксистской парадигмы социальной мысли революционные и социально-трансформационные процессы стали приоритетным объектом социально-философского анализа. Интерпретация действий социальных субъектов в системе категориальной дихотомии «стихийности» и «сознательности» также относится к числу марксистских методологических техник. Наконец, преимущественно марксистские и неомарксистские по своему происхождению концепции идеологии послужили методологической базой для авторского переосмысления феномена целенаправленности.
Вместе с тем в настоящей работе, хотя и в меньшей степени, использовались концепции и методологии из арсенала альтернативных социально-философских традиций, таких как структурно-функциональная и структуралистская теории.
В работе также используются достижения современных отраслей естественнонаучного знания, таких как общая теория систем и синергетика, включение которых позволило более оптимально использовать возможности философской диалектики.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в следующем:
— разработано авторское определение стихийности и целенаправленности как характеристик сознания и поведения субъекта социального действия- -сконструирован новый вариант диалектической оппозиции «стихийноецеленаправленное» вместо традиционно используемой в отечественной литературе категориальной пары «стихийное — сознательное" — -разработано социально-философское определение процесса социальной трансформации;
— выделены ключевые структурные элементы социальнотрансформационного механизма;
— выявлены особенности взаимодействия стихийного и целенаправленного на разных этапах процесса социальной трансформации;
— предложена типологизация основных стратегий целенаправленного социального управления современными социальными трансформациями.
Положения, выносимые на защиту: -стихийность и целенаправленность являются свойствами сознания познающего и действующего субъекта, задающие основные параметры и направления общественного развития. Индивидуальное поведение носит преимущественно целенаправленный характер, исходя из перспективы развития самого индивида. Социальная стихийность проявляется через индивидуальную и групповую целенаправленную деятельность. Равнодействующая огромного количества разнонаправленных стихийных сил совпадает на длительном историческом отрезке с вектором социального прогресса;
— целенаправленность процесса социальной трансформации не предполагает полный контроль над трансформационным процессом со стороны доминирующего социального субъекта. Целенаправленность целого, как правило, не совпадает с целенаправленностью его отдельных частей. Факт социального многообразия предполагает плюрализм и непостоянство индивидуальных и групповых предпочтений, препятствующий инициирующему трансформацию социальному субъекту держать под контролем трансформационный процесс;
— в трансформируемом социуме увеличивается разнообразие целевых поведенческих стратегий. Однако эти стратегии и соответствующие им локальные цели столь же нестабильны, как и трансформирующаяся институциональная среда. Процесс формирования целей социальной системы имеет вид идеологического противоборства. Целенаправленные начала, содержащиеся в управленческой тактике периода социальной трансформации, основаны на ценностно-идеологических предпочтениях, сформированных в эпоху предтрансформационного кризиса стабильной системы. Образ лучшего общества часто приобретает вполне конкретные очертания и выступает в роли идеала социальных изменений;
— социальная трансформация есть процесс интенсивных социальных изменений, результатом которого является переход от одного стабильного состояния социальной системы к иному, качественно отличному от предыдущего. Таким образом, социальная трансформация рассматривается как процесс преобразования либо возникновения новых форм общественной жизни. Отличительной чертой трансформационного процесса в отличие от обычных социальных изменений является возрастание значения идей в сравнении с институтами;
— конституирующим элементом периода социальной трансформации является общая неопределённость тенденций социальной динамики. Институциональная и ценностная нестабильность ситуации переходного периода затрудняет субъектам социального действия прогнозирование развития событий даже на ближайшую перспективу. В процессе завершения социальной трансформации и стабилизации новой социальной системы важную роль играет «ситуационный консерватизм», позволяющий избежать социальной аномии, а также адаптировать новации трансформационного периода к традициям предшествовавшей эпохи;
— механизм процесса социальной трансформации включает в себя, как минимум, три блока: 1) ликвидацию отживших институциональных ограничений, характерных для стабильного состояния прежней социальной системы, которые стали предпосылкой системного кризиса- 2) испытание возможностей системы в отсутствие прежних ограничений- 3) стабилизацию социальной системы за счёт формирования качественно новых институциональных ограничений;
— диалектика механизма процесса социальной трансформации реализуется через эффективную целенаправленную деятельность и заключается не в подавлении стихийности, а в регулировании стихийных процессов в соответствии с интересами общества;
— синергетическая парадигма социального управления выражает смысл диалектики стихийного и целенаправленного и предполагает отказ от попыток тотального обуздания неподконтрольных человеку стихийных процессов, ставит задачу «управлять не управляя», используя малые резонансные воздействия на стихийные процессы;
— реализация целенаправленной стратегии социальной трансформации требует обеспечения идейной и политической гегемонии властвующей элиты. Гегемонистский подход, учитывая научные нормы социальной целесообразности, базируется на утверждении необходимости согласия большинства субъектов социального действия с ценностями и стратегиями доминирующего субъекта трансформационного периода.
