Художественный мир военных рассказов А. Платонова

Работа посвящена изучению прозы А. П. Платонова периода Великой Отечественной войны, ядро которой составили рассказы, написанные о войне на войне. Известное неизвестное — так можно определить ситуацию в литературоведении с военными рассказами писателя, что обусловило актуальность исследования. Изучение этого важнейшего периода творчества А. Платонова, где ярко и по-новому раскрылся дар художника-мыслителя, философа, историка, проводится в контексте творчества писателя и взаимосвязях с историко-литературным процессом времени.

Писатель Андрей Платонович Платонов (1899−1951) — очевидец и участник важнейших событий национальной жизни первой половины минувшего столетия. На протяжении творчества А. Платонов вел свою художественную летопись: «Епифанские шлюзы», «Сокровенный человек», «Город Градов», «Чевенгур», «Котлован», «Впрок», «Мусорный ветер», «14 Красных Избушек», «Счастливая Москва», «Одухотворенные люди», «Взыскание погибших», «Ноев ковчег». Особую главу в ней составила проза периода Великой Отечественной войны. Творческая установка писателя — донести до читателя сокровенную сущность «прекрасного и яростного мира». Его интересует не внешний, социальный, срез истории, а ее глубинное «вещество существования» (базовое понятие художественной философии Платонова). В рабочей тетради А. Платонова 1942 года читаем: «Надо идти именно туда, в сверхконкретность, в «низкую» действительность, откуда все стремятся уйти"1.

1 Платонов А. Записные книжки: Материалы к биографии. М., 2000. С. 235. Далее ссылка на это издание дается в основном тексте, с указанием названия источника (ЗК) и страницы.

В усилии постичь и выразить «сверхконкретность» жизни формировался уникальный платоновский язык: по-детски наивный и технологически изощренный (техника, инженерия — профессия и еще одна страсть Платонова), внутренне дискуссионный и монолитный, откровенный и всегда содержащий фигуру умолчания. С. Залыгин сказал о творчестве А. Платонова: «.он относится к тем редкостным художникам, которые умеют вносить в свои произведения не только неопознанность как таковую, но как бы даже и самое ее природу, методику и порядок ее существования в мире"2. Стиль А. Платонова предельно субъективен, но мировоззренческой установки на субъективизм у писателя нет3. Д. Затонский такой тип художественного творчества определил как «семиомиметический, ибо он, нисколько не копируя поверхностных, видимых форм бытия, стремится прикоснуться к его сложной противоречивой, именно «необъяснимой» сути"4.

А. Платонов причастен к «коренному повороту искусства XX века от воспроизведения мира явлений к воплощению мира сущностей"5. У писателя нет аллегорической ясности образов, однозначных оценок, бесспорных мыслей. В его произведениях одно и то же событие может само с собой не совпадать, являя множество, не складывающееся в суммарное целое, тем более человекновая, во многом экспериментальная форма «вещества существования». «Насколько человек неустойчивое, взволнованное существо — трепещущее, колеблемое, трудное, мучимое и мучительное, etc., — размышлял А. Платонов, -главное — невозможное, неустойчивое» (ЗК, 154). Человеческой истории предстоит и неразрывно с ней связана природа: «Люди и животные одни существа: среди животных есть морально даже более высокие существа, чем люди» (ЗК, 213). Вариации этой темы находим во всем творчестве.

2 Залыгин С. Сказки реалиста и реализм сказочника (Очерк творчества Андрея Платонова) // Залыгин С. Литературные заботы. М., 1982. С. 175.

3 Запись Платонова в рабочей тетради: «Очень важно! Все искусство заключено в том, чтобы выйти за пределы собственной головы, наполненной жалким, жидким, усталым веществом. Субъективная жизнь — в объекте, в другом человеке. В этом вся тайна» (ЗК, 101—102).

4 Затонский Д. В. Модернизм и постмодернизм: Мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств. ХарьковМ., 2000. С. 316.

5 Кеба А. В. Андрей Платонов и мировая литература XX века: Типологические связи. Каменец-Подольский, 2001. С. 3.

А. Платонова. Взаимообусловленность природы и истории, тайна их схождения в человеке, драматически не сбалансированное, не найденное им, несмотря на все усилия и жертвы, место в пространстве жизни, по Платонову, не понижают, а многократно повышают ответственность людей за мировую историю. Отсюда напряженное внимание писателя к «работе» истории. Революционное время мыслилось им как исторически необходимое движение вперед и одновременно новый виток человеческой трагедии: «Революция была задумана в мечтах и осуществляема (первое время) для исполнения самых никогда не сбывшихся вещей» (ЗК, 171). Запись 1935 года афористически емко выражает сознание неисполненности к настоящему важнейших исторических задач. Эпическое подтверждение этой мысли находим в «Чевенгуре», «Котловане», «Ювенильном море», «Счастливой Москве».

В насыщенном событийном ряду первой половины XX века писатель выделил Великую Отечественную войну, которую определил эпохой в эпохе. Андрей Платонов чувствовал и сознавал особое содержание Великой Отечественной войны, которая для него была не еще одной войной в долгом списке внутренних и внешних кровавых тяжб России, но иной войной, ставшей делом жизни — спасти Родину и защитить мир от фашизма. Для писателя большого общественного темперамента, кровно заинтересованного во всем происходящем, эти четыре года стали временем потрясений и открытий:

Война с чрезвычайной быстротой образует новые характеры людей и ускоряет процесс жизни. Один красноармеец сказал: бой есть жизнь на большой скорости. Это верно. Жизнь на большой скорости означает, что формируется великое множество людей, причем складываются и такие характеры, которые не могли сложиться прежде и которые, возможно, никогда более не повторятся в качестве подобия в другом человеке. Служба литературы, как служба вечной славы и вечной памяти всех мертвых и всех живых, увеличивается этим обстоятельством в своем значении и делается еще более незаменимой ничем" (ЗК, 280).

Новое понимание жизни и человека, открывшееся писателю, потребовали напряженного художественного поиска. Проза этих лет, где главенствует жанр рассказа, — важнейший этап творческой эволюции Платонова. «Это было трудно добытое количество, — отмечает В. Васильев, — цельное и неделимое по качественному образованию, потому что писатель руководствовался в постижении войны не географией, не эффектным случаем или событием, а извлекал «философию» народного существования на войне из обыденного, бросового и для иного журналиста невыигрышного и неинтересного материала."6 Прозу «огненных лет» выделяют как особое художественное явление и другие исследователи. «Военные рассказы Платонова, — пишет С. Семенова, — особая страница в его творчестверождена она самой жизнью, непосредственно коснувшейся каждого, жизнью, вставшей под знак смертельной беды и предельного испытания"7.

Вместе с тем наследие писателя военных лет остается и одной из наименее о изученных страниц его творчества. Н. В. Корниенко, предваряя публикации материалов Международной научной конференции «За «Рекой Потудань» «, посвященной 50-летию со дня кончины А. П. Платонова и проблемам изучения заключительного периода его творчества (в сложившейся литературоведческой практике определяемого 2-й половиной 1930;Х-1951 гг.), констатирует: «Оказалось, что и источниковедение этого периода жизни и творчества писателя весьма приблизительно и об огромных материках творчества Платонова второй половины 1930;х и 1940;х мы пишем, пока лишь касаясь их, но не погружаясь в фундаментальные вопросы: источники текста, датировка, литературные адресаты и литературные контексты и т. д."9.

Ситуация с военными рассказами А. Платонова отражает общие проблемы изучения (точнее — неизученности) литературы периода Великой Отечественной войны. Вслед эпохальному событию русскую советскую.

6 Васильев В. Андрей Платонов. Очерк жизни и творчества. 2-е изд. М., 1990. С. 273—274.

7 Семенова С. Россия и русский человек в пограничной ситуации. Военные рассказы Андрея Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 4. Юбилейный. М., 2000. С. 139.

8 См.: Андрей Платонович Платонов: Жизнь и творчество: Биобиблиогр. указ. М., 2000.

9 Корниенко Н. В. От редактора // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. Юбилейный. М., 2003. С. 3. литературу 1941;1945 годов (как причастную ему) традиционно выделяют в отдельный период10. Это дань благодарной памяти русской литературе, которая «целиком посвятила себя благородному делу защиты Отечества"11. В. М. Акимов назвал литературу военных лет «литературой национального самоспасения» и подчеркнул ее «особое духовно выпрямляющее значение» в стоянии человека и народа против смерти, в восстановлении разрушенной «структуры» народной души, в сохранении русского слова12. Однако художественную специфику произведений военных лет часто выводят из экстраординарных обстоятельств исторической действительности и этической необходимости для художника встать в общие ряды народной борьбы с фашизмом и к ним же сводят13.

Литература

войны прошла повторную цензуру конца эпохи сталинизма, затем редактирование времени «оттепели», в 1970;е она оказалась «забытой», невостребованной даже при идейно-проблемном освещении темы «литература — человек — война»: в это время в фокусе внимания читателей, критиков, литературоведов — послевоенные произведения о Великой Отечественной14. И сегодня нет хроники литературной жизни 1941;1945 годов, как нет обобщающих исследований по вопросам источниковедения, издания, цензуры, текстологии, поэтики, художественных кодов литературы Великой Отечественной войны. Изучение творчества А. Платонова военных лет готовит научную базу для фундаментальных исследований в этой области.

10 См., напр.: Очерки истории русской советской литературы: В 2 ч. Ч. 2. М., 1955; Ершов Л. Ф. История русской советской литературы. 2-е изд., доп. М., 1988; Акимов В. М. От Блока до Солженицына. Судьбы русской литературы XX века (после 1917 года): новый конспект-путеводитель. СПб., 1994; Русская литература XX века: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений: В 2 т. Т. 2: 1940;1990;е годы / Под ред. Л. П. Кременцова. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2003.

11 Русская литература XX века: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений. Т. 2. С. 4.

12 Акимов В. М. От Блока до Солженицына. С. 81−82.

13 «В прозе (войны.-Я. С.) главенствовал очерковый жанр. Публицистике отдали дань М. Шолохов и Л. Леонов, И. Эренбург и А. Толстой, Б. Горбатов и В. Василевская, многие другие прозаики. В страстных декларациях авторов говорилось об ужасах войны, вопиющей жестокости противника, боевой доблести и патриотических чувствах соотечественников. <.>

В годы войны не были созданы художественные произведения мирового значения, но будничный, каждодневный подвиг русской литературы, ее колоссальный вклад в дело победы народа над смертельно опасным врагом не может быть ни переоценен, ни забыт" (Русская литература XX века: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений. Т. 2. С. 5,9).

14 См., напр.: Бочаров А. Человек и война: идеи социалистического гуманизма в послевоенной прозе о войне.2-е изд., доп. М., 1978.

Военные рассказы А. Платонова сыграли важную роль в русской советской литературе Великой Отечественной войны, разделив ее патриотический пафос, но имеют «лица не общее выражение». Отличаются они и от ранее написанного художником. В чем это отличие — главный вопрос исследования.

Т. А. Никонова в статье «Человек как проблема в военных рассказах Платонова» пишет: «.Платонов представляет свое «литературное направление», предлагает собственную философию и универсальную трактовку старой проблемы «человек и мир» «15. Коэффициент нетрадиционности, оригинальности в художественной картине человека и мира у писателя столь высок, считает исследовательница, что имеет парадоксальное следствие: «Платонов принадлежит к числу художников внешне монотонных (курсив наш. — И. С.)"16. С этим связана одна из методологических проблем изучения наследия Платонова, ведь какое бы произведение или период творчества писателя ни рассматривались, — необходимо вести анализ особенного в особенном'. «Платонов пишет один, никогда в его сознании не прерываемый текст. Меняются внешние обстоятельства (революции, коллективизация, война), но не меняется главное — напряженная дума о человеке, его неисчерпаемости и многообразии, его неуловимой природе. Это обстоятельство важно напомнить в связи с тем, что военная проза Платонова разножанрова, тесно связана с его размышлениями предшествующих десятилетий и может быть рассмотрена лишь с учетом целостного контекста платоновского творчества"17.

