Назначение и принципы уголовного судопроизводства

В результате изучения главы студент должен:

• • знать понятие и содержание назначения уголовного судопроизводства, связь назначения уголовного судопроизводства с его целями, задачами и системой его принципов; понятие принципа уголовного процесса, сущностные признаки принципов, понятие системы принципов уголовного судопроизводства; факторы, определяющие назначение уголовного судопроизводства конкретного государства, тенденции и перспективы развития системы принципов уголовного судопроизводства современной России;
• • уметь определять и аргументированно показывать связь между типом уголовного судопроизводства, его назначением и системой принципов, процедурное значение и содержание каждого из принципов, соотношение между нормами-принципами и иными нормами уголовно-процессуального права;
• • владеть навыками системного толкования норм уголовно-процессуального права, аргументированной презентации собственной позиции по вопросам о соотношении норм-принципов, иных процедурных правил и практики применения тех и других.

Ключевые термины: назначение уголовного судопроизводства, публичное и диспозитивное начала в уголовном судопроизводстве, принципы уголовного процесса, система принципов уголовного судопроизводства.

Права и свободы человека и гражданина в уголовном судопроизводстве правового государства. Уголовный процесс как способ защиты прав личности.

Согласно ст. 1 Конституции РФ Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления. Системообразующим признаком правового государства является обеспечение верховенства права, незыблемость основных прав и свобод человека, охрана непротивоправных интересов личности, взаимная ответственность государства и граждан, защита общества от произвола властей^[1]. Права человека определяют степень свободы личности и служат средством ограничения государственной власти. В полном соответствии с идеалами правового государства в ст. 2 Конституции РФ провозглашается: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства» .

Стремление России к общепризнанным мировым стандартам в области прав человека выражено и в ст. 17 Конституции РФ, согласно которой в Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права. В Конституции РФ признается, что основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения. Единственным ограничением осуществления прав и свобод является требование не нарушать права и свободы других лиц. В соответствии со ст. 18 Конституции РФ права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими; они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием.

Приведенные конституционные положения о ценности человеческой личности, неотъемлемости ее прав и свобод позволяют правильно понять задачи уголовного судопроизводства и оценить содержащиеся в уголовно-процессуальном законодательстве правила об обязанностях дознавателя, следователя, прокурора и суда по обеспечению прав и интересов участников уголовного судопроизводства как составную часть обязанностей и ответственности государства перед человеком. Государство не дарует человеку права и свободы, а признает их и обеспечивает возможность реализации, в том числе и при производстве по уголовному делу.

Реализуя свое право на наказание лица, преступившего уголовный закон, государство, стремящееся к легитимности, озабочено меткостью своей репрессии, поэтому оно устанавливает правила производства по уголовному делу таким образом, чтобы применяющие их должностные лица не допустили ошибки. Сосредоточив в своих руках, по выражению И. Я. Фойницкого, «право суда»^[2] над человеком, государственная власть приняла на себя и заботу о человеке. Уголовное судопроизводство как функционирующая в государстве система осуществляется в соответствии с политическим строем государства, а его принципы тесно связаны с общими началами государственного устройства и характеризуют степень его цивилизованности. В центре уголовно-процессуальной деятельности находится обвиняемый, на изобличение которого направлены все усилия органов предварительного расследования, сопровождающиеся ограничением его прав и свобод. В связи с этим процессуальный статус обвиняемого, степень его защищенности от необоснованного обвинения и ограничения его прав — «пробный камень гуманности политического режима»^[3], который правдиво отражает истинный тип как самого государства, так и его правовой системы. Устанавливая правила производства по уголовному делу, любое демократическое государство создает систему гарантий для обвиняемого, и «чем свободнее личность в государстве, тем полноправнее обвиняемый в уголовном процессе»^[4].

Уголовно-процессуальная деятельность имеет публичноправовой характер, поскольку преступление посягает на охраняемые публичным правом ценности: права и свободы человека и гражданина, собственность, общественный порядок и общественную безопасность, окружающую среду, конституционный строй РФ, мир и безопасность человечества (ст. 2 УК РФ). Обеспечивая реализацию уголовного закона, уголовный процесс, содержание которого составляет деятельность государственных органов по расследованию, рассмотрению и разрешению дел о преступлениях, объективно служит средством защиты этих ценностей. Однако расстановка приоритетов в разные периоды существования нашего государства была неодинакова.

В соответствии со ст. 2 УПК РСФСР 1960 г. задачами советского уголовного судопроизводства считались быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных, обеспечение правильного применения закона с тем, чтобы ни один виновный не избежал ответственности и наказания и ни один невиновный не был необоснованно привлечен к уголовной ответственности и осужден. Уголовное судопроизводство должно было также способствовать укреплению законности и правопорядка, предупреждению и искоренению преступлений, охране интересов общества, прав и свобод граждан, воспитанию граждан в духе неуклонного исполнения законов и правил человеческого общежития. Именно эта формулировка, «просуществовавшая несколько десятилетий, совершенно закономерно породила представление о том, что интегративной целью всех компонентов системы уголовной юстиции является борьба с преступностью»^[5]. Поскольку уголовное судопроизводство предназначено для защиты общества и государства от преступных проявлений, в каждом случае обнаружения признаков преступления суд, прокурор, следователь, орган дознания обязаны возбудить уголовное дело и принять все предусмотренные законом меры к установлению события преступления, лиц, виновных в совершении преступления, и к их наказанию (ст. 3 УПК РСФСР). «Именно таким образом, — отмечал М. С. Строгович, — обеспечивается успешность борьбы с преступностью»^[6].

Исторический опыт показывает, что «функциональная направленность уголовного судопроизводства на обеспечение эффективной борьбы с преступностью не церемонится в выборе средств: важные или менее важные — все они хороши для достижения поставленных целей. А если так, то на благодатной теоретической почве неминуемо взойдут ростки пренебрежения правами человека, игнорирования его интересов, сформируются практические установки, позволяющие относиться к личности не как к равноправному субъекту уголовно-процессуальной деятельности, а как к объекту исследования со всеми вытекающими из подобного признания последствиями»^[7].

Нельзя сказать, что соблюдение прав участников уголовного судопроизводства не признавалось в советском обществе одной из важнейших задач следователя, прокурора и суда. Они обязаны были обеспечить подозреваемому и обвиняемому возможность защищаться предусмотренными законом средствами и способами, а также охрану их личных и имущественных прав (ст. 19 УПК РСФСР), разъяснить участвующим в деле лицам их права и обеспечить возможность их осуществления (ст. 58 УПК РСФСР). В УПК РСФСР в качестве принципов уголовного процесса закреплялись: гласность судебного разбирательства (ст. 18), неприкосновенность личности, жилища, охрана личной жизни и тайны переписки (ст. 11, 12), равенство прав граждан перед законом и судом (ст. 17). Однако взгляд на уголовный процесс как на «своеобразное орудие борьбы с преступностью позволял рассматривать скорейшее изобличение преступника как гораздо более значимую ценность, чем обеспечение прав гражданина, вовлеченного в сферу уголовно-процессуальной деятельности»^[8]. Соблюдение и защита прав подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего и других участников уголовного судопроизводства рассматривались не в качестве самостоятельной задачи, а лишь как условия, обеспечивающие решение задачи «раскрытия каждого преступления и изобличения преступника, неотвратимость и справедливость воздаяния за каждое совершенное преступление»^[9]. Превращенное в политическое орудие уголовное судопроизводство служило государству, власти, но отнюдь не обществу.

Общая либерализация и гуманизация общественной жизни, теоретическое переосмысление положения человека в обществе, его взаимоотношений с государственной властью не могли не повлиять на формирование современных представлений о характере уголовного судопроизводства, его назначении и принципах. «Очевидно, — пишет П. А. Лупинская, — что стратегия развития уголовного судопроизводства, исходя из его „высокого политического значения“, должна быть направлена в первую очередь на усиление гарантий прав личности: будь то подозреваемый, обвиняемый, потерпевший или иное лицо, чьи права и интересы затронуты при проведении расследования или судебного разбирательства»^[10].

Новый УПК РФ, отказавшись от использования понятий «цели» и «задачи», гласит, что «уголовное судопроизводство имеет своим назначением: 1) защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений;

2) защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод. Уголовное преследование и назначение виновным справедливого наказания в той же мере отвечают назначению уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования невиновных, освобождение их от наказания, реабилитация каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию" (ст. 6 УПК РФ).

Закрепление в качестве назначения уголовного судопроизводства защиты прав и законных интересов личности, в том числе и от необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод, и обусловленное этим изменение системы принципов уголовного судопроизводства, как точно замечает И. Б. Михайловская, «лишает нормативной почвы тезис о борьбе с преступностью как цели процессуальной регламентации функционирования уголовной юстиции»^[11] и позволяет утверждать, что в России формируется процесс нового, охранительного типа.

Тем не менее приверженность юридической общественности догматам советского уголовно-процессуального права оказалась столь велика, что вопрос о том, какие ценности защищает уголовно-процессуальное право, и сегодня еще далеко не бесспорен. Реакция научных кругов на требуемые временем перемены в уголовно-процессуальном законодательстве далеко неоднозначна. В теории отчетливо проявилось противостояние двух тенденций. Сторонники одной из них настаивают на том, что «уголовно-процессуальное законодательство нуждается в „чистке“ на предмет устранения гипертрофированного публичного интереса»^[12], «в установлении законодательной властью четких оснований для любого ограничения свободы личности»^[13], и требуют полного воплощения конституционных ценностей в уголовно-процессуальном законодательстве, ориентации правоприменительной практики на всемерную охрану прав личности, может быть, даже за счет «сдачи позиций» в борьбе с преступностью.

Приверженцы другой тенденции, демонстрируя парадигмальную инерцию, призывают к «необходимости пересмотра гипертрофированного значения индивидуалистических политико-правовых ценностей», критикуют «индивидуалистические теоретические конструкции примата прав человека над любой социальной общностью, доминирования гражданского общества над государством»^[14] и требуют сохранения или даже усиления публичных начал в уголовном судопроизводстве, ориентации правоприменительной практики на борьбу с преступностью путем «ужесточения» репрессивных мер и методов. Сторонники данного направления продолжают утверждать, что «основная задача любого уголовного судопроизводства — это раскрытие преступлений и изобличение лиц, виновных в их совершении, а также установление истины по делу и принятие на этой основе правильного и справедливого решения»^[15]. «Цели уголовного процесса — привлечение к уголовной ответственности виновных, назначение им справедливого наказания, возмещение ущерба потерпевшему» , — настаивает Ю. К. Орлов^[16]. «Примат интересов отдельной личности над социальными — не более чем химера, иллюзия, утешительный самообман, самомнение и притязание человеческого разума. Никогда права отдельного человека не были и никогда не будут высшей ценностью»^[17]. Для авторов, имеющих такие взгляды, ст. 2 УПК РСФСР все еще представляется «абсолютно адекватной потребностям практики борьбы с преступностью», а «метаморфозы, произошедшие с формулировкой целей уголовного судопроизводства», вызывают удивление^[18]. Преступления необходимо раскрывать, лиц, виновных в их совершении, изобличать — такая задача не может не быть первоосновой уголовного судопроизводства, так как оно «порождено необходимостью борьбы с преступлениями, а значит и с преступностью в целом предусмотренными законом способами»^[19].

Такие высказывания свидетельствуют о том, что значительная часть научного сообщества не принимает выраженную в ст. 6 УПК РФ концепцию уголовного судопроизводства, а следовательно, и обусловленные ею общие и вытекающие из них частные правила. В связи с этим представляется важным понять, почему в ст. 2 УПК РСФСР 1960 г. предпочтение было отдано раскрытию преступлений и неотвратимости уголовной ответственности, а в ст. 6 УПК РФ 2001 г. — защите прав и свобод личности.

Начнем с того, что предписания ст. 2 УПК РСФСР одновременно требовали решения двух противоречащих друг другу задач: с одной стороны, добиться быстрого и полного раскрытия преступлений с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию, а с другой — осуществить это так, чтобы ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден. Для определения приоритетной задачи необходим был выход за пределы системы уголовного процесса, обращение к цели, которая обладала бы более высокой иерархической значимостью и подчиняла себе все частные цели. Исходя из представлений о роли и предназначении государства, взаимодействии государства и личности в социалистическом обществе, выбор из двух задач был сделан в пользу борьбы с преступностью, которая, безусловно, доминировала в советском уголовном судопроизводстве, определяя его сущность и содержание принципов, стадий, институтов и норм уголовно-процессуального права. Законодатель не стал задумываться над тем, как можно, не ослабив процессуальные гарантии прав личности, закрепить в законодательстве достаточно жесткие меры и методы борьбы с преступностью. По тем же причинам в науке доминировал, да и сейчас, как показано выше, многими поддерживается, взгляд на уголовный процесс как на средство борьбы с преступностью. Тот очевидный факт, что борьба с преступностью путем «ужесточения» репрессий неизбежно происходит за счет ограничения прав обвиняемого, законодателем и наукой попросту игнорировался. Для оправдания явно доминирующей «репрессивной» стороны процесса была использована теоретическая конструкция, согласно которой якобы выраженные в цели и принципах уголовного процесса интересы социалистического государства — борьба с преступностью — гармонически сочетаются с законными интересами личности, а в целом процессуальная форма обеспечивает «как успешное осуществление интересов борьбы с преступностью, так и ограждение прав и законных интересов личности»^[20]. Однако соотнесение этой простой теоретической схемы с реальными общественными отношениями между публичной властью и обвиняемым показывало, что «законные» интересы последнего вовсе не совпадают с интересами государства. Сам «обвиняемый» с сомнением относился к такому «гармоническому взаимоотношению» с государством, злоупотребляя правом на защиту, затягивая процесс, утаивая от следствия и суда свою вину. Правда, и этому находилось объяснение в науке. Пытаясь подогнать объективные реалии общественной жизни под простую теоретическую схему, авторы отказывали интересам частных лиц в легитимности, если последние противоречили публичным интересам. Законными признавались лишь такие интересы обвиняемого, которые совпадали с задачами уголовного судопроизводства или могли быть удовлетворены не в ущерб общественным. Таким образом, с помощью тезиса о непротиворечивости интересов личности и государства снимался вопрос о поиске баланса между ними при формировании системы уголовно-процессуальных институтов.

История доказала, что тезис о непротиворечивости интересов личности и государства, их гармоническом сочетании — идеологический миф, фикция. Даже на «обывательском» уровне совершенно очевидно, что далеко не каждый злоумышленник стремится к самопожертвованию во имя публичных интересов. «Подсудимого и защитника вполне устраивает ситуация, когда преступление не раскрыто, истина не установлена»^[21]. Тем не менее логические пассажи о соотношении публичных и личных интересов как общего и особенного^[22], где публичные интересы выражают сущностную основу личных и, следовательно, являются приоритетными^[23], действовали завораживающе и приписывались объективным общественным отношениям. Но можно ли говорить о «гармоническом сочетании» личных и публичных интересов, если первые подчинялись вторым? Господствующее положение публичного интереса над частным — закономерность при классовом подходе к институтам государства и права, правам личности. Идея о том, что «государство есть особая организация силы, есть организация насилия для подавления какого-либо класса»^[24], «машина для поддержания господства одного класса на другим»^[25], а право — возведенная в закон воля господствующего класса придавала публичным интересам, понимаемым как интересы господствующего класса, значение абсолютных. При таком подходе публичный интерес отождествляется с интересами власти, которая не имеет каких-либо социальных ограничителей в виде незыблемых прав личности, а все институты государства и права строятся так, чтобы государству было легче достигать своих целей.

Господство государства над личностью выражалось в этатической трактовке прав человека, суть которой состояла в том, что «власти как бы даруют гражданам некоторые права и свободы. В такой социальной системе человек превращается в средство достижения целей, выгодных и угодных власти»^[26], которая вправе устанавливать пределы дарованных прав или вовсе лишить личность этого дара, если последняя использует свои права эгоистично, не ради достижения поставленных целей. «В социалистическом обществе, — писал Н. В. Витрук, — открыто утверждается социально-классовый смысл прав и свобод граждан, поэтому в законе четко определяются границы (пределы) прав и свобод, что имеет целью обеспечить гармоническое сочетание в их содержании общественных и личных интересов»^[27]. Этатическая трактовка прав человека, подчеркивающая их государственный, а не естественный характер, позволяла государству вмешиваться в реализацию прав личности, устанавливая их пределы, с тем чтобы «гармонически» втиснуть их в рамки общественного интереса. «Отношение к правам человека как к „дару государства“, — отмечает И. В. Смолькова, — вытекает из тоталитарного режима и порождает пренебрежительное отношение к ним со стороны властей»^[28].

Тем не менее, хотя и в меньшинстве, в советской науке были и другие взгляды на соотношение личных и общественных интересов. Так, М. С. Строгович неизменно утверждал, что гарантии прав и законных интересов личности в уголовном судопроизводстве, в том числе и обвиняемого, гуманистические принципы и институты судопроизводства не противоречат интересам правосудия, а полностью им соответствуют.

^[29]. «С точки зрения интересов общества, гораздо важнее обеспечить прочную правовую охрану всем честным гражданам от необоснованного привлечения их к ответственности и осуждения, от необоснованного применения к ним мер процессуального принуждения. Для достижения этой цели, являющейся неотъемлемым элементом демократии, можно, по нашему мнению, мириться с возможностью единичных случаев, когда преступник уйдет от заслуженного наказания» , — писала В. И. Каминская^[30]. Тогда это мнение было подвергнуто резкой критике: «Никакими соображениями, например, в том числе — заботой об охране прав и интересов личности от неосновательного привлечения и осуждения, нельзя оправдать нераскрытое преступление, необнаружение виновного или его неосновательное оправдание»^[31]. И хотя поставленная перед советским уголовным процессом задача, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию, была заведомо невыполнима, его нацеленность на охрану интересов общества, укрепление законности и правопорядка, предупреждение и искоренение преступлений позволяла оправдывать карательный, по своей сути, характер уголовного судопроизводства. Ввиду отсутствия в советском уголовном процессе состязательности, за достижение предусмотренных в ст. 2 УПК РСФСР целей и задач в равной мере были ответственны и суд, и органы уголовного преследования. Право обвиняемого на получение юридической помощи и профессиональную защиту ограничивалось стадией судебного разбирательства, так как допуск адвоката в предварительное расследование тормозил решение задачи быстрого и полного раскрытия преступления и изобличения виновного.

Известные политические и общественные перемены конца 1980 — начала 1990;х гг. привели к демифологизации объективных реалий общественной жизни, а вместе с тем к смещению координат в системе ценностей от безусловного подчинения личных интересов публичным до провозглашения человека, его прав и свобод высшей ценностью (ст. 2 Конституции РФ). Если прежде государство «наделяло» человека правами и свободами, то теперь в Конституции РФ признается, что права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения (ст. 17), и это позволяет говорить о естественном характере прав и свобод как существующих объективно, а не по воле законодателя. «Антиэтатический смысл данной конструкции очевиден, — пишет В. С. Нерсесянц, — основные права и свободы принадлежат каждому по безусловному естественному основанию (в силу природного факта рождения), а не в зависимости от диктуемых государством условий, не по усмотрению, воле и решению властей. Определенная стилизация под естественное право призвана здесь продемонстрировать исходную и безусловную свободу, правомочность и правосубъектность любого индивида в его отношениях со всеми остальными — государством, обществом, другими индивидами»^[32].

Уголовно-процессуальная теория неспешно, но все-таки отреагировала на изменившуюся ситуацию. В литературе появились публикации с требованием преобразования уголовнопроцессуального законодательства в соответствии с Конституцией РФ, создания качественно нового уголовного процесса «охранительного типа, призванного быть гарантом от произвола карательных органов»^[33]. «Пороки нынешнего УПК, — писал В. М. Савицкий, — стали особенно очевидны, когда известные политические перемены дали возможность отбросить идеологические споры и оценить реальное положение дел в правосудии с позиций незыблемых общечеловеческих ценностей и приоритетов. Должен быть создан новый закон, построенный на идеологии безусловного приоритета прав человека»^[34].

Демократические процессы, происходящие в нашем обществе в течение последних десятилетий, постепенное изменение общественного сознания и восстановление признанных во всем мире ценностей — жизни, свободы, достоинства личности — вызвали не только стремление к преодолению ориентации правоохранительной деятельности на предпочтительную защиту публичного интереса^[35], но и переосмысление самого понятия «публичные интересы». Этимология слова «публичность» (от лат. publicus — публичный, общественный, народный) позволила ученым выделить два значения этого термина:

1) открытый, принародный (этот аспект публичности нашел свое выражение в принципе гласности) и 2) общественный, т. е. не частный, всей гражданской общине принадлежащий^[36]. В публичности уголовного процесса заложено его служение не государству, а обществу. «Огосударствление» публичности привело к его подмене «официальностью», т. е. обязанностью осуществлять уголовное судопроизводство в силу служебных полномочий (ex officio), вследствие чего публичность стали понимать как принцип, «в соответствии с которым должностные лица и органы государства обязаны действовать от его имени и в его интересах (курсив мой. — В. Л.)»^[37].

Между тем официальность уголовного судопроизводства — не принцип, а лишь характеристика регулируемых уголовнопроцессуальным правом общественных отношений. Известно, что уголовный процесс — это средство реализации уголовного права; устанавливая наличие уголовно-правовых отношений, государство реализует свое право на наказание правонарушителя, поэтому объектом уголовно-процессуального регулирования является, прежде всего, деятельность государственных (официальных) органов и их должностных лиц. Однако официальность уголовно-процессуальной деятельности сама по себе не дает ответа на вопрос о том, какие ценности защищает уголовное судопроизводство.

Если рассматривать публичные интересы как общественные, становится ясно, что мысль об их большей, чем интересы конкретного человека, важности, контропродуктивна. Используя примененную Ю. К. Орловым метафору, заметим, что общество как целостный организм не только безжалостно ампутирует «любой орган, если он представляет опасность для организма в целом»^[38], но и заботится о каждом, даже самом мелком своем органе, особенно больном, бережет его, понимая, что болезнь этого органа опасна для всего организма. Заботясь о своем здоровье и безопасности, этот организм создает благоприятные условия для существования и развития каждой из своих клеток.

Диалектическое единство человека и общества неизбежно означает, что нарушение прав одного есть нарушение интересов всех, а защита прав каждого есть защита и общего интереса. Всенародно принятая Конституция России провозглашает права и свободы личности высшей ценностью не вопреки и не во вред публичным (т.е. общественным) интересам. Стоящее на службе общества (согласно ст. 7 Конституции Российская Федерация — социальное государство), получившее свою власть от народа (согласно ст. 3 Конституции РФ народ является носителем суверенитета и единственным источником государственной власти), государство не имеет какого-либо другого интереса, отличного от охраняемых законом интересов своих граждан. Любая деятельность государства: внешняя и внутренняя, мирная и военная, законодательная, исполнительная и судебная, имеет смысл лишь тогда, когда направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие каждого человека. Организуя борьбу с правонарушениями, государство защищает не только общественные интересы как таковые, но и интересы вполне конкретных членов общества. Представляется очевидным, что защита прав потерпевшего предполагает раскрытие преступления, установление виновного, взыскание с него причиненного ущерба, т. е. отчасти^[39] решается путем защиты публичных (общих) интересов. Публичным интересам соответствует и отказ от уголовного преследования невиновных, реабилитация каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию (ч. 2 ст. 6 УПК РФ).

Провозгласив приоритет личности и возложив на государство в лице его органов обязанность признавать, соблюдать и защищать права и свободы человека и гражданина, Конституция РФ фактически придала интересам личности статус публичных. Публичность стала рассматриваться как обязанность уполномоченных государственных органов и должностных лиц не только «принять все предусмотренные законом меры к установлению события преступления, виновных лиц и справедливому наказанию», но и «предотвратить неосновательное уголовное преследование или незаконное осуждение лиц»^[40], а защита прав и законных интересов участвующих в деле лиц — как публично-правовая обязанность государственных органов, «конструктивный элемент начала публичности»^[41].

И последнее: тезис о борьбе с преступностью как цели уголовного процесса мог существовать лишь в условиях инквизиционного, т. е. несостязательного, процесса. Невозможно и не нужно отрицать, что возбуждение и расследование уголовного дела, предпринимаемые в связи с совершением преступления, нацелены на раскрытие преступления, выявление и изобличение совершивших его лиц, и что уголовный процесс есть единственно возможный способ реализации уголовного закона. Однако процессуальная деятельность, направленная на выявление и изобличение лиц, совершивших преступление, согласно разъяснениям п. 55 ст. 5 УПК РФ, есть лишь одна грань, одна сторона уголовного судопроизводства, выраженная понятием «уголовное преследование». Если результат уголовного преследования принять за цель уголовного процесса, это будет означать, что уголовный процесс и есть уголовное преследование.

Сегодня вряд ли необходимо доказывать, что уголовный процесс не исчерпывается уголовным преследованием и не совпадает с ним. Органы уголовного преследования — дознаватель, следователь, прокурор — лишь часть функционирующих в уголовном судопроизводстве механизмов, представляющих результаты своего труда на объективный суд другого, независимого от них, самостоятельного органа, единственного правомочного принимать решение о признании лица виновным и назначении ему наказания. Говорить о том, что суд стремится к той же цели, что и органы уголовного преследования, значит отрицать не только идею разделения процессуальных функций и состязательность уголовного судопроизводства, но и независимость суда как органа самостоятельной (суверенной) судебной власти, т. е. посягать на конституционные основы Российского государства.

Мысль о том, что если бы уголовный процесс имел своей целью осуществление материального права на наказание, то законодатель ограничился бы наделением суда полномочиями, нужными лишь для репрессии, высказывалась и ранее. Однако судебная власть «снабжена полномочиями, достаточными для того, чтобы она была в состоянии доставить действительную безопасность личной свободе против посягательств на нее не только со стороны частных лиц, но и со стороны лиц должностных»^[42], и это значит, что уголовный процесс — не средство борьбы с преступностью, а привилегия для граждан, сумма гарантий для обвиняемого от произвола государства^[43]. Эти идеи легли в основу концепции самоограничения государства и, как следствие, в основу нового УПК РФ.

Итак, уголовный процесс как вид государственной деятельности является средством (способом) реализации функции защиты прав и свобод человека и гражданина. Осуществляемое в строгом соответствии с законом производство по уголовному делу обеспечивает защиту прав и свобод любого лица, ставшего участником уголовно-процессуальных отношений. Социальное назначение уголовного судопроизводства, как точно замечает И. Б. Михайловская, состоит в том, чтобы максимально снизить неизбежные отрицательные последствия применения уголовной репрессии^[44]. «Сущность уголовно-процессуального права двуедина, но по сравнению с уголовным правом преимущественное значение имеет та сторона этой двуединой сущности, которая гарантирует свободу граждан от злоупотребления государством своей репрессивной властью»^[45].

Обозначив таким образом социальное назначение уголовного судопроизводства, законодатель должен был существенно изменить состав и содержание принципов уголовно-процессуального права.

• [1] См.: Концепция судебной реформы в Российской Федерации / сост. С. А. Пашин. М.: Республика, 1992. С. 6.
• [2] Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства: в 2 т. СПб.: Альфа, 1996. Т. 1.С.8.
• [3] Ларин А. М. Презумпция невиновности. М., 1982. С. 62.
• [4] Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. 1. С. 13.
• [5] Михайловская И. Б. Цели, функции и принципы российского уголовного судопроизводства (уголовно-процессуальная форма). М.: Проспект, 2003. С. 30−31.
• [6] Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. М.: Наука, 1968. Т. 1. С. 42.
• [7] Касаткина С. А. Публичность и диспозитивность в российском уголовном процессе: монография / науч. ред. И. Л. Петрухин. Ставрополь: Сервисшкола, 2006. С. 17.
• [8] Касаткина С. А. Публичность и диспозитивность в российском уголовном процессе. С. 16.
• [9] Бойков А. Д. Третья власть в России. Книга вторая — продолжение реформ. М.: Юрлитинформ, 2002. С. 27.
• [10] Лупинская П. А. Высокое политическое значение уголовного судопроизводства // LЕХ RUSSICA: науч. тр. Моек. гос. юрид. академии. М.: Проспект, 2008. № 2. С. 283.
• [11] Михайловская И. Б. Цели, функции и принципы российского уголовного судопроизводства (уголовно-процессуальная форма). С. 33.
• [12] Петрухин И. Л. Публичность и диспозитивность // Российская юстиция. 1999. № 3. С. 25.
• [13] См.: Лазарева В. А. Теория и практика судебной защиты в уголовном процессе. Самара: Изд-во «Самарский университет», 2000. С. 36.
• [14] Теория государства и права на рубеже веков: проблемы и решения // Правоведение. 2000. № 1. С. 5.
• [15] Алексеев А. И., Овчинский В. С., Побегайло Э. Ф. Российская уголовная политика: преодоление кризиса. М.: Норма, 2006. С. 24.
• [16] Орлов Ю. К. Проблемы теории доказательств в уголовном процессе. М.: Юристь, 2009. С. 14.
• [17] Орлов Ю. К. Проблемы теории доказательств в уголовном процессе. С. 7.
• [18] Азаров В. А., Ревенко Н. И., Кузембаева М. М. Функции предварительного расследования в истории, теории и практике уголовного процесса России: монография. Омск: ОмГУ, 2006. С. 12−13.
• [19] Соловьев А. Б. Актуальные проблемы досудебных стадий уголовного судопроизводства. М.: Юрлитинформ, 2006. С. 143.
• [20] Якуб М. Л. Процессуальная форма в уголовном судопроизводстве. М.: Юрид. лит., 1981. С. 20.
• [21] Петрухин И. Л. О реформе уголовного судопроизводства // Судебная реформа: проблема и перспективы. М., 2001. С. 115.
• [22] См.: Айзикович А. С. Важная социологическая проблема // Вопросы философии. 1965. № 11. С. 67.
• [23] Свердлых Г. А. Гражданско-правовые способы сочетания общественных, коллективных и личных интересов. Свердловск, 1980. С. 49−51.
• [24] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 24.
• [25] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 73.
• [26] Петрухин И. Л. Человек как социально-правовая ценность // Государство и право. 1999. № 10. С. 8.
• [27] Витрук Н. В. Общая характеристика конституционных прав, свобод и обязанностей граждан СССР // Социализм и личность. М.: ИГПАН, 1979. С. 12.
• [28] Смолькова И. В. Защита тайн частной жизни уголовно-процессуальном законом // Право граждан на информацию и защита неприкосновенности частной жизни. Н. Новгород: Нижегород. юрид. ин-т МВД РФ, 1999. Ч. 2. С. 147.
• [29] См.: Конституционные основы правосудия в СССР / под ред.

  B. М. Савицкого. М.: Наука, 1981. С. 322; Строгович М. С. О правах личности в советском уголовном судопроизводстве // Избр. тр.: в 3 т. М., 1992. Т. 2. С. 228.

• [30] Каминская В. И. Охрана прав и законных интересов граждан в уголовно-процессуальном праве // Советское государство и право. 1968. № 10. C. 34−35.
• [31] Элькинд П. С. Цели и средства их достижения в советском уголовнороцессуальном праве. Л., 1976. С. 43.
• [32] Нерсесянц В. С. Философия права. М., 1997. С. 375−376.
• [33] Шадрин В. С. Обеспечение прав личности и предварительное расследование // Государство и право. 1994. № 4. С. 96.
• [34] Савицкий В. М. Уголовный процесс России на новом витке демократизации // Государство и право. 1994. № 6. С. 96−97.
• [35] Шейфер С. А., Петрова Н. Е. Проблемы реформирования производства по делам частного обвинения в духе расширения частных начал в уголовном процессе РФ // Государство и право. 1999. № 6. С. 51.
• [36] См.: Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3. М.: Русский язык, 1980. С. 536; Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М.: Азбуковник, 1999. С. 631.
• [37] Петрухин И. Л. Теоретические основы реформы уголовного процесса в России. М.: Велби, 2004. Ч. 1. С. 140.
• [38] Орлов Ю. К. Проблемы теории доказательств в уголовном процессе. С. 15.
• [39] Отчасти потому, что защита прав потерпевшего от преступлений не сводится полностью к публичному интересу, в частности, потерпевший может быть не заинтересован в осуждении и наказании злоумышленника. Его целью может служить исключительно возмещение причиненного ему деянием ущерба, что предполагает создание на предварительном следствии и суде благоприятных для этого условий, возможностей остановить процесс, когда конечная цель его обращения к органам расследования и суда достигнута.
• [40] Уголовно-процессуальное право Российской Федерации / под ред. П. А. Лупинской. М., 1998. С. 121−122.
• [41] Уголовно-процессуальное право Российской Федерации / под ред. П. А. Лупинской. С. 123.
• [42] Полянский Н. Н. Уголовный процесс. Уголовный суд, его устройство и деятельность: лекции. М., 1911. С. 86.
• [43] См.: Полянский Н. Н. Очерки общей теории уголовного процесса. М., 1927. С. 31.
• [44] См.: Михайловская И. Б. Цели, функции и принципы российского уголовного судопроизводства (уголовно-процессуальная форма). С. 35.
• [45] Понятовская Т. Г. Концептуальные основы системы понятий и институтов уголовного и уголовно-процессуального права. Ижевск, 1996. С. 45.