Проза. 
История русской литературы XIX века

В творчестве Пушкина 1830-е гг. прошли под знаком прозы. Это неслучайно. Конец 1820-х — начало 1830-х гг. в художественной практике поэта были ознаменованы тяготением к изображению обыкновенного человека, «жизни действительной». В лирике Пушкина появляется целый ряд произведений, в которые входит проза жизни. В это же время появляются поэмы «Граф Нулин», «Домик в Коломне», в которых человек показан в условиях обычного, заурядного быта, ничем не примечательного с событийной точки зрения жизненного потока. Однако, изображая локальнобытовое, Пушкин поднялся до философского осмысления жизненных процессов, что обусловило его тяготение к традиционным знаковым образам: дорога (как жизненный путь), путешественник, проезжающий пустыни (как жизненное пространство), метель, наводнение (как воплощение стихийного начала).

Первая серьезная попытка создать прозаическое произведение относится к 1827 г., когда были написаны первые шесть глав исторического романа " Аран Петра Великого" . Обращение к этой эпохе было мотивировано интересом Пушкина к истории своего рода. Так уже в первом прозаическом опыте намечается важнейший пушкинский принцип: история изображается «домашним образом». Вся последующая проза Пушкина будет создаваться с опорой на семейное предание, анекдот. Например, каждая из «Повестей Белкина» вырастает из услышанных от разных рассказчиков историй, которые, по их словам, произошли в действительности. События, и это особо подчеркивается Иваном Петровичем Белкиным, не выдуманы, сам же Белкин лишен дара выдумывать. «Капитанская дочка» представляет собой семейное предание, духовный завет Петра Андреевича Гринева своим потомкам. «Пиковая дама» сочетает в себе семейное предание (рассказ Томского о секрете графини угадывать карты) и анекдот (история Германна).

Главным героем в романе «Аран Петра Великого» стал человек с интеллектуально развитым сознанием. Ибрагим получил прекрасное европейское образование, одновременно с этим герой был наделен тонко чувствующей душой. Для рассказа о подобном герое и эпохе крутых перемен в русской жизни Пушкин выбрал объективно-авторский тип повествования. Как замечают на этот счет исследователи, подобный способ повествования был абсолютной новацией не только в русской, но и в мировой литературе.

Следующая попытка создать прозаическое произведение связана с формой эпистолярного романа. Осенью 1829 г. Пушкин приступил к работе над «Романом в письмах». Однако и в этом случае он оставляет замысел в тот момент, когда происходит завязка событий.

Незавершенные замыслы Пушкина сыграли важную роль в формировании его прозаического стиля. Впервые в истории русской прозы перед писателем стояла задача взглянуть на повседневную действительность непредубежденным взглядом участника и наблюдателя этой жизни, всмотреться в сложность живых человеческих судеб и разгадать их связь с современным состоянием общества. Героями незаконченных прозаических произведений стали люди, в материальном существовании и духовно неразрывно связанные со своей средой и своим временем.

Во время болдинского заточения Пушкин пишет цикл " Повести Белкина" , не понятый и по достоинству не оцененный современниками, но сыгравший решающую роль в развитии русской прозы.

В «Повестях Белкина» изображался патриархальный, замкнутый мир деревни. В «Гробовщике» действие происходит в Москве, но она изображена как провинциальный мир: здесь то же вязкое течение времени, то же отсутствие движения, значительных событий. Герои повестей — люди обыкновенные, чаще всего заурядные, погруженные в быт, «укорененные» в сословных отношениях. Здесь нет злых и недобрых людей, нет откровенного зла и героев, его воплощающих.

В пушкинских повестях изображается живая «русская проза» бытия. Жизнь течет медленно, не происходит невероятных происшествий, а событием нередко становится их «ожидание»: Сильвио живет в ожидании того момента, когда он сможет осуществить свою месть, Андриан Прохоров — смерти купчихи Трюхиной, Лиза Муромская и Марья Гавриловна — любви. Однако в медленное течение жизни вдруг вторгается случай, который меняет привычный уклад.

Пушкинское сюжетное полотно опирается на два-три критических положения, и среди этих малых событий обязательно оказывается ситуация, которую можно назвать судьбоносной. Это имеет особый смысл в художественном мире поэта. По сути, в каждой из повестей воспроизводится ситуация, когда человек проходит испытание: он или доверяет себя провидению, воспринимая знак, поданный ему судьбой, или, пренебрегая им, отдается односторонней страсти и тем самым разрывает связи с «живой жизнью» .

Новые грани личности, новые возможности мира раскрываются через то, как человек строит свою жизнь после поворотной ситуации. Таким образом, Пушкин воспринимает человеческую жизнь с точки зрения ее поворотных событий, и именно случай становится орудием судьбы, провидения. Там, где герои, отказавшись от самочинной воли, доверяют свою судьбу провидению, случай направляет человека в сторону добра, и в этом смысле судьба оказывается мудрее. Когда человек вступает не на свой путь, она настойчиво направляет его к истине, и задача личности — услышать и воспринять этот знак судьбы. Отчетливо мудрость стихии (причем в символической форме) проступает в повести «Метель» .

