Психологические проблемы уволенных в запас из числа личного состава 40-й армии

Учитывая особенности личностной динамики, имеющей как позитивную, так и негативную направленность, а также формирующийся под влиянием боевой деятельности стереотип решения проблем «с позиции силы» — вопросы социально-психологической реабилитации к условиям мирной жизни военнослужащих, прибывших из РА и уволенных в запас, требовали самого пристального внимания. Еще в 1986 году нами предлагалась программа исследований в этом направлении с последующей разработкой специальной государственной программы реабилитации бывших участников боевых действий. Это предложение получило позитивную оценку командования Вооруженных сил СССР, однако последующие события в стране и ее распад не позволили реализовать эти планы — они постепенно отошли «на второй план», а затем (в силу известных экономических причин) были отложены на неопределенный срок.

С 1986 года (в период Перестройки) социальная атмосфера в обществе динамично менялась, и большинство участников боевых действий возвращались совсем в другую страну, где многие из идеалов и принципов советского периода постепенно уходили в прошлое. Для демонстративности мироощущения участников боевых действий приведу несколько высказываний бывших военнослужащих, только что прибывших из РА (1989).

Старший лейтенант К.:

«Мне казалось, если я изменился в Афганистане, то и все должны были измениться. Но на самом деле это не так. Несправедливость кажется мне дикостью. Наверное, у многих моих товарищей такое восприятие. А что делать? Как вывести хапугу, обманщика на чистую воду? Понятно, нужно обратиться, куда следует — в милицию, прокуратуру, но ведь это далеко не всегда приносит желаемый результат: слишком увертливы и опытны в своих грязных делах нарушители. С нечестным человеком я могу бороться и сам, только будет ли это законно?..».

Сержант К.:

«Там, в Афганистане, любой вопрос, любое твое предложение решались оперативно. Мы привыкли за два года к этому. Здесь все по-другому».

Старшина Ж.:

«У меня иногда появляется такое желание собрать всех своих ребят и „двинуть“ по всем этим конторам и управлениям. Если бы нам еще доверие, да оружие, мы бы быстро навели порядок. И начали бы с милиции…».

Вряд ли уместно напоминать, что участники войн традиционно пользовались в Российской империи (и СССР) особым уважением и почетом. Возвращаясь непосредственно из боевой обстановки к невоевавшим родителям (после Второй мировой войны прошло уже более 40 лет) и имея, как правило, более активную социальную позицию, уволенные в запас в первый период Афганской войны (до 1985 года) обычно приобретали особый статус в семье, первичном трудовом или учебном коллективе и в своей возрастной группе в целом. Однако в последующем отношение к участникам локальной войны качественно изменилось, и далеко не в лучшую сторону. Нужно подчеркнуть, что речь идет не об отдельных лицах, а о целом поколении людей, отличающихся по возрасту иногда на 10 и более лет, но объединенных тем, что все они принадлежат к «афганцам», общее количество которых среди взрослого населения страны составляет около 1 млн человек.

Само укоренившееся наименование этих людей («афганцы», в отличие от употребляемого в официальной печати — «воиныинтернационалисты») несет в себе глубокий содержательный смысл и имело на тот период лишь один аналог — в США («вьетнамцы»), В послевоенные (сороковые) годы XX века и у нас, и в других странах антигитлеровской коалиции было одно общее понятие — «фронтовик», не включавшее в себя определения страны, на территории которой воевал или окончил войну тот или иной военнослужащий. Аналогий между вьетнамской войной и войной в Афганистане можно было бы провести достаточно много. В последующих разделах мы попытаемся установить наиболее общие психологические параллели, а также экстраполировать некоторые закономерности возникновения и развития «вьетнамского синдрома», уже давно обретшего статус официального психологического и медицинского (психиатрического) термина. Но вначале остановимся на советской специфике.

Первым и главным отличием этой войны от Великой Отечественной являлось то, что по сравнению с героической борьбой с фашизмом (1941—1945), которая в историческом сознании народа ассоциировалась с нападением на нашу страну и, соответственно, с угрозой оккупации и порабощения, в том числе собственных матерей, отцов, детей, а также с утратой безусловно принимаемых большинством социума идеалов и ценностей, полностью отсутствовали такие важные психологические феномены, как идеологическое обеспечение^[1] и ненависть к врагу. Во-вторых, во время Великой Отечественной деление на фронт и тыл было весьма условным — вся страна и все ее ресурсы были отмобилизованы, в каждой семье кто-то воевал и погибал, кто-то отдавал все свои силы для работы в тылу, но главным лозунгом для всего населения страны были всего две фразы: «Все для фронта, все для победы!». В данном случае — страна продолжала жить своей обычной жизнью, в то время как часть ее населения, а именно — юноши, которым выпало «счастье» как раз в этот период дорасти до призывной категории, были вынуждены сражаться за сомнительной ценности и идеалы «афганской революции» и погибать вдали от Родины. Для полноты представлений нужно отметить, что эти «идеалы и ценности» быстро дезавуировались в процессе службы в Афганистане, одновременно ставя под сомнение все советские идеалы и ценности. Советские солдаты и офицеры быстро узнавали, что большинство членов ЦК правящей Народно-демократической партии РА принадлежат к крупным землевладельцам, среди них (несмотря на религиозные ограничения) были далеко не единичны случаи пьянства, взяточничества, многоженства, коррупции, межплеменной и межклановой розни и т. п. Именно наши военнослужащие несли караульную службу во дворце президента Афганистана, по сути — охраняя его от собственного народа и одновременно непосредственно наблюдая всю специфику «дворцовой жизни» марионеточных фигур высшего руководства страны. Приведенные явления были особенно характерны в период нахождения во главе партии и государства Бабрака Кармаля, популярность которого среди населения Афганистана и наших войск была крайне низкой.