Предметом научного осмысления в диссертационной работе избран художественный мир военных рассказов А. Платонова в его внутренней динамике и взаимосвязи компонентов художественной структуры, во взаимодействии с предшествующим и последующим творчеством писателя и литературным процессом времени. В таком формате изучение прозы.

15 Никонова Т. Человек как проблема в военных рассказах Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. С. 371.

16 Там же. С. 371.

17 Там же. С. 372.

А. Платонова периода Великой Отечественной войны проводится впервые. В этом состоит научная новизна работы.

Категория «художественный мир» активно вошла в отечественную филологическую теорию и практику на рубеже 1960;1970;х годов и продуктивно работает по настоящее время18. В 1968 году в журнале «Вопросы литературы» была опубликована статья Д. С. Лихачева «Внутренний мир художественного произведения"19, во многом определившая и стимулировавшая дальнейшее научное осмысление понятия «художественный лл мир». Синонимичные понятия, широко используемые в научном обиходе: «художественная картина мира», «художественный образ мира» и «художественная модель мира».

Универсальная категория, понятийно образованная по принципу смыслового параллелизма (мир реальный — мир художественный), манифестировала анализ произведений искусства в неразрывном единстве художественной формы и художественного содержания и оказалась востребована в литературоведении в широком диапазоне: от исследования поэтической структуры отдельного произведения до выявления специфики миромоделирования в литературе в целом. Применительно к отдельному автору речь может идти о «художественном мире» одного произведения, ряда произведений, образующих новое художественное единство, творчества.

В качестве объекта научного исследования категория «художественный (поэтический) мир» полагает художественную реальность, созданную писателем, в ее системной целостности и уникальности. JI. В. Чернец отмечает:

18 См., напр.: Бочаров С. Г. О художественных мирах. М., 1985; Гачев Г. Национальные образы мира: общие вопросы. Русский. Болгарский. Киргизский. Грузинский. Армянский. М., 1988; Чудаков А. П. Слово — вещьмир. От Пушкина до Толстого: очерки поэтики русских классиков. М., 1992; Непомнящий В. С. Пушкин. Русская картина мира. М., 1999; Яблоков Е. А. Художественный мир Михаила Булгакова. М., 2001; Семенова С. Мир прозы Михаила Шолохова: От поэтики к миропониманию. М., 2005.

19 Лихачев Д. С. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы. 1968. № 8.

20 Федоров В. О природе поэтической реальности. М., 1984; Чернец Л. В. Мир произведения // Русская словесность. 1995. № 2- ПоцепняД. М. Образ мира в слове писателя. СПб., 1997; Хренов Н. А. Художественная картина мира как культурологическая проблема // Пространство жизни: К 85-летию академика Б. В. Раушенбаха / Сост. Т. Б. Князевская, Э. В. Сайко. М., 1999; Баксанский О. Е., Кучер? Н. Современный когнитивный подход к категории «образ мира» (методологический аспект) // Вопросы философии. 2002. № 8- Жидков В. С., Соколов К. Б. Искусство и картина мира. СПб., 2003; Щукин В. Г. О филологическом образе мира (философские заметки) // Вопросы философии. 2004. № 10.

По своей структуре мир произведения сопоставим с реальным: в него входят лица в их внешних и внутренних (психологических) особенностях, события, природа, вещи, созданные человеком, в нем есть время и пространство"21. Но живет «мир», воплощенный в слове, по своим законам: «Мир произведения может члениться, дробиться на подсистемы, структурированные по-разному, различные по степени детализации изображаемого: как часть в целое входят в него вставные новеллы, эпизоды, сны героев, их собственные сочинения"22 В. Н. Топоров полагает, что «само понятие «мир», модель которого описывается, целесообразно понимать как человека и среду в их взаимодействиив этом смысле мир есть результат переработки информации о среде и о самом человеке.» О. Е. Баксанский и Е. Н. Кучер определяют образ (картину) мира как «иерархическую систему когнитивных репрезентаций», которые «представляют собой гипотезы, так или иначе интерпретирующие реальность"24.

Художественной картине мира предстоит его языковая картина (логос). Н. Д. Арутюнова в фундаментальном труде «Язык и мир человека» рассматривает роль семиотического концепта «образ» в формировании сознания и приходит к следующим выводам: «В понятии образа обозначилась идея формы, мыслимой отвлеченно от субстанции и поэтому воспроизводимой. Отделившись от природно данной ей материи, форма (образ) слилась с принципиально другим «партнером» — духовной (идеальной) категорией. Понятие формы из области природы перешло в сферу культуры. .На смену заданной миром оппозиции «форма — материя» пришло новое порожденное человеком отношение «форма — смысл». <.> Итак, образ — это категория сознания, а не действительности. Образы погружаются в сознании в принципиально иную сеть отношений сравнительно с той, которая определяет место их оригиналов (прообразов) в реальном мире. Сознание развертывает для.

21 Чернец Л. В. Мир произведения. С. 70.

22 Там же. С. 75.

23 Топоров В. Н. Модель мира//Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. М., 1992. С. 161.

24 Баксанский О. Е., Кучер Е. Н. Современный когнитивный подход к категории «образ мира». С. 69. них новый контекст, в котором особую роль приобретают реорганизующие картину мира ассоциативные отношения"25.

Художественная картина мира — вторичная, поэтически переработанная информация о человеке и окружающей среде, потому в ней ценно «свое» особенное в единичном) — то, что дает новую эстетическую информацию.

Художественный мир — всегда именной, авторский, даже когда автор неизвестен, так как в этом случае именем автора становится название произведения (автор «Слова о полку Игоревом»). Даже фольклор, где коллективный автор — народ, обязательно имеет национальное имя.

Г. Гачев, исследуя национальные образы мира, приходит к выводу:

И национальное находится во времени (вместе с Землей и жизнью на ней), но его период обращения, его «год», вероятно, иной, чем год исторический. При том, что все народы под одним солнцем и луной и почти одинаковым небом ходят, вовлечены в единый мировой исторический процесс (и этот покров, крыша их объединяет и приравнивает друг к другу), они ходят по разной земле и разный быт и историю имеют, — то есть из разной почвы вырастают. А отсюда ценности, общие для всех народов (жизнь, хлеб, свет, дом, семья, слово, стихотворение и т. д.), располагаются в различном соотношении. Эта особая структура общих для всех народов элементов (хотя они и понимаются поразному, имеют свой акцент) и составляет национальный образ, а в.

26 упрощенном выражении — модель мира". Методологическая установка на выявление особенного соотношения общих предметов и понятий сохраняет свое первостепенное значение при исследовании творчества отдельного писателя — как в интертекстуальном аспекте (художественный мир авторадругие поэтические миры), так и в интратекстуальном (диалектика особенного и общего внутри данной художественной структуры в динамике ее развития).

Художественный текст — сложная структура, устойчивая и динамичная одновременно. Базовый компонент художественной структуры, определяющий ее «текучую», «пластичную» устойчивость, — образ: «Способность человека.

23 Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. 2-е изд., доп. М., 1999. С. 314, 318.

26 Гачев Г. Национальные образы мира. С. 46⁷. создавать единый образ индивидуального объекта, синтезируя в нем противоречивые впечатления и разрозненные наблюдения, поистине удивительна. <.> Этот механизм действует как бы сам по себе: образ синтезируется, раскрывается сознанию, из смутного и неясного становится все более определенным и отчетливым, он приближается, переходя в крупный план. Этот феномен самораскрытия образа П. А. Флоренский назвал обратной перспективой"27.

При изучении феномена «самораскрытия образа» все чаще в филологических исследованиях основной «единицей» анализа избирается мотив — «подвижный компонент, вплетающийся в ткань текста и.

28 существующий только в процессе слияния с другими компонентами". Мотивный анализ показал свою эффективность в изучении специфики и системных закономерностей художественных миров, явленных в слове29.

Об уникальном художественном мире Платонова JI. Шубин, работы которого сыграли важную роль в становлении платоноведения, писал: «В художественном мире Платонова, как и во всяком космосе (космос как антитеза хаосу), есть своя структура, свой порядок, создаваемый сложной системой метафор. В ряду этих метафор особое место занимают образы-понятия. Это как бы „полое понятие“, и эта полость может поэтому вместить в себя все, весь мир». Таким образом, предполагается принцип целостности при исследовании художественного мира писателя, рассматривается ли отдельное произведение, блок произведений, период творчества. В объеме всего творчества Платонова концептуально значимы «повтор» и «возвращение» -возвратно-поступательное движение содержания и формы.

Одновременно художественный феномен Платонова таков, что уже на уровне идиостиля отдельного произведения можно говорить о присутствии в.

27 Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. С. 321.

28 Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы: Очерки русской литературы XX века. М., 1994. С. 301.

29 См., напр.: Кофман А. Ф. Латиноамериканский художественный образ мира. М., 1997; Эпштейн М. Н. «Природа мир, тайник вселенной.»: Система пейзажных образов в русской поэзии. М., 1990.

30 Шубин Л. Поиски смысла отдельного и общего существования: Об Андрее Платонове: Работы разных лет. М., 1987. С. 181. нем «художественных миров» во множественном числе (разных онтологических точек зрения, каждая из которых имеет свое образно-понятийное выражение). При такой взаимосвязи «художественных миров» каждого отдельного произведения — «художественного мира» творчества Платонова, вопрос о военной прозе как особом периоде его творчества, где имеются существенные внутренние изменения в поэтике и продуцирующем его художественном мышлении, остается открытым, а заявленная тема «Художественный мир военных рассказов А. Платонова» — научной гипотезой, требующей развернутого обоснования.

Материалом исследования стала художественная проза А. Платонова военных лет:

— публикации 1941;1946 годов в газете «Красная звезда», журналах «Знамя», «Октябрь», «Новый мир», других изданиях военного времени;

— сборники «Под небесами Родины» (1942), «Броня» (1943), «Рассказы о Родине» (1943), «В сторону заката солнца» (1945), «Солдатское сердце» (1946);

— рукописи и машинописи произведений, хранящиеся в фондах РГАЛИ;

— черновые наброски к рассказу «Одухотворенные люди» (Резервный архив М. А. Платоновой в ИМЛИ РАН);

— произведения военных лет, опубликованные в разные годыа также:

— основной корпус произведений писателя, его записные книжки, публицистика, литературно-критические статьи, письма;

— художественная литература и публицистика 1940;х годов.

История текстов. В 1939 году, в год сорокалетия Андрея Платонова, началась мировая война, вторая в его жизни и в истории XX века, в 1941 году она стала Отечественной. Фронтовую биографию Платонова открыла поездка на Ленинградский фронт в июле 1941 года (по направлению Политуправления НКПС), которая дала первые материалы и впечатления. Затем возвращение в.

Москву, эвакуация с семьей в Уфу осенью-зимой 1941/42 года, ожидание призыва. В 1942 году Платонов был призван в действующую армию в качестве военного корреспондента газеты «Красная звезда». В его военную биографию вошли Курская дуга лета 1943 года, весеннее наступление на Украине 1944 года, ожесточенные зимние бои на Восточном фронте 1944;1945 годов. В феврале 1946 года майор административной службы А. Платонов, уже тяжело больной, будет демобилизован.

В августе 1941 года был написан рассказ «Божье дерево" — 1941;м датирована машинопись рассказа «Дед-солдат», один из экземпляров которой находится в архиве неопубликованного в издательстве «Советский писатель» среди рукописей, не вошедших в сборник первых месяцев войны «Великая j 1.

