Творчество В.П. Астафьева в контексте русской прозы второй половины XX века

Проза В. П. Астафьева (1924 — 2001), одного из крупнейших русских писателей второй половины XX века, является важным объектом исследования для современного литературоведения. Сегодня особый интерес представляют как анализ творческой эволюции писателя, так и осмысление литературно-художественного и философского контекста, в котором создавались астафьев-ские произведения. Именно эти задачи и решает данная диссертация.

Творчество писателя уже не раз было предметом монографического изучения. В работах А. Н. Макарова, Н. Н. Яновского, В. Я. Курбатова, Т. М. Вахитовой, А. П. Ланщикова, А. Ю. Большаковой, С. В. Переваловой, в диссертациях, научных статьях, докладах (1) исследовались характерные для писателя темы, отдельные жанры, поэтические особенности произведений, философское наполнение его творчества. В мере, необходимой для решения поставленных исследователями задач, в этих работах рассматривались вопросы художественного своеобразия, влияния традиций, взаимодействия творчества В. Астафьева с современной литературой. Однако анализа в объёме, позволяющем определить место писателя в литературном процессе второй половины XX века, в этих работах произведено не было. Отсутствуют и фундаментальные работы, освещающие сложную эволюцию творчества Астафьева как целостную систему весьма подвижных эстетических модификаций. Актуальность исследования и определяется необходимостью целостного, по возможности полного анализа эволюции творчества В. Астафьева в сопоставлении с основными тенденциями развития русской прозы 1950 — 1990;х годов, что позволит значительно расширить и углубить представление о творческой индивидуальности выдающегося русского писателя и его роли в литературном процессе второй половины XX века.

А.Ф.Лосев считал возможным определить «одну общую линию понимания вещей и обращения с ними» для каждого человека. Распространяя эту мысль и на писателей, он заключал: «на любом писателе это можно проверить и показать. Но только наши историки литературы и литературоведы мало занимаются такими вопросами» (2). Эволюционируя как художник к совершенству, демонстрируя в своей литературной практике и попятное движение, Астафьев в значительной мере оставался верным самому себе, своим творческим установкам, созвучным или отличающимся от творческих принципов его современников. Определить характер эволюции и творческую оригинальность писателя представляется в наибольшей степени возможным через контекстуальное изучение его творчества, через сопоставление с произведениями его современников. Это и является основной целью данного исследования.

Задачи исследования обусловлены его целью и заключаются в следующем:

— проследить эволюцию В. Астафьева на протяжении всего его творческого пути, определить наиболее характерные для разных этапов тенденции развития мировосприятия писателя, его творческого метода, жанровой системы, образности и стиля;

— проанализировать воздействие традиций русской классической литературы на творчество В. Астафьева;

— осмыслить место и роль творчества В. Астафьева в диалоге русской литературы второй половины XX века, его причастность к наиболее значимым направлениям, художественным системам.

Контекстуальное исследование предполагает определение различных родов связи между отдельными произведениями и целыми художественными системами. Диссертация является историко-литературной работой, поэтому наряду с доминирующим сравнительно-типологическим методом в ней используются и иные методы исследования, позволяющие решить определяемые её целью задачи — историко-генетический, структурно-поэтический, герменевтический.

Методологической базой исследования являются мысли русских и западноевропейских философов — В. С. Соловьева (об особенностях христианского восприятия любви и смерти, о необходимости аскезы в развитии цивилизации), В. В. Розанова (о русском преломлении христианских идей), Н. А. Бердяева (об апокалиптическом характере русского XX века), П. А. Флоренского (учение об имени), А. Ф. Лосева (о символическом содержании литературного образа), З. Фрейда (о подсознательных истоках искусства), К. Г. Юнга (учение об архетипе в искусстве). В работе используются идеи фольклористов, историков культуры и литературы — учение о взаимосвязях в искусстве слова.

A.Н.Веселовского, теория «пародичности» Ю. Н. Тынянова, теория хронотопа, концепция диалогизма литературы М. М. Бахтина, представление о специфике комического в фольклоре В. Я. Проппа, положение о синкретизме русской литературы Ю. М. Лотмана, представление о мифологической основе литературных образов В. Н. Топорова и другие.

