Поэтический реализм. 
История зарубежной литературы xix века

Эпоха так называемого поэтического реализма длится примерно от середины до конца XIX в. В то же время ближе к концу этого периода, особенно в последнем десятилетии XIX в., картина литературной жизни быстро меняется, в ней начинают доминировать новые идеи и явления, вытесняющие поэтический реализм, такие как натурализм, импрессионизм, символизм, югендстиль.

Термин «поэтический реализм» принадлежит немецкому писателю и теоретику искусства Отто Людвигу (1813—1865). Поэтический реализм в его представлении есть синтез реального и идеального начал, закономерного и случайного, индивидуального и типического, объективного содержания жизни и субъективного авторского переживания.

Литературный критик Ю. Шмидт отводит ведущую роль в новой литературе демократическому герою — представителю среднего слоя общества, считая, что реалистическая литература должна быть актуальной, но свободной от политических пристрастий, он придает особое значение стройности композиции, ясности и простоте стиля. В качестве литературного образца он почитает английского реалиста Ч. Диккенса.

Социальный роман Г. Фрейтага «Приход и расход» (1855), первая редакция «Зеленого Генриха» (1854) Г. Келлера и первый том его новелл «Люди из Зельдвилы» (1858), «Хроника Воробьиной улицы» (1857) В. Раабе становятся первыми произведениями поэтического реализма. Несколько позже, в 1870—1880-е гг. выходят на литературную сцену К. Ф. Мейер и Т. Фонтане — романист, творчество которого стало вершиной немецкоязычного реализма.

Это литературное направление оказалось в художественной практике гораздо более широким и глубоким явлением, нежели то предполагали литературно-критические теории Людвига и Шмидта. Ключевой принцип поэтического реализма совпадает с главными задачами реалистического движения во французской, русской, английской литературах. В качестве основного объекта изображения выступает современная действительность в ее причинно-следственных связях. Особенное значение приобретает социальная, национальная, историческая детерминированность характеров и судеб, внимание к деталям.

Современная немецкая наука в отличие от сложившейся традиции рассматривает поэтический реализм как закономерное явление эпохи, доминантой которой было поражение революции 1848 г., вызванное этим разочарование и глубокое недоверие к новым формам жизни, определяемым ростом техники и промышленности, капитала, развитием экономики, прагматическим, агрессивным, шовинистическим духом официальной политики, энергично и успешно вытеснявшим старые идеи, идеалы и их носителей. Новые формы жизни не несли с собой свободы, а, скорее, но-новому закрепощали человека, дегуманизируя общество и саму жизнь.

Давая определение поэтического реализма, Ф. Мартини говорит о реализме как об исторически детерминированном стиле своей эпохи, о литературе, которая в эту эпоху как в подборе материала, так и в своих темах, в постановке проблем, а также в приемах и формах держится границ, определяемых собственным непосредственным или общепринятым опытом восприятия времени, пространства, причинности и душевно-психологическим опытом человека как существования в пределах этого опыта.

Однако сама объективность реального мира колеблется и распадается перед лавинообразным нагромождением новых разрозненных фактов и научных знаний в естествознании, технике, экономике, психологии. Меняется и положение человека в мире. После 1871 г. в Германии стремительно заявляет о себе новая форма общественности — возникает массовое общество, процесс, который опрокидывает традиционные для эпохи до 1848 г. представления о человеке в мире, поглощая и истребляя наиболее ценное в прежней системе взглядов — индивидуальное, внутреннее, психологически отдельное — и угрожая внутреннему миру личности. Выпадение человека из мира, из жизни, одиночество, покинутость становятся новым психологическим опытом человека, причиной страданий. В литературе безуспешная борьба и поиски равновесия почти всегда кончаются смертью или уходом, отказом, смирением перед действительностью.

Отдельный человек становится главной проблемой реалистической прозы в Германии. В отличие от английского или французского реализма для немецкого поэтического реализма характерна личностная перспектива и взгляд изнутри, что означает субъективизацию повествования. Поэтому поэтический реализм наиболее ярко проявляет себя отнюдь не в романе об обществе и эпохе, а, скорее, в романе воспитания или, и это еще чаще, в новелле, рассказе, повести.

