Международные конвенции (трактаты, договоры, соглашения)
Приведенный здесь перечень имеет целью лишь проиллюстрировать выше высказанный тезис об относительной молодости международных конвенций материально-правового содержания и унифицирующего назначения как источника международного торгового права. Быть может, именно этим обстоятельством отчасти объясняется то невнимание к международным конвенциям, которое традиционно характеризует наши учебники… Читать ещё >
Международные конвенции (трактаты, договоры, соглашения) (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Их вынесение на второе (после обычаев) место в выставленном выше определении международного торгового (коммерческого) права объясняется тем, что это — пожалуй, наиболее «традиционный», изученный и понятный источник международного торгового права. Но таким он стал далеко не сразу.
Я уже говорил в первой Лекции, что первоначальный международный договор определяет отношения договаривающихся государств друг с другом, а не между частными лицами, подлежащими их юрисдикции. Даже договоры Древней Руси с «греками», «с Ригою и Готским берегом», затрагивающие вопросы защиты прав иностранных купцов здесь, в России и русских — на чужбине, имели в виду урегулировать действия самих государств по предоставлению такой защиты участникам международной торговли, но не саму эту торговлю. Затем появились и получили распространение международные договоры еще двух особенных типов — (а) о создании международных (межправительственных) организаций (коалиций, торговых объединений, военно-политических блоков и др.) и (b) об унификации коллизионных норм. Лишь после этого мы встречаем международные договоры современного (нас интересующего) типа — многосторонние межгосударственные и межправительственные соглашения, направленные на унификацию материально-правовых норм. То есть перед нами явление по историческим меркам довольно молодое. Достаточно сказать, что более-менее широкое распространение практики заключения таких договоров приходится на конец 1920;х — начало 1930;х гг.
В предыдущей Лекции я говорил о том, что уже русские дореволюционные цивилисты имели достаточно материала для того, чтобы подвести первые итоги делу международной унификации торгового права при помощи международных договоров и сходных с ними документов межгосударственного характера. Г. Ф. Шсршеневич в 1908 г. упомянул именно в этом качестве такие акты, как Германское торговое уложение 1869 г. (объединившее германские земли), Швейцарский обязательственный закон 1881 г. (объединивший швейцарские кантоны) и Бернская конвенция 1890 г. о перевозке грузов по железным дорогам[1]. Дополняя и продолжая этот перечень, следует прежде всего отметить пропущенные классиком (видимо — из-за их опосредованного отношения к торговому праву) Парижскую, Бернскую и Мадридскую конвенции 1883, 1886 и 1891 гг. в сфере интеллектуальной собственности. Затем следуют Брюссельские конвенции об унификации правил о столкновении судов, об оказании помощи и о спасении на море 1910 г., Гаагская конвенция об объединении законоположений о векселях переводных и простых и утвержденный ею Общий устав о векселях (1912), Женевская конвенция (1923) о технической эксплуатации железных дорог, Гаагские правила о коносаментах (1924), Брюссельские конвенции по ограничению ответственности владельцев морских судов (тоже 1924 г.) и о морских ипотеках (1926), Кодекс международного частного права — Кодекс Бустаманте (1928), Варшавская конвенция по воздушным перевозкам (1929), Женевские вексельные (1930) и чековые (1931) конвенции, а также Римские конвенции о железнодорожных перевозках (1933) и др.
Приведенный здесь перечень имеет целью лишь проиллюстрировать выше высказанный тезис об относительной молодости международных конвенций материально-правового содержания и унифицирующего назначения как источника международного торгового права. Быть может, именно этим обстоятельством отчасти объясняется то невнимание к международным конвенциям, которое традиционно характеризует наши учебники гражданского права. Римляне о таковых вообще понятия не имели, немецкие и российские классики о них ничего не писали — не нужно, значит, и нам. Естественно, «не писали» ! — в эпоху Г. Ф. Шершеневича и Г. Дернбурга было почти не о чем писать. Попробуем понять, почему же международные конвенции все-таки заняли то место в системе источников международного торгового (коммерческого) права, которое они занимают сегодня.
Чтобы ответить на поставленный вопрос, необходимо принять во внимание те исторические условия, в которых происходили соответствующие процессы. Что такое конец XIX (железного) — и начало XX (ядерного) столетия? С макроэкономической точки зрения это была эпоха обнажения и обострения противоречия между только-только оперившимся и более-менее победившим внутриевропейским национальным самосознанием и требованиями экономик развитых государств, вступивших на империалистический путь развития, о свободном перемещении товаров, финансовых ресурсов и рабочей силы безотносительно к любым национальным границам.