В работе учтены взгляды и подходы к явлениям русской прозы XX века представителей самых разных литературоведческих школ и направлений (А.Ю.Большаковой, Н. В. Борисовой, А. И. Ванюкова, Т. М. Вахитовой, О. Е. Вороновой, М. М. Голубкова, О. Б. Кушлиной, В. В. Кожинова, Н. В. Корниенко, Л. П. Кременцова, Н. Л. Лейдермана, М. Н. Липовецкого, Е. Г. Мущенко, Т. А. Никоновой, П. А. Николаева, Л. В. Поляковой, Л. А. Смирновой, С. И. Тиминой, Л. А. Трубиной, В. А. Чалмаева и других). Художественный текст рассматривается в диссертации в свете понимания литературного процесса как саморазвивающегося явления. Индивидуальная методология исследования состоит в сочетании историко-литературного, теоретико-литературного, лингвостилистического, а также культурологического, религиозно-философского подходов.

Предметом диссертационного исследования является творчество.

B.П.Астафьева в его эволюции, в сложном и противоречивом взаимодействии с наиболее значимыми художественными системами и явлениями русской литературы второй половины XX века.

Материалом для исследования послужили этапные художественные произведения В.Астафьева. К исследованию привлечены также мемуарные и эпистолярные источники, публицистика писателя, проза его современников и произведения русской классической литературы. Положения, выносимые на защиту:

1. Уникальность творчества В. П. Астафьева определяется двумя противоположными и взаимопроникающими тенденциями. Первая из них может быть охарактеризована как тяготение к универсальности, реализовавшееся в особом восприятии писателем функции литературы, проявившееся на всех уровнях и этапах его художественного творчества. Вторая тенденция реализовалась в его особом видении общественных проблем, в оригинальных концепциях исторических событий, что нередко приобретало характер перманентного отрицания сложившихся в литературе схем и стереотипов.

2. Универсальность художественной системы Астафьева проявилась в его причастности к различным художественным методам, системам, направлениям и течениям. «Социалистический реализм», романтизм, «традиционный» реализм, «густопсовый» реализм, постмодернизм в разное время, так или иначе, оказали воздействие на творчество писателя. «Производственная», «исповедальная», «лирическая», «военная», «деревенская» проза, «перестроечная», «возвращенная», «постмодернистская» литература — все эти и многие другие явления литературного процесса 1950 — 1990;х годов тоже получили отклик в творчестве Астафьева.

3. Астафьевское стремление к универсальности реализовалось в проблемно-тематическом и в жанрово-стилевом планах. Успех его лиризованных и лиро-эпических форм соотносим с успехом объективированных эпических произведений. «Затесь», рассказ, повесть, повесть в рассказах, автобиографическая повесть, роман в разное время приносили писателю неизменное признание. Универсальными по семантике и функции являются и отдельные наиболее значимые образы произведений писателя (царь-рыбы, русского огорода, великой реки, некоторые другие). Оставаясь художником трагическим, во многих своих произведениях Астафьев демонстрирует мастерское владение комическими приёмами, что придает его прозе объемность в осмыслении противоречивых явлений бытия, позволяет говорить о развитии в его творчестве трагикомической парадигмы Н. Гоголя и В.Шукшина.

4. Основой для хронологизации и систематизации творчества В. Астафьева, для обозначения рамок выделяемых в работе «уральского», «вологодского» и «сибирского» периодов являются события биографии писателя, кардинально изменяющие «литературное окружение», работа над этапными произведениями и их публикация, этапы эволюции его мировидения, перемены в восприятии художника критикой. Астафьевский автобиографизм определяет и тематическую парадигму прозы писателя — темы сиротства, распада традиционной деревни, величия Сибири, военного апокалипсиса и нравственной деградации России.

5. Идеологическая и стилевая близость В. Астафьева к «военной» и «деревенской» прозе не означала для него «растворения» в них. Наиболее значимые произведения В. Астафьева имеют оригинальное звучание потому, что они являются вполне осознанными «репликами» писателя в идеологическом и жанрово-стилевом диалоге литературы 1950 — 1990;х годов. Литературный контекст этого времени не только влиял на писателя, но и сам испытывал его воздействие.