Однако поэтический реализм не абсолютизирует субъективное, а очень часто патетику субъективного снимает юмором. Юмор оказывается важнейшим элементом мировоззрения поэтических реалистов, лишь недавно замеченным критикой. Юмор — это знание о том, что трещина, расколовшая сознание и мир классической идеалистически-романтической эпохи, разрушила и мир старых ценностей. Юмор является как бы ощущением этого раскола, а печаль, меланхолия, «мировая скорбь» — его эмоциональным переживанием. Сентиментальность, элегическая тональность в прозе поэтического реализма — это, как и юмор, одна из форм негативного отношения к действительности, выражающегося во внутреннем примирении, отказе от противодействия и противостояния жизни, ведь и подслащенная пилюля остается все-таки пилюлей. Все эго — различные формы «просветления действительности» в реалистической литературе.

Естественен интерес этой эпохи к немецкой классике и романтизму и его частичное возрождение не только в неоромантизме, но и в поэтическом реализме.

В немецкой действительности второй половины XIX в. продолжают находить питательную среду и литературные традиции эпохи Реставрации, особенно традиции бидермейера с его идеалом частной семейной жизни и тихих радостей в гармонии с природой. В них по-прежнему ищут и находят способ выхода из не поддающейся воздействию человеческой личности общественной и гражданской жизни.

«Просветлению действительности» способствует и прием воспоминания.

«Придуманная» и «вспоминаемая» действительность имеют много общего и похожи по структуре. Поэтому рассказ-воспоминание — любимый прием у немецких реалистов.

Важно отметить, что некоторые принципы немецкого реализма, в частности и принцип воспоминания, который близок фантазии, а стало быть, и творчеству вообще, предвосхищают искания литературы «конца века», литературы декаданса и даже модернизма начала XX в. (Ср. понятие «вспоминаемой» реальности у М. Пруста.).

Немецкий реализм вобрал в себя пессимистический дух своего времени, чувство невозвратимой утраты былого, которое из отдаления прошлого приобретает все более просветленные черты, вобрал в себя романтическое неприятие новых «грубых», циничных форм жизни и новых ее хозяев. Трагическая безнадежность в новеллах Шторма, в романах Раабе и Фонтане сближает их произведения с литературой символизма, с искусством конца XIX — начала XX в., перебрасывая мост от романтизма начала XIX в. к его концу, и побуждает увидеть их творчество в широком контексте художественных поисков эпохи.

Важнейшее место в немецкой реалистической литературе принадлежит прозаику и поэту Теодору Шторму (1817—1888), который говорил, что его новеллистика выросла из его поэзии и тесно с нею связана. Нелегкая жизнь Т. Шторма, адвоката, изгнанника, затем ландфогта и судьи в родном Хузуме, неотделима от Шлезвиг-Гольштейна и его запутанной судьбы под властью Дании, а затем Пруссии. Нежная, тонкая, изящная проза Шторма, не сотрясаемая политическими и религиозными конфликтами, вбирает в себя беды и горе современного человека, его чувства и переживания. Погружение Шторма в мир человеческих чувств, своеобразное сентиментальное просветление окружающего убогого мещанского бытия вполне отражало настроения и духовное состояние общества в эпоху после поражения революции 1848 г., в эпоху несбывшихся надежд и разочарования, когда горизонт всеобщих интересов сужается до интереса отдельного человека, а всеобщий подъем сменяется упадком и утратой пафоса.

Шторм в своем творчестве предвосхищает интерес к внутренней жизни человека, к ее потаенным глубинам, который характерен для культуры и литературы «конца века», т. е. следующей за Штормом эпохи. Так, одна из известнейших ранних новелл Шторма, «Иммензее» (1850), является образцом так называемой лирической новеллы, в которую органично вплетены стихотворные тексты, играющие роль лейтмотивов. Новелла строится вообще на лейтмотивной технике по принципу воспоминания и смещения временных пластов. Ее отличает тонкое знание человеческой психики и мира чувств. Общий меланхолический тон гармонирует в ней с игрой нюансами света, цвета, мелодии.