Научно-практическая значимость данного исследования определяется теми возможностями, которые открывает для дальнейшего осмысления проблемы предложенный в диссертации подход к изучению взаимосвязи между стихийностью и целенаправленностью в формировании стратегий социального действия в период социальной трансформации. Собранный и систематизированный в диссертации материал и основные выводы работы могут использоваться при подготовке учебных курсов, книг и пособий в области социальной теории, а также служить методологической основой при проведении исследований в различных областях социальной философии, социологии и политической науки, применены в сфере практической политики и управления.
Апробация работы. Основные положения и выводы работы изложены в научных публикациях автора. Различные аспекты исследования апробированы в выступлениях на семинарах и научных конференциях.
Структура диссертационной работы. Работа состоит из введения, трех глав, включающих шесть параграфов, заключения и списка литературы по теме диссертации, содержащего 146 источников, в том числе 25 иностранных.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Проблемы стихийности и целенаправленности в социальном развитии многогранны. Историки, экономисты, психологи и политологи предлагают собственные подходы к анализу этих феноменов. Социально-философская интерпретация этих явлений может быть наиболее пригодна в двух отношениях.
Во-первых, социально-философского рассмотрения требует нормативный аспект проблемы. Нельзя просто отмахнуться от того факта, что стихийность рассматривалась многими теоретиками как нечто такое, что требуется преодолеть. В какой мере этот подход можно считать устаревшим — вопрос, неразрешимый вне социально-философского контекста.
Во-вторых, социальные трансформации конца XX века дали обширный материал для анализа соотношения стихийности и целенаправленности в поведении социальных субъектов. Интеграция данных естественных и гуманитарных наук в единую объяснительную модель также может рассматриваться как традиционная задача социально-философского исследования.
Едва ли не каждая эпоха в развитии человечества с момента появления письменной истории давала примеры теорий идеального общества и идеального государства. Социально-философский взгляд на общество, отказавшийся от привычного восприятия социальной реальности как чего-то само собой разумеющегося, неизбежно ставил на повестку дня вопрос о том, насколько необходимы те огромные издержки, которыми всегда сопровождались процессы социального воспроизводства и социального развития.
Безнадёжная нищета среди изобилия, бессмысленные кровопролитные войны за клочок земли, жестокая тирания и хаос безвластия — всё это с высоты социально-философской абстракции могло показаться всего лишь недоразумением. Недоразумение, если понимать это слово буквально, означает недостаток разумного осмысленного социального действия, направленного на искоренение предпосылок очевидных бедствий и, возможно, создание более совершенного общества. Концепции общественного договора были основаны на постулате о возможности разумного обсуждения социальных проблем, обнаружения приемлемых для всех справедливых решений и совместных действий, нацеленных на их воплощение в жизнь.