6. Проза В. Астафьева, благодаря присущей ей этико-философской глубине, выраженной с помощью символики, мифологизма, фольклоризма, особой разновидности сказовой формы повествования, является наиболее значимым феноменом «экологической литературы» — яркого явления второй половины XX века, имеющего глубокие корни в антисциентистских и антитехнократических тенденциях русской литературы и религиозной философии.

7. Эволюция Астафьева от официально насаждаемого богоборчества к пантеизму и христианству продолжавшаяся несколько десятилетий, нашла свое непосредственное отражение в знаковых произведениях писателя. Проза В. Астафьева конца 1980 — 1990;х годов обнаруживает в нем писателя христианской направленности. Воин-сибиряк, старообрядец Коля Рындин, автобиографический «весёлый солдат», с аввакумовской страстью защищающий свою веру, свою правду, закономерно завершают эволюцию астафьевского героя.

Научная новизна. В диссертации впервые проза крупнейшего русского писателя второй половины XX столетия анализируется с возможной и необходимой полнотой: от первых творческих опытов до последних произведений. Исследование конкретных художественных произведений В. Астафьева проводится в сопоставлении с литературным творчеством его наиболее известных и разных по художественным пристрастиям современников: Ф. Абрамова, В. Белова, Ю. Бондарева, В. Быкова, Г. Владимова, С. Залыгина, В. Маканина, В. Максимова, Е. Носова, В. Распутина, А. Солженицына, В. Шукшина и других. Обоснована периодизация творчества писателя, ставшая логической и композиционной канвой диссертации. Отмечена сложная эволюция мировидения В. Астафьева, трансформация его религиозных взглядов, модификация постоянных тем и мотивов, определена типология героя. В работе рассматриваются как воздействие на прозаика классических литературных традиций, художественных систем и творческих открытий его современников, так и влияние самого Астафьева на развитие литературы 1960 — 1990;х годов.

Теоретическая значимость диссертации заключается в уточнении критериев творческой индивидуальности, в разработке проблем диалогизма, взаимодействия и эволюции родственных и отдаленных художественных систем, в конкретизации понятий «контекст», «традиции», «художественный метод» и «стиль» писателя. Концепция, изложенная в диссертации, даёт возможность скорректировать существующие взгляды на литературный процесс и теорию его периодизации, на общую концепцию истории русской литературы XX века.

Практическая значимость исследования заключается в том, что его материалы и выводы могут стать основой для научных комментариев к академическому собранию сочинений В. Астафьева и использоваться в лекционных курсах, спецкурсах, на спецсеминарах в вузе и в процессе изучения литературы в школе.

Апробация. Основные положения и результаты диссертации изложены в 31 публикации автора, в том числе в монографии «Творчество В. П. Астафьева в контексте русской прозы 1950 — 1990;х годов (М.: Высшая школа, 2003. — 24 п.л.). Ключевые положения опубликованы в журналах «Филологические науки», «Русская словесность», «Литература в школе», «Вестник МГОПУ им. М.А.Шолохова», «Вестник Тамбовского университета», в статьях межвузовских научных сборников Москвы, Казани, Тамбова. Общий объём публикаций по теме диссертации 41 п.л.

Многие положения и результаты работы апробированы в докладах на международных, всероссийских и региональных научных конференциях в Вологде (1989), Тамбове (1990, 1994, 1998, 2003), Ельце (1990, 1995, 1998, 2003), Балашове (1991, 1993), Казани (1992), Волгограде (1993), Москве (2000, 2002, 2003), Магнитогорске (2001), Рязани (2002, 2003), Мичуринске (1990, 1992, 1997, 2000, 2002, 2003). Диссертация обсуждалась на кафедре истории русской литературы Тамбовского государственного университета имени Г. Р. Державина. Материалы диссертации использованы при чтении основных курсов по истории русской литературы, спецкурсов «Творчество В. Астафьева», «Проза В. Шукшина» в Мичуринском государственном педагогическом институте.

Периодизация творчества писателя предполагает решение, как минимум, двух задач: 1) соотнесение его наследия с характерными тенденциями литературного процесса эпохи, 2) выделение в творческой биографии таких явлений, событий, тенденций, которые знаменовали бы начало, продолжение и окончание того или иного периода. Небезразличной для периодизации и целой литературной эпохи, и творчества конкретного писателя оказывается ее сложная корреляция с социокультурными тенденциями эпохи, а также восприятие различных литературных явлений читателем и критикой.