В «Иммензее» заложена также общественно-критическая проблематика. Буржуазный расчет истребляет любовь, а новая амбициозная буржуазия одерживает победу над романтическими настроениями представителей буржуазии старого образца. Хотя социальная подоплека событий неизменно учитывается и присутствует в новеллах Шторма, она всегда включена в систему человеческих отношений как одна из частей целого сложного комплекса, сети причин и следствий, вызывающих те или иные поступки героев и обусловливающих их поведение. Среди этих причин социальному началу отведена отнюдь не первостепенная роль наряду с психологией, чувствами, страстями, подсознанием, традиционными представлениями, привычками, индивидуальной логикой личности, которая является главным объектом интереса писателя.

В конце 1850-х — начале 1860-х гг. можно констатировать обострение внутреннего конфликта в новеллах Шторма («В замке», 1862, «Университетские годы», 1863). В 1870—1880-е гг. под влиянием фейербаховского материализма и дарвиновских идей укрепляется представление писателя о социальной и биологической детерминации человеческой жизни. Конфликты поколений, опасности, грозящие браку и семье, разрушение брака становятся его излюбленными темами, сближающими его даже с натуралистами.

В известной новелле «Aquis submersus» (1876) Шторм обращается к старинным хроникам XVII—XVIII вв. В ней отчетливо видно неприятие автором прусско-немецкого юнкерского начала, безжалостно истребляющего красоту и справедливость. В то же время новелла оставляет ощущение иррациональности событий и фатальной безысходности.

К этой новелле примыкают еще четыре новеллы-хроники («Рената», 1878, «Экенхоф», 1879, «Хроника Грисхуса», 1884, «Праздник в Гадерслевгусе», 1885), которые в 1886 г. составили том «Старые времена».

В 1888 г. написана одна из лучших и последняя новелла Шторма — «Всадник на белом коне». Она близка символистской эстетике, Ибсену (его «Росмерсхольму», 1886, «Женщине с моря», 1888). Шторм использует в новелле северонемецкую легенду о белом коне — вестнике несчастья, совмещая в ней реальный и надреальный планы, достигая особой глубины философского смысла.

Действие в новелле отодвинуто в глубь истории. На этом фоне разворачивается современный и в то же время вечный конфликт новых сил, захватывающих жизнь, прагматично колонизирующих ее с помощью техники, строительства и порожденного ими сильного, надеющегося только на себя, деятельного человека, со старой жизнью, с традицией патриархального неспешного бытия общины, в которой наряду с предрассудками и рутиной сохраняются еще человечность и жалость. А сильный целеустремленный герой, идущий на жертвы ради осуществления своих планов, обнаруживает не только силу, но и присущую любому человеку слабость.

Поведанная несколькими рассказчиками история из стародавних времен возведена в статус легенды, ассоциируется с «Фаустом» Гёте, а ее герой — с человеком фаустовского типа. Все это приемы дистанцирования или выхода за рамки современного, приемы его стилизации и символизации, приемы «поэтизации» действительности, которая сама по себе вовсе не поэтична, это, наконец, формы ностальгии по ушедшему, формы его идеализации. Однако зыбкая неоднозначность открытого финала и амбивалентность смысла новеллы показывают, что вопрос не разрешен и для самого автора, что неудержимое движение жизни не оставляет места для иллюзий и надежд, а прошлое таит в себе те же противоречия, что и настоящее.

Как говорил Т. Манн, Шторм внутренне связал трагедию человека с вечными неумолимыми силами природы, с ее сумрачными тайнами.

Новеллистика Шторма была удивительно созвучной времени — и негромким, но внятно слышимым звучаньем социальных проблем, понимаемых как проблемы общечеловеческие, и своей формой — игрой лейтмотивов, смещением временных пластов повествования, символикой.

Теодора Фонтане (1819—1898) высоко ценили братья Манн, в то время как Г. Бени и А. Деблин считали, что у его романов нет будущего.

