Аристотель. 
Введение в литературоведение. 
Основы теории литературы

(384−322 гг. до н. э.)

Аристотель считается самым универсальным мыслителем в истории человечества. Он оставил труды почти по всем известным тогда отраслям науки. Проблемам художественного творчества посвящена его знаменитая «Поэтика», большая часть которой, к сожалению, утрачена. Но и сохранившаяся небольшая часть «Поэтики» до сих пор является настольной книгой литературоведов. Кроме «Поэтики», служившей основным нормативным руководством классицизма вплоть до начала XIX века, вопросы литературного творчества затрагиваются и в других работах философа — в «Риторике» и даже в «Метафизике» .

Аристотель является во многом противоположностью Платона. Как философ он склонялся к материализму. Яблоко было для него все же важнее идеи яблока. Подобно Платону, Аристотель считал, что прекрасное «состоит в величии и порядке», однако отказывался видеть в нем проявление божественной «идеи». Он считал, что красота покоится в самой материальной вещи. Так, чтобы изваять прекрасную статую, следует просто взять кусок мрамора и отбросить все «лишнее». В таком понимании прекрасного особенно ярко проступает разница между философским идеализмом Платона и материализмом Аристотеля.

В понимании творческого процесса Аристотель был ближе к софистам и риторам, чем к Платону. У него нет и речи о вдохновении, одержимости. Не беспокоит его, как Платона, и морально-этическая сторона литературы. Художественное творчество он понимал, подобно софистам, как «техне», как дело техники. Поэт просто должен владеть основами своего словесного ремесла, творить с холодной головой, расчетливо и трезво. В жизненном опыте человека литературе и искусству им отводилось не самое высокое место. В «Метафизике» Аристотель так определил уровни человеческой деятельности: «Человек, имеющий опыт, считается более мудрым, нежели те, кто имеет лишь чувственные восприятия, а владеющий искусством — более мудрым, нежели имеющий опыт, наставник — более мудрым, нежели ремесленник, а науки об умозрительном (theoretikai) — выше искусств творения (poietikai)». Проще говоря, философ мудрее, чем поэт. И последний ставится в ряд с философом только по своей «мудрости». О платоновском «яростном» элементе поэзии, о ее особой силе здесь речь не идет.

Правда, психологическое, а не только интеллектуальное воздействие поэзии отмечено Аристотелем в его учении о «катарсисе». Катарсис (буквальное значение «очищение») — состояние зрителей, смотрящих трагедию. При виде страданий, на которые боги обрекают людей, «бывших до этого в великой славе и счастье», а теперь «незаслуженно страдающих», зритель испытывает страх и сострадание. Посредством этих эмоций и происходит очищение, просветление души. Аристотель подробно объясняет, какими должны быть герои трагедии, чтобы их судьба вызывала страх и сострадание. Конфликт в трагедии должен возникнуть между близкими людьми, родственниками, друзьями. Если враг убивает врага, то в этом нет «ничего жалостного», а значит, нет трагедии.

Чрезвычайно важным представляется аристотелевское понимание происхождения и сущности поэзии. «Очевидно, — писал Аристотель, — что поэтическое искусство породили две причины, и обе естественные (имеется в виду страсть к подражанию и страсть к узнаванию). Ведь подражать присуще людям с детства: люди тем ведь и отличаются от остальных существ, что склоннее всех к подражанию, и результаты подражания всем доставляют удовольствие» .

Эти слова важны не только сами по себе, но и как ответ тем энтузиастам естественных наук, которые в XIX веке стали, подобно тургеневскому Базарову, говорить о ненужности литературы и изгонять ее из университетов (англичанин Хаксли). Парадоксально, что такие выдающиеся биологи, как Хаксли, не понимали, в отличие от Аристотеля, что страсть к художественному творчеству — это фактически инстинкт, а инстинкт не запретишь и не изгонишь.

Трактуя литературное творчество как своего рода ремесло, Аристотель занимался преимущественно изучением основ этого ремесла. Его работы по литературе — это нормативные руководства по написанию произведений. В сохранившейся части «Поэтики» в основном содержатся рекомендации создателям трагедии и в меньшей степени создателям других жанров — комедии и эпоса. Скорее даже не рекомендации, а требования. Из приведенных выше слов явствует, что философ «мудрее» поэта, и значит, имеет право наставлять последнего. И если Платон ограничивался только наставлениями нравственно-этического характера, то Аристотель прямо и очень подробно объясняет авторам трагедий, как и о чем надо писать. Нормативные требования к трагедии, разработанные Аристотелем, послужили основой творческого метода классицистов.

Аристотель детально проанализировал все аспекты трагедии — проблему происхождения, ее жанровое своеобразие (в сравнении с комедией и эпосом) и особенно тщательно все ее формальные составляющие. Интерес к форме произведений был у античного философа так велик, что современные литературоведы, тяготеющие к формальным методам анализа, видят в нем своего предшественника, называя себя «неоаристотелианцами» (группа ученых Чикагского университета). А известный неокритик А. Тейт и самого Аристотеля назвал «формалистом» .

Какие же формальные признаки и особенности трагедии выделял Аристотель? Трагедия должна состоять из «шести частей». Это сказание (mythos), характеры (ethe), речь (lexis), мысль (dianoia), зрелище (opsis) и музыкальная часть (melos).

Каждая из этих частей, как и вся трагедия в целом, является подражанием чему-то, «мимесисом». Так, «трагедия есть подражание… действию, жизни…». Цель ее — изобразить «какое-то действие». Поэтому самое главное в трагедии не «характеры», а «склад событий», т. е. сюжет. И события эти должны быть изображены не как отдельные эпизоды, а как логически, «по необходимости», вытекающие одно из другого. События, т. е. сюжеты трагедий, следует искать в традиционных древних сказаниях, мифах. «Начало и как бы душа трагедии — именно сказание» , — утверждает Аристотель. Он рекомендует искать такие мифологические сюжеты, которые стимулировали бы появление страха и сострадания у зрителей, с удовольствием отмечая, что в последнее время авторы трагедий берут не первые попавшиеся мифы, а наиболее подходящие для трагического жанра — об Эдипе, Оресте и некоторые другие. При этом Аристотель рекомендует не разрушать «сказания, сохраненные преданием», а пользоваться ими «искусно» .

В структуре трагедии огромную роль играют, по мысли Аристотеля, «перелом» (peripeteia) и узнавание (anagnorisis). «Перелом» — это «перемена делаемого в свою противоположность». Перемена эта в идеале должна быть «вероятная или необходимая». Такой перелом мы находим в трагедии Софокла «Царь Эдип», которую Аристотель считал образцовой. В ней нет ничего лишнего. Из нее нельзя выбросить ни одного эпизода. В этой связи Аристотель писал, что в трагедии, являющейся «подражанием действию единому и целому», части и события должны быть так сложены, чтобы с перестановкой или изъятием одной из частей менялось бы и расстраивалось целое, ибо то, «присутствие или отсутствие чего незаметно, не есть часть целого» .

" Узнавание, — пишет Аристотель, — есть перемена от незнания к знанию". В «Царе Эдипе», этой образцовой трагедии, «перелом» и «узнавание» совпадают. И это идеальный случай построения трагедии.

Аристотель рассматривает и целый ряд других проблем трагедийной формы, в частности, проблему стихотворного размера (ямб вместо гекзаметра, присущего эпосу), вопросы поэтического языка («достоинства речи — быть ясной и не быть низкой»). Анализируется им и употребление «переносных слов», то есть метафор. Кратко изложенное Аристотелем понимание метафоры послужит в XX веке основой развития целой науки об этом тропе. Пишет философ и о роли завязки, развязки и других составляющих трагедию частей.

Образная система драматических произведений характеризуется следующим образом: в трагедии изображаются люди «лучше, чем мы», а в комедии «хуже» .

Наконец, Аристотель сформулировал, по сути, то, что позже получит название типизации. «В характерах, как и в складе событий, — утверждает Аристотель, — всегда следует искать или необходимого, или вероятного, так, чтобы такой-то говорил или делал такое-то по необходимости или вероятности». С этим связано и аристотелевское требование «сообразности» характеров. Мужество, в частности, свойственно героям-мужчинам. Женским же образам «мужество и сила несообразны», так же, как они несообразны и трусу, хотя последний и может совершить единичный мужественный поступок. Это требование типизации перекликается с требованием обобщения. Поэт, считает Аристотель, отличается от историка именно своей способностью изображать типичное, характерное, «общее», а не «единичное». Именно поэтому Аристотель находит поэзию «философичнее» и серьезнее истории и ставит поэта выше историка, расхваливая при этом Гомера, не ставшего изображать все события войны под Троей в их хронологии, а выбравшего и великолепно скомпоновавшего наиболее типичные и впечатляющие эпизоды.

Вымысел, по Аристотелю, вполне допустим в художественных произведениях: «Невозможное, но вероятное следует предпочесть возможному, но убедительному» .

И еще одно положение Аристотеля оказывает заметное влияние на современное литературоведение — его мысль о существовании особой эстетической эмоции. То, что вызывает у нас отвращение в жизни (например, «облики гнуснейших животных»), на то мы «с удовольствием смотрим в самых точных изображениях». Это замечание Аристотеля будет развито со временными литературоведами и искусствоведами (К. Белл, Р. Фрай и др.), борющимися с литературоведами-позитивистами и видящими в художественном творчестве слишком прямое «отражение действительности» .

Обращает на себя внимание и то, что «страх и сострадание», порождающие катарсис, Аристотель также наполнял не столько обычным житейским, сколько эстетическим содержанием. Он неоднократно подчеркивает, что эти эмоции должны доставлять зрителю трагедии прежде всего наслаждение. В этой связи представляется упрощенным использование понятия «катарсис» современными литературоведами-фрейдистами, отбросившими эстетическое понимание этого термина и наполнившими его чисто медицинским содержанием. В этом лишний раз проявилось более тонкое понимание великим философом природы поэзии, художественного творчества по сравнению со многими современными литературоведами позитивистской ориентации.

У Аристотеля было много учеников и последователей. Вслед за ним книги по проблемам поэтики писали Геракл ид Понтийский, Праксифан Родосский, Сатир, Хамелеон и др. Двух последних можно считать зачинателями биографического метода в литературоведении — они собирали различные сведения, включая легенды и анекдоты, о жизни древних авторов.

Усилиями софистов и риторов, Аристотеля и других философов уже в течение классического периода древнегреческой литературы были определены канонические формы для различных литературных жанров — эпоса, лирики, драмы и др.

Литературно-критическая и филологическая мысль особенно интенсивно развивалась и в эпоху эллинизма (последние три века до н. э.). Это развитие было в какой-то степени компенсацией за увядание художественного творчества. К этому периоду относится деятельность двух известных филологических школ — александрийской и пергамской. Обе школы работали на базе крупнейших в то время библиотек (Александрийская библиотека была основана в III веке до н. э., Пергамская — сто лет спустя).

Ученые-филологи, работавшие в этих библиотеках, издавали^[1] и комментировали произведения, устанавливали авторство безымянных текстов. Крупнейшим литературоведом александрийской школы был Аристарх Самофракийский. Одной из его заслуг было выверенное издание произведений Гомера и Гесиода. Имя Аристарха как строгого и внимательного критика вошло в историю, став нарицательным. В этом качестве оно упомянуто у Пушкина:

Помилуй, трезвый Аристарх, Моих вакхических посланий, Не осуждай моих мечтаний И чувства в ветреных стихах.

Наиболее известным литературоведом пергамской школы был Кратет Малльский, современник и оппонент Аристарха. Рациональному методу объяснения поэм Гомера, предложенному Аристархом, Кратет противопоставлял аллегорический (Зевс, например, не столько бог, сколько олицетворение разума).

Кратет вошел в историю еще и потому, что именно он, прожив некоторое время в Риме, оказал заметное влияние на молодую литературоведческую мысль этой набирающей силу державы.

• [1] Вплоть до изобретения книгопечатания (XV в.) книги размножались путем переписывания, которым занимались профессиональные писцы.