Проблема периодизации творчества В. П. Астафьева косвенно затрагивалась в указанных работах Н. Н. Яновского, В. А. Курбатова, Т. М. Вахитовой, А. П. Ланщикова, А. Ю. Большаковой и некоторых других исследователей. Однако полностью разрешенной эта проблема по вполне объяснимым причинам быть не могла. Определяя место и роль В. Астафьева в литературном процессе 50 — 90-х годов, автор соответствующего раздела и редактор всего учебного пособия по русской литературе XX века Л. П. Кременцов справедливо полагает, что этот писатель «не умещается в рамки деревенской, военной и какой-нибудь еще прозы» (3). Представляется, что и увязать творчество Астафьева лишь с каким-нибудь одним из пяти десятилетий фактического и четырех десятилетий активного его присутствия в литературе тоже вряд ли возможно. Ведь в каждое из этих десятилетий писатель достаточно ярко заявлял о себе, и не одним разноплановым произведением. В 60-е годы — «Стародубом», «Звездопадом», «Кражей», первой книгой «Последнего поклона», в 70-е — «Пастухом и пастушкой», «Царь-рыбой» и так далее. Видимо, это ясно представляют себе авторы упомянутого уже объемного и основательного учебного пособия «Современная русская литература» Н. Л. Лейдерман и М. Н. Липовецкий. Хотя они и помещают главу о В. Астафьеве в книгу, названную ими «Семидесятые годы (1968 -1986)» (4), но вынуждены касаться и его начальных вещей, и прозы 90-х годов. Более того, главу об Астафьеве они заключают почти аналогичным Л. П. Кременцову образом: «Астафьев настолько крупное явление в русской литературе второй половины XX века, что его художественные просчеты и даже то, что может вызвать решительное несогласие с ним, творчески значительно и примечательно для состояния художественного сознания его времени» (5).

Эти два различающиеся по содержанию, методологии, персоналиям пособия оказываются сходными и в вопросе общей периодизации русской литературы второй половины XX века. И в том, и в другом фигурируют «послевоенное десятилетие», литература «оттепели» (1953 — 1968), «застойный» период (1968 — 1985). «Перестроечному» и «постсоветскому» периодам по Л. П. Кременцова соответствует почти полностью период «конца века (1986 — 1990;е годы)» по Н. Л. Лейдерману и М. Н. Липовецкому.

Естественно, что творчество далеко не многих писателей может быть соотнесено полностью и с каким-либо одним из обозначенных периодов развития литературы, а проза В. Астафьева не позволяет полностью соотнести ее и с каким-либо одним «литературным течением», «жанровой и стилевой тенденцией», но в этом — уже отмеченная оригинальность его творчества, нуждающегося в детальном исследовании, а значит, и в аргументированной периодизации.

В процессе решения проблемы периодизации всегда существует опасность схематизации, произвола в выборе критериев для определения границ периодов, для отнесения произведений к тому или иному периоду. Творчество В. Астафьева исключением здесь не является. Так, истоки его «Последнего поклона» уходят в конец 50-х годов, а окончание работы над книгой — в 90-е годы. Если точками отсчета периодизации культурной и литературной жизни второй половины XX века считать, как это делают Л. П. Кременцов, Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий и дугие историки литературы, знаковые социальные и политические события (смерть Сталина и XX съезд КПСС, «процесс СинявскогоДаниеля», «разгром Пражской весны», начало и окончание «перестройки»), то что должно стать точками отсчета в периодизации творчества писателя, начавшего писать еще в «послевоенное десятилетие», а последние рассказы опубликовавшего в 2001 году? Тем более, что в «вехах» предпринятой Лейдерманом, Липовецким и Кременцовым периодизации литературного процесса второй половины XX века, ощутимо прослеживается та самая «политизация литературоведческих оценок — болезнь и беда прошлых десятилетий». По справедливому мнению Л. В. Поляковой, эта «болезнь» «нынче не только не исчезла, но набрала новую силу» (6).