Проблема, однако, состояла в том, что не удалось обнаружить магической формулы, позволяющей свести многочисленные и противоречивые интересы, ценности и предпочтения к общему знаменателю. Любое социальное преобразование, в том числе вызванное самыми благими намерениями, соответствовало в большей степени одним интересам, и противоречило другим. Поэтому попытки организовать общество исключительно на разумных началах не привели к успеху.
Неподконтрольный философам и политикам мощный поток жизни, или естественноисторический процесс, оставлял слишком мало места для формирования успешных стратегий социального реформирования. Речь идёт не о том, что революции, основанные на идеях Просвещения, не принесли ожидаемых плодов. Новые политические системы продемонстрировали различную степень жизнеспособности и ознаменовали собою начало нового этапа человеческой истории. Однако массовые социальные практики были по-прежнему в значительной степени основаны на насилии и манипуляции, хотя и другого рода. Властные решения и повседневные поведенческие стратегии всё так же определялись игрой интересов. Может быть, невидимая рука рынка и была в состоянии создать стимулы для повышения массового уровня жизни в целом ряде стран. И всё же, оставаясь невидимой и неподконтрольной человеку, эта рука воспринималась как чуждая и внешняя по отношению к любому конкретному человеку сила. Может быть, поток истории и свернул в более приятное для многих русло, но он от этого не перестал быть стихийным природным потоком, а вовсе не каналом, скованным гранитными берегами общечеловеческого разума.
Поэтому на смену попыткам остановить поток истории, начав социальную жизнь с чистого листа, пришли теории, стремящиеся разгадать собственную логику естественноисторического процесса. Наиболее амбициозная и масштабная по своим последствиям марксистская теория стала одним из важнейших факторов мирового исторического процесса XIX—XX вв.еков. Обещания грядущего перехода из царства необходимости в царство свободы и торжества целенаправленного развития общества над стихией междоусобной борьбы основывались уже не на апелляции к разуму, а на реконструкции логики исторического развития, в основе которой лежала своеобразная версия экономического детерминизма.
Эти обещания также не оправдались. Коммунистические эксперименты убедительно продемонстрировали, что в сфере экономической эффективности и массового благосостояния централизованные общественные системы не могут соперничать с системами, отдающими значительную долю социального пространства стихийным силам рынка. Единственное, в чём преуспели централизованные системы — относительное снижение степени риска для отдельного человека, связанное с увеличением социальных гарантий, предоставлением доступа к набору общественных благ, включающих бесплатное здравоохранение и образование, а также ликвидацию безработицы. Но за гарантии безбедного завтрашнего дня пришлось заплатить не только частью потенциально более высокого благосостояния, но и вполне реальными свободами — политическими и интеллектуальными.
Очевидная неудача коммунистического эксперимента повлекла за собою волну критики философского фундамента коммунистической доктрины. В настоящее время концепции преодоления стихийности социальной жизни критикуются по целому ряду оснований.
Во-первых, социальная стихийность больше не воспринимается как зло. Если социальная стихийность возникает как результат индивидуальной и групповой целенаправленности, то, возможно, равнодействующая огромного количества разнонаправленных сил совпадёт на длительном историческом отрезке с вектором социального прогресса. Соответственно, бороться следует не со стихийностью как таковой, а с её наиболее явными издержками. С этой точки зрения, следует обуздать лишь наиболее опасные проявления индивидуального своеволия и откровенно антиобщественного поведения.
Во-вторых, даже если рассматривать стихийность как зло, то это зло неизбежное, а возможные лекарства, скорее всего, окажутся страшнее болезни. Расширение сферы социального управления с необходимостью повлечёт за собой угрозу индивидуальным свободам и преобладание вертикальных отношений зависимости и доминирования над горизонтальными отношениями конкуренции и кооперации.
