Местоимения представляют собой один из наиболее сложных классов слов, постоянно вызывающих вопросы лингвистов-теоретиков и практиков, типологов и специалистов по отдельным языкам. Местоимения, или слова-заместители, по своим морфологическим и синтаксическим свойствам сближаются с именами существительными и прилагательными, а в ряде языков — также с глаголами и наречиями, однако это сходство характеристик при ближайшем рассмотрении оказывается далеко неполным, хотя вполне логично было бы предположить копирование местоимениями грамматических характеристик слов, которые они замещают.
Согласно определению лингвистического энциклопедического словаря, местоимения представляют собой лексико-семантический класс знаменательных слов, в значение которых входит либо отсылка к данному речевому акту (к его участникам, речевой ситуации или к самому высказыванию), либо указание на тип речевой соотнесенности слова с языковой действительностью (его денотативный стаус). (ЛЭС 1990: 294). Сам термин «местоимение» восходит к античным грамматическим терминам, которые использовались для обозначения слов — заместителей имен: греческому ап1-опут1а или латинскому ргопотеп.
В этой работе мы будем говорить не о местоимениях вообще, а только о той группе местоименных слов, которую принято называть личными местоимениями.
По характеру собственно местоименного значения личные местоимения относятся к двум логико-семантическим разрядам местоимений: дейктическому и анафорическому. Дейктические местоимения содержат отсылку к участникам данного речевого акта или речевой ситуациик ним относятся местоимения 1-го и 2-го лица, а также местоимения 3-го лица, указывающие на лицо, находящееся в непосредственном контексте. Анафорические личные местоимения включают в себя те местоимения 3-го лица, которые отсылают к элементам, ранее представленным в дискурсе.
Системы личных местоимений в языках мира демонстрируют значительное парадигматическое разнообразие, различаясь не только набором грамматических категорий и семантических значений, но и характером конкретного выражения этих категорий по сравнению с другими кассами слов. Подобная вариативность систем личных местоимений, неподчинение их регулярным синтаксическим, морфологическим и фонологическим процессам в языке послужили поводом для определения этого класса слов как одного из наиболее нерегулярных и аномальных, требующих особого подхода к анализу своей структуры.
Причина многих нерегулярностей кроется в семантике местоимений, которая, кроме прочего, определяется особенностями функционирования местоимений. Каждое употребление местоимений t обязательно предполагает отсылку к данному речевому акту, в рамках которого оно производится. Реальное значение личных местоимений всецело определяется речевой ситуацией. Любой речевой акт включает в себя не только передачу какой-либо информации, но также идентификацию ее пространственных, временных характеристик, а также определение ее личных участников. Личные местоимения, тем не менее являются лишь одним из многих возможных средств этого определения, пусть даже наиболее распространенным и эффективным. При этом местоимения являются не постоянными дискурса, а переменными. Как справедливо заметил Дж. Лайонз (Lyons 1969: 275), дискурс по своей природе является эгоцентричным. При разговоре роль говорящего постоянно перемещается от одного участника коммуникации к другому, тем самым происходит постоянное переключение центра дейктической системы. Соответственно, постоянно меняется семантическое наполнение личных местоимений, отсылающих к участникам речевого акта. Отсутствие у местоимений постоянного класса денотации дало основание О. Есперсену (Jespersen 1924), а вслед за ним Р. Якобсону (1972) отнести местоимения к классу шифтеров — «подвижных определителей». Необходимость рассмотрения местоимений в контексте речевого акта для полного и правильного их понимания особо подчеркивал В. Крупа (Krupa 1976: 149).
Альтернативный подход к проблеме семантики местоимений был предложен О. Н. Селиверстовой (1988). Селиверстова представляет семантику местоимений как многоярусную структуру. Она считает, что своеобразие местоименого значения заключается не в его изменчивости в зависимости от ситуации, а в его несамодостаточности.
Несамодостаточность определяется отсылочным характером местоименного значения, «.местоимения я и ты не содержат в своем значении указания на образ данной личности. Вместо этого они отсылают к автору или адресату речи как к тем, кто идентичен индивидуализированно представленному участнику события» (с. 36). Наличие двух частей в значении местоимений — характеризующей и отсылочной — делают местоимения отличными от всех остальных знаков.
Цель исследования. Данная работа изначально задумывалась как исследование аномалий личных местоимений, в цели и задачи которой должно было войти описание отклонений от нормы, неправильностей, * которые встречаются в сфере грамматики личных местоимений. Однако в ходе работы мы пришли к выводу, что многие кажущиеся на первый взгляд аномалии личных местоимений являются скорее типичными характеристиками этого класса слов. Многие нерегулярности местоимений подчиняются своего рода законам, определяющим их грамматические особенности. Диапазон межъязыкового распространения этих законов заставляет нас говорить не об аномальных, а, скорее, об универсальных особенностях в системе личных местоимений. Таким образом, первая цель настоящего исследования — выделить закономерности, управляющие системой личных местоимений. При этом основной акцент делается на определение конкретных универсальных законов, действующих в сфере грамматики личных местоимений. Понимание законов, управляющих этим классом слов, дает возможность внести коррективы в существующие представления о личных местоимениях.