Естественно, названные и иные общественные события, а точнее — процессы, инициированные ими, отразились на литературной и человеческой судьбе В. П. Астафьева. «Нормативная литература» о войне побудила писателя написать его первый военный рассказ. Его учеба на Высших литературных курсах и появление первых крупных оригинальных произведений («Перевал», «Старо-дуб», «Звездопад») приходится именно на время «оттепели». Трудный путь к читателю «Кражи», «Пастуха и пастушки» обусловлен возвратом переросших затем в «застой» идеологических «холодов». Да и в целом феномен В. Астафьева сложнейшим образом связан с разными этапами разрушения некогда величаво-монолитной идеологической системы. Эта система имела значительное воздействие и на литературу (в виде активно еще в 50-е годы официально насаждаемого метода «социалистического реализма», например). На эпоху разрушения этой системы (1953 — 1993) и приходится большая часть активной творческой деятельности писателя. Поэтому полностью избежать «политизации» в исследовании творческой эволюции Астафьева вряд ли возможно и целесообразно.

Судьба В. Астафьева впитала в себя трагедии, драмы, фарсы и этой эпохи, и русского трагического XX столетия в целом. События родовой, семейной и личной жизни тоже, вероятно, были предельно значимы для литературной работы писателя. Но среди этих событий есть такие, которые полностью меняли и бытовую обстановку, и литературное окружение. К числу таких событий относятся переезды В.Астафьева. Они имели обусловленный бурным XX веком характер. Один из астафьевских персонажей так объясняет человеческую неприкаянность: «Время стронуло людей с отстоя. Плывут они по волне жизни, и кого куда выбросит, тот там и укореняется» (7).

Астафьевские переезды не были случайными и частыми. Писатель мог бы (известность позволяла) поселиться и в столице. Но до конца жизни живет в провинции. Сознательность такого выбора В. Астафьев (через объективированную фигуру рассказчика) объясняет в одном из рассказов «красноярского» периода: «Сожалел ли я о том, что не перебрался в столицы и не помаячил „на виду“? Я провинциален по духу своему, неторопливой походке и медленным мыслям. Слава Богу, понял это тоже сам, и понял вовремя» (9, 185). Российская провинция обширна, с ее различными частями в разное время связывает свою судьбу В.Астафьев. В заполярной Игарке пишет Астафьев свое первое литературное «сочинение» под бесхитростным названием «Жив» — о приключениях и спасении заблудившегося в заполярной тайге мальчика. Высокая оценка, данная сочинению учителем русского языка и литературы, поэтом И. Д. Рождественским, вероятно, и пробудила у Астафьева мысль о профессиональном сочинительстве. Но прежде чем эта мечта осуществилась, будущему писателю было суждено пройти через страдания и кровь войны, через мытарства и обездоленность демобилизованного солдата. Чусовой Пермской области, Пермь, Москва, Пермь (1945 — 1969), Вологда (1969 — 1980), Овсянка — Красноярск (1980 -2001). Поездки на родину, на Алтай, в Москву, за границу. Однако эти «перемещения» писателя (материальные) в пространстве и времени все же некоторым образом соответствуют эволюции его эстетических и этических приоритетов (а в ряде случаев совпадают с контурами складывающейся периодизациии литературы 50 — 90-х годов) и могут стать основой для весьма приблизительной, условной хронологии его творческого становления и последующего развития.

Знаменательно, что пространственные и временные «перемещения» имеют существенное значение и для структуры образов произведений Астафьева. Автобиографический герой в кругу потылицынского рода — это персонаж «Последнего поклона» Витька Потылицын. Автобиографический во многом персонаж, но «перемещенный» в краесветский детский дом — это уже Толя Мазов («Кража»). Автобиографический персонаж в кругу семьи в Чусовом — герой «Весёлого солдата». Персонажей военного романа «Прокляты и убиты» В. Астафьев так и не смог «увести» с полей сражений в послевоенную жизнькак ни пытался. Там оказываются уже во многом иные персонажи его повестей и рассказов 90-х годов. Для самого писателя, таким образом, «перемещения» в пространстве и времени имеют принципиальный знаковый характер, а вовсе не являются выражением лишь «охоты к перемене мест».