Победа национального самосознания — это победа объединительных тенденций, замешанных на принципах крови, а значит — победа внутринациональных кодификаций. Вспомним гражданские уложения ряда североамериканских штатов, германские гражданское и торговое уложения 1898 г., швейцарское гражданское уложение 1906 г. и новую редакцию швейцарского же обязательственного закона 1911 г., наконец, проект русского гражданского уложения 1905−1913 гг.
Но рыночной экономике или (как сказали бы в советское время) экономике государственно-монополистического капитализма (империализма) — экономике, центральной фигурой в которой становятся транснациональные акционерные монополии, стремящиеся к тому, чтобы срастись с государственными институтами — национальных кодификаций оказывается недостаточно. Рыночная экономика конца XIX — начала XX в., имея в качестве одной из своих центральных составляющих систему всеобщей конвертируемости валют (системы золотого стандарта, «золотых точек» и вексельных курсов), а значит — всеобщей конвертируемости товарных цен и, следовательно, самих товаров, потребовала и чего-то, похожего на всеобщую конвертируемость права — тех правил, по которым монополисты могли бы перешагивать границы собственных стран, завоевывать новые рынки сбыта своих товаров и приобретения ресурсов, словом, становиться международными монополиями.
Думается, что именно неспособность к осознанию этого обстоятельства правительствами ряда ведущих европейских держав, особо опьяненных победами на ниве национальной самоидентификации и потому считавших вполне посильным совмещение протекционистской защиты своего внутреннего рынка от «чужих» (иностранных) монополий и товаров с расширением экспансии собственных монополий на чужие рынки, вызвало заметное отставание в создании системы международно-конвертируемого материального частного права — права рыночной торговли и рыночного хозяйства. Невозможность конкурировать за все рынки сбыта и ресурсы (как отечественные, так и иностранные) по прозрачным и единым правилам быстро привела к тому, что бороться стали без всяких правил, т. е. к Первой мировой войне.
Обилие международных конвенций 1920;х гг., направленных именно на унификацию различных разделов материального торгового права, выглядит как запоздалое осознание давно назревшей необходимости, как стремление по возможности догнать и восполнить то, что следовало бы сделать еще до войны. Оценка коллективом советских цивилистов в 1949 г. тех возможностей по унификации материального буржуазного торгового права, которые предоставляли международные конвенции, как " весьма ограниченных", имеющих место «лишь в отношении отдельных правовых институтов и преимущественно с их технической стороны«[2], выглядит, пожалуй, слишком пессимистической.
Международный договор оказался инструментом, как нельзя лучше соответствующим характеризуемой эпохе. Он — как и всякий договор — будучи результатом компромисса, политически никогда не мог признаваться в полной мере соответствующим интересам только одной из его сторон, какой бы сильной в экономическом отношении она ни была и какую бы прочную переговорную позицию ни занимала. Подчиниться воле конкретного лица (например, другого государства) куда унизительнее и в политическом отношении, следовательно, гораздо сложнее, чем принять к руководству " результат компромисса" — документ, который в равной степени может быть приурочен к любому из участвовавших в его заключении государств (а значит, в точно такой же мере не может быть приурочен пи к одному из них). Политически в договоре все равны — одно это уже весьма тешит национальное самосознание — тешит тем сильнее, чем мельче и слабее государство-участник международного договора. Кроме того, самый факт участия в нем еще не делает договор юридически обязательным для государства, подписавшего таковой, — необходима еще и его ратификация. А это — уже сугубо внутреннее дело, т. е. опять-таки простор для национального самовыражения.
В то же время международный договор с точки зрения своего содержания остается собственно международным — интернациональным, космополитическим. Под лозунгом соблюдения национальных интересов международный договор уверенно делает свое дело — устанавливает единые для всех частных лиц, без различия национальностей, международные — правила поведения на рынках товаров и ресурсов. При сколько-нибудь универсальном содержании международного договора есть неплохой шанс, что к нему присмотрятся и прислушаются даже такие государства, которые его по тем или иным причинам формально никогда не ратифицируют. Ну, а в том, что его примут во внимание частные лица, в том числе резиденты и таких государств, для которых он не обязателен, сомневаться и вовсе не приходиться — торговать-то им предстоит во всем мире.