Вторая цель данного исследования — пересмотреть существующие взгляды на проблему иерархической структуры лиц. Психологически оправданный эгоцентризм человека не всегда находит свое отражение в естественном языке. 'Я' не является универсально первичным лицом. Правильное определение иерархической организации лиц позволяет объяснить логику морфосинтаксического оформления конструкций с личными референтами, т. е. иерархическая структура является ключом к разгадке многих «аномальных» конструкций. Указанные цели обусловили постановку и решение следующих задач исследования: • определить возможные наборы лиц, обозначаемые той или иной местоименной формой;
• продемонстрировать отражение семантики местоименных форм в морфосинтаксической структуре;
• выявить категории, которые могут быть выражены в системе личных местоимений;
• показать, что распределение этих категорий между отдельными лицами является не произвольным, а подчиняется определенным закономерностям, имеющим свое функциональное объяснение;
• описать проявление иерархической структуры в логике личного маркирования;
• выявить возможные конфигурации иерархии лиц;
• выявить основные структурные типы выражения приоритетных позиций того или иного лица;
• установить возможные закономерности между типом личной иерархии и другими морфосинтаксическими характеристиками.
Рассмотрение универсальных характеристик личных местоимений представляется логичныхм начать с заявления Ч. Хоккета (Носкей 1963: 21):
I) В каждом языке среди его дейктических элементов обязательно имеется один элемент, который обозначает говорящего и другой, который обозначает слушающего.
Есть все основания полагать, что эта универсалия является абсолютной1 и местоимения 1-го и 2-го лица ед. числа представляют собой универсальные общеязыковые категории. Рассмотерние этих двух категорий в различных языках будет являться объектом настоящего исследования.
Актуальность исследования. В последние десятилетия в теоретической лингвистике активизировался интерес к типологическим.
1 Потенциально проблематичными для этого утверждения могут являться языки, где класс местоименных слов оказывается развит слабо или находится в стадии становления. Австралийский язык аранта (БоттегГеИ 1938) долгое время приводился в лингвистической литературе как язык со слаборазвитой системой местоимений. Однако данные Соммерфельта многими специалистами считаются ненадежными. исследованиям, при этом наметился определенный сдвиг от таксономического, или описательного, подхода к языковым явлениям к динамическому, или объяснительному подходу. На смену КАК-типологии пришла ПОЧЕМУ-типология (Кибрик 1989), в задачи которой входит не только определить возможные пределы межъязыкового варьирования и универсальные ограничения, накладываемые на языковую структуру, но и объяснить механизмы, управляющие этой структурой. Этими факторами в первую очередь определяется актуальность темы данного исследования, которое преследует не только описательные, но и объяснительные цели.
Понимание типологии как лингвистической дисциплины не к оставалось неизменным на протяжении последних десятилетий, что объясняется эволюцией взглядов на предмет, задачи и методы типологического исследования. Первоначально типология понималась как классификация структурных типов, наблюдаемых в разных языках. Целью такого подхода являлось исчисление возможных языковых типов и идентификация того или иного конкретного языка как принадлежащего к одному из этих типов. Классификационный подход характеризуется дедуктивной, исчисляющей методикой исследования. Результатом применения этой методики является обычно исчисление, предсказывающее возможные значения исследуемого параметра в конкретных языках и задающее таким образом «пространство типологических возможностей, которые реализуются в реально изученных языках или в принципе могут/могли бы реализоваться в каком-нибудь естественном языке» (Кибрик 1989: 6). Примером типологии такого рода является морфологическая классификация языков, согласно которой языки распределяются по следующим четырем классам: изолирующие (или аморфные), агглютинативные, инкорпорирующие (или полисинтетические) и флективные.
С развитием науки классифицирующий подход уступил место более узкой трактовке термина «типология», при которой предметом типологии являются только те лингвистические явления, которые могут быть обнаружены исключительно в результате межъязыкового сравнения. Этот подход к типологии имеет по преимуществу индуктивный характер и исходит не из универсального исчисления языковых типов, а из эмпирически наблюдаемых ограничений на межъязыковое варьирование. Цель типологии в таком пониманииобнаружить и сформулировать обобщения о закономерностях организации языковой структуры, регулярно воспроизводящихся в естественном языке. Примером такой типологии является типология языковых универсалий, впервые предложенная Дж. Гринбергом (1963). Под универсалиями понимаются языковые свойства, присущие всем языкам или большинству из них, в частности общие свойства самих языковых структур, относящиеся ко всем языковым уровням.
Принято различать два основных типа универсалий: неограниченные (unrestricted) и импликативные (implicational). Неограниченные утверждения представляют собой характеристики, ^ присущие всем языкам. К ним относятся не только очевидные обобщения типа: «Во всех языках есть согласные», но и утверждения, которые содержат количественные характеристики, например: «Количество фонем в языке не меньше десяти и не больше семидесяти». Импликативные универсалии устанавливают связь между двумя языковыми характеристиками. Эти универсалии утверждают, что если в языке существует явление X, в нем также имеется явление Y: X->Y. Например: «Если в языке имеется категория тройственного числа, то в нем также наличиствует категория двойственного числа». Истинность/ложность таких утверждений определяется как истинность импликации в математической логике, с помощью таблицы истинности. Для приведенной в качестве примера импликации: «Если Тг, то Du» таблица истинности выглядит следующим образом:
ТгI Тг.
Du + +.
— 1 Du — +.