Отечественная война". В Платоновском фонде РГАЛИ хранится черновик письма Платонова, который позволяет уточнить время создания «Деда-солдата». Точный адрес и адресат в письме не указаны (обращается Платонов к «Наталье Александровне». — И. С.). Речь идет о трех рассказах, которые писатель планирует опубликовать. Приведем произведения так, как они заявлены автором:

По небу полуночи" - в таком виде, в каком он был сокращ<�ен> и отредактирован для «Мол<�одой> Гв<�ардии>» .

1) Божье дерево.

2) Мальчик на плотине [для ж<�урнала> «Пионер» ]".

Внизу дата — «4.YIII 41» и постскриптум: «Рукопись, если р<�асска>з будет Вами отклонен, просьба возвратить мне"32.

Платонов выделяет подчеркиванием два новых рассказа (так как «По небу.

11 полуночи" публиковался ранее, и писатель указывает «приемлемый» вариант редакторской правки). «Мальчик на плотине», как можно предположить по.

31 Рассказы «Божье дерево», «Дед-солдат» датированы: Корниенко Н. В. История текста и биография А. П. Платонова (1926—1946)//Здесь и теперь. 1993. № 1.С. 278,282.

32 РГАЛИ, ф. 2124, on. 1. ед. хр. 37, л. 1.

33 Первая публ.: Платонов А. Над Пиренеями // Лит. газ. 1939. 5 июнявторая публ.: Платонов А. По небу полуночи: Рассказ // Индустрия социализма. 1939. № 7. С. 10−15. проступающей" в заголовке фабульно-сюжетной канве произведения, — один из первых вариантов названия рассказа «Дед-солдат" — журнал «Пионер» -предполагаемое место издания.

Из письма следует, что рассказ «Дед-солдат» был написан Платоновым, как и «Божье дерево», уже к началу августа 1941 года. Весомо подтверждает это тот факт, что «Дед-солдат» был опубликован в 1941 году в 10-м номере журнала «Пионер"34. Это первая из известных публикаций Платонова военного времени, однако она не обратила на себя внимания современной критики, а впоследствии и исследователей творчества Платонова. Объяснение этому среди других причин кроется в том, что произведение вышло в «детском» журнале и с отрывом в год от основного корпуса военных рассказов Платонова (огромный срок для войны).

Известность писателю в литературе 1941;1945 годов принес второй прошедший в печать рассказ — «Броня» (как правило, с него, как с «первого», и начинают отсчет публикаций военных рассказов Платонова). Сокращенный вариант «Брони» был опубликован в «Красной звезде» 5 сентября 1942 года, развернутый — в октябрьском номере журнала «Знамя», где встретился под обложкой одного номера с публикацией окончания поэмы А. Твардовского «Василий Теркин» — зримое свидетельство того, как долго пробивался Платонов к читателю.

Последние месяцы 1942 года стали переломными: произведения писателя начинают активно печатать центральные газеты и журналы «Красная звезда», «Красное знамя», «Краснофлотец», «Октябрь», «Знамя», «Новый мир», «Огонек». Выходят авторские сборники «Под небесами Родины» (1942) ,.

1.1 то.

Броня" (1943), «Рассказы о Родине» (1943), «В сторону заката солнца».

34 Платонов А. Дед-солдат: Рассказ // Пионер. 1941. № 10. С. 18−23.

35 Платонов А. Броня: Рассказ II Знамя. 1942. № 10. С. 93−100- Твардовский А. Василий Теркин: Поэма (окончание)//Там же. С. 101−108.

36 Платонов А. Под небесами Родины: Рассказы. Уфа: Башгосиздат, 1942. Содерж.: Крестьянин ЯгафарДед-солдатДерево родиныЖелезная старухаРассказ о мертвом старикеСвет жизни.

37 Платонов А. Броня: Рассказы. М.: Военмориздат, 1943 (Фронтовая б-ка краснофлотца). Содерж.: Одушевленные людиСтарикБроняДерево родиныДед-матрос.

38 Платонов А. Рассказы о Родине. М.: Худож. лит., 1943. Содерж.: Одухотворенные людиРассказ о мертвом старикеБроняЖелезная старухаДед-солдатКрестьянин Ягафар.

1945)39, «Солдатское сердце» (1946) 40. Последний сборник «Солдатское сердце», как и первое опубликованное произведение Платонова военных лет, был адресован детям.

Произведения Андрея Платонова, написанные о воюющем народе и для него, сами имели солдатскую судьбу: многие были изранены, другие пали в рукопашной с цензурой, иные пропали без вести. Не выйдет к читателю сборник «Рассказы, были», подготовленный писателем в 1942 году. Книга «В сторону заката солнца», представленная Платоновым в издательство «Советский писатель» 28 августа 1943 года, будет опубликована только в 1945 (подписана к печати 14/111 1945 года). К ее обсуждению издательство привлекло четырех рецензентов: критиков А. Гурвича и А. Митрофанова, писателей Г. Шторма и Вл. Бахметьева41. После долгих, напряженных коллегиальных обсуждений в сборнике «В сторону заката солнца» осталось 10 рассказов, каждый из которых прошел жесткую редакторскую правку, тогда как по начальному замыслу автора их должно было быть 18: «Состав сборн.: 1. В сторону заката <солнца> 2. Мать 3. Ник<�одим> Максим<�ов> 4. Добрая корова 5. Офицер и солд<�ат> 6. Крест<�янин> Ягафар 7. Мал<�енький> солд<�ат> (зачеркнуто. — И. С.) 8. Дом<�ашний> очаг 9. Сампо 10 Три солдата 11. Бой в грозу 12. Роза 13. Офиц<�ер> Простых 14. На Горынь-реке 15. Ив<�ан>. Великий 16. Сч<�астливый> корнеплод 17. Среди народа 18. Рассказы ст. серж<�анта>"42.

В бумагах Платонова находим несколько записей по составу книги, в том числе с пометами «Для Сов. Писат. Добавить» и «Отдан, в Совет. Писат."43, из которых следует, что писатель хотел ввести в сборник, возможно, в качестве.

39 Платонов А. В сторону заката солнца: Рассказы. М.: Сов. Писатель, 1945. Содерж.: В сторону заката солнцаМатьНикодим МаксимовДобрая короваОфицер и солдатДомашний очагСампоТри солдатаБой в грозуДевушка Роза.

40 Платонов А. Солдатское сердце: Рассказы: (для сред, и ст. возраста) М.- Л.: Детгиз, 1946. Содерж.: Штурм лабиринтаИван Толокно — труженик войныНа Горынь-рекеНа доброй земле. Сборник редко упоминается в исследованиях, потому остановимся на нем чуть подробнее. В книгу вошли 4 произведения — все рассказы публиковались ранее, возможно, поэтому книга о войне для детей не заинтересовала литературоведов. Между тем эта маленькая по объему книга представляет несомненный историко-литературный интерес — как последний сборник военных рассказов, вышедший при жизни автора. При переиздании Платонову удалось в ряде случаев избавиться от цензорской правки прежних публикаций, восстановить свое слово.

41 История публикации сборника «В сторону заката солнца» дана: Корниенко Н. В. История текста. С. 283— 287.

42 РГАЛИ, ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, л. 18.

43 Там же, л. 17,19,20,22. замены «выбракованных» рассказы «Седьмой человек», «Размышления офицера», «Пустодушие», «Взыскание погибших», «Очерки о советском солдате», «Добрый Кузя», «Избушка бабушки», «Как боец Курдюмов одолел четырех немцев». Но ни одно произведение из «дополнительных списков» автора в сборник не прошло. «В сторону заката солнца», книга, в которой осталась буквально «половина» от задуманного автором состава, — это самый объемный по количеству включенных в него произведений прижизненный сборник военных рассказов Платонова. Одновременно это наименее «платоновский» сборник из опубликованных в период войны — столь радикально были отредактированы все вошедшие в него произведения.

В 1943 году были ужесточены идеологический контроль и цензурные требования в области литературы и искусства44. Закончился первый этап войны, когда перед угрозой поражения и национальной катастрофы «стало ясно, что к защите страны и к победе можно взывать только из глубин отечественной истории, обращаясь к силам народной самозащиты, к тысячелетнему патриотическому чувству"45. Теперь, в 1943 году, Великая Отечественная кроваво-тяжело, но необратимо становилась победной войной и должна была иметь идеологически безупречное освещение46.

Произведения Платонова все труднее проходят в печать. Редакция «Знамени» в 1943 году отклонила рассказы «Размышления офицера», «Вся жизнь», «Избушка бабушки» (поступили в журнал 18/IX, а 21/IX, т. е. через 3 дня, сданы в архив неопубликованных рукописей — с многочисленными пометами и вопросами рецензента)47. В журнале «Октябрь» среди прочих отказов Платонову в публикациях 1943;1944 годов вновь числятся «Размышления офицера», а также «Пустодушие», «Афродита». Против перечня.

44 Печальной вехой стало московское совещание литераторов весной 1943 года, на котором были подведены итоги двухлетней работы писателей в условиях войны и сформулированы новые задачи литературы. Резкой критике подверглось многое из того, что было создано в военное время, начиная с поэмы А. Твардовского «Василий Теркин», в которой его собрат по поэтическому цеху Н. Асеев не увидел верного художественного отражения особенностей Великой Отечественной войны.

45 Акимов В. М. От Блока до Солженицына. С. 82.

46 «Великая Отечественная война Советского Союза против империалистической агрессии фашистской Германии — героический период в истории страны победившего социализма» (Очерки истории русской советской литературы: В 2 ч. Ч. 2. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 127).

47 РГАЛИ, ф. 618, оп. 12, ед. хр. 53.

Даны рукописи." у Платонова часто стоит «Взять рукописи."48 В 1943 году он работает над книгой рассказов «О живых и мертвых"49, однако она так и не выйдет в свет. Не будет опубликована и итоговая книга войны «Вся жизнь», рукопись которой писатель отдал в издательство «Советский писатель» в начале сентября 1945 года50.

1946 год стал последним годом прижизненных публикаций военных произведений Платонова: Детгиз выпустил сборник рассказов о войне для детей старшего и среднего возраста «Солдатское сердце" — в «Красной звезде» был опубликован рассказ о герое Великой Отечественной войны гвардейском полковнике Зайцеве «Начало пути"51- в «Огоньке» — «Житель родного города"52- в «Новом мире» — «Семья Иванова"53.

В 1946 году начнется новый виток мирового противостояния — так называемая «холодная война», ее сопроводит политическая истерия по ту и эту сторону «железного занавеса». Кампания по борьбе с безыдейностью в советской литературе официально начата 14 августа 1946 года (дата публикации постановления ЦК ВКП (б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» «). Андрей Платонов попадет под маховик разоблачений и репрессий в конце 1946 года. После разгромной критики рассказа «Семья Иванова» его перестают печатать. В своих рабочих бумагах вслед долгому списку произведений и книг, большая часть из которых при жизни писателя так и не была опубликована, Платонов оставил запись: «Отношение слов — жертва обществу за понимание. Природа, суть — единословие, вскрик"54.

48 «Взять рукописи:

В Кр. Звезде 1. Разм<�ышления> офиц<�ера> 2. Русская матрешка 3. Весна.

В Октябре 1. Разм<�ышления> оф<�ицера> 2. Пустод<�ушие> 3. Изб<�ушка> баб<�ушки> 4. Дом<�ашний> очаг" и т. д. (РГАЛИ, ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, л. 23).

49 Вариант книги, представленный в Детгиз 28 октября 1943 года: 1. Дед-солдат 2. Маленький солдат 3. Взыскание погибших 4. Железная старуха 5. Избушка бабушки 6. Вся жизнь 7. Добрый Кузя 8. Корова.

9. Седьмой человек 10. Июльская гроза 11. Путешествие воробья (РГАЛИ, ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, л. 24).

50 «Оглавление новой книги «Вся жизнь»: 1. Червь 2. Никита 3. Юшка 4. Цветок на земле 5. Вся жизнь 6. Июльская гроза 7. Голубь и горленка 8. Корова 9. Избушка бабушки 10. Путь воробья (зачеркнуто. — И. С.).