В третьих, возможность разумного социального дискурса, как таковая, вызывает у некоторых наблюдателей серьёзные сомнения. За фасадом калькулируемой формальной и технической рациональности может скрываться всё та же идеология (понимаемая в данном контексте как ложное сознание). Конечные цели человеческой жизни (цели-ценности) формально-рациональным образом обоснованы быть не могут. Поэтому проекты организации общества на разумных началах могут в действительности основываться на предпочтениях ценностно-эстетического плана, а о вкусах, как известно, не спорят.
В четвёртых, известные механизмы преобразования индивидуальных интересов в коллективные цели по-прежнему весьма ненадёжны. В любом иерархически организованном социальном целом с высокой степенью вероятности будут доминировать интересы властвующей элиты, а, значит, под видом социальной целенаправленности будет выступать целенаправленность групповая. Даже относительно свободная политическая конкуренция в плюралистических социальных системах не снимает данной проблемы, поскольку обеспечивает лишь формальное разделение этой элиты на фракции, у которых слишком много общих интересов.
И, наконец, пятый аргумент связан с тем, что в последние годы синергетическая теория пересмотрела роль хаоса в природных системах. Синергетическая парадигма в значительной степени заменила предшествующую ей кибернетическую парадигму. Двумя ключевыми принципами синергетического подхода являются принцип самоорганизации и принцип нелинейности. В синергетической перспективе объекты социального управления не являются пассивными, а рассматриваются как относительно автономные системы, где присутствуют собственные тенденции развития. Поэтому управляемым объектам нельзя навязывать чуждые им цели. Управление с позиции синергетики основано на создании таких стимулов для управляемых объектов, которые содействовали бы корректировке их целей в направлении, благоприятном для субъекта управления. С точки зрения синергетики, стихийное — есть подспудно созревшее изменение, в котором выражается движение системы, достигшей точки бифуркации к ближайшему, либо сильнейшему аттрактору. Полное обуздание стихийных процессов, происходящих в сложных системах, чревато нарастанием дисфункциональности внутри систем, точно так же, как постоянное подавление естественных потребностей организма ведёт к болезни.
В защиту социальной целенаправленности выдвигаются аргументы иного плана.
Во-первых, пренебрежение издержками стихийных процессов может привести к масштабному социальному кризису. Так, например, экологические проблемы, многие из которых являются следствием экономического роста, грозят перспективой деградации природной среды обитания человека как биологического вида. Межгосударственная конкуренция между странами, обладающими ядерным, химическим и бактериологическим оружием, может вылиться в военный конфликт, пережить который человечество уже не сможет.
Для того чтобы целенаправленно решать глобальные проблемы такого рода, создаются разнообразные международные организации, но их реальные ресурсы и полномочия пока существенно уступают аналогичным возможностям крупнейших национальных государств, некоторые из которых продолжают вести себя безответственно и учитывают лишь собственные интересы и потребности. Поэтому усиление элементов целенаправленности в решении глобальных проблем является насущной задачей человечества.
Во-вторых, сторонники социальной целенаправленности считают преувеличением утверждение, согласно которому практика коммунистических государств доказала принципиальную неэффективность целенаправленного социального управления. С их точки зрения, действительный потенциал целенаправленного управления социальным развитием продемонстрировали не коммунистические режимы, а западные страны, провозгласившие доктрины «социального государства» и «государства всеобщего благосостояния». Многократный рост доли государственных расходов в ВВП большинства развитых индустриальных стран мира помог существенно смягчить проблемы бедности в этих странах и способствовал более равномерному распределению благ стихийного экономического развития. Кроме всего прочего, коммунистический эксперимент был осуществлён в относительно отсталых странах мировой периферии и полупериферии, перед которыми стояли задачи оборонительной догоняющей модернизации. Поэтому их целенаправленность в значительной степени оказалась формальной, поскольку отсутствовало пространство для реального выбора стратегий развития, а принимаемые решения диктовались необходимостью ускоренного ответа на вызов среды, то есть, в конечном счёте, стихийностью.