Мировоззрение и политические интересы Фонтане, естественно, менялись. В 1840-х гг. либерал и республиканец, после разгрома революции 1848 г. он настроен консервативно, пока в конце 1870-х гг. вновь не пробуждается его интерес к социальным проблемам. Теперь он утверждает, что «самое интересное происходит в четвертом сословии… у него не только новые цели, но и новые пути». Однако не следует искать прямого отражения политической ориентации автора в его романах, которые он, кстати, начал писать в более чем зрелом возрасте — в год выхода первого романа ему было 59 лет.

Это чаще всего романы о «хорошем обществе», хотя среда, изображаемая в романах, не определяет их тенденцию, содержание и смысл. Внутри самого «хорошего общества» обнаруживаются социальные проблемы. Произведения Фонтане — действительно романы об обществе и эпохе, однако главный интерес в них все-таки обращен к личности отдельного человека, который и оказывается на переднем плане повествования. Во всех романах Фонтане есть проблема исчезновения, иссякания старых форм жизни, старой морали, старой системы отношений в семье, в которой супруги испытывают растущее взаимное отчуждение. Здесь особенно заметна «двойная мораль» современного мира, который не хочет видеть в женщине существо, равное мужчине, и исключает ее из своего круга, если она претендует на подобное равноправие.

Общая линия развития прозы Фонтане — от истории к современности. Ранние романы «Перед бурей» (1878), «Шах фон Вутенов» (1883) изображают наполеоновскую эпоху. Роман «Л'Адюльтера» (1880) открывает серию так называемых берлинских романов об «обществе»: «Сесиль» (1887), «В лабиринте» (1888), «Стина» (1890), «Госпожа Женни Трайбель» (1892), «Поггенпулы» (1895—1896), «Эффи Брист» (1895) и «Штехлин» (1898).

Наиболее удачным и известным романом Фонтане по праву считается «Эффи Брист», в котором автору удалось сочетать повествование о частной человеческой жизни и критику общественных условий. Обыкновенный адюльтер обретает свое трагическое звучание, когда выясняется, что требования окружающих и диктат общественного мнения разрушительны для личности. Героя романа Инштеттена, старого мужа молодой женщины Эффи, мало трогает ее давнее любовное увлечение. Но он, сам ощущая пустоту и бессмысленность правил морали, понятий о чести и долге мужа, все же не в состоянии им противиться и почти автоматически выполняет то, что от него требуется: убивает любовника на дуэли, выгоняет жену из дому. Родители Эффи — жертвы той же морали — не могут позволить себе принять Эффи в свой дом. В итоге — трагедия героев, которая парадоксальным образом не связана со страстями. Все герои почти бесстрастны. Бесстрастен брак Эффи и Инштеттена, бесстрастен адюльтер, так же бесстрастно участие героев в дуэли, убийство соперника и развод. Эта бесстрастность, может быть, сильнее действует на читателя, обнажая застылость форм жизни, их бесчеловечность, чем другие способы характеристики мира и героев. Но это также форма «просветления» реальности, не вызывающей бурных переживаний и страстей, не способной их вызвать и тем самым смягченной и приглушенной в изображении автора, в каком-то смысле им «опоэтизированной».

Роман из «частной жизни» является одновременно и романом об обществе, о времени и об эпохе. В личной жизни героев запечатлеваются общественные формы, порядки и нравы. Герои, лишенные права на индивидуальное, раздавлены и погребены окружающим миром, они его жертвы.

В романе на заднем плане постоянно, хотя и незримо, присутствует Бисмарк, как и во многих других романах этого времени. Он как бы участвует в частной жизни супругов. Образ Бисмарка ассоциативно связан с образом привидения китайца. Оба существуют для того, чтобы пугать и предостерегать Эффи, создавая к тому же тонкую сеть сплетающихся между собой мотивов и лейтмотивов.

Важнейший философский итог романов Фонтане — резиньяция человека перед жизнью, даже принимающей самые уродливые формы. Релятивизм в произведениях Фонтане коренится в чувстве конца, исхода времен, завершения эпохи, близком также В. Раабе и швейцарцу К. Ф. Мейеру, а в немецкой литературе начала XX в. — Томасу Манну.

По мнению Томаса Манна, благодаря изображению в романе индивидуального во внутренней связи с общественным, частной жизни — с эпохой и историей Фонтане удалось снова повернуть немецкий роман лицом к европейской литературе.