10. Машинист Мальцев 11. Семья Иванова (жирно зачеркнуто. — И. С.)" (РГАЛИ, ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, л. 14).

51 Платонов А. Начало пути: Рассказ // Красная Звезда. 1946.24−26 апр.

Платонов А. Житель родного города: (Очерк о живописце И. П. Коншине) // Огонек. 1946. № 38−39. С. 29−30.

ПлатоновА. Семья Иванова//Новый мир. 1946.№ 101−1. С. 97−108.

54 РГАЛИ, ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, л. 25.

В период оттепели началось трудное, затянувшееся до сегодняшнего дня возвращение творчества Андрея Платонова в отечественную литературу. Возвращаются с войны и его фронтовые произведения. В 1957 году в сборнике «Фронтовые очерки о Великой Отечественной войне» был опубликован рассказ Платонова «Сын народа"55. В 1958 году произведения военных лет появились в „Избранных рассказах“ Платонова56. Отдельной книгой рассказы о войне пришли к послевоенному читателю в 1963 году под названием „Одухотворенные люди"57. В течение последующих десятилетий военные рассказы переиздаются с известной периодичностью. Наиболее обстоятельное издание военных рассказов писателя, хотя на сегодняшний день, уже очевидно, неполное, подготовлено В. М. Акимовым в 1986 году, и вновь книга получает f Q название „Одухотворенные люди“ .Публикации новых материалов военного времени (биографических данных, мемуаров, художественных произведений, публицистики) содержатся в монографии Н. В. Корниенко „История текста и биография А. П. Платонова (1926;1946)“ (1993), коллективных монографиях: „Андрей Платонов: Мир творчества“ (1994), „Андрей Платонов: Воспоминания современников: Материалы к биографии“ (1994), периодических изданиях ИМЛИ РАН „“ Страна философов“ Андрея Платонова» и ИРЛИ РАН «Проблемы творчества Андрея Платонова: Материалы и исследования».

Военные рассказы в критике и литературоведении. В первых откликах рецензентов и критиков на фронтовую прозу А. Платонова часто звучала мысль о том, что факты и явления действительности обрастают у автора таким количеством размышлений, так художественно усложнены, что философия теснит действие и становится центром сюжета. Это «мудрствование» автора в исторической ситуации, которая, казалось, требовала публицистической ясности, смущала и настораживала. Рецензент Г. Шторм, работая с рукописью.

55 Платонов А. Сын народа: (Рассказ) II Фронтовые очерки о Великой Отечественной войне. М., 1957. Т. 2.

С. 362—369.

36 Платонов А. Избранные рассказы / Вступ. ст. Ф. Левина. М., 1957. «Платонов А. Одухотворенные люди: Воен. рассказы. М., 1963.

58 Платонов А. Одухотворенные люди: Рассказы о войне / Сост. и вступ. ст. В. М. Акимова. М., 1986.

В сторону заката солнца" и отдавая должное художественному мастерству Платонова, увидел «несомненную опасность» его мировоззрения, противостоящего современности: «Смысл этого противостояния в следующем: в мире созрело злооно обнаруживает себя в войне, принесшей русскому народу неслыханные бедствия и страданияпри этом автор не делает различия между миром, со стороны которого ползут на нас «тигры» и «фердинанды», и миром, лежащим по эту сторону фронтавесь мир — «злостей», он не готов еще к тому, чтобы в нем жили дети."59. Другой рецензент В. Бахметьев также считал, что публиковать военные рассказы Платонова можно только при условии «ампутации там рассуждений"60.

Но и по выходе из печати (уже «хирургически» отредактированные) произведения читались как «выпадающие» из идеологического задания времени. В 1944 году критик Вс. Лебедев возмущался: «Вместо того, чтобы писать правду жизни, он (Платонов. — И. С.) сочиняет нелепых, несуществующих людей, навязывает им полумифические, кликушеские мыслишки, искажая этим облик людей нашей Родины"61. Теоретик социалистического реализма В. Ермилов в 1947 году поставил точку в обсуждении (осуждении) творчества Платонова. Рассказ «Семья Иванова», который завершает военный эпос писателя, В. Ермилов оценил как клевету на весь советский народ и социалистический образ жизни, главный аргумент критика: «А. Платонов всегда пишет притчами. Именно так написан и рассказ о «некоем» Иванове и его семье"62.

Спустя десятилетия литературоведы выделяют в военных рассказах.

Платонова этическую доминанту. По мнению ряда исследователей, писатель «1 стал заложником советского патриотизма. Л. Иванова считает, что в военной.

39 Цит. по: Корниенко Н. В. История текста. С. 284.

60 Там же. С. 287.

61 Лебедев Вс. Литературные выкрутасы // Правда. 1944.27 декабря.

62 Ермилов В. Клеветнический рассказ А. Платонова // Андрей Платонов: Воспоминания современников: Материалы к биографии. М., 1994. С. 467—468.

63 Э. Найман полагает, что Платонов склонил голову перед «сталинской утопией» в своем творчестве еще до войны — в ряде произведений 1930;х годов на семейную тему, которые символизируют не только авторское «отречение от раннего идеала, но и обет верности новому порядку» {Найман Э. «Из истины не существует прозе Платонова звучит особенная интонация проповеди и ослаблен, а то и вовсе отсутствует психологический аспект изображения64. А. Кретинин пишет о «семантической разреженности» и свертывании философского подтекста65.

М. Кох приходит к выводу, что «в военное время проблема смерти принимает у Платонова сугубо этическое значение"66. В. Чалмаев, со своей стороны, считает, что Платонов «войну, эту «страну отчаяния», с неимоверным трудом, часто с рациональным насилием превращал в «страну надежды», что художник ищет в ее пространстве оправдания смерти (порой на философской основе идей Н. Ф. Федорова и К. Э. Циолковского) и утешения для человека, терявшего близких. На наш взгляд, убедительного оправдания, единства «натуры» и «идеи», фактов и обобщений он так и не нашел"67. Оба авторитетных исследователя толкуют военную прозу Платонова в духе рационального этизма. Возникает вопрос: возможно ли, чтобы тема или проблема в художественном произведении имела «сугубо этическое решение», «идея» существовала вне «натуры».

Приведенные выше точки зрения лишь означивают разноголосицу, существующую в платоноведении по поводу военной прозы писателя. У советской критики, традиционной поэтики, структурализма и постмодернизма, в рамках школы «медленного чтения» и «интенсивного чтения», да просто у разных исследователей — разные версии платоновского текста. Это заставляет вспомнить мысль писателя: «Все истины ограничены. Каждая истина дейст<�вительна> в пределах, — взятая больше, она ложь и заблуждение» (ЗК, 227). В творческом поведении художника она претворялась как уважение к позиции каждого читающего. Для нас эта мысль Платонова выхода": Андрей Платонов между двух утопий // Russian Studies: Ежеквартапьник русской филологии и культуры. 1994. № 1. С. 137).

64 Иванова Л. А. «Война» и «мир» в творчестве А. Платонова военных лет // Творчество А. Платонова: Статьи и сообщения. Воронеж, 1970. С. 78.

65 Кретинин А. А. Мифологический знаковый комплекс в военных рассказах Андрея Платонова // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. СПб., 2000. Кн. 2. С. 147.

66 Кох М. Тема смерти у Андрея Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. M., 1994. С. 260.

67 Чалмаев В. Андрей Платонов (К сокровенному человеку). М., 1989. С. 429.

68 Книгу о литературе, которую подготовил А. Платонов в конце 1930;х годов, он назвал «Размышления читателя». стала еще одной мотивацией сосредоточить внимание на творчестве Платонова периода Великой Отечественной войны. Это период со своим «заданием» в истории России, в общечеловеческой истории. Свои отличительные особенности, как мы постараемся показать, имеет и художественный мир военной прозы Платонова.

Обращаясь к творчеству Платонова военных лет, представляется важным поставить во главу исследования авторское понимание задач литературы периода Великой Отечественной войны — прочитать Платонова с помощью Платонова. Задача, которую мы ставили и пытались решить, — уточнить, конкретизировать ряд принципиальных, с нашей точки зрения, позиций чтения платоновского военного эпоса.

Андрей Платонов много размышлял об отношениях искусства и жизни, необходимом и должном в них. В его записных книжках, на полях рукописей 1941—1945 годов развернута этико-эстетическая программа военных лет, где творческая рефлексия соседствует с интуитивными прозрениями, осмысление написанного — с формулировкой и обоснованием новых художественных принципов. Этическую необходимость творчества периода Отечественной войны писатель видел в создании произведений, «полных истины действительности» (ЗК, 279). При этом он особо подчеркивал роль «частной конкретности», которая обеспечивает полноту, а значит истинность художественной памяти: «.если живая и, так сказать, частная конкретность Отечественной войны стушуется когда-либо в будущей силе забвения, то как люди могут увидеть для себя поучение из великого, но уже минувшего события. Здесь важна именно частная конкретность, потому что литература имеет дело с отдельным человеком, с его личной судьбой, а не с потоком безымянных существ» (ЗК, 279—280).

Диссертация относится к типу историко-литературного исследования. В ходе анализа литературного материала периода Великой Отечественной войны автор опирался на принцип историзма, системный, сравнительно-типологический и структурно-семиотический методы исследования.

Теоретической и методологической основой исследования послужили труды по общей поэтике, истории и теории литературы С. С. Аверинцева, М. М. Бахтина, С. Г. Бочарова, А. Н. Веселовского, Б. М. Гаспарова,.

A. Ф. Лосева, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, И. П. Смирнова, В. Н. Топорова, Ю. Н. Тынянова, Б. А. Успенского, О. М. Фрейденберг, Р. Якобсона.

По проблемам истории и социальной психологии Великой Отечественной войны методологическую базу составили работы Е. С. Сенявской,.

B. Т. Анискова, Н. Д. Козлова.

Изучение военных рассказов А. Платонова велось в продолжение и с опорой на работы предшественников и современных исследователей творчества А. Платонова — в диалоге с ними. Это исследования О. Ю. Алейникова, Е. А. Антоновой, К. А. Баршта, С. Г. Бочарова, В. В. Васильева, В. Ю. Вьюгина, Г. Гюнтера, М. Геллера, С. П. Залыгина, М. А. Дмитровской, А. А. Дырдина, Л. В. Карасева, Л. И. Колесниковой, Н. В. Корниенко, С. И. Красовской, О. А. Кузьменко, Т. Лангерака, О. Г. Ласунского, Н. М. Малыгиной, О. Меерсон, М. Ю. Михеева, Е. Г. Мущенко, Э. Наймана, Т. А. Никоновой, Н. Г. Полтавцевой, В. А. Свительского, В. П. Скобелева, С. Г. Семеновой, Е. Толстой-Сегал, Л. П. Фоменко, А. А. Харитонова, Р. Ходела, В. А. Чалмаева, Л. А. Шубина, Е. А. Яблокова, других авторов.

Поэтику Платонова определяют как «поэтику странностей» (Е. Толстая-Сегал), «поэтику загадок» (В. Вьюгин). И. П. Смирнов, полагая тайну неотъемлемым качеством художественной литературы, считает, что в литературном произведении «поверхность тайнописи ценна лишь как-то, что мы в силах превозмочь"69. В качестве структурообразующих принципов платоновской поэтики исследователи называют «нарушение семантической валентности» (Р. Ходел), организацию текста «на взаимоисключающих.

69 Смирнов И. П. Роман тайн «Доктор Живаго». М., 1996. С. 26. началах" (Т. Лангерак), «авторское сомнение» как повествовательную стратегию Платонова (Н. Корниенко), принцип «обратимости» (Е. Яблоков), прием «неостранения» (О. Меерсон), «изоморфизм» (Е. Толстая-Сегал), «редукцию формы» (В. Вьюгин). Эти положения стали отправными в ходе работы с «сокровенными текстами» Платонова.