Импликация имеет значение «ложь» только в одной клетке — клетке со знаком «-». Эта возможность в языках не представлена, т. е. не существует языка, в котором при наличии категории тройственного числа отсутствовала бы категория двойственного, числа. Остальные три возможности (Эй & ТгЭй & ->Тг- -ГГг & ^Би) могут реализовываться в конкретно существующих языках. Так, например, комбинация числовых категорий Ои & Тг представлена в австронезийском языке тигак, австралийском языке мангарай. Возможность Би & -чТг реализуется в языках, имеющих числовое противопоставление Sg/Pl/Duнапример, в чукото-камчатских языках. Наличие бинарного противопоставления по числу Sg/Pl соответствует комбинацииvTr & -iDu. Эта возможность реализуется, например, в русском, немецком языках.
Однако не все утверждения, сформулированные в виде неограниченных или импликативных универсалий, имеют одинаковый уровень значимости. Уже в первом программном документе «Меморандуме о языковых универсалиях» Дж. Гринберга, Ч. Осгуда и Дж. Дженкинса (Greenberg, Osgood,& Jenkins 1963) проводилось различие между «абсолютными», или не имеющими исключений, и i «статистическими», т. е. имеющими исключения, универсалиями. Это различие неоднократно обсуждалось в последующих работах, при этом одни исследователи придавали большее значение статистическим универсалиям (или «фреквенталиям», «языковым тенденциям»), другие, напротив, считали более ценными абсолютные универсалии. М. Драйер в своей недавней работе (Dryer 1997), на наш взгляд, очень убедительно показал большую эмпирическую ценность статистических универсалий по сравнению с абсолютными утверждениями. Реально абсолютной может считаться универсалия, для которой не нашлось исключений в достаточно большой выборке языков. Однако, как отмечает М. Драйер (Dryer 1997: 129−130): «Никакое количество данных, подтверждающих рассматриваемую универсалию, не дает оснований не верить, что не существует языков, которые ее опровергают, а также, что исключения к данной универсалии невозможны.» Что же касается статистических универсалий, «.мы всегда можем предъявить данные из реально существующих языков, нарушающие данную универсалию, а также другие данные, которые эту универсалию подтверждают». Как сформулировал это положение И. Козинский (1985: 142): «.наличие исключений является „первородным грехом“ всякого эмпирического обобщения, независимо от того, обнаружены эти исключения или нет». В этой связи уместно оговорить, что все универсалии, приводимые в данном исследовании, носят статистический характер.
Типологическое изучение языковой структуры не исчерпывается выведением импликативных зависимостей. Языковые универсалии, в свою очередь, могут являться предметом исследования. Подобные исследования носят объяснительный характер и призваны давать адекватное истолкование эмпирически наблюдаемых универсальных свойств естественного язака. Недостаточно просто констатировать наличие этих универсльных свойствважно знать, чем они обусловлены. ПОЧЕМУ-типология (Кибрик 1989), или функционально-типологический подход к языку стремится объяснить явления естественного языка, в частности универсальные ограничения, накладываемые на языковую структуру, в терминах языковой функции. Предполагается, что большое количество фундаментальных языковых явлений есть результат адаптации грамматической структуры к функции языка.
Понятие функции в науке определяется по-разному. Но для ^ различных определений можно найти единый инвариант, который сводится к тому, что функция рассматривается как целевое назначение определенного элемента, объекта. Для языка функция в конечном счете связывается с коммуникациейтаким образом, внешние объяснения языковой структуры мотивируются прежде всего приспосабливаемостью языка к выполнению коммуникативной функции.
Функциональными мотивациями существующих языковых моделей могут служить, например, принцип экономии и принцип иконичности языковой структуры. Согласно принципу экономии, наиболее часто встречающиеся грамматические значения имеют, как правило, нулевое или минимальное выражениев то время как редко встречающиеся значения оказываются маркированы специальным показателем. Связь между частотой и нулевым выражением объясняется тенденцией пользователей языка сокращать наиболее часто встречающиеся языковые выражения в целях экономии. (Однако принцип экономии опирается не только на параметр частоты, он затрагивает также количество времени и ментальной работы, которые затрачиваются пользователями данной знаковой системы на идентификацию обозначаемого объекта.) За принципом иконичности кроется предположение, что языковая структура должна отражать структуру опыта, или структуру окружающего мира (с учетом перспективы носителя языка, накладываемой на восприятие этого окружающего мира). У. Крофт (Croft 1991: 199) в качестве возможной внешней мотивации называет также «коммуникативную» мотивацию зобходимость предоставить некий набор грамматических средств для сражения практически любого концепта или сложной структуры онцептов. Согласно Крофту, коммуникативная мотивация играет зновную роль в определении ограничительной связи между формой и ункцией языка.
В настоящей диссертации проблематика функционально-ипологического подхода рассматривается применительно к одной бласти грамматики — личным местоимениям.
Личные местоимения (и местоимения вообще) обычно находятся на ериферии грамматических описаний. Традиционный подход к личным сестоимениям, сформировавшийся на материале языков: ндоевропейского стандарта, оказывается неприменимым при Рассмотрении более широкой языковой выборки: морфология форм не-динственного числа, состав категорий, которые могут быть выражены: системе личных местоимений, ранжирование лиц в языках других: истем очень часто не соответствует индо-европейским представлениям) личных местоимениях. Поэтому актуальным представляется внесение корректив в существующие подходы к исследованию местоименных шстем.