Одна из главных тем творчества Вильгельма Раабе (1831—1910) — тема самоопределения личности, ее права на собственную жизнь в противостоянии современной действительности, ее негуманному духу.

Опыт 1848 г. и еще больше 1870—1871 гг. привел Раабе к полному отрицанию как буржуазного мещанства, так и психологии успеха практичного и агрессивного бюргера эпохи грюндерства. В его творчестве постоянно возникает тип чудака, оригинала, т. е. странной личности, которая может существовать, только обособляясь от общества. Освобождением от гнета, от давления окружающего и выходом для индивида оказывается спасение во внутреннем мире или преодоление жизни с помощью юмора. Субъективный духовный мир личности всегда противостоит у Раабе миру общественному.

В основе действия первого романа Раабе «Хроника Воробьиной улицы» (1857) — история любовного совращения, которая в третьем поколении, однако, находит счастливое разрешение. Полное юмора сентиментальное просветление действительности в конце «Хроники» сглаживает и те реалистические картины, которые в ее начале дают представление о социальной и политической ситуации в Германии в середине XIX в. Образцом для писателя в этом романе стал Лоуренс Стерн, скрыто цитируемый в нем, а также молодой Шиллер и Жан-Поль. Для Раабе субъективная внутренняя действительность сознания, переживающего и рассказывающего «Я» существеннее и богаче, чем объективная действительность. В воспоминаниях рассказчика смешиваются разные временные уровни, благодаря чему возникает воображаемая параллельность между прошлым и настоящим, между описываемым временем и временем рассказывания. В этой виртуозной повествовательной манере разворачивается история трех поколений, состоящая из множества эпизодов, соединенная фиктивным хронистом и единством места — Воробьиной улицы.

В романах 1860—1870-х гг. Раабе, ориентируясь на образцы Гёте (романы о Вильгельме Мейстере) и Диккенса («Дэвид Копперфилд»), попытался изобразить как путь развития личности, так и современную общественную жизнь, соединив два типа романа — «роман воспитания» (или «роман становления») и роман о современной жизни. Это романы «Голодный пастор» (1864), «Абу Тельфан» (1867), «Погребальные дроги» (1870), близкие друг к другу и составляющие так называемую Штуттгартскую трилогию, хотя трилогией в прямом смысле слова они не являются. Их отличает трагическое мировидение и идея резиньяции личности, находящей для себя личное убежище и спасение от мира, политическое положение которого кажется писателю безнадежным. Но пессимизм Раабе не мешает ему видеть комические стороны жизни и людей, юмор «снимает» неразрешимость конфликтов.

Более поздние романы — «Старые гнезда» (1879), «Штопфкухен» (1891), «Летопись птичьей слободы» (1896) — составляют Брауншвейгскую трилогию.

Надо отметить, что как автор критических романов о современной жизни Раабе остается в немецкой литературе 1860-х гг. в полном одиночестве. Но постепенно и он отказывается от романа с разветвленным действием и от воспроизведения социальной жизни современности, отражение мира в индивидуальном сознании становится в дальнейшем главным структурным элементом его изображения.

В позднем романе «Штопфкухен», имеющем подзаголовок: «Морская и криминальная история», который провоцирует ожидания массового читателя, сталкиваются два отношения к жизни: с одной стороны, страсть рассказчика Эдуарда к путешествиям, приключениям, порыв к новой деятельной жизни, с другой — уход от жизни школьного друга Эдуарда по прозвищу Штопфкухен, уединенное, размеренное, кажущееся обывательским существование в родной глуши. Однако беспокойные искания Эдуарда оборачиваются пустой суетой, движением без результата, а в ленивом бытии другого героя обнаруживается протест, отказ от общественной жизни, противостояние обществу.

Раабе интересен, вероятно, не столько философскими обобщениями или критикой жизни общества и социальных условий человеческого существования, сколько своей полиперспективной повествовательной техникой, которая особенно развита в его поздних романах с их сложной структурой, необычной позицией рассказчика, своеобразно организованной символикой, скепсисом, юмором, иронией, использованием лейтмотивов, повторов, ассоциаций, цитат, реминисценций.