Первый период (1951 — 1969) можно охарактеризовать как период становления жанрово-стилевой системы и кристаллизации проблематики В.Астафьева. Он связан с жизнью писателя в городах Чусовой (Пермская область) и Пермь, а потому условно может быть назван пермским, или уральским. Внутри этого периода можно выделить время первых опытов, ученических вещей. Сюда войдут произведения и книги, написанные и изданные с 1951 по 1958 годы: от «Гражданского человека» и сборника «До будущей весны» до романа «Тают снега» включительно. На этом этапе уже обозначилась характеризующая во многом творчество писателя тенденция отрицания лжи, схематизма, неприятия упрощенного подхода к важным жизненным и эстетическим проблемам, хотя сам писатель не избегает в это время порицаемых им просчетов в его собственном творчестве. Пермский период включает в себя и время краткого (1959 — 1961), но продуктивного пребывания писателя на Высших литературных курсах в Москве. Вторая, завершающая часть этого периода характеризуется созданием и появлением значимых оригинальных произведений писателя («Перевал», «Стародуб», «Звездопад», «Кража», первая книга «Последнего поклона», первые редакции «Пастуха и пастушки»), осознанием своих тематических пристрастий (автобиографическая тема, темы природы и войны). В это время Астафьев ощущает свою духовную близость с другими писателями и литературными течениями (К.Симонов, Ю. Нагибин, Е. Носов- «лирическая», «деревенская», «военная» проза, «тихая лирика»). Происходит осознанное отталкивание писателя от «лекал соцреализма» (В.Астафьев). Все характерные для писателя жанровые формы (рассказ, роман, повесть), все темы и мотивы его творчества (природы, искусства, поисков веры, войны, деревни, власти, злодейства, сиротства) были намечены Астафьевым уже в этот период. Мировосприятие писателя, отталкиваясь от связанного с «соцреалистическим канононом» атеизма, эволюционирует к пантеизму. Проявлением характерной для писателя тенденции отрицания на в это время станет и утверждение пародийного начала в образности произведений. На этом этапе активно идет кристаллизация собственных эстетических (русская классика), социально-этических (крестьянский традиционный консерватизм) приоритетов писателя. Рубежным между первым и вторым периодами творчества В. Астафьева стало издание повести «Последний поклон» (1968).

Второй период творчества В. Астафьева совпадает с его вологодским периодом жизни (1969 — 1980). Это время жанрово-стилевых открытий писателя. Он создает оригинальные, универсальные по жанру и стилю «современную пастораль» «Пастух и пастушка», впитавшую богатую культурную и литературную традицию- «Оду русскому огороду» и «повествование в рассказах» «Царь-рыба», синтезирующие миф с жанром рассказа и повести, с традициями лирики. Философской основой мировидения писателя наряду с пантеистическими представлениями всё более оказываются христианские идеи греха, жертвы, искупления, воскресения.

Для этого периода характерно как самоотождествление В. Астафьева с «деревенской прозой», так и реализовавшееся стремление вычленить в ее рамках или вне их свой «голос» (внимание к семье и роду в «деревенских» главах «Последнего поклона» и «Царь-рыбы», лиризованный сказ как форма организация текста, усиление функции символических образов за счет ассоциирования их с мифологией, с фольклором, христианской культурой). Для стилевой манеры В. Астафьева этого периода характерно повышение роли автора, автобиографического героя.

Писатель приобретает значительную известность (особенно после публикации «Последнего поклона», работ А. Н. Макарова об Астафьеве). Уже с высоты пережитого А. Солженицын так изображает «приход» «деревенской прозы»: «На рубеже 70-х и в 70-е годы в советской литературе произошел не сразу замеченный беззвучный переворот, без мятежа, без тени диссидентского вызова. Ничего не свергая и не взрывая декларативно, большая группа писателей стала писать так, как если б никакого „соцреализма“ не было объявлено и диктовано, — нейтрализуя его немо, стала писать в простоте, без какого-либо угождения, кадения советскому режиму, как позабыв о нем» (8). В этом плане «деревенская проза» была проявлением нараставшего процесса вытеснения литературы «соцреализма» и своеобразной реакцией на идеологические и цензурные условия времени «застоя».

Литература

«диссидентская» (бурно развившаяся именно в это время) «шла на приступ», «деревенская проза» приняла тактику вытеснения и «осады» обветшавших догм и стереотипов.