Всякий раз случай является расхождением с жизненным стереотипом. Пушкин всегда намечает трафаретный путь развития ситуации в тексте повестей. В «Метели» в тот момент, когда Марья Гавриловна решается на побег из дома, в письме ее избранника Владимира воспроизводится шаблонный вариант развязки, явно заимствованный из литературы, и это неслучайно, ведь любовная страсть Марьи Гавриловны к Владимиру навеяна ее литературными пристрастиями и, следовательно, реализуется по литературному трафарету: «Владимир Николаевич в каждом письме умолял ее предаться ему, венчаться тайно, скрываться несколько времени, броситься потом к ногам родителей, которые, конечно, будут тронуты наконец героическим постоянством и несчастием любовников и скажут им непременно: „Дети! придите в наши объятия“». Однако литературный вариант развития событий не осуществляется. Более того, на самом письме лежат иронические отсветы авторского сознания. В результате жизнь (еще раз укажем, что именно на достоверность претендуют все повести, входящие в цикл) оказывается сложнее, непредсказуемее, многовариантнее, чем бытовой или литературный стереотип.

В «Станционном смотрителе» житейский стереотип воспроизводится в картинках, излагающих притчу о «блудном сыне». Четыре картинки отражаются в четырех сценах из жизни, которые представит титулярный советник — рассказчик данной истории, по притча о «блудном сыне» будет переосмыслена. На картинках жизненные испытания меняют юношу: вот он «поспешно принимает… благословение и мешок с деньгами», затем «сидит за столом, окруженный ложными друзьями и бесстыдными женщинами» — и уже «в рубище и в треугольной шляпе пасет свиней и разделяет с ними трапезу». Однако окончание в притче все же счастливое — молодой человек возвращается домой, где его с радостью принимают. В «Станционном смотрителе» акцент перенесен с «заблудшей дочери» на отца. Оказывается, жизненные испытания изменяют не только того, кто вступает в жизнь, но и того, кто ее прошел, близок к закату. На картинках обращает внимание одна деталь — неизменность отца: в финале, как и в начале притчи, изображен «добрый старик в том же колпаке и шлафроке», но история Вырина опровергает эту неизменность. Самсон Вырин не просто меняется внешне: из «свежего и бодрого» человека лет пятидесяти превращается в «хилого старика». Он утрачивает внутреннюю опору, надежду на счастливую (и вполне трафаретную) старость. Самсон Вырин не допускает возможности благотворного, а не трагического разрешения ситуации, в которой оказалась его Дуня: «Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь да пожелаешь ее могилы…» .

Однако есть и другой аспект в том неосуществившемся петербургском свидании отца с дочерью. Пока Самсон Вырин не знал судьбы Дуни, его тревожила неизвестность. «Убила» же его только реальность. Он увидел не то, что предполагал, — его поразила сцена счастья дочери, в котором нет места для отцовской любви. Именно в этот момент происходит крушение его представлений о случайном и необходимом. Самсону Вырину недоступен дар принять случай как нечто провидческое и очистительное, именно это и становится причиной саморазрушения героя.

Проза Пушкина — проза малых форм. Сам поэт считал, что простота, «точность [и] краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения пи к чему не служат» (заметка «О прозе»).

Краткость — следствие того, что Пушкин делает акцент на динамических аспектах изображения. Надо отметить, что поэт, как правило, не дает развернутых портретных и ландшафтных описаний. Портрет представляет собой собрание анкетных данных. Вспомним, например, портретное описание Маши Мироновой («Капитанская дочка»): «Тут вошла девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачесанными за уши, которые у ней так и горели» — и это одно из самых развернутых портретных описаний Пушкина, где в облике героини зафиксировано узнаваемое, традиционное, а не индивидуальное.

В ландшафтных описаниях доминирующим признаком становится езда, поэтому пейзаж связан с косвенным изображением действия.

Краткость достигается и целым рядом композиционных приемов. Одним из главных организующих принципов повествования в «Повестях Белкина» является «принцип обязательной кратности сцен, ситуаций, деталей, характеров и т. п.». Отражение «нс буквально, а как бы тройственно». Наиболее характерные случаи: отражение ситуации притчи в судьбах героев повестей, особенно в «Станционном смотрителе», повторение ситуации дуэли в «Выстреле», раздвоение и удвоение ситуации в «Барышне-крестьянке» и т. п. Удваиваться, а чаще утраиваться ситуации в «Повестях Белкина» могут и за счет внетекстовых ассоциаций. Так, уже отмечались случаи «перекличек» с «Евгением Онегиным»; близость финала «Барышни-крестьянки» финалу романа в стихах, таким же образом подается увлечение героини французскими романами, поведение Белкина в деревне и т. д.

Аналогичную функцию выполняют и эпиграфы, включение которых в текст создает эффект утраивания. Эпиграф — некая литературная данность. Вычленяя ее, издатель как бы сталкивает суть цитаты-эпиграфа с происходящим в «действительности» — в результате срабатывает механизм опровержения общеизвестного живым процессом познания, столкновение динамики и статики, постоянства и блуждания, в конечном итоге восходящий к столкновению начал Моцарта и Сальери, столь важному для Пушкина.

Еще одна особенность пушкинской прозы, и «белкинского» цикла в частности, — литературность, пародийность. «Повести Белкина» насыщены скрытыми и явными цитатами, аллюзиями. Смысл литературных отсылок — в полемике с литературной традицией. Пушкин настойчиво подчеркивает дистанцию между предшествующей литературой и миром собственных повестей.

В «Капитанской дочке» внутренняя полемика с литературной традицией также пронизывает все произведение. Вспомним описание Белогорской крепости, которое вводится на фоне представлений Гринева о том, что должно было предстать перед его взглядом: «Я глядел во все стороны, ожидая увидеть грозные бастионы, башни и вал; но ничего не видал, кроме деревушки, окруженной бревенчатым забором. С одной стороны стояли три или четыре скирда сена, полузанесенные снегом; с другой — скривившаяся мельница, с лубочными крыльями, лениво опущенными». Антитеза героев «Гринев — Швабрин» приобретает в романе кроме идейного еще и литературный план как противостояние двух типов художественного мышления (В. К. Тредиаковского и А. П. Сумарокова), которое было существенным для литературной ситуации XVIII в. Как записывает Гринев, «опыты мои, для тогдашнего времени, были изрядны, и Александр Петрович Сумароков, несколько лет после, очень их похвалял». Однако именно эти «литературные опыты» становятся объектом нещадного критического разбора Швабрина, ученика Тредиаковского. Стихи Гринева, вызвавшие насмешку Швабрина, затрагивают личные, интимные чувства человека, это образчик любовной лирики, по словам Швабрина, «любовные куплетцы». Нападки Швабрина тем неожиданнее, что они разрушают установившийся между героями стиль общения: «…Швабрин, обыкновенно снисходительный, решительно объявил, что песня моя нехороша». Дело не только в том, что легко угадывался адресат стихов — Маша Миронова, к которой оба героя испытывают одинаковое чувство. Этот спор еще и литературный, здесь сталкиваются две художественные позиции, непримиримые, конфликтные.

В «Пиковой даме» также легко прочитывается литературный план. Иногда он принимает открытые, демонстративные формы, как, например, в диалоге старухи с Томским:

" - Paul! — закричала графиня из-за ширмов, — пришли мне какой-нибудь новый роман, только, пожалуйста, не из нынешних.

• — Как это, grand’maman?
• — То есть такой роман, где бы герой не давил ни отца, ни матери и где бы не было утопленных тел. Я ужасно боюсь утопленников!
• — Таких романов нынче нет. Не хотите ли разве русских?
• — А разве есть русские романы?.. Пришли, батюшка, пожалуйста, пришли!"

Пушкин в «Пиковой даме» (это единственное прозаическое произведение поэта получило признание современников и имело шумный успех) пародирует тип «таинственной повести», все фантастические происшествия в его произведении имеют реалистическую мотивировку, а отсылки к Данте, Гете, библейские реминисценции выявляют философский уровень постижения жизни, в результате чего анекдот приобретает форму притчи.

Пушкинская простота — вид обогащенной простоты, ведущей нас к постижению сложности жизни. В. В. Виноградов сравнил прозу Пушкина с русскими летописями, в которых, словно опорные столбы сооружения, видны только главные события, создающие тем не менее впечатление обилия скрытых подробностей. Ю. Н. Тынянов обнаружил сходство прозы Пушкина с заметками, которые он набрасывал, составляя планы поэм. Пушкин задает высокий темп повествованию, при этом ритмически организует прозу. Повествование убыстряет ход, когда в силу вступает случай.

Н. В. Гоголю принадлежит очень точное наблюдение над пушкинским словом: «в каждом слове бездна пространства». С. Г. Бочаров, анализируя фразу «Ямщик, который вез его, сказывал, что во всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте» («Станционный смотритель»), дает такой комментарий: «В этой фразе заключено противоречивое впечатление. Оно недаром сохранено из рассказов участников (ямщика, старика-отца) противоречивым нерасшифрованным впечатлением». В ней, с точки зрения исследователя, заключено «высокое философское и трагическое недоумение». Так простая реплика, кроме того, что она является информативным сообщением, вбирает is себя разные голоса, в речи рассказчика начинает «звучать» чужая речь, в результате возникает многослойная система отражений, а само событие несет на себе психологический ореол рассказчика.

В. В. Виноградов показал, что в прозе Пушкина впервые сформировался принцип «верного изображения лиц, исторических характеров и событий», в результате чего действительность рисовалась «в свете ее культурного стиля, в свете ее собственных норм, вкусов и оценок» .

Слово «проза» у Пушкина сопровождалось эпитетами «смиренная», «презренная», «хладнокровная», но неизменно ассоциировалось с «истиной жизни» .