Научная новизна исследования заключается прежде всего в том, гго в диссертации впревые предложено типологическое исследование гичных местоимений, учитывающее как их референциальную, так и «орфосинтаксическую структуру. Исследование проведено на материале порядка 150 языков различных типологических и генетических групп.
Теоретическая значимость работы заключаестя в попытке внести коррективы в существующие подходы к теории личных местоимений. В работе наглядно продемонстрированы преимущества иерархической модели в анализе языковой структуры, а также показана референциальная неоднозначность местоименных форм, обозначаемых терминами инклюзив и эксклюзив. Сформулирована универсалия, устанавливающая связь между определенным типом иерархии лиц в языке и наличием в нем специальных лично-числовых форм. Кроме того, в работе обсуждаются несколько импликативных зависимостей, из предложенных ранее Б. А. Успенским, Э. Моравчик, И. Ш. Козинским, анализируются примеры, представляющие проблемы для этих утверждений, и предлагаются исправленные версии формулировок, позволяющие сохранить их универсальный статус.
Практическая значимость исследования. Результаты исследования могут быть использованы при составлении языковых описаний, грамматик и словарей различного типа, в исследованиях по морфосиснтаксису и семантике, а также в полевых исследованиях неизученных и малоизученных языков.
Любое типологическое исследование начинается с создания языковой выборки. Ни один лингвист не в состоянии принять к рассмотрению все существующие языкитаким образом, возникает к проблема выбора ограниченного количества языков, анализ которых мог бы дать представление о реальном положении вещей.
Языковая выборка, используемая в типологическом исследованиии, прежде всего должна отвечать требованиям репрезентативности — способности представлять языки, различные в генетическом, ареальном и типологическом (или структурном) отношении (Сотпе 1981: 19ff.). В первую очередь, языки должны выбираться из различных генетических семей. Языки, принадлежащие одной языковой семье, по определению обладают сходным набором признаков, следовательно, при рассмотрении языков-членов одной генетической семьи невозможно отличить признаки, которые представляют собой истинные языковые универсалии и те, которые являются признаками непосредственно рассматриваемой языковой семьи. В результате исследования, базированного на выборке языков одной семьи, может создаться впечатление, что структурные характеристики, присущие данной языковой семье, распространены гораздо шире, чем есть на самом деле. Поэтому во избежание генетической непропорциональности выборки, следует принимать к рассмотрению языки всех языковых семей и изолированных языков. Согласно классификации М. Рулен (ЯиЫеп 1987) выделяются следующие языковые семьи: койсанская, нигеро-кордофанская, нило-сахарская, афро-азиатская, кавказская, индо-европейская, уральская, алтайская, чукото-камчатская, эскимосо-алеутская, эламодо дравидийская, сино-тибетская, австроазиатская, австронезийская2, папуасская, австралийская, америндская. Этот список дополняют изолированные языки: баскский, бурушаски, кетский, юкагирский3. Очевидно, что все выше перечисленные языковые семьи содержат разное количество языковэтот показатель также должен учитываться при формировании пропорциональной языковой выборки. Метод конструирования оптимальной языковой выборки с учетом генетической глубины и ширины языковых семей представлен в работе Я. Райкхоффа и др. (ШкМ ег а1. 1993).
На практике состав языков, используемых в типологических исследованиях, обычно отличается от рекомендуемой идеальной | языковой выборки. Это происходит в силу различных причин, часто от исследователя не зависящих. Так, например, далеко не для всех языков идеальной языковой выборки существуют надежные грамматические описания или же имеется возможность опросить информантов-носителей этих языков. Не редки случаи, когда грамматики отдельных языков оказываются — в силу социальных причин — не доступны исследователю. Вследствие этого индоевропейские языки — наиболее изученные и распространенные — оказываются широко представлены в привлекаемых языковых выборках. Мало изученные папуасские языки, которые должны составлять порядка 20% генетически пропорциональной выборки, как правило, представлены недостаточно.
В настоящей диссертации материалом исследования послужила выборка из 154 языков, представляющая все существующие языковые семьи, а также изолированные языки. Список этих языков с указанием их генетической принадлежности приведен в конце работы. Недостатком настоящей выборки является наличие непропорционально большого количества кавказских, чукото-камчатских, австралийских и америндских языков языков. Это объясняется тем, что описания далеко не всех привлекаемых языков содержали информацию по всем анализируемым аспектам грамматики личных местоимений. Не во всех описаниях языков различные аспекты грамматики личных.
Рулен объединяет австроазиатскую и австронезийскую семьи в аустрическую макро-семью.
3 В классификации Рулен юкагирский язык относится к единой уральско-юкагирской семье. местоимений рассмтриваются с одинаковой степенью подробности. Поэтому зачастую при анализе разных структурных параметров использовались данные разных языков одной и той же семьи. Кроме того, наличие минимального различия в местоименных системах языков одной семьи предопределяло включение этих языков в используемую языковую выборку.
Таблица, приводимая ниже, демонстрирует количественное и процентное распределние привлекаемых языков по основным географическим ареалам:
Евразия Юго-вост. Азия и Океания Австралия Новая Гвинея Северная Америка Центр. Америка Южная Америка Африка кол-во языков 37 22 22 8 26 6 14 19.
— ное соотнош ение к N 24, 0 14,3 14,3 5,2 16,9 3, 9 9,1 12, 3.
