Язык мысли. 
Этнолингвистика

«Каждый из нас знает, что мысль, лежащая в основе высказывания, является неким смутным, трудно формулируемым психологическим образованием, но именно оно определяет программу высказывания. Как известно, пытаясь решить вопрос о взаимоотношении мысли и речевого высказывания, психологи часто исходили из ложного предположения, что мысль является неким готовым образованием, которое только воплощается в речевой форме», — указывал А. Р. Лурия. Однако на самом деле, как это в свое время сформулировал Л. С. Выготский, продолжает Лурия, процесс перехода мысли в речь является сложным явлением: мысль не воплощается в речи, а проходит ряд этапов, формируется, или «совершается в речи»; происходит «сложный процесс формирования речевого высказывания»¹.

Следовательно, мысль утроена иным способом, нежели язык. Замысел-гештальт превращается в мысль, которая в зародыше содержит программу высказывания. Для этого она должна иметь некоторую структуру. Эта структура иногда называется языком мысли (language of thought). Мысль несет определенное содержание, которое затем воплощается в высказывании, таким образом, мысль и есть это содержание. Оно определенным образом упорядочено, подобно тому, как это происходит в естественных языках. Однако элементы смысла и связывающие их правила ни в коем случае не сводимы к лексемам и грамматике какого-то естественного языка.

Что мы знаем о мысли? Единицами мышления являются образы, понятия и представления. Понятие отражает отличительные свойства предметов и отношения между ними. Основная логическая функция понятия — выделение общего, которое достигается посредством отвлечения от всех особенностей отдельных предметов данного класса, т. е. понятие само выступает результатом абстрактного мышления. Представления носят образный (чувственно-наглядный) характер, они вызывают в сознании конкретный образ, а также типичную ситуацию, связанную с этим образом. Понятия и представления репрезентативны, т. е. касаются предметов и явлений действительности.

Как утверждает американский психолингвист Дж. Фодор, семантичность естественного языка, т. е. тог факт, что языковые высказывания посвящены окружающему миру, в свою очередь, является следствием того, что мысль сама репрезентативна^[1][2]. По мнению В. Ф. Турчина, никак «нельзя признать случайным, что в языках всех народов есть слова, обозначающие предметы, которые окружают человека, и простейшие отношения между ними, типа отношения „внутри“»^[3].

Эти элементы мысли связаны определенными правилами, которые иногда называют синтаксисом мысли. Почему же мысль должна иметь синтаксис? Мысль демонстрирует комбинаторные свойства: «…набор возможных мыслей бесконечен, способность подумать какую-то конкретную мысль непосредственно связана со способностью думать другие мысли»^[4].

Если мы можем помыслить (не обязательно словами, а, например, образно), что ‘Петя бьет Васю', то мы можем подумать и обратное: ‘Вася бьет Петю'.

Одна из наиболее разработанных концепций «грамматики мысли» принадлежит II. Хомскому, согласно гипотезе которого за бесчисленным количеством «поверхностных» грамматических систем конкретных языков стоят «глубинные синтаксические структуры», единые для всех людей, независимо от того, какой язык является для них родным. Речь идет о простейших синтаксических правилах, число которых невелико. Эти схемы лежат в основе синтаксиса и, шире, грамматики любого естественного языка. Они позволяют ребенку за короткий срок овладеть языком любой степени сложности. По существу, ребенок, овладевая родным языком (на котором говорят окружающие), учится выводить «поверхностные» грамматические структуры этого языка из врожденных «глубинных структур»¹.

Такая гипотеза объясняет, почему мы понимаем как синонимичные фразы с разным синтаксическим строением: ‘Рабочие строят дом' и ‘Дом строится рабочими'; дело в том, что они различаются поверхностными структурами, но имеют одну и ту же глубинную структуру. Напротив, фраза ‘Печь — это прекрасно!' может быть понята по-разному в зависимости от приписываемой ей глубинной структуры, т. е. от того, выражен ли субъект существительным или глаголом, хотя они имеют одинаковую поверхностную реализацию.

С точки зрения Н. Хомского, ребенок рождается, уже обладая «врожденными» языковыми структурами, которые срабатывают, когда он оказывается вовлеченным в общение на конкретном языке. Последователь Н. Хомского, С. Линкер, назвал эту способность языковъш инстинктом, сравнивая языковое поведение человека с инстинктивным поведением животных^[5][6].

Подобный взгляд на природу языка оспаривается А. Р. Лурией. По его мнению, «нативистское» предположение, выдвинутое Хомским и его единомышленниками (Бивером, Фодором и др.), кажется неубедительным именно потому, что язык формируется на основе реальных действий ребенка в виде активных действий с предметами, которые создают развернутую практическую основу для будущего отношения «субъект — предикат — объект», лежащего в основе простейших («ядерных») структур языка^[7].

Объяснение единства «глубинных структур» общностью познавательных способностей человека развивает когнитивное направление в психологии и лингвистике. Последователи направления (Ч. Филлмор, Дж. Лакофф в США, Ю. Д. Апресян и другие представители московской семантической школы) предполагают, что на глубинном уровне синтаксические структуры сближаются с семантическими структурами. Следовательно, невозможно чисто формальное (отвлеченное от смысла) изучение глубинных структур языка. Начать нужно с семантики, с того, каковы параметры ситуации, которую описывает мысль. Из смыслового строения фразы выводятся основные семантические структуры и дальнейшее построение выоказывания. В лингвистике с когнитивным течением связывают теорию семантических примитивов, изучение акциональных классов глаголов и другие направления.

• [1] Лурия А. Р. Язык и сознание. С. 192—193.
• [2] См.: FodorJ. The language of Thought. New York: Thomas Y. Crowell, 1975.
• [3] Турции В. Ф. Феномен науки. URL: http://refal.net/turchin/phenomenon/chapter07.htm (дата обращения: 27.04.2015).
• [4] См.: Carston R. Language of thought // Encyclopaedia of Language and Linguistics. 2nded. P. 559−561.
• [5] Подробнее см.: Хомский Н. Язык и мышление. М., 1972.
• [6] См.: Линкер С. Язык как инстинкт. М., 2004.
• [7] См.: Лурия А. Р. Язык и сознание. С. 160.