Последний аспект неразрывно связан с третьим аргументом в защиту социальной целенаправленности. Действительно целенаправленное социальное развитие может быть осуществлено лишь в мировом масштабе. Тот факт, что индивидуальное поведение носит преимущественно целенаправленный характер, исходя из перспективы самого индивида, является очевидной данностью. Социальная стихийность проявляется через индивидуальную и групповую целенаправленность в мире отчуждения. Целенаправленность присуща целому, но не частям, поскольку именно совокупность целенаправленного поведения элементов социальной системы образует стихийность. В этом смысле целенаправленность отдельных частей мировой системы образует стихийность в мировом масштабе. До тех пор, пока международные взаимодействия были относительно незначительны, целенаправленность «в одной, отдельно взятой стране» была принципиально возможна. В эпоху транснациональных корпораций, Интернета и спутникового телевидения целенаправленность должна подняться на более высокий уровень.
Четвёртый аргумент опирается на роль науки и техники в современном мире. В социальном управлении особую роль играют эксперты, выступающие от имени ценностно нейтрального научного знания. Без них не обходится ни формирование целей, ни реализация намеченных программ. Человеческий разум смог создать технологии, позволившие совладать с природной стихийностью во многих её проявлениях. «Костлявая рука голода» больше не угрожает человечеству, поскольку «зелёная революция» повысила производительность почвы до уровня, многократно превышающего существующие потребности. Если голодная смерть по-прежнему угрожает людям в самых бедных регионах планеты, то причины этого носят социальный характер. Успехи медицины помогли ликвидировать целый ряд опаснейших болезней. Распространение новых болезней, таких как СПИД или рост наркомании, связаны с недостатками социальной организации. Социальные технологии отстают от естественнонаучных. Для того чтобы справиться с проблемами современного мира, требуется повысить значимость социальной науки и передать более существенные полномочия в руки представителей научного сообщества.
Таким образом, вопрос о том, что лучше для общества — стихийное или целенаправленное развитие, остаётся открытым. Теоретически решить эту проблему пока не удалось. С точки зрения здравого смысла и политической практики, речь идёт о принципах обнаружения наиболее эффективного баланса между стихийностью и целенаправленностью для каждой конкретной исторической эпохи. Некоторые проявления этого баланса могут быть выражены в легко верифицируемой цифровой форме (например, доля государственных расходов в ВВП), другие связаны с культурными традициями различных обществ, но в целом проблема утратила прежнюю остроту. Речь идёт не о выборе между стихийностью и целенаправленностью, а лишь о мере и степени их сочетания.
Если же отвлечься от нормативного аспекта проблемы, то опыт реальных социальных трансформаций даёт почву для нового социально-философского синтеза.
В настоящей работе проблема соотношения стихийности и целенаправленности была рассмотрена под особым углом зрения. В отечественной социально-философской литературе советского периода стихийность, как одна из категорий исторического материализма, обычно противопоставлялась сознательности. Поскольку мы понимаем стихийность как одно из свойств сознания субъекта социального действия (представление действующего субъекта о совокупности неконтролируемых процессов, препятствующих его целенаправленной деятельности), то противопоставление стихийного сознательному теряет смысл. Понимаемая таким образом стихийность проявляется в практике всех социальных субъектов. На уровне индивида стихийность выступает в виде спонтанности действий и аффективного поведения. В деятельности организаций стихийность проявляется как неопределённость. Для государства стихийность обнаруживает себя в непредвиденных результатах собственной активности.
Целенаправленность, противостоящая стихийности, проявляется в усилении рациональности человеческого поведения. Теория рационального выбора утверждает, что ведущим интересом современного человека является интерес утилитарный, а все области человеческой деятельности приобретают здесь смысл лишь постольку, поскольку их можно «оцифровать» и измерить в финансовом выражении. На уровне социальных институтов целенаправленность развития проявляется в форме идеологий, которые ценностно обосновывают цели человеческих сообществ. Организации формируют собственную корпоративную идеологию, в центре которой — представление о «миссии» организации.