Сбор данных. Настоящее исследование, как и любое другое исследование типологического характера, было тесно сопряжено с поиском и обработкой языковых данных, содержащихся, главных обрзом, в описательных грамматиках. Любой лингвист, когда-либо занимавшийся типологическим анализом, назовет основные трудности при проведении такого рода работы: недостаточная степень подробности описания изучаемого явления, разная терминология, используемая в разных традициях для описания одного и того же феномена.
Специфика темы этого исследования выявила ряд дополнительных проблем, а именно: зачастую исследователи отдельных языков в своих описаниях уделяют местоименным системам незаслужено мало внимания, ограничиваясь лишь перечислением местоименных парадигм, без каких-либо характеристик морфосинтаксического плана. Отсутствие конкретных примеров функционирования отдельных местоименных форм также создавало проблемы в процессе исследования.
Возрастающий интерес к лингвистической типологии с большой очевидностью обозначил острую потребность лингвистов иметь тематические подборы языковых описаний, построенных по единой схеме и характеризующихся достаточной степенью подробности.
В этом отношении хочется особо отметить сборник «Местоименные системы» (Pronominal Systems) под общей редакцией У. Виземанн (Wiesemann (ed.) 1986), который послужил отправной точкой настоящего исследования. Этот сборник представляет собой уникальную коллекцию описаний местоименных систем разных языков. В сборнике представлены 17 работ, содержащие описания местоименных систем 49 не-европейских языков. Описания построены по единой схеме, что значительно облегчает ориентацию при работе с книгой, упрощая поиск нужного материала. Тематическая анкета, предложенная авторам сборника для построения языковых описаний, содержала следующие положения:
— различение категорий лицо/число/род;
— различение имеющихся серий местоимений (имеются в виду серии падежных форм или же серии местоименных форм, совмещенные с лично-видовым и категориями);
— наличие категории вежливости и подобные различия. Имеются в виду, например, различия в наборах местоимений, употребляемых в отношении родственников, в зависимости от поколения соответствующего референта. Различия такого рода имеют место, по свидетельству Виземанн, в некоторых австралийских языках, где лица, принадлежащие к поколению говорящего и лица, принадлежащие к поколению бабушки и дедушки говорящего, обозначаются одним набором местоименных форм, а лица, принадлежащие к поколению родителей говорящего и поколению бабушек и дедушек родителей, обозначаются другим набором местоименных форм.
— маркирование кореференции;
— вопросительные местоимения;
— указательные местоимения;
— замечания о функционировании местоимений и участие местоимений при построении дискурса.
— замечания об историческом развитии местоимений;
— перечень дополнительных источников, содержащих сведения о местоименных системах описываемого языкового ареала.
Естественно, данный сборник не представляет собой того исчерпывающего языкового материала, который хотелось бы иметь по этой теме. Однако выборка охваченных языков является в достаточной степени представительной: три работы посвящены описанию местоименных систем языков юго-востока тихоокеанского региона (Пацифики), пять работ охватывают описание местоименных систем америндских языков, большая часть работ (девять) посвящена африканским языкам.
Необходимо отметить, что значительная часть данных, представленная в этом сборнике, публиковалась впервые. Таким образом, для многих языков, включенных в этот сборник, описания местоименных систем являются единственно доступной документацией.
В конце сборника помещены три статьи, посвященные общим вопросам функционирования местоименных систем, а также их грамматическим особенностям.
Сборник «Местоименные системы» получил высокую оценку в лингвистических кругах. Дж. Гринберг так отозвался о нем: «.Нигде в литературе не найти такой обширной коллекции подробных описаний местоименных систем такова множества различных языков.» .
В ходе работы, помимо этого сборника, использовались материалы описательных грамматик различных языков. Нет необходимости еще раз упоминать о достоинствах одних описаний и недостатках других. Отметим только, что в некоторых случаях из-за недоступности или отсутствия другой информации нам приходилось ограничиваться отдельными статьями — единственно доступными источниками, в которых предлагался анализ местоименной системы того или другого языка, проведенный и изложенный с определенной исследовательской позиции. Сведения, содержащиеся в работах подобного рода, могли использоваться лишь при морфологическом анализе. К работам подобного рода относятся прежде всего компонентные анализы местоименных систем различных языков (например, Austerlitz 1959, Conklin 1962, Burling 1970), а также антропологически ориентированные исследования (Berlin 1963, Suseendirarajah 1973).
Другим источником данных послужило анкетирование лингвистов-членов Ассоциации лингвистической типологии (AJIT). Респондентам предлагалося заполнить анкету, содержащую вопросы о морфологических и синтаксических характеристиках личных местоимений, в частности местоимений 3-го лица, в различных языках.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертационного исследования излагались на 7-й и 8-й конференциях аспирантов, проводимых Университетом г. Манчестера (Великобритания) (1998, 1999 годы), на Международной научной конференции молодых филологов (Тарту (Эстония, 23−25 апреля 1999 года) и в докладах на типологическом семинаре Ф. Планка (26 ноября 1997 года, 3 марта 1998 года, г. Констанц, Германия). Диссертация обсуждалась на заседании кафедры теоретической и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ.
