Семиотический подход к истории русской культуры

Ю. М. Лотман внес большой вклад в исследование истории русской культуры. По его книгам о А. С. Пушкине, М. Ю. Лермонтове, Н. В. Гоголе, Н. М. Карамзине учились многие поколения студентов. Каждая из этих книг представляет собой значительное событие в истории культуры, ибо отличается от обычных трудов по литературоведению оригинальным подходом и глубиной анализа, соединением истории культуры и истории души.

Несомненный интерес представляют «Беседы о русской культуре», посвященные изучению быта и традиций русского дворянства XVIII — начала XIX в. Лотман погружает читателя в повседневную жизнь этого сословия, позволяя увидеть людей той эпохи на службе и в военных походах, воспроизвести ритуалы сватовства и брака, проникнуть в особенности женского мира и личных отношений, понять значение маскарадов и карточной игры, правил дуэли и понятия чести.

Долгое время дворянская культура оставалась вне научного исследования, была «ничейной землей», или в ней подчеркивались лишь ее классовые черты. Лотман стремился восстановить историческую правду о значении дворянской культуры, подарившей Фонвизина и Державина, Радищева и Новикова, Пушкина и декабристов, Лермонтова и Чаадаева, Толстого и Тютчева.

«Из истории нельзя вычеркивать ничего. Слишком дорого это обходится», — пишет Лотман^[1].

Не вдаваясь в дискуссии по поводу многочисленных определений «культуры», он ограничивается теми признаками, которые важны для описания повседневной жизни дворянства.

Как отмечает Лотман, культура прежде всего понятие коллективное. Это означает, что культура объединяет группу людей, живущих одновременно и связанных между собой общением. Эти отношения современников называются синхронными. Для организации общения в культуре вырабатываются определенные правила, системы знаков, наделенные смыслом и значением, которые усваиваются членами группы и передаются последующим поколениям.

Следовательно, культура имеет коммуникационную и символическую природу, заключает Лотман. Принадлежность к дворянству имела «зримые» черты в культуре: обязательность правил поведения, принципов чести, покроя одежды, служебных и домашних занятий, праздников и развлечений.

Повседневная, служебная и праздничная жизнь дворянства пронизаны символами и знаками, которые воспринимаются человеком данной культуры как текст, своеобразный и понятный язык культуры. Как правило, символы редко возникают в синхронном срезе, а приходят из глубины истории, ибо культура исторична по своей природе.

Данные исторические связи культуры называют диахронными. Переплетение историзма и современности, синхронных и диахронных связей, образуют живую ткань культуры. Чтобы понять культуру народа, сословия, страны, необходимо воспроизвести эти связи во всем объеме. Надо представить себе, как жили люди, какой мир их окружал, почему поступали так, а не иначе, каковы были их обычаи и привычки, распорядок труда и отдыха. Иначе говоря, надо понять повседневную жизнь человека в ее реально-практических формах.

Это образует тот быт, который считается «просто жизнью», и мы склонны его замечать тогда, когда он нарушается. Но именно в нем существует человек, в нем «творится» культура. В доме и за его порогом, на улице и в общественном здании, в общении с людьми разных возрастов и сословий, в отношении к природе и окружающему миру проявляется культура.

Пространство повседневного быта наполнено огромным числом предметов, которыми пользуется человек. Именно они определяют его умения и навыки, жесты и манеру одеваться, ритм жизни и символику общения. В них мы различаем исторически глубинные формы, унаследованную старину, хранящую тепло прежней жизни и напоминающую о предках. Так, часто упоминаемая «связь времен» существует именно в повседневности. Как писал А. Блок, «случайно на ноже карманном найди пылинку дальних стран…» Бытовые детали, вещи повседневного существования могут многое рассказать о культуре человека, его принадлежности к сословию. Представления о дворянском этикете, нормах поведения неотделимы от истории вещей. Недаром в музеях столь большое внимание придается интерьеру, кругу предметов, соответствующих духу эпохи. Вещи помогают увидеть историю в зеркале быта.

Удивительно интересный анализ бытовой культуры предпринят Ю. М. Лотманом и Е. А. Погосян в книге «Великосветские обеды»¹.

В ней представлена гастрономическая культура русской аристократии середины XIX в. Подробно исследуются последовательность блюд, повседневное и праздничное меню, застольный ритуал и возможные темы бесед, сервировка и украшