Средства достижения истины в уголовном процессе (что делать?)

В. М. Корнуков справедливо констатирует: «Следователь и судья осуществляют свою деятельность по УПК РФ так же, как они это делали по УПК РСФСР. Их представления об уровне требуемого знания об обстоятельствах, подлежащих доказыванию по уголовному делу, по существу остались прежними»^[1]. Добавлю, во многом остались прежними способы и методы получения соответствующих знаний в уголовном процессе. И это тогда, когда человек в то же время успел побывать на Луне, заглянул в дальний космос. Не слишком ли разителен контраст? Понимаю, покушаясь на святое, выступаю в роли мальчика для битья, но надо отважиться сказать, что «король голый», требуется менять существующую идеологию уголовного процессуального права, строить новые магистрали его развития. В рамках статьи, да и вообще в одиночку, сделать это невозможно, поэтому ограничусь отдельными эскизами.

Если развивать инициативу СК РФ, я бы обозначил главный отправной момент: мы внедряем мировые стандарты уголовного процесса, а мир-то как раз переживает кризис былой системы борьбы с преступностью. Над современным уголовным процессом зримо тяготеет груз Средневековья, когда подозреваемый был основным, а во многих случаях — единственным источником доказательств. При отсутствии других практических, а тем более научных средств расследования преступлений прибегали к судебному поединку, ордалии, жесточайшим пыткам. Цивилизованное общество несовместимо с варварством в отправлении правосудия. Однако уголовный процесс был, есть и будет заложником научно-технического прогресса в криминалистике, судебной медицине, психологии и психиатрии, информационных и других технологиях. В стремлении же уйти от прошлых извращений теоретики уголовного процесса использовали известный принцип: чтобы выпрямить палку, ее надо выгнуть в другую сторону. В итоге отказались от рассмотрения показаний подозреваемого и обвиняемого в качестве источника изобличающих доказательств, за исключением случаев, когда эти показания даны добровольно. По сей день палка находится в выгнутом состоянии и правосудие опирается на эту кривую, порядком обветшалую опору.

Время идет. Оглянитесь по сторонам. Мы уже давно летаем на самолетах. Почему же на допрос подозреваемого и обвиняемого сохранился взгляд ездока на телеге с усталой клячей? Чем мы усовершенствовали уголовный процесс? Нацепили на телегу кусок кузова списанного автомобиля. Давайте трезво оценим ситуацию. Преступность растет из года в год, четко прослеживается тренд все более опасных, изощренных ее видов. Увеличивается количество жертв посягательств на жизнь, здоровье, половую неприкосновенность. Коррупция парализовала общество. На этом фоне идет обратный процесс усложнения процессуальных условий противодействия преступности, ухудшается раскрываемость, падает эффективность наказания из-за утраты его неотвратимости. Мы принимаем меры по противодействию Средневековью и под этим предлогом все больше выводим подозреваемого из круга источников следственной информации о событии преступления, провозгласив на конституционном уровне его право не свидетельствовать против себя. А. С. Александров одно намерение СК РФ восстановить в научном обороте понятие объективной истины охарактеризовал как путь к пыткам. Представляю, что меня ждет, если предложу отказаться от названного конституционного принципа. Тем не менее считаю необходимым это сделать.

Не поднимается рука очень уж критиковать разработчиков УПК Украины. Они добросовестно выполняли политический заказ: Украина стремится в Евросоюз, а там не ставят, а диктуют условия. Мы же так стремимся понравиться Западу, что десятилетия существовавшую практику по живому не режем, а рубим топором^[2]. Из-за дефицита времени многие нормы сконструировали как чистейшие декларации. Например, подозреваемый, обвиняемый имеет право в соответствии с п. 2 ч. 3 ст. 42 УПК Украины «быть четко (это как? — Авт.) и своевременно (это когда? — Авт.) уведомленным о своих правах, предусмотренных настоящим Кодексом, а также получить их разъяснение». Еще более безапелляционно сформулирована ч. 4 ст. 224 УПК Украины: «В случае отказа подозреваемого отвечать на вопросы, давать показания лицо, которое проводит допрос, обязано его остановить сразу после получения такого заявления». Мало того, что исключаются наработанные веками тактические приемы допроса, нельзя по букве УПК сообщать подозреваемому об имеющихся в производстве доказательствах, дабы дать ему возможность оцепить ситуацию и опять-таки в целях смягчения ожидаемого наказания начать содействовать расследованию. В итоге, борясь за идеальные права подозреваемого, усугубили его положение в процессе^[3].

Оправданно ли сегодня исключена из числа источников информации о событиях преступления его первооснова показания подозреваемого и обвиняемого? Почему подозреваемому и обвиняемому разрешено лгать, уходить от ответов на задаваемые вопросы? Непривычно? Эпатажно? Постановка вопроса, что и говорить, неусыпляющая. Но вопрос не нов. Его задают не только юристы.

Чарльз Диккенс еще в 1856 г. писал: «Интересно, почему я так радуюсь, когда вижу, как ученые судьи прилагают все усилия к тому, чтобы не дать подсудимому высказать правду? Если цель процесса — установить истину, может быть, было бы нс менее полезно услышать ее из уст подсудимого, нежели заведомую ложь из уст его адвоката? Интересно, почему я берусь утверждать с восторгом и волнением, что допрашивать самого подсудимого было бы „не по-английски“? Ведь если допрос ведется в рамках справедливости, то подсудимого, если только он не лжет преднамеренно, никто сбить не может, и напротив, если он лжет, разве не следует его сбить как можно скорее? Почему это выражение „нс по-английски“ имеет столь магическое действие на меня, и почему я считаю его решающим в любом вопросе? Двенадцать месяцев назад считалось „не по-английски“ не вешать собственных солдат. Тридцать лет назад было „не по-английски“ не вешать людей дюжинами каждый понедельник. Шестьдесят лет назад было „не по-английски“ вставать из-за стола трезвым. Сто лет назад было „не по-английски“ не любить петушиные бои, кулачные бои, собачьи бои, бои быков и прочие варварские развлечения. Почему я принимаю это выражение как окончательное и исчерпывающее, не взяв на себя труд спросить себя, что же оно означает? Я ни на минуту не хочу отрицать сам факт, то есть что каждый день моей жизни проходит под знаком этого слова; я только спрашиваю — почему?»^[4]

Согласен, предоставление свидетелю права не свидетельствовать против своих близких оправдано гуманными соображениями. Но о каком гуманизме может идти речь, когда право не свидетельствовать против себя предоставляется подозреваемому и обвиняемому? Куда тогда деть одну из целей правосудия — исправление человека, совершившего преступление? Это исправление должно начинаться с осознания своей вины и раскаяния? Или, ставя такую задачу, будем с первого же этапа создавать исключения для ее решения?

Почему считается: «В правовом государстве права и достоинства личности являются более высокими ценностями, чем установление истины» ?^[5] Почему право на истину вычеркивается из общего перечня прав гражданина? На каком основании сделано исключение? По каким критериям осуществляется ранжирование прав? Будем соблюдать последовательность и логику в законодательстве или согласимся с тем, что УПК превращен в архипелаг норм — отдельных, разрозненных островов, принадлежащих разным «государствам» ?

Принято считать, что юрист — это воплощение логики. Когда начинаешь читать УК и УПК, понимаешь, что это не о наших юристах, во всяком случае, не о тех, кто пишет проекты законов. Давайте спокойно посмотрим, как согласуется табу с остальными нормами, с тем, например, что УПК допускает осмотр, освидетельствование подозреваемого, отобрание образцов и их экспертное исследование. Это не способы получения информации о вине подозреваемого в содеянном помимо его воли? А если подозреваемый согласен давать показания, но не признает свою вину, тактические приемы допроса, очные ставки — это не посягательство на волю подозреваемого? Как вписывается в постулат вся наука и практика ОРД?

Агент «предупредил» организатора хищений в одном из банков (реальный случай в США) о якобы нависшей угрозе разоблачения, и тот по телефону дал соучастнику указания по сокрытию следов преступления. Разговор, естественно, фиксировался спецслужбами. Этот и масса других вариантов получения информации с помощью технических средств — как согласуются с правом подозреваемого не свидетельствовать против себя?

Признание подозреваемого на допросе само по себе — ничто («Да, начальник, я — вор. Попробуй, докажи»). Следователя интересует не признание как таковое, а информация, которая позволяет подтвердить его процессуальными доказательствами. Сегодня такую информацию можно получить не только путем допроса подозреваемого. Специалисты Гронингенского университета в Голландии разработали прибор, способный выявлять скрывающихся преступников и террористов прямо на улицах крупных городов. Прибор рассматривает прохожих, анализирует их поведение и голос, а затем выдает свое заключение. Во время испытаний в Роттердаме с помощью нового устройства уже удалось арестовать трех преступников, находящихся в розыске. Подобное оборудование разрабатывается и испытывается и в других странах. В России голосовой анализатор израильской фирмы NEMESYSCO проходил тестирование в аэропорту Домодедово. «Антирисковый терминал» для выявления у людей скрытых криминальных намерений разработан НИИ психотехнологий РАЕН. Мы на грани (может, проблема уже окончательно решена, но по понятным причинам не афишируется) снятия с мозга человека информации о прошлых событиях и намерениях. Полагаю, в арсенале криминалистов есть и другие средства, не предающиеся огласке.

Не за горами время, когда, перефразируя слова Ф. Раневской о Моне Лизе, криминалистическая и оперативно розыскная техника будет иметь право определять, какая теория доказательств ей нравится.

Пока подчеркну одну особенность: все страсти кипят вокруг допроса следователем. О суде — ни слова. Вспомним классический пример: А. Ф. Кони защищал необоснованно обвиненного в изнасиловании. В своей речи попросил суд учесть ущерб, причиненный «потерпевшей», которая легла в постель, не сняв туфли, и испачкала простынь, на что заявительница воскликнула: «Неправда, я сняла туфли!» Суд отреагировал однозначно.

С авторитетом А. Ф. Кони соперничать сложно. Но тогда давайте определимся, почему один и тот же тактический прием в суде — это состязательность, а на досудебной стадии — розыск? Почему так свято оберегается табу при допросе на стадии досудебного расследования. Ответ один: причина опять-таки в висящей тени Средневековья — опасении пыток. Опасения обоснованны. По сообщению прессслужбы Генеральной прокуратуры, в Украине за шесть месяцев 2013 г. предано суду 65 сотрудников милиции за пытки и иные формы жестокого обращения с задержанными. Но почему акцент делается именно на допросе? Ведь в абсолютном большинстве беззаконие творится вне пределов кабинета следователя, вплоть до СИЗО, где соответствующие задания поручают выполнять сокамерникам. Неужели непонятно, что существуют разные причины исследуемого явления и попытки сделать козлом отпущения следователя ничего, кроме потерь, нс дают. Регламентация в п. 4 ст. 224 УПК Украины ограничений при допросе подозреваемого только уводит от решения проблемы. Норма — и на это не надо закрывать глаза — является сдерживающим началом, антистимулом для разработчиков эффективных научно-технических средств противодействия преступности.

Верните доверие следователю! Дайте ему реальную возможность решать задачи уголовного производства, быть ответственным за законность и качество расследования. Без разрешения следователя никто из оперативных сотрудников не должен иметь право на любые контакты с подозреваемым, в том числе и в оперативных целях^[6]. Надо ломать практику, когда «ворон ворону глаз не выклюет». За физическое и психическое насилие должна быть установлена жесточайшая уголовная ответственность. Соучастниками преступления следует считать руководителей соответствующих подразделений и всех сотрудников, которые знали и не приняли мер к пресечению преступления.

Ну, а следователю верните социально обоснованное право осуществлять противоборство с преступником, применяя весь комплекс научно обоснованных тактических приемов допроса для достижения истины. Именовать ее объективной, следственной — это удел философов от уголовного процесса, но достоверность получаемых результатов могу подтвердить, сославшись на собственный опыт^[7]. А там и техника придет на помощь.

Для нас Запад — это идол. Но свет в конце туннеля появляется. Р. Кузьмин приводит пример из американской практики: «Агенты ФБР в ходе следственных действий конфисковали у гражданина Америки два компьютера и пять внешних дисков, но нс смогли получить доступ к содержащимся на них данным, поскольку те были зашифрованы с помощью соответствующей программы. Во время рассмотрения дела присяжные постановили, что подсудимый должен предоставить данные в расшифрованном виде. Подсудимый ответил отказом, сославшись на 5-ю поправку к Конституции США, которая отмечает, что лицо, обвиняемое в совершении преступления, нельзя принуждать свидетельствовать против себя. В ответ суд вынес решение об аресте подсудимого с формулировкой „за неуважение к суду“»^[8]. Может, эта ласточка сделает долгожданную разумную весну в отечественном уголовном судопроизводстве?

Продолжу бег по минному полю. Права и свободы. Правильно кто-то сказал: «Еще не изобретено оружие, которое бы стреляло в одну сторону». Не берусь судить, кому мы дали больше гарантий — правопослушным гражданам или преступникам? Законны ли права и свободы, охраняемые законом? Приведу пример. Дает интервью глава Государственной финансовой инспекции Украины г-н Андреев, сыплет как из рога изобилия фактами вскрытых нарушений на миллионы и миллиарды гривен, обнаруженные его ведомством. Корреспондент задает вопрос: «Удалось ли вернуть из-за рубежа украденные средства из бюджетов всех уровней государства?» Андреев: «Вернули 0 грн. 00 коп.». Воры отдыхают после трудов, проведенных на Лазурных берегах, вполне легально, и привлечь к ответу их нельзя, потому что, по словам г-на Андреева, воровали они по очень запутанным схемам и наши законы не позволяют подступиться к ним^[9].

Да, законы несовершенны, но, принимая, законодатели примеряют их на свое настоящее и будущее. Позволяет им это делать насаждаемая чрезмерная забота о правах и свободах: не дай ограничить правовой суверенитет законопослушного гражданина, подвергнуть якобы унизительным проверкам и выяснению источников полученных доходов. Все эго обосновывается опять-таки необходимостью противостояния Средневековью. Более того, гайки закручивают все туже. Запрещены все скрытые средства фиксации информации. Студент, зафиксировавший видеокамерой, встроенной в китайскую авторучку, факт вымогательства взятки при сдаче экзамена, окажется на скамье подсудимых, а преподаватель останется безнаказанным, ибо доказательства считаются недопустимыми. На самом высоком уровне звучат угрозы по поводу применения видеорегистратора для фиксации переговоров водителя с автоинспектором.

США преподносили себя как образец демократии. Сегодня стало очевидным, что демократия небезгранична. PRISM^[10] тому подтверждение. Волна возмущений прокатилась по всему миру. Какую позицию займем мы — не обыватели, а профессиональные юристы, специалисты по борьбе с преступностью? Будем солидаризироваться? Или не станем лицемерить?

Наверное, в большинстве, если не во всех государствах мира есть уголовная ответственность за шпионаж. Ответственность за посягательство на интересы своей страны, но не чужой. В СССР был приговорен к расстрелу Пеньковский и награжден золотой медалью Героя Абель. Совсем недавно основной упор в разведке делался на вербовку лиц, обладающих нужными сведениями. Ныне, не снимая эту задачу, центр тяжести переместился на использование информационных технологий. Пока существуют обособленные, в чем-то противостоящие, политические и экономические интересы государств, скрытный поиск информации — обыденность.

В данном случае наряду с политическими и другими целями программа PRISM была ориентирована на выявление террористов и предупреждение их преступной деятельности. Сколько предупреждено событий, аналогичных истории 11 сентября, и менее значительных (хотя при терроризме незначительных по последствиям событий не бывает), можно только предполагать. Допустимо, конечно, вновь заняться философией, обсуждая на сей раз объективную свободу, но у меня вопрос к коллегам: на какой уровень общественной безопасности и какой процент непредупрежденных и нераскрытых убийств, грабежей и др. в обмен па требуемое сохранение неприкосновенности прав и свобод мы согласны? Иного не дано.

При ответе прошу учесть: формальности в реализации PRISM соблюдены: проведение Агентством национальной безопасности США оперативных мероприятий было санкционировано судом.

Напрасно также полагать, будто сотрудник, реализующий киберметоды борьбы с преступностью, сидит, как это преподносят, и читает все подряд: кто с кем спит, кто ходит налево и т. п. Такие отвлечения слишком дорогое удовольствие, а американцы умеют считать деньги и ценить время, в том числе компьютерное. Без исключений не бывает, жизнь есть жизнь, но мы говорим о правилах. Программа по определенным критериям (например, по ключевым словам) просеивает информацию, и уже то, что представляет оперативный интерес, подвергается анализу. Разница может быть в объеме финансирования и уровне новаторства. Масштабы применения оперативно-розыскных средств в борьбе с преступностью могу показать на примере Луганской области: за шесть месяцев 2013 г. заявлено 2500 ходатайств о санкционировании судом оперативно-розыскных мероприятий, удовлетворенно 2300, из них 204 повторно^[11]. Политический и экономический шпионаж — отдельная программа. Не будем наивными, такие программы действуют и в России, и в Украине.

Я белой завистью завидую американцам, сумевшим на деле разорвать сохраняющийся у нас «заколдованный круг» ОРД: чтобы получить санкцию на проведение оперативно-розыскного мероприятия, необходимо иметь достаточно убедительных оснований, но чтобы получить эти основания, необходимо провести соответствующие поисковые оперативно-розыскные мероприятия. И плюс ко всему, если до принятия нового УПК Украины оперативные сотрудники в случае кражи мобильного телефона могли установить место его нахождения в считанные часы, то теперь требуются дни и недели разных согласований — якобы западная демократия восторжествовала! Из-за идеологии «все люди жулики» обществу приходится содержать фантастическое количество бездельников-контролеров.

Мы неоправданно узко толкуем понятие состязательности, сводя ее лишь к участию сторон на определенных стадиях уголовного процесса. Реально в основе состязательности лежит противоборство преступника не только с его жертвой, но и с обществом, которое еще на первых этапах истории, именуясь племенем, защищало соплеменников. Активизация сегодня роли государства не снимает с общества эту обязанность. Ныне крайне важна открытость общества, позволяющая правоохранительным органам своевременно проверять все выдвигаемые версии происшествия, отсевать ошибочные и подтверждать реальные. В новом УПК Украины подчеркивается, что принудительно, с санкции суда, ограничение прав и свобод граждан не применяется в случае их добровольного согласия предоставить необходимую информацию. Этот постулат должен быть определяющим в стратегии борьбы с преступностью.

Ограничусь примером из своей следственной практики. В конце 1960;х гг. мне пришлось участвовать в расследовании убийства в Москве двух студенток Энергетического института. Орудие убийства — кусок ржавой водопроводной трубы. На разрозненных, отдаленных друг от друга мизерных участках металла просматривались следы папиллярных узоров пальца руки. Работа была ювелирной, но в конечном итоге удалось сделать репродукцию следа, относительно пригодного для идентификации.

Убийство было совершено на чердаке института и, естественно, основная версия: убийца — студент или сотрудник вуза. При их допросе присутствовал эксперт-криминалист и под благовидным предлогом (а что это у вас за царапина на руке; можно посмотреть, что это у вас за пятнышко?) изучал папиллярные узоры на пальцах. Где-то после 20-го допроса к следователям пришла делегация студентов и попросила раскрыть тайну таких осмотров. Просьба была удовлетворена. В тот же день по инициативе студентов было проведено общеинститутское комсомольское собрание, на котором постановили: «Честному человеку нечего бояться! Все студенты добровольно идут на дактилоскопирование» .

Как оказалось, убийцы среди студентов и сотрудников института не было. Поиск виновного своевременно переключили па абитуриентов, сдававших в то время документы для поступления на учебу, среди них он и был выявлен. Нс нужно объяснять, какую помощь в раскрытии преступления оказала инициатива молодежи.

Это неизбежные издержки, их, безусловно, необходимо минимизировать, но в пределах разумного. Нельзя соблюдение прав и свобод граждан противопоставлять задаче раскрытия преступления и изобличения виновного. Это задачи равнозначные. Поиски решения вне этой — называйте ее диалектической или иной — взаимосвязи заведомо обречены на провал.

Принято считать, что история повторяется. Категорически не согласен. Каждый шаг истории порождает новое и несет повое. Это те, кого мы именуем творцами истории, не в состоянии были оценить революционную сущность новаций, пытались их втиснуть в традиционно привычное старое и в результате превращали историю в фарс или трагедию. Не нужно бояться повторения Средневековья. Пора бороться с ним современными, высокотехничными методами и спокойно смотреть на действительность.

Я не настолько наивен, чтобы надеяться на появление безоговорочных сторонников высказанного: человеку трудно перестроиться в своих убеждениях. Более того, наука закончится, если все начнут ходить строем. По пора оценить реальность реализации провозглашенных высоких демократических лозунгов в политике, экономике, правоохранительной деятельности. Не мы ли, юристы, виновны в существующем дисбалансе, поставив завышенную планку? Может, пора сесть за круглый стол, спокойно осмыслить доводы участников дискуссии и попытаться выработать если не единое решение, то хотя бы общее направление его поиска.

Закончу мудрым пожеланием Булата Окуджавы: «Давайте понимать / Друг друга / С полуслова, / Чтоб ошибившись раз, / Не ошибиться снова!» .

• [1] Корнуков В. М. Возможен и нужен ли возврат концепции объективной истины в законодательство и практику российского уголовного судопроизводства? // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2012. № 4. С. 156.
• [2] Неужели сбылось некрасовское: «Иль судеб закону, / Все что мог, ты уже совершил, / Создал песню, подобную стону, / И навеки духовно почил» ?
• [3] В России наверняка также немало проблем с применением п. 1 ч. 2 ст. 75 и ч. 4 ст. 173 УПК РФ.
• [4] Диккенс Ч. Почему? // Соч.: в 30 т. М., 1960. С. 375−376.
• [5] Резник Г. М. Институт объективной истины как прикрытие репрессивности правосудия // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2012. № 4. С. 238.
• [6] Еще здравствующие прошлые коллеги могут подтвердить, что такой порядок был заведен мною в бытность старшим следователем облпрокуратуры и прокурором-криминалистом. Эффект стопроцентный.
• [7] См.: Розовский В. Г. Некоторые вопросы применения приемов допроса в допросе обвиняемого // Криминалистическая и судебная экспертиза. Вып. 2. Киев, 1965; Его же. Еще раз о тактике допроса // Следственная практика. Вып. 12. М.: Юридическая литература, 1966; и др.
• [8] Кузьмин Р. Технология оговоров. Диффамация как средство незаконного влияния на суд и следствие в уголовном процессе Украины // Закон и бизнес (Украина). 2013. С. 5.
• [9] Куда же мы идем? // Еженедельник (Украина). 2000. № 5 (544).
• [10] PRISM — государственная программа США — комплекс мероприятий, осуществляемых с целью массового негласного сбора информации, передаваемой по каналам связи, принятая американским Агентством национальной безопасности.
• [11] Мельник А. Впроваджуватиновий КПК не знижуючи рівняпротидії злочинності // Юридичний вісник України. 2013. № 34. С. 7.