В период радикальных социальных трансформаций проблема соотношения стихийности и целенаправленности становится особенно актуальной. Ключевой вопрос теории социальных трансформаций — возможно ли в эти периоды эффективное целенаправленное социальное управление. Мы определяем социальную трансформацию, как относительно кратковременный процесс интенсивных социальных изменений, результатом которого является переход от одного стабильного состояния социальной системы к иному, качественно отличному от предыдущего. Таким образом, социальная трансформация рассматривается нами как процесс преобразования либо возникновения новых форм общественной жизни. Революции в данном контексте мы рассматриваем как частный случай социальных трансформаций. В литературе высказывается мнение, что социальная трансформация в принципе имеет стихийную природу в отличие от целенаправленного перехода. С этим мнением трудно согласиться в полной мере. Не претендуя на то, чтобы охватить в своём анализе всё многообразие социально-трансформационных ситуаций, мы выделили ключевые структурные элементы социальной трансформации. К их числу относятся: дестабилизация прежней социальной системы, наличие в общественном сознании образа желаемого общества и присутствие в обществе агента трансформационных изменений. Если агентом трансформационных изменений является властвующая элита, то * целенаправленная трансформация становится принципиально возможной.
Однако сама целенаправленность властвующей элиты в значительной степени задаётся идеологическим восприятием ситуации, в действительности детерминированной неподконтрольными субъекту (стихийными) процессами. Целенаправленная деятельность в эпохи перехода может быть даже более эффективной, чем в эпохи стабильности, за счёт ослабления сдерживающего и гасящего изменения воздействия социальных институтов. Но горизонт целеполагания в такие эпохи находится ближе к социальному субъекту, а долгосрочное планирование — менее эффективно. Поэтому целенаправленные У начала содержатся в управленческой тактике периода социальной трансформации при реализации заданных стратегий, основанных на ценностно-идеологических предпочтениях, сформированных в эпоху предтрансформационного кризиса стабильной системы.
Ввиду быстрого изменения институциональных и нормативных характеристик среды социальные группы в период трансформации не успевают чётко осознать свои текущие интересы. В связи с этим социально-структурные ограничения целенаправленной деятельности агента социальных изменений относительно незначительны. В период социальной трансформации политический спектр принимает линейную форму, а значение идеологического фактора заметно возрастает. Поэтому в процессе завершения социальной трансформации и стабилизации новой социальной системы важную роль играет «ситуационный консерватизм», позволяющий избежать социальной аномии, а также адаптировать новации трансформационного периода к традициям предшествовавшей эпохи.
Реализация целенаправленной стратегии социальной трансформации требует обеспечения идейной и политической гегемонии властвующей элиты. Гегемонистский подход базируется на утверждении необходимости согласия большинства субъектов социального действия с ценностями и стратегиями доминирующего субъекта трансформационного периода. Гегемония обеспечивается за счёт массированного применения технологий PR и пропаганды, основанной на использовании манипулятивных технологий в сфере массовой коммуникации.
Таким образом, анализ реальных трансформационных практик также не даёт оснований для однозначного ответа на вопрос о том, какой из двух рассматриваемых нами элементов сознания субъектов социального действия преобладает в их стратегиях. Вместе с тем, идеалы целенаправленной социальной деятельности, основанной на рациональном обсуждении возможных альтернатив, остаются важной составляющей социально-политического и социально-философского дискурса. Эффективная целенаправленность должна заключаться не в подавлении стихийности, а в регулировании стихийных процессов в соответствии с интересами общества. Современная цивилизация стоит перед лицом вызовов такого масштаба, который потребует активизации всех запасов её природных (стихийных) сил и возможностей человеческого разума. Поэтому баланс между стихийностью и целенаправленностью в массовых социальных практиках и социальном управлении будет постоянно изменяться в соответствии с требованиями момента.