Структура работы. Работа состоит из введения, двух частей, заключения, библиографии и приложения. Во Введении кратко обсуждаются особенности типологического подхода к изучению языковых явлений. Здесь охарактеризован объект, цели, задачи и материал исследования, дается обзор основной литературы по теме диссертации, указаны наиболее существенные результаты работы. В Части 1 Местоимения и заключенная в них информация представлен общий анализ систем личных местоимений. Эта часть состоит из двух разделов. В первом разделе обсуждается семантическая структура личных местоимений, рассматриваются возможные наборы референциальных лиц, обозначаемых той или иной местоименной формой. Во втором разделе анализируются категории, которые могут быть выражены в системе личных местоимений. В Части 2 основное внимание уделено вопросу иерархического упорядочивания лиц. В этой части работы исследуются нерегулярности в оформлении конструкций с личными референтами и прослеживается их зависимость от общего принципа упорядочивания лиц, лежащего в основе языковой системы. Этот принцип определяется для каждого языка в отдельности. В Заключении суммируются типологически релевантные обобщения, касающиеся универсальных свойств личных местоимений. Библиография включает более 180 наименований отечественных и зарубежных работ. В Приложении приводится список языков, упоминаемых в работе, с указанием их генетической принадлежности.
Заключение
.
В этой работе была предпринята попытка типологического анализа систем личных местоимений. На примере различных аспектов грамматики личных местоимений было показано, что распределение многих структурных и грамматических характеристик является не произвольным, а подчиняется строго определенным правилам.
В первую очередь была отмечена чувствительность личных местоимений к семантической структуре обозначаемых референтов. Лежащий в основе любой местоименной формы возможный набор референтов находит свое отражение в морфологическом построении Iсамих местоименных форм, а также при оформлении морфосинтаксической структуры предложения.
С учетом семантической структуры местоименных категорий происходит выбор показателей системы отслеживания референции. Так, в случае, когда аргумент основного глагола представлен личной категорией ед. числа, а аргумент другого глагола превосходит его по числу, сохраняя лицо референта, часто используется показатель, сигнализирующий идентичность референтов. Это происходит в силу правила включенности референтов: lSg с: 1Р1- 2Sg с: 2Р1- ЗSg с ЗР1.
При личном оформлении морфосинтаксической структуры предложений с собственно личными глагольными аргументами использование форм 1Р1 (Би) 1пс1 или — в языках, где отсутсвует противопоставление 1пс1/Ехс1, — форм 1Р1 (Ои) позволяет избежать необходимости принятия решения о приоритетном статусе одного из лиц. Задействованность обоих собственно личных референтов маркируется единым показателем, лишенным какой-либо ролевой ориентации. Его единственное назначение — обозначить участие в действии референтов 1-го и 2-го лица, не уточняя распределение ролей между ними.
Анализ морфологической структуры инклюзивных и эксклюзивных форм местоимений и личных глагольных показателей обозначил основные модели, которым следуют языки при образовании этих лично-числовых форм: иконическую, символическую и промежуточную. Отличительным признаком иконического класса является прозрачная морфологическая структура, в полной мере отражающая семантику соответствующих референциальных множеств. г.
При образовании иконических инклюзивных форм наряду с морфемами 1-го лица участвуют морфемы 2-го лица, а при образовании иконических эксклюзивных форм используются морфемы 1-го и 3-го лица. Для символического класса характерно привлечение супплетивных морфем к образованию инклюзива и экслюзива. Промежуточный класс комбинирует морфологическую и супплетивную стратегии, используя при образовании инклюзивных и эксклюзивных форм как морфемы, содержащие отсылку к лицам, образующим эти категории, так и супплетивные морфемы.
В результате анализа морфологических типов инклюзивных и экслюзивных форм иконического класса была установлено, что ^ семантика соответствующих форм может различаться от языка к языку. Так, в зависимости от перспективы рассмотрения референциального множества семантика инклюзива может иметь следующие интерпретации: 'я с тобой/вами', 'ты/вы со мной', 'мы без него/них'. В первом варианте ('я с тобой/вами') форма инклюзива строится на основе морфемы 1-го лица с привлечением морфем (личных или числовых), содержащих отсылку ко 2-му лицу. Такая ситуация наблюдается в язылах кечуа, отоми, ток писин, ордосском. Обратное распределение морфемных позиций, при котором основой инклюзивной формы является морфема 2-го лица, соответствует интерпретации 'ты/вы со мной'. Примером могут служить алгонкинские языки, кхой-ковап, йимас. Прочтению 'мы без него1 соответствует привлечение морфем, содержащих отсылку к 3-му лицу, к образованию инклюзивной формы. Подобная ситуация наблюдается в языках хуаве, ногугу. ^ Аналогично семантика эксклюзива может иметь следующие интерпретации: 'я с ним (и)', 'он (и) со мной', 'мы без тебя/вас'. Интерпретация 'я с ним/и' на морфологическом уровне реализуется при образовании экслюзивной формы на основе морфемы 1-го лица с привлечением показателей, содержащих отсылку к 3-му лицу, как, например, в языке кечуа. Прочтению 'он (и) со мной' соответствует построение эксклюзивной формы на основе показателя 3-го лица. Подобная морфология наблюдается в языках шусвоп, сьюслоу, хикскарьяна. Привлечение морфем, содержащих отсылку ко 2-му лицу характерно для интерпретации 'мы без тебя/вас'. Такая ситуация имеет место в языках аулуа и квамера.
При этом модели построения инклюзива и эксклюзива в отдельно взятом языке являются взаимонезависимыми. Невозможно предсказать модель построения эксклюзивной формы, исходя из модели инклюзивной, и наоборот.