Наша печать не раз приводила популярный среди бывших «вьетнамцев» США лозунг: «Америка предала нас». Аналогичные высказывания были характерны и для бывших «афганцев» уже в конце 1980;х годов. Специалистам хорошо известно, что социально-психологические проблемы бывших «вьетнамцев» со всей остротой проявились лишь через несколько лет после окончания войны. По данным американских психологов и психиатров (на конец 1980;х годов), за последовавшие 20 лет количество самоубийств среди бывших солдат и офицеров превышало средний уровень этого показателя в стране на 35%, количество разводов — на 38%, страдающих алкоголизмом и наркоманов — на 50% (далее будут приведены уточненные данные). А общее количество бывших «вьетнамцев», покончивших жизнь самоубийством, превышало число погибших за весь период «непопулярной» войны. Наряду со значительной «прослойкой» бывших «вьетнамцев» среди управленческого аппарата, включая конгресс США и правительство (где они составляли около 10%), многие из них пополнили ряды асоциальных и преступных элементов. При этом совершаемые ими преступления в ряде случаев отличались особой жестокостью. Когда эта проблема обсуждалась мной с бывшими «афганцами», они объясняли такие случаи (сведения о которых в виде «печальных исключений» появлялись в советской печати), с одной стороны, «озлобленностью на тех, кто не воевал, а жил, сладко ел, пил и наживался», а с другой — тем, что, как заявил один из респондентов: «Мы уже знаем, что можно убить человека и после этого жить так же, как и все…».

Отчасти справедливая дискредитация политической подоплеки Афганской войны в официальной печати, которая началась еще в период Перестройки, «автоматически» приводила к дискредитации не подлежащих сомнению личных подвигов конкретных военнослужащих. Если в послевоенный период 1940;х годов практически все руководящие посты в государстве, в том числе в низовом звене управления занимали бывшие фронтовики, хорошо понимавшие специфику состояния уволенных из действующей армии и во многом руководствовавшиеся законами фронтового братства, то в постафганский период этого, естественно, не было. Как не было и нет должного понимания того, что солдаты воевали не только «руками», но и душами, которые, даже при отсутствии физических травм, бесспорно, изранены и нуждаются в терапии. Неразвитость психологической и психотерапевтической помощи в стране, а также то, что значительная часть бывших «афганцев» жила «в глубинке», где о такой помощи не было даже примитивных представлений, ставило эту проблему в разряд трудноразрешимых и требующих крупных организационных решений. Эти решения до сих пор не приняты и даже не обсуждаются.

Накануне 65-летия великой Победы советского народа в Великой Отечественной войне (2010), когда внимание к нуждам участников Второй мировой войны, по сути, впервые было поставлено в качестве одной из приоритетных государственных задач, ощущения афганцев как «ветеранов второго сорта» лишь усилились. Вне сомнения, определенную роль в таком «делении» ветеранов играет экономическое состояние страны, так как реальная реабилитация участников боевых действий — это удел богатых стран.

По данным, предоставленным нашими зарубежными коллегами, годовой бюджет Всеамериканской администрации ветеранов в настоящее время составляет около 30 млрд долларов. В США постоянно действуют 172 госпиталя для ветеранов, практически во всех крупных городах имеются специальные реабилитационные центры, в штате которых обязательными являются должности психологов и психотерапевтов. Ежемесячное денежное пособие для инвалидов составляет не менее 2000 долларов.

Еще в 1970;е годы в связи с изучением «вьетнамского синдрома» в американскую психологию и медицину вошел новый термин — «посттравматический стрессовый синдром» (который до середины 1990;х годов вообще не принимался во внимание в отечественной медицинской, психотерапевтической и судебной практике). В качестве основных признаков этого синдрома в тот период выделялись нервнопсихическая неустойчивость с предрасположенностью к суицидальным действиям даже при минимальных психотравмирующих факторах и склонность к особо жестоким видам гетероагрессии. В качестве других проявлений этого синдрома упоминались различные фобии (например, «страх нападения сзади»), бредовые идеи идентификации себя с убитыми, навязчивые идеи самобичевания за то, что остался жив, повторяющиеся кошмарные сновидения и др. Одной из особенностей, установленных еще в начальный период изучения этого синдрома, являлось то, что с течением времени его признаки лишь обостряются, что в целом характерно не столько для невротической, сколько для психотической патологии.

В психотерапии уже давно является общепринятым, что самой лучшей терапевтической системой является семья. Исходя из этого в американской реабилитационной системе были приняты законодательные акты, предусматривающие оказание бесплатной психотерапевтической и медицинской помощи женам ветеранов, так как именно они принимают на себя основной груз «дневной психопатологии» и того, что прорывается из ночных кошмаров. Для отечественной системы реабилитации это все еще остается отдаленным и неопределенным будущим.

• [1] Идеи «интернациональной помощи» афганскому народу, которые настойчиво пропагандировались в качестве идеологического обеспечения боевых действий, не выдерживали никакой критики, так как к 1985 году Советской армии противостоял фактически весь афганский народ.