Третий (красноярский, или сибирский) период творчества (1980 — 2001) оказался для писателя самым длительным и самым продуктивным по числу созданных произведений. Для Астафьева наиболее значимой представляется в этом периоде завершение эволюции от пантеизма к христианскому мировосприятию, обогащение поэтики и стиля за счет синтеза трагического и комического в образности произведений. Как и внутри первого периода, здесь необходимо членение на два более локальных временных отрезка. Первый (1980 — 1988) представляет собой переходное явление продолжающегося подцензурного творчества.

Литература

этого времени разрабатывает темы кризиса нравственности, тональность её приобретает «мрачные» свойства (Ч.Айтматов, В. Крупин, В. Распутин, А. Рыбаков и другие). В. Астафьев находит в себе силы и возможности для мощной критики социальных и политических устоев, для национальной самокритики, выразившейся в усилении тенденции отрицания, сатирической образности в произведениях той поры. «Кумирами» Астафьева этого времени стали русские классики. В «Зрячем посохе» о начале 80-х годов В. Астафьев пишет: «Сейчас вот кумир мой — Достоевский, начинаю серьезней вчитываться в Гоголя, Льва Толстого» (8, 201). Их влиянием возможно объяснить интенсивную эволюцию В. Астафьева от пантеизма к христианскому мировосприятию в это время.

1989 — 2001;й годы характеризуются ослаблением идеологического давления государства на писателей в целом. «Деревенская проза» в это время продолжает существовать, но уже не продуцирует новых интегрирующих общественное сознание и литературу идей. Больший вес и влияние в литературном процессе приобретает «возвращенная» литература (И.Бунин, А. Солженицын, В. Максимов, Г. Владимов, В. Аксенов и другие) В этих условиях, придерживаясь традиционалистских, консервативных взглядов в оценке фактов и явлений русской истории, Астафьев, тем не менее, приветствует утверждение либеральных принципов в современном обществе и государственной жизни. Астафьев воспринимает происходящее как события, позволяющие вернуть русской жизни ее христианские нравственные основы. В области поэтики и стилистики В. Астафьев эволюционирует к апокалиптической образности, к проповедническим интонациям, но вместе с тем — к эпатирующей его прежних почитателей «свободе» тем и выражений, сближающих его внешне с литературным постмодернизмом, ставшим своеобразным «знамением» литературы 90-х годов. По убеждению литературоведа С. И. Тиминой, именно «девяностые годы подвергли реализм серьезному испытанию, посягнув на его господствующие традиции и абсолютный авторитет» (9).В отличие от значительно повлиявших на его позицию А. Солженицына и В. Максимова В. Астафьев воздерживается всё это время от резких выпадов в адрес утвердившейся после распада СССР власти, оставляя за собой право на беспристрастный анализ новых, в том числе и уродливых, жизненных явлений и новых модификаций «русского характера».

Выход полного академического собрания сочинений писателя — дело отдаленного будущего. Осуществленное еще при жизни В. Астафьева издание пятнадцатитомного собрания его сочинений (Красноярск, 1997 — 1998), безусловно, помогает представить в целостности и эволюции все его творчество. Но и в связи с этим появляются новые проблемы для изучения (хронологии и периодизации — тоже) его произведений. Так, писатель включил в собрание оба варианта «Стародуба» (Тт.2, 13), оба варианта рассказа «Ловля пескарей в Грузии» (Тт. 9, 13), но лишь одну редакцию (1989 года) повести «Пастух и пастушка» (Т. 3), тяготеющую по стилистике к прозе 90-х годов. Перед исследователями творчества Астафьева теперь неизбежно возникает вопрос, как воспринимать первую и последующие редакции повести, насколько правомерно относить это произведение к «пермскому», «вологодскому»," сибирскому" периодам.

Структура диссертации. Изложенная выше периодизация творчества В. Астафьева стала логической и композиционной канвой для структурирования диссертации. Её главы рассматривают творческое наследие писателя в хронологической последовательности публикации этапных произведений. Аналогичный принцип распространяется, как правило, и на контекстнаиболее яркие, эстетически значимые рассказы, повести, романы русской литературы 1950; 1990;х годов.

Заключение

.

1. Тыцких В. Непоследний поклон // Литературная Россия. 2003. № 16. С. 5.

2. Астафьев В. П., Курбатов В. Я. Крест бесконечный. Письма из глубины России, кутск, 2002. С. 287.