В соответствии с наличием/отсутствием определенных семантических признаков происходит иерархическое упорядочивание именных групп на шкале падежного маркирования. На примере разнообразия падежного оформления местоимений 1-го и 2-го лица было показано, что распределение аккузативной и эргативной моделей маркирования является далеко не произвольным, а определяется Is совокупностью и взаимным упорядочиванием семантических признаков, лежащих в основе именных группв первую очередь, признаков [ego] и [tu], обозначающих основных участников речевого акта. В зависимости от упорядочивания этих признаков: [ego] > [tu], [tu] > [ego], [ego] = [tu], имеет место разное ранжирование местоименных форм.
Набор семантических признаков, определяющий упорядочивание именных групп, может различаться от языка к языку. Так, единственность vs. множественность обозначаемых референтов: [sg] vs. [pi], их отнесенность к классу людей [person], наличие других лиц, кроме говорящего и слушающего во множестве референтов [other], также могут быть релевантны при определении места соответствующей именной группы на шкале падежного маркирования.
Эта теория семантических признаков и ее соотнесенность с языковой действительностью, свидетельствуют против универсального ^ определения категории 1-го лица как наиболее высоко ранжированной именной группы. В естественных языках в равной степени реализуются три возможности иерархического упорядочивания 1-го и 2-го лица: 1-е лицо ранжировано выше 2-го, 2-е лицо ранжировано выше 1-го, 1-е и 2-е лица ранжированы одинаково. Учитывая этот факт, предлагатся — в качестве усредненного варианта — поместить местоимения 1-го и 2-го лица на одну ступениь иерархии именных групп.
Анализ категорий, которые могут быть выражены в составе личных местоимений, выявил ряд импликационных зависимостей, определяющих распределение категорий между лицами. к.
Например, 1-е лицо оказывается наиболее предрасположенным к проведению числовых различий. Эта предрасположенность носит строго закрепленных порядок, образуя иерархию 1 > 2 > 3, при которой противопоставление по числу в формах 3-го лица => => противопоставление по числу в формах 2-го лица => => противопоставление по числу в формах 1-го лица.
Морфологическое оформление форм ми. числа местоимений также подчиняется определенным внутриязыковым зависимостям. Анализ импликационных утверждений о характере числового изменения, предложенные Б. А. Успенским и Э. Моравчик, и дополнительный обзор местоименных систем различных языков обозначил необходимость внесения дополнительных поправок в формулировки импликаций с целью сохранения универсального статуса этих утверждений. Предлагаемая новая версия звучит следующим образом:
Если числовые формы местоимений образуются несупплетивно, т. е. с помощью специального морфологического показателя, то этот показатель совпадает (хотя бы у некоторых из них) с показателем множественности существительных или — при отсутствии такового — с показателем собирательности, показателем со значением 'и другие' имен существительных или глагольным показателем множественности.
3-е лицо является наиболее склонным к проявлению родовых различий. Иерархия предрасположенности к различению категории рода выглядит следующим образом: 3 > 2 > 1. При этом различение ^ рода в 1-ом лице влечет обязательное различение этой категории во 2-ом и 3-ем лицах, а различение категории рода во 2-ом лице имплицирует родовые различия в 3-ем лице.
Категорию вежливости наиболее склонно различать 2-е лицоформа чаще всего используемая в обращении. На настоящий момент, в виду отсутствия тщательного исследования, мы не готовы с уверенностью утверждать, какое из лиц 1-е или 3-е займет следующую после 2-го лица иерархическую позицию. Наличие языков, где категория вежливости проявляет себя только в формах 2-го и 3-го лица, и отсутствие (в нашей выборке) языков, где бы категория вежливости проявляла себя исключительно в 1-м и 2-м лицах, позволяет поместить 3-е лицо на позицию выше 1-го лица. Тем не менее, во избежание непроверенных утвержений определим иерархию распределения категории вежливости как 2 > (1, 3).
Многие особенности личных глагольных парадигм и конструкций с личными референтами также объясняются правилами иерархической организации языковой структуры. Морфологическое оформление личных показателей и их распределение в структуре предложения может определяться законами ролевой иерархии, личной иерархии или обеими иерархиями одновременно. Согласно иерархии семантичеких > ролей, роль агенса признается ранжированной выше, чем роль пациенса: агенс > пациенс. Личная иерархия может быть представлена различными конфигурациями: 1>2>3,2>1>3. Однако, неизменным остается основной принцип построения личной иерархии, согласно которому собственно личные местоимения наделяются особым стаусом, не распространяющимся на местоимения 3-го лица.
Отдельно в работе был рассмотрен вопрос о положении местоимений 3-го лица в иерархии лиц. Были названы причины обособленности местоимений 3-го лица, в т. ч. неопределенность, неличность, анафоричность этого класса местоимений.
На примере выбора стратегии падежного маркирования было продемонстрировано, насколько гетерогенны могут быть местоимения 3-го лица. Они не формируют единства ни с собственно личными местоимениями, ни с именами существительными, которые они ^ замещают.