В исследовании военных рассказов мы опирались на подходы и методы текстологического анализа, которые даны в работах Е. Антоновой, И. Долгова, В. Вьюгина, Н. Корниенко, Т. Лангерака, А. Харитонова.

Заявленная тема обусловила обращение в ходе анализа к основному корпусу произведений писателя других периодов творчества. В 2000 году вышло академическое издание повести «Котлован», подготовленное сотрудниками Института русской литературы (Пушкинского Дома). В него вошли материалы творческой истории произведения (рукопись, черновые наброски, машинописные варианты текста, а также динамическая транскрипция рукописи «Котлована») — таким образом, читателю впервые была предоставлена возможность «получить сведения о реальных источниках текста и проследить его изменение на всех этапах работы автора над повестью"70. В 2004 году вышел первый том научного издания «Сочинений» А. Платонова, которое готовит Институт мировой литературы имени А. М. Горького. Задача издания -«представить наиболее полный свод всех выявленных к настоящему времени художественных произведений писателя, восстановить достоверный облик классика на основании предшествующего опыта и заново проверенных и открытых источников, заложить фундаментальные основы дальнейшей работы по изучению одного из уникальных явлений русской культуры XX в."71. Вышеназванные издания, сопровожденные обстоятельными комментариями, стали опорой при изучении творческой лаборатории писателя.

К настоящему времени существует ряд монографических исследований, посвященных аналитической дешифровке художественной структуры.

70 От редакции // Платонов А. Котлован: Текст, материалы творческой истории. СПб., 2000. С. 3.

71 От редакции // Платонов А. Сочинения. Т. 1. Кн. 1. М., 2004. С. 5. платоновского метатекста: Н. М. Малыгиной «Эстетика Андрея Платонова» (1985) и «Андрей Платонов: поэтика „возвращения“ „(2005)72- О. Меерсон „“ Свободная вещь“. Поэтика неостранения у Андрея Платонова» (1997), К. А. Баршта «Поэтика прозы Андрея Платонова» (2000)74, В. Ю. Вьюгина «Андрей Платонов: поэтика загадки (Очерк становления и эволюции стиля)» (2004)75.

В «Эстетике Андрея Платонова», одной из первых отечественных монографий о творчестве Платонова, Н. М. Малыгина основное внимание уделила проблеме становления художественного метода А. Платонова в контексте литературного процесса 1920;1930;х годов, формированию образов-символов, опорных для всего творчества писателя. Изучение эстетических принципов «символического реализма» Платонова было продолжено Н. Малыгиной в статьях «Образы-символы в творчестве А. Платонова», «Трансформация образов и мотивов ранней прозы Платонова в пьесе «Ноев ковчег» «, учебном пособии «Художественный мир Андрея Платонова», других исследованиях, которые в переработанном и дополненном виде вошли в монографию «Андрей Платонов: поэтика «возвращения» «.

О. Меерсон в книге «» Свободная вещь". Поэтика неостранения у Андрея Платонова" исследует рецептивные функции (обращенность на читателя) языковых нарушений, которые являются своеобразным правилом художественности у Платонова. Отсутствие удивления — «нормализация ненормального» — в художественном мире Платонова дало основание О. Меерсон определить его поэтику как поэтику неостранения. Писатель создал литературную модель, в которой «» свобода вещи" (события, то есть объекта познания или реакции). теснит свободу реагирующего на нее героя (субъекта.

72 Малыгина Н. М. Эстетика Андрея Платонова. Иркутск, 1985. Она же: Андрей Платонов: поэтика «возвращения». М., 2005.

73 Меерсон О. «Свободная вещь»: Поэтика неостранения у Андрея Платонова. 2-е изд., испр. Новосибирск, 2001. Первое изд. кн. О. Меерсон — Berkeley Slavic Specialties, 1997.

74 Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова. СПб., 2000. В 2005 году вышло 2-е изд.: Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова. 2-е изд., доп. СПб., 2005.

Вьюгин В. Ю. Андрей Платонов: поэтика загадки (Очерк становления и эволюции стиля). СПб., 2004. познания или реакции на событие)"76. Функциональное задание такой литературной модели «свободной вещи» — разрушить идиоматическую инерцию читательского восприятия.

Поэтика прозы Андрея Платонова" К. А. Баршта представляет собой первый опыт системного описания основных параметров художественной онтологии и антропологии писателя. Автор прослеживает взаимосвязи художественных кодов Платонова и научных идей, гипотез и открытий XIX—XX вв.еков (учение Дарвина, исторический материализм Маркса, теория относительности Эйнштейна, второй закон термодинамики и неевклидова геометрия Лобачевского-Минковского, концепция ноосферы Вернадского, антропософия Штейнера и др.). В ходе творческого диалога с научно-философскими идеями времени Платонов создал свою уникальную концепцию человека в его отношении к Вселенной, в основе которой — заявленная в его статьях 1920;1923 годов «гипотеза «живой Земли» и неслиянно-нераздельного.

77 с ней тела человека". На ее базе и формируется, считает К. Баршт, уникальная картина Мироздания по Платонову, где «вещество существования».

78 представляет «третью реальность» и действует «единый принцип суммарного равенства вещества и энергии, взаимопереходящих друг в друга"79. Отметим научную актуальность самой постановки проблемы о природе художественности у А. Платонова и подходов к ее решению, предложенных исследователем.

Свою версию художественной модели прозы Платонова предложил В. Вьюгин в монографии «Андрей Платонов: поэтика загадки (Очерк становления и эволюции стиля)». Научная гипотеза, которую выдвигает и разрабатывает В. Вьюгин, — «принцип загадочности», его эстетические функции и мировоззренческая подоплека в художественном мире Платонова. Автор оговаривает, что в его намерения не входило «детальное описание.

76 Там же. С. 6.

11 Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова. 2-е изд. С. 449.

78 Там же. С. 13.

79 Там же. С. 81. платоновской поэтики, но лишь одной из ее граней, хотя и фундаментальной"80. Сравнивая художественную структуру произведений Платонова со структурой фольклорной загадки, В. Вьюгин приходит к выводу, что «загадочность» как некоторая структурная причастность к специфическому жанру паремий присуща большей части произведений Платонова 1920;х и первой половины 1930;х годовзатем, начиная со 2-й половины 1930;х годов, в творчестве писателя прослеживается отказ от «стиля-загадки». В исследование вовлечен большой архивный материал, на основании анализа которого делается вывод о «редукции формы» как одном из главных законов поэтики Платонова.

В указанных выше монографиях по эстетике и поэтике Платонова внимание исследователей сосредоточено на произведениях 1920;1930;х годов, когда формировалось художественное мировоззрение Платонова, а затем, со второй половины 1920;х годов, феерически ярко обозначил себя «классический» Платонов, автор «Чевенгура» и «Котлована». Военные рассказы (и шире — проза 1940;х) или отсутствуют в списках источников, и наблюдения над ними для «общих выводов» не делаются вовсе, как в книге О. Меерсон, или представлены имплицитно, минимальным числом произведений и обращений к ним в ходе анализа, как в исследованиях Н. Малыгиной, К. Баршта, В. Вьюгина. Но даже такое «прореженное» включение произведений 1940;х годов в анализ общей картины творчества Платонова позволило авторам сделать выводы об изменениях в поэтике и мировоззрении Платонова заключительного периода творчества81.

Вопрос о контекстах творчества Платонова, его связях с литературной, фольклорной, философской традициями русской и мировой культур сегодня изучается достаточно интенсивно. Постановку проблемы находим в работах Е. Толстой «Литературный материал в прозе А. Платонова» (1980), «К вопросу.

80 Вьюгин В. Ю. Андрей Платонов: поэтика загадки. С. 8.

81 Так, Н. Малыгина указывает на характерные для произведений 1940;х годов семантическое расширение понятия «воскрешение» (Малыгина Н. М. Эстетика Андрея Платонова. С. 36), трансформацию образов и мотивов ранней прозы писателя (Она же. Трансформация образов и мотивов ранней прозы в пьесе «Ноев ковчег» // Малыгина Н. М. Андрей Платонов: поэтика «возвращения». С. 316−321). о литературной аллюзии в прозе Андрея Платонова: Предварительные наблюдения" (1981), «Идеологические контексты А. Платонова» (1981). В этом направлении работают Н. Малыгина, Т. Лангерак, В. Золотоносов, А. Кеба, Е. Яблоков, Н. Дужина, М. Дмитровская, Е. Роженцева, другие. Сегодня дальние контексты платоновского творчества исследованы порой лучше, чем ближние82. Однако современный Платонову отечественный историко-литературный контекст — не только фон его произведенийэти ближние связи помогают лучше понять гений Платонова, говорившего о том же иначе. Пример

Q7 тому — статья В. Турбина «16 июля 1933 года. Андрей Платонов и газета», которая позволила по-новому прочитать рассказ «Мусорный ветер» через современный писателю газетный материал — «язык времени».

Внимание исследователей, наряду с мифологическим знаковым комплексом у Платонова, последнее время все чаще привлекает христианский культурный код в произведениях писателя разных периодов: библейские образы, цитаты, реминисценции, другие текстовые элементы, восходящие к христианской культуре (агиографические мотивы84, тип юродивого85, жанр о/ мученичества и т. д.). Христианские мотивы и образы, библейский подтекст у Платонова рассматриваются в работах О. Алейникова, М. Геллера, Г. Гюнтера, А. Дырдина, Н. Корниенко, Л. Карасева, О. Кузьменко, Е. Проскуриной, С. Семеновой, Е. Яблокова.

Как показывает контекстуальное рассмотрение, христианские мотивы, элементы православной культуры и духовности, включенные Платоновым в художественное повествование, становятся одним из механизмов.

82 См.: Кеба А. В. Андрей Платонов и мировая литература XX века: Типологические связи. Каменец-Подольский, 2001. Подобного обстоятельного анализа творчества Платонова в контекстуальных связях с современной ему отечественной литературой нет.

83 Турбин В. Н. 16 июля 1933 года: Андрей Платонов и газета // Турбин В. Н. Незадолго до Водолея. М., 1994. С. 311−348.

84 Алейников О. Агиографические мотивы в прозе Платонова о Великой Отечественной войне // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. С. 142−148.

85 Gunther Н. Юродство и «ум» как противоположные точки зрения у Андрея Платонова // Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov. Bern, 1998. P. 117−133.

86 Кузьменко О. А. Сияние Розы 11 Кузьменко О. А. Андрей Платонов. Призвание и судьба. Киев, 1991. С. 129— 149. смыслообразования в структуре его произведений. При этом христианские элементы выступают как знаковый текст в новом тексте. Находясь в новых формально-семантических отношениях, разнообразные христианские элементы в художественном произведении узнаются читателем: они воспринимаются им как ранее встречаемые, имеющие определенное место, функции и значение в культурной традиции. Получая новую комбинацию в актуальном контексте, знакомая модель «перекодируется» (Ю. М. Лотман), порождая новый смысл, который, однако, не отменяет традиционную культурную семантику. Христианские элементы выступают в художественном произведении общезнаковой текстовой «территорией» для автора и читателя. Выявить, какова их функция в военном эпосе Платонова, — одна из задач данного исследования.

Цель данной работы — рассмотреть специфику художественного мира военных рассказов писателя в контексте творчества и времени. Изучение особенностей поэтики и семантики военного эпоса Платонова уточняет и углубляет наше понимание творчества одного из самых ярких и сложных писателей XX века как целостного художественного объекта, существующего во времени. С другой стороны, сравнительный анализ военных произведений Платонова с творчеством других авторов периода 1941;1945 годов вносит ряд существенных дополнений и корректив в устоявшиеся характеристики русской советской литературы периода Великой Отечественной войны.

Задачи исследования:

— изучить историю текстов военной прозы, провести сравнительный анализ разных прижизненных публикаций произведений и рукописей;

— проследить, как функционируют в художественном мире военной прозы традиционные платоновские темы, образы, мотивы, сюжеты;

— выяснить, какие новые формально-содержательные элементы и механизмы смыслообразования проявляют себя в художественной структуре военных рассказов;

— определить место и функции христианских образов и мотивов в военной прозе писателя;

— рассмотреть концептуальные тропы и их роль в художественном мире военных рассказов;

— проанализировать особенности поэтики и художественного мышления Платонова в историко-литературном процессе времени.

Военные рассказы А. Платонова впервые рассмотрены в свете универсальной категории «художественный мир». Три взаимосвязанных уровня исследования — внутренний мир произведения, особенности поэтики метатекста военных рассказов, художественный мир военного эпоса А. Платонова и его место в поэтическом космосе писателя — позволяют проследить диалектику особенного, единичного и общего в творческой эволюции А. Платонова. В ходе исследования были выработаны методология и методика изучения художественных кодов метафизической проблематики военных произведений Платонова (онтологический, гносеологический, натурфилософский, религиозный аспекты художественного творчества), которые можно применять для исследования других художественных миров в литературе Великой Отечественной войны. В постановке и решении рассмотренных выше задач и проблем состоит научная новизна и теоретическая значимость исследования.

Практическая значимость работы. Материалы диссертации могут быть использованы в подготовке научного издания военных рассказовв дальнейших исследованиях художественной специфики и эволюции творчества А. Платонова, в первую очередь заключительного десятилетия 1940;х годовв процессе выработки новых (или, по крайней мере, для корректировки сложившихся) подходов к изучению истории русской литературы периода Великой Отечественной войныв вузовских лекционных курсах по истории русской литературы XX века, спецкурсах и спецсеминарах по творчеству А. Платонова.

Суть научной гипотезы, выносимой на защиту. Рассказы А. Платонова 1941;1946 годов образуют сложное художественное целое — большое эпическое полотно, органически выросшее из малой эпической формы: их отличает проблемно-тематическая общность, сквозные социально-нравственные и религиозно-философские коллизии, единые принципы построения системы персонажей и образной структуры, жанровая и повествовательная стратегии автора. Великую Отечественную войну А. Платонов определил как эпоху в эпохе: это время консолидации человека и мира перед смертельной угрозой фашизма, когда русский человек и русский мир были призваны в «просторную сферу исторического бытия» (М. Бахтин) для исполнения исторического долга взамен ложно понятого революционного мессианства. Реагируя на изменения «текста» жизни, опорные образы-понятия, конституирующие художественный мир А. Платонова, приобретают новое содержание, выстраиваются новая конфигурация компонентов поэтической системы и ценностная иерархия. Сохраняется триединство изображения: антропоморфизм, натуроморфизм, теоморфизм, но изменяются формы и семантика их взаимодействия. Теоморфизм выступает структурообразующим принципом художественного миромоделирования, формируя образ Мира-Храма как альтернативу исторической действительности и одновременно ее реальную возможность.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Платоновский метатекст военных лет тематически и поэтически наследует предшествующее творчество писателя и одновременно по-новому манифестирует повторяющиеся в нем семантические субституции.

2. Героическая правда и трагическая истина — такой новый художественный синтез дают эстетические, философские и этические установки писателя в рассказах о войне на войне.

3. В ситуации «этической необходимости», в которую поставила писателя Отечественная война, важным механизмом семантического расширения художественного текста, актуализации сокровенных смыслов и коллизий у.

Платонова становится «единословие» — художественный знак, не совпадающий с художественным целым.

4. Понятие «сокровенности» в рассказах 1941;1946 годов дополняется и углубляется понятием «одухотворенности». «Одухотворенность» становится концептуальным центром миромоделирования и народной характерологии.

5. Полиперсонализм является ведущим принципом организации системы персонажей. Герои военных рассказов различаются по миропониманию, характеру и судьбе, но они эстетически равноправны: кто не достоин «вечной славы», тот сохранен в художественном мире Платонова «вечной памятью всех мертвых и всех живых».

6. В прозе военных лет кристаллизуется образ «народа-семьи». Высшие смыслы жизни — любовь и мир — находят художественную реализацию в образной 'параллели «воин-мать». Образ матери интегрирует у Платонова главные смыслы «живой тайны мира», помогает раскрыть метафизику России, нравственные истоки народной жизни, которые война не только не отменила, но помогла трагическому их осознанию.

7. Художественное мышление А. Платонова архетипично, что определяет особенность художественного историзма писателя. Мысль о том, что животные и растения — «соучастники» истории и «наши современники», из арсенала постоянных у писателя. В творчестве военных лет идею «общего конгломерата» (равенства существования в хаосе), одну из центральных в философии трагического у Платонова в 1920;1930;е годы, сменяет другая — о необходимости объединения усилий людей и природы в поиске «дорог к божеству», об их равных возможностях приобщения и участия в божественном космосе жизни. Космософия военной прозы Платонова — земля и люди «под небесами Родины».

8. Разнообразные текстовые элементы, которые восходят к христианской культуре, фокусируют в военных рассказах экзистенциальные проблемы и одновременно дают альтернативные исторической реальности идеальные образы Мира-Храма и России-Храма.

Апробация работы. Результаты исследования были представлены в докладах и обсуждались на I—XVII ежегодных международных Платоновских семинарах (1990;2006, ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом), Санкт-Петербург) — международных конференциях, посвященных творчеству А. П. Платонова (1997, 1999, 2001, 2004, ИМЛИ РАН им. А. М. Горького, Москва) — международных конференциях «Евангельский текст в русской литературе XVIII—XX вв.еков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (1993, 1996, 1999, 2002, 2005, ПетрГУ, Петрозаводск) — научной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения А. Платонова (1989, PIP ЛИ РАН (Пушкинский Дом) Ленинград) — I российских Замятинских чтениях «Творчество Евгения Замятина: проблемы изучения и преподавания» (1992, ТГУ им. Г. Р. Державина, Тамбов) — всероссийской конференции «Детская литература: история и современность» (2003, ПетрГУ, Петрозаводск) — V международных Платоновских чтениях «Андрей Платонов: искания века и воронежские контексты», посвященных 105 годовщине со дня рождения писателя (2004, ВГУ, Воронеж) — на заседаниях кафедры русской литературы Петрозаводского госуниверситета.

По результатам исследования на филологическом факультете Петрозаводского госуниверситета были прочитаны спецкурсы «Творчество А. Платонова: традиции и новаторство», «Творчество А. Платонова: проблемы интерпретаций». Основные положения диссертации изложены в научных публикациях, среди которых монография «» Внутри войны" (Поэтика военных рассказов А. Платонова)" (Петрозаводск, 2005). Общий объем работ, опубликованных по теме диссертационного исследования, 26,2 п. л.

Структура диссертационной работы включает введение, 4 главы, заключение, библиографию и приложение.

Заключение

.

Художественный образ мира хранит колоссальную информацию авторского, национального, общечеловеческого опыта — это «память о памяти» (А. Белый). В то же самое время образ есть движение, изменчивость -«новость». Вне элемента новизны художественный образ теряет свою событийность уже в «частном» масштабе авторского творчества, параллельно утрачивая их и в общелитературном процессе. Эта диалектика образа стала отправной точкой при исследовании художественного мира военных рассказов А. Платонова, задала параметры их изучения — в контексте творчества и времени.

Рассказы Платонова периода Великой Отечественной войны образуют сложное художественное целое — большое эпическое полотно, органически выросшее из малой эпической формы: их отличает проблемно-тематическая общность, сквозные социально-нравственные и философские коллизии, единые принципы построения системы персонажей и образной структуры, жанровая и повествовательная стратегии автора. Платоновский метатекст огненных сороковых тематически и поэтически наследует предшествующее творчество писателя и одновременно по-новому манифестирует повторяющиеся в нем семантические субституции.

Если вдуматься в творчество писателя, то «сороковые-роковые», где безотлагательно сошлись вопросы жизни и смерти, добра и зла, свободы и необходимости, веры и сомнения, любви и ненависти, утратив на поле боя метафизическую отвлеченность, — это время Платонова по призванию: участвовать в деле общенационального и общечеловеческого спасения. Это время консолидации человека и мира перед общей смертельной угрозой фашизма, время, когда русский человек и русский мир призваны в просторную сферу исторического бытия" (М. Бахтин) для исполнения исторического долга взамен ложно понятого революционного мессианства. Для писателя Великая Отечественная война — не смена исторических декораций, не новый социально-политический фон, а эпохальное событие, по-новому открывающее сокровенное содержание жизни. Реагируя на изменения «текста» жизни, опорные «образы-понятия» (JI. Шубин), конституирующие художественный мир Платонова, принимают в себя новое содержание, выстраиваются новая конфигурация компонентов художественной системы и ценностная иерархия.

Платонов разделил патриотический пафос времени. Писатель трагического видения действительности, он художественным словом (главное орудие и деяние писателя) принял участие в героической борьбе народа по защите Отечества. Патриотизм как этическая константа, героическое и трагическое как эстетическое двуначалие определили идейно-художественное своеобразие военной прозы Платонова. Творческое задание, которое дает себе писатель и реализует в произведениях военных лет, — создать литературу «вечной памяти»: «вечной славы» героев и «вечной памяти всех мертвых и всех живых». Этому заданию идеально соответствовал малый эпический жанр рассказа. Каждое следующее произведение позволяло писателю взять еще одно, иное событие, другой характер — и по-новому их рассказать, таким образом, добавить и восполнить ранее написанное. Как идейно-тематическое и поэтическое целое рассказы 1941;1946 годов дали стереоскопическую художественную картину русской жизни периода Великой Отечественной войны — в разнообразных подробностях и целостности трагического и великого события.

Героическая правда и трагическая истина — такой художественный синтез дают этические, философские и эстетические установки писателя в рассказах о войне на войне. В произведениях 1941;1946 годов происходит расширение героической темы: не только «священная война» получает у Платонова героическое освещение, но жизнь как таковая, где в повседневности длится онтологический конфликт жизни и смерти, и жизнь одерживает победу. Растения, животные, «рождающая» земля — герои жизни в платоновских рассказах. Героем жизни является и человек, который одерживает духовную, нравственную победу над смертью во множестве ее личин: страха, эгоизма, равнодушия, озверения, отчаяния, наконец, врага. Такие разные персонажи рассказов «Дед-солдат», «Крестьянин Ягафар», «Одухотворенные люди», «Железная старуха», «Смерти нет! (Оборона Семидворья)», «Девушка Роза», «Цветок на земле» равно необходимы писателю для художественного представления «героической истины» («Девушка Роза»).

Параллельно героическому расширяется и зона трагического, которое традиционно характеризует у Платонова «всю жизнь». Трагическая истина присутствует в художественном мире военных рассказов от приема «речевой оговорки» («Броня») до жанровой модели («Сампо»). Там, где трагизм свернут до деталей, отдельного высказывания повествователя или героя, пейзажа, портрета, мотива, он поддержан и развернут в подтексте, в сюжете «второго плана» — через связь с целым творчества Платонова, с литературными и иными контекстами. В ситуации «этической необходимости» Отечественной войны сокровенные смыслы и сюжеты часто выражены у писателя, по его же определению, «единословием» — особым художественным знаком, не совпадающим с художественным целым, в силу чего в зоне стилистического конфликта происходит семантическое расширение текста.

Коллизия текст — подтекст ведет в военных рассказах с социально-политической поверхности исторического конфликта в онтологические глубины проблематики «вечной войны»: вечной борьбы жизни и смерти, добра и зла, правды и лжи, и главная арена этой борьбы, показывает Платонов, продолжая традиции классической русской литературы, — душа человеческая. «Одухотворенные люди» (1942) — центральное произведение, в известном смысле, метатекст прозы Платонова военных лет. В художественной структуре произведения просматривается общая тенденция военных рассказов Платонова к циклизации и романизации, в нем находим свод основных тем и проблем, ключ к образному решению. Рассказ представляет собой многогеройное повествование, его художественное пространство вбирает в себя фронт и тыл, реалии социально-исторической и сокровенной, душевной жизни человека, художественное время — прошлое и настоящее, миг и вечность. Изучение истории произведения, анализ его внутреннего мира в контексте времени и творчества позволили пересмотреть сложившуюся в литературоведении версию о «традиционном» для советской литературы периода войны героическом содержании рассказа (В. Полторацкий, О. Кузьменко).

Одухотворенные люди" по настоящее время переиздаются по последней прижизненной публикации рассказа в сборнике А. Платонова «Рассказы о Родине», который вышел в конце 1943 года, однако именно в этом издании наибольшее количество текстовых купюр и редакторской правки, нарушающих волю автора. Черновые наброски к рассказу, письма и записные книжки, наконец, полный авторский текст (машинописный вариант, подготовленный Платоновым для публикации в журнале «Знамя») показывают, что драматический принцип, порождающий художественную многозначность, играет важную роль в организации жанровой, сюжетной, повествовательной структур рассказа.

Сравнительный анализ мотивов ярости и зверя в рассказе «Одухотворенные люди» и в литературе Великой Отечественной войны выявил особенности в семантике и функции этих мотивов у Платонова. В Отечественной войне священна любовь к своему народу и священна ненависть к врагу. Темы «священной любви» и «священной ненависти» сливаются в публицистике и художественной литературе военных лет в единую тему-пафос. «Благородная ярость» — вариант «священной ненависти» в произведениях JI. Леонова, других авторов. Мотив «зверя» характеризует в литературе Великой Отечественной войны врага и становится антитезой мотиву народной «ярости-гнева».

А. Платонов, как и художники-современники, писал Великую Отечественную войну как «священную», но трагически универсальный смысл происходящего смертоубийства сохранен им в семантическом поле произведения. В мотивной структуре рассказа «Одухотворенные люди» нарушена граница «свое — чужое». Лейтмотив ярости вбирает в себяоднократно, но с сохранением положительных коннотаций — тему врага. Мотив зверя тоже однократно, но использован в сюжете рассказа для характеристики защитников Родины: именно «одухотворенные люди» открывают в себе в смертельном бою «зверя» как катастрофическое следствие войны. «Объяснение» такой мотивной организации находим в творчестве Платонова 1920;1930;х годов, в эволюции взглядов писателя на историю и природу. Природа, по философии Платонова, — полноправный участник исторических процессов, она породила и хранит гуманистическое начало жизни, в то время как история пропитана зоологической ненавистью. Эти убеждения не позволили Платонову в военной прозе живописать образ-мотив врага-зверя. Враг обозначен в ряде рассказов Платонова как «зверь» (преимущественно через слово героя), но в художественном мире военной прозы писателя нет ярких, запоминающихся образов и картин, заданных этой характеристикой. Мотив зверя в «Одухотворенных людях» — знак исторической трагедии человечества в полном ее объеме: в довоенных произведениях писателя мотив-образ зверя характеризует отечественную революционную историю («Котлован») и фашизм («Мусорный ветер»). Диффузия мотивов ярости и зверя в сюжете «Одухотворенных людей» отменяет пафос возмездия.

Музыкальные мотивы рассказа-«реквиема», как определил его Платонов, ведут трагические темы разлуки навек, утраты, смертного предела человека. Одновременно они актуализируют христианский подтекст сюжета. Гибнут одухотворенные любовью и правдой защитники Отечества, но в самой своей смерти они утверждают высшие ценности жизни, восстанавливают ее гармонию, воплощают (возвращают) в жизнь ее идеальные начала. В качестве главных знаков-сигналов христианской тематики в художественной структуре рассказа выступают «крест» (эпизод игры детей в кладбище) и свободная цитация молитвы «Вечная память», которые введены в центральные эпизоды. С опорой на память претекстов платоновского творчества они дают пасхальное освещение сюжета.

Поэтический код начала, музыкальная тема и мотивная структура «Одухотворенных людей» актуализируют блоковский подтекст в рассказе. Сопоставительное изучение «Одухотворенных людей» и стихотворения А. Блока «Девушка пела.» показало, что «непосредственный контакт» с поэтическим шедевром Блока в начале рассказа служит у Платонова отправным пунктом для дальнейшего свободного использования мотивов и образов из репертуара Блока, которые наполняются новым содержаниемэто «многошаговый процесс, чей конечный продукт (импликат операции) дистанцирован от источника"548. Отметим, что блоковский подтекст поддерживает и усиливает христианский пласт смыслов в семантике произведения. При типологическом сходстве мотивных и образных структур, жанровых решений произведения имеют разное содержание. Стансы «Девушка пела.» Блока стали еще одним пророчеством грядущих бед России. «Одухотворенные люди» — произведение «разрешения» (Б. Зайцев), где человек и народ, показывает Платонов, в очистительной катастрофе Великой Отечественной войны выстрадали и открыли истинные смыслы и ценности бытия. Рассказ «Одухотворенные люди» интегрирует важнейшие смыслы военных рассказов Платонова.

В художественной картине мира у Платонова важную роль играют пейзаж и природные образы. В военных рассказах особое значение получают ландшафтные образы поля и дерева, символически представляющие национальную жизнь в координатах времени и вечности, войны и мира. Истерзанные, выжженные огнем и убитые снарядами, «обглоданные» в ходе.

348 Смирнов И. П. Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества.

Б. Л Пастернака). СПб., 1995. С. 56. боев «до костей» мать-земля, природа России — обвинение не только врагу, как в произведениях JI. Леонова и М. Шолохова, литературы военных лет в целом. В рассказах Платонова свою вину за погубленную родную природу, незащищенные поле и древо русской жизни несут и сознают защитники Отечества. С натурфилософской проблематикой (многочисленные пейзажи «родного пепелища», «погорелыцины») входят в военные рассказы Платонова мотивы покаяния и обета солдат Отечества перед русской землей и миром. Взятие на себя вины войны и очищение делом жизни — важный момент в духовной биографии платоновского героя.

В изображении героя важны образные параллели «человек-дерево», «человек-цветок». Это символический знак выхода героя из «звериной истории». При значимости образной параллели «человек-растение» в течение всего творчества Платонова, такого высокого содержания, как в военной прозе, она в себе ранее не несла. Персонажи «Чевенгура», которые жаждут «прекратить историю», полагают дерево «чуждым» коммунизму элементом природы. Александр Дванов распоряжается вырубить заповедный лес на стройку социализма, так как «долгорастущее» дерево не вписывается в революционный темп и идеологию жизни. В чевенгурской коммуне устраивают субботники, где не только уничтожают имущество, но и корчуют сады.

В военных рассказах метафорические образы «человека-дерева» и «народа-дерева» («Божье дерево», «Молодой майор») представляют идеальное содержание жизни «одушевленной родины» и «одухотворенных людей», развернутое из настоящего в прошлое и будущее по вертикали стояния и роста дерева из земли — к небу. В образной параллели «человек-цветок», «ребенок-цветок» смысловой акцент в многозначной символике цветка делается не на бренности, краткости, конечности, а на красоте и совершенстве -«цвете» жизни («Девушка Роза», «Цветок на земле»).

Образ человека, души человеческой, который пишет Платонов в военных рассказах, — важное слагаемое общей художественной картины. В военной галерее Платонова — портреты солдат Отечества («Молодой офицер», «Среди народа», «Смерти нет! (Оборона Семидворья)»), военного детства («Железная старуха», «Маленький солдат», «Петрушка (Страх солдата)», «Возвращение»), старости («Рассказ о мертвом старике», «Старый Никодим», «Житель родного города»), отчаяния («Седьмой человек»), глупости («Счастливый корнеплод»), мученицы («Девушка Роза), врага («Пустодушие»). Никогда ранее у Платонова подробное описание героя не занимало такого места, как в годы войны. Это связано с этико-эстетической установкой писателя сберечь в памяти искусства, по возможности, все индивидуальные черты и черточки человека, поколения, народа, обреченного войной на подвиг и смерть. Платонов продолжает писать на войне образ «души человеческой», художественно исследовать ее тайны. В портрете человека военного времени, как и в предшествующих произведениях писателя, сопряжены физика, биологическая данность и метафизика, экзистенция человека.

В военных рассказах кристаллизуется образ «народа-семьи», сплоченного кровно и духовно, сознающего свои обязательства перед природой и землей. Мечта автора и героев его произведений 1920;1930;х годов о едином организме жизни, вселенском товариществе, народе-семье находит свое осуществление в Великой Отечественной войне. Платонов пишет на войне, как и А. Твардовский, и М. Шолохов, жизнь народную. Он ищет образ-интеграл, который бы выразил духовную сущность «священной войны» и народа, отстаивающего свое право свободно жить «под небесами Родины». Писателю важно было показать, что человек, вставший на защиту родной земли, и в трагических обстоятельствах смертельного, беспощадного единоборства с фашизмом может открыть смысл жизни и смерти, смысл любви. Эти высшие смыслы, которыми руководствуется народ в Отечественной войне, находят у Платонова художественную реализацию в образной параллели «воин-мать» («Одухотворенные люди», «Сержант Шадрин», «Офицер и крестьянин (Среди народа)», «Взыскание погибших»). Материнская тема развернута у Платонова на всю образную систему. В военных рассказах Платонова образ матери интегрирует главные смыслы «живой тайны мира», помогает раскрыть метафизику России, нравственные истоки народной жизни, которые война не только не отменила, но помогла трагическому их осознанию. Образ матери обнажает вину сына перед матерью за разоренный войной мир, за рожденных жить, но убитых. Эта вина соединяется в рассказах Платонова с виной матери перед детьми, которых она родила в мир, где так много зла. Образ матери одновременно становится у Платонова высшим поэтическим и моральным оправданием подвига народа в этой страшной войне.

Писатель понимал, как опустошит русский мир война, где уничтожен «цвет» национальной жизни. Тем важнее было для него сохранить тот «прекрасный мир», который в страданиях и смерти открыли люди среди ярости и ненависти войны. Из дневника писателя: «Оч<�ень> важно. Изображается то, что, в сущности, убито — не одни тела. Великая картина жизни и. погибших душ и возможностей. Дается мир, каков бы он был при деятельности погибших, — лучший мир, чем действительный: вот что погибает на войне.» (ЗК, 231). Искусство, по Платонову, должно сохранить в вечную память этот «лучший мир, чем действительный», знание которого добыто в самой смерти.

В творчестве Платонова 1920;х — начала 1930;х годов трагическоефеномен пространства жизни, которая катастрофически несовершенна, сама себя отрицает, а потому оправданы все способы выхода из нее, какие только может найти человек в истории. Образ онтологически несовершенного мира, где человек «узник» природы и истории, проходит через произведения Платонова 1920;1930;х годов от ранней публицистики, поэзии и рассказов до романа «Счастливая Москва». В этом мире человек-сирота бунтует против гибельной жизни. Однако уже во второй половине 1930;х годов в художественной философии Платонова сняты антропологические претензии к мирозданию. В рассказах 1930;х годов на семейную тему герои Платонова в социальных и семейно-бытовых коллизиях заново открывают родство всего сущего, смиренно принимают законы всеобщего природного существования, возвращаясь к традициям и ценностям народной культуры прошлого: сотрудничество с природой, семья, дом. Жизненное пространство платоновского героя трагически сужается, но в этом малом пространстве работы и семьи он исполняет нравственный долг жизни («Среди животных и растений (Жизнь в семействе)», «Жена машиниста», «Река Потудань»). Художественная формула «прекрасного и яростного мира», отражающая дихотомию мира, где человек не волен отменить трагическую диалектику природы, но может и обязан сделать свой, человеческий, выбор, появляется у Платонова в рассказе 1940 года «Машинист Ярцев (В прекрасном и яростном мире)».