Что касается взаимного упорядочивания собственно личных местоимений, то здесь довольно распространенной является ситуация, при которой языки не могут решить, какому из лиц отдать предпочтение и признать более значимым в личной иерархии. Вследствие этого в конструкциях с личными референтами, в которых обычно маркируется ролевой статус соответствующего референта, при участии в описываемой ситуации 1-го и 2-го лица, используются особые средства морфосинтаксического маркирования. Эти средства позволяют избежать необходимости выбора наиболее приоритетного лица.
Языки, в которых одно из лиц (1-е или 2-е) признается более выделенным, также характеризуются специальным набором морфосинтаксических средств, подчеркивающих выделенное положение этого лица.
Обе группы языков (1 > 2 > 3 и 2 > 1 > 3) привлекают разные наборы морфосинтаксических средств для маркирования наиболее высоко ранжированного лица. Единственным средством, используемым в случае и той и другой иерархии, является употребление кумулятивной ^ морфемы портманто.
Для языков, где приоритетное положение занимает 2-е лицо, была установлена зависимость между типом иерархии и наличием в этих языках специальной категории инклюзива, подчеркивающей особый статус 2-го лица:
Если в языке имеет место дейктическая выделенность 2-го лица, то в этом языке обязательно присутствует категория инклюзива:
2 > (1, 3) =>1пс1.
Подводя итог изложенному выше, подчеркнем, что с привлечением теории иерархического упорядочивания лиц и иерархического ранжирования семантических признаков, лежащих в их основе, можно объяснить многие особенности в поведении местоименных форм и нерегулярности в оформлении конструкций с их участием. Становятся понятными «нестандартности» и «аномалии» в поведении личных местоимений. Однако, наши знания о природе личных местоимений на сегодняшний момент являются далеко недостаточными, чтобы объяснить все нерегулярности в их системе. Так, очень сложно предложить какую-либо интерпретацию для ситуации в языке шусвоп (семья салиш) (Кшрегв 1974), где в случаях, когда 1-е лицо мн. числа выступает в качестве субъекта, активная конструкция заменяется пассивной, т. е. конструкции типа «Мы видим тебя» или «Мы видим его» на поверхностном уровне имеют вид «Ты виден» или «Он виден». Стоит ли явления подобного рода относить к разряду аномальных? г.
Только дальнейшее исследование класса личных местоимений сможет дать на это ответ. I у.
Языки, упоминаемые в работе, и их генетическая принадлежность30.
Койсанские кхои-ковап.
Нигеро-кордофанские западно-атлантические гур адамауа южно-центральные банту волоф баланте догон лейле.
ДУРУ вемба-вемба гомала хайа шамбала суахили бемба.
Нило-сахарские маба нилотские.
Афро-азиатские египетские берберские кушитские чадские масалит карим оджонг коптскии берберский сомали хауса ангас.
Кавказские дагестанские арчинскии багвалинский ботлихский табасаранский цезский чамалинский.
Индоевропейские.
30 Список составлялся с учетом классификации М. Рулен (Ruhlen 1987) — для папуасских языков использовалась классификация У. Фоли (Foley 1986). индо-иранские индийские дардские германские романские б ал т о — слав ян ски е.
Уральские самодийские фино-угорские.
Алтайские собственно алтайские тюркские монголо-тунгусские монгольские тунгусо-маньчжурские японо-рюкюские.
Чукото-камчатские северные чукотские коряко-алюторские южные ассамскии тирахи английский немецкий французский испанский русский нганасанскии венгерский удмуртский турецкии ордосский маньчжурский ульчский эвенкийский японский чукотский алюторский корякский керекский ительменский.
Эскимосо-алеутские алеутские эскимосские.
Дравидийские алеутскии эскимосский тамильскии каннада пенго.
Сино-тибетские китайские тибето-бирманские.
Австроазиатские мон-кхмерские австро-тайские дайские австронезийские месо-филип-пинские китаискии манчати тинан бунан канаури чепанг лимбу тангутский иалаунг седанг тайский шанский тагальскии баритосские сундские океанические малагасиискии яванский сунданский аулуа квамера ногугу ябем буанг тигак киливила.
Папуасские энг чимбу верхний тор асмат НДУ нижний сепик нумуген кева куман б ерик асмат нгала иймас усан.
Австралийские андегеребинха аниндиляугва арабана аранда арренте алава баидьяланг (диалекты ваалубал, варгамай вик-мункан габи гумбайнггир джа бугай дирбал (диалект гираиай) дирринган кала лагау ланггус мбабарам нгалакан нунггубую таргари тиви тирари янруванта югумбир).
На-дене хайда.
Америндские.
Северная Америка алгонкинские фокс кри оджибва потаватоми квакиутль шусвоп акома дакота понка лакота виннебаго йокутс кус сьюслоу такелма чинук вакашские салиш керес сиу пенутианские Орегон.
Вашингтон.
Калифорния мускогинские мексиканские хокальтекские.
Центральная Америка юто-ацтекские отомангские.
Чибчано-паезские мура Андинские кечуанские аймарские маиду йокутс чоктав вийот хуаве сьерра-пополука цельталь восточный помо вашо шошон южный пайуте тюбатюлабаль тепехуано отоми сапотек пираха кечуа (диалекты куско, хуаллага) аймара хакару.
Экваториально-туканоанские макро-тукано намбиквара надеб камаюра каритиана урубу-каапор апалаи каража хикскарьяна канела-крахо куикуро экваториальные тупи.
Же-пано-карибские.
Изолированные.
Креольские языки аинскии баскский кетский нивхский юкагирский ток писин.