В военных рассказах платоновский герой, выбирая в смертельном историческом поединке с фашизмом в качестве личного жизненного ориентира «добрую правду» («Одухотворенные люди»), познает радость обретения смысла жизни. Герои Платонова не озабочены славой, им важно сберечь Родину, близких людей, свое человеческое достоинство и преумножить добро в жизни. Именно такой человек, с семейным идеалом, великой совестью и скромностью, предстает в художественном мире военных рассказов Платонова главным лицом истории, в которой созидается мир. Художественная философия истории у Платонова ориентирована на Пушкинскую традицию («Капитанская дочка», «Медный всадник»). Декларация «Пушкин — наш товарищ» в творчестве военных лет подтверждена и художественно реализована Платоновым уже в одном из первых рассказов «Божье дерево», написанном в августе 1941 года.

Понятие «сокровенности» остается базовым в творчестве писателя периода Великой Отечественной войны. Слово «тайна» образует объемный лексико-семантический блок в произведениях 1941;1946 годов. При этом понятие «сокровенности» дополняется и углубляется понятием «одухотворенности». «Одухотворенность» становится концептуальным центром народной характерологии Платонова периода Великой Отечественной войны.

В трагических, часто имеющих выход только в смерть, но одновременно открывающих священные смыслы жизни обстоятельствах, по убеждению писателя, происходило рождение нового — одухотворенного правдой — человека: «И это великое, терпеливое знание, в котором одним швом соединены и глубокое понимание ценности жизни и смерть во имя народа, как лучшее последнее дело жизни простого истинного человека.» (261).

В годы войны эволюционирует и идея «сокровенного мира». Мысль о том, что животные и растения — «наши современники», из арсенала неизменных у Платонова. Жажда всеохватного, истинного равенства выводит писателя за рамки традиционного художественного антропологизма. К. Баршт пишет: «В произведениях Платонова нет ценностных различий между живыми существами, а также между существом и веществом"549. В творчестве военных лет прослеживается новое видение проблемы. Об этом свидетельствуют дневники писателя. Размышление конца 1930;х годов: «Люди и животные одни существа: среди животных есть морально даже более высокие существа, чем люди. Не лестница эволюции, а смешение живых существ, общий конгломерат» (ЗК, 213). Строки из фронтового блокнота Платонова, помеченные 22 июня 1944 года: «Природа — не одна ли из дорог к божеству?» (ЗК, 253). В первом случае речь идет о «смешении», «общем конгломерате», иными словами о равенстве существования в хаосе, во втором — о поиске «дорог к божеству», то есть о равных возможностях приобщения и участия в божественном космосе жизни.

Анализ художественной структуры военных рассказов не позволяет определить платоновский текст как антропоморфный. В произведениях писателя антропоморфные характеристики внешнего по отношению к человеку мира, как и раньше, уравновешены натуроморфным представлением человека, который в платоновском изображении лишен автоидентичности. Однако человек, который сам для себя проблема и загадка, не может до конца понять и объяснить свое существование и через природуон не выводится, по Платонову, из природных (равно как и социальных) законов необходимости и.

549 Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова. M., 2000. С. 225. не сводится к ним. Не может осознать себя через людей и природа. «Сущность, где хранится истинная живая тайна мира» (ЗК, 274), не открывается в плоскости социально-природных отношений.

Платонов, как и его персонажи, заворожен тайной бытия, где жизнь каждый раз ограничена и конечна в своей конкретной данности, природной и исторической, и неисчерпаема, непостижима в бесконечных проявлениях и метаморфозах. Выход из гносеологического тупика сокровенности жизни, в котором неизбежно оказывается атеистическое сознание, в платоновском художественном мире находится в самой ее сокровенности, в таящихся в жизни чудесных возможностях, до определенного момента неведомых человеку. Потому в платоновских сюжетах важную роль играет миг экзистенциального озарения и преображения, где человек и мир превосходят сами себя, являют божественное совершенство. Художественная модель мира у Платонова религиозна по своей глубинной сути и утверждает реальность бесконечно большего, чем действительность видимого мира и человека. Тайна человека в художественном мире Платонова граничит с некоей более великой и глубокой тайной. Эта тайна остается в его текстах не нареченной именем Бога, сокрытой фигурой умолчания, — и все-таки иносказательно обозначенной.

Как ни парадоксально, но именно религиозная идея (идея «связи») во многом определяет платоновскую поэтику «со-мнения» (соположения разных, в том числе онтологически разных, точек зрения). Р. Ходел полагает, что тенденция «синтеза» просматривается у Платонова уже во второй половине 1920;х годов: «Чевенгур является попыткой «напряженного» сближения коммунистических взглядов, пропагандируемых писателем и публицистом в начале двадцатых годов, и того мира, который для молодого Платонова представлен прежде всего поколением его отца"550. Путь этот остался драматически незавершенным, но вектор духовных исканий автора обозначен: «Но вся тайна — что у нас народ хороший, его хорошо «зарядили» предки. Мы.

350 Hodel R. Углоссия — косноязычие, объективное повествование — сказ (К началу романа Чевенгур) II Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov. Bern, 1998. P. 149. живем отчим наследством, не проживем же его" (ЗК, 271). Подобно своему герою майору Махонину из рассказа «Офицер и крестьянин (Среди народа)», в атеистическом холоде времени и личных сомнений писатель согревался «теплом веры народа».

Платонов неустанно искал «среди народа» ответы на те вопросы, которые не мог решить лично, где не доверял своему уму. Вопрос о вере — один из них. Он постоянно возвращался к этой теме на протяжении творчества, размышлял, пытался определиться, сомневался. Приведем две записи из дневников писателя 1944 года: «Бог есть неповторимое и скоропреходящее в существе, непохожее ни на что, ни на кого, исчезающее и дивное. Святость есть утрата жизни, утрата и божественного. Оч<�ень> важно»: на обороте листа читаем: «Нет, все божественное — самое будничное, прозаическое, скучное, бедное, терпеливое, серое, необходимое, ставшее в судьбу, — и внутренне согласное со всякой судьбой» (ЗК, 250. В обоих случаях подчеркнуто Платоновым. — И. С.). Писатель, для которого народ был не только главным «объектом» художественного исследования, но и главным духовным «авторитетом», не мог пройти мимо «отчего наследства» и «веры народа» в своем творчестве. В ситуации Отечественной войны обращение к духовному опыту прошлого становится жизненно необходимым и для народа, и для народного писателя Платонова.

В ранней прозе писателя главный символ христианской веры — крестподвержен образной инверсии: крест, сделанный из дерева, «превращается» в художественном мире «Чевенгура» в умирающее дерево, которое вот-вот сгниет и упадет на землю. Это точка зрения героя-ребенка Саши Дванова, представляющего в романе трагедию революционного богоотступничества народа. В понимании чевенгурских коммунаров это «намогильный» крест, утративший Новозаветное содержание и ставший символом бренности человеческого существования и смерти. Можно было бы говорить о доминирующей отрицательной семантике образа креста в романе, если бы не вариант образа «ветхий крест». В зоне «ветхости» все в художественном мире.

Платонова «еще живое», наполнено любовью и сочувствием. В глазах исповедующих всемирную революцию героев «Чевенгура» угроза физической смерти «спасает» главный христианский символ веры от «метафизической смерти». Инверсионной деструкции подвергнута в слове рассказчика икона Богоматери в рассказе «Родина электричества». В военных рассказах образы-символы креста и иконы введены в художественный мир произведений с минимальным сопроводительным «комментарием» рассказчика, им дана возможность говорить «самим за себя» и представлять веру народную.

Одухотворенные люди", «Божье дерево», «Девушка Роза», «Взыскание погибших» — эти военные рассказы «называют» еще одно неотъемлемое «качество» платоновского текста — теоморфизм. Об этом говорит и семантика тропов в военных рассказах. Антропоморфизм, натуроморфизм, теоморфизмименно этим триединством, их сложным взаимодействием и меняющейся иерархией определяется уникальный художественный логос Платонова.

Понять специфику теоморфного принципа у Платонова, механизмы тематического и эстетического «сосуществования» теоморфизма, антропоморфизма и натуроморфизма в его произведениях помогают рабочие записи писателя: «Бог стал непосредственен etc., что разделился среди всего — и тем как бы уничтожился. <.> Он рассеялся в людях, потому что он бог и исчез в них, и нельзя быть, чтобы его не было, он не может быть и вечно в рассеянности, в людях, вне себя» (ЗК, 157). Еретические, с точки зрения церковной догматики, размышления Платонова, у которого «свое» понимание Христа и христианства, парадоксальным образом «одухотворенного мира» в его произведениях оживляют в памяти строки из «Второго послания к Коринфянам» апостола Павла, где он передает слово Божие: «.Вы — храм Бога живого, как сказал Бог: «Вселюсь в них и буду ходить в них.» «(2 Кор. 6: 16).

В творчестве периода Великой Отечественной войны у Платонова сохраняется художественное триединство изображения: антропоморфизм, натуроморфизм, теоморфизм, но изменяется их ценностная позиция. Теоморфный принцип изображения играет структурообразующую роль в художественной картине мира военных рассказов. Разнообразные текстовые элементы, которые восходят к христианской культуре, фокусируют в прозе военных лет экзистенциальные проблемы и одновременно дают альтернативные исторической реальности идеальные образы Мира-Храма и России-Храма.

В записной книжке Платонова военных лет есть рисунок. Рукой писателя изображено равнинное русское пространство: в центре — церковь с колокольней, вокруг — небо, лес, луг, человеческое жилище (ЗК, 276). На рисунке сделаны надписи-пояснения: «небо», «облака», «леса растут могучие», «здесь растет разнотравье», «а здесь мать живет в избе». Смысловой центр картины — Божий храм — вербально не означен, он узнается («прочитывается») без слов. Рисунок, с одной стороны, отсылает к воронежским реалиям детства Платонова, с другой — дает проекционную модель художественного мира военных рассказов.

Военная проза Андрея Платонова — важнейший этап его творческой эволюции. Игнорируя этот период, вряд ли возможно верно определиться в его художественном космосе. Платонов — писатель цельный, у которого эволюционные изменения в художественно-философской картине жизни тем сильнее подчеркивают постоянство ведущих идей и принципов. I Рассказы 1941;1946 годов составляют художественно-философское ядро военной прозы писателя, но не исчерпывают ее. Рассказы, очерки, сценарии для театра и кино, незавершенные произведения (в том числе замыслы больших эпических полотен), критика, эссеистика, дневники, эпистолярное наследиесамый краткий перечень созданного писателем в годы войны. Это разнообразное и многожанровое единство мы старались учитывать при рассмотрении художественного мира военных рассказов писателя. Диссертационное исследование представляет собой начало изучения наследия писателя периода Великой Отечественной войны и эволюционных процессов творчества Платонова заключительного десятилетия. В 1940;е годы, как и в 1920;е, в 1930;е годы, продолжался интенсивный художественный поиск писателя, его творческая реакция на изменения исторической действительности, ее катастрофические повороты оставалась такой же чувствительно-обостренной, если не более пронзительной — прикосновение к жизни «обнаженным сердцем» («Возвращение»),.

Обращение к творчеству Платонова сороковых военных лет, изучение архивных материалов и прижизненных публикаций, анализ художественного мира военных рассказов показали, как «приблизительно» мы знаем литературу Великой Отечественной войны — целого периода истории родной словесности. Те литературные коллизии, с которыми мы соприкоснулись в ходе исследования военного эпоса Андрея Платонова (взаимодействие очерковой и романной форм у М. Шолохова, жанровое распределение тем и мотивов у А. Твардовского и JL Леонова, «блоковский канон» в поэзии и прозе военных лет), свидетельствуют о необходимости «возвращения» литературоведов к произведениям периода Великой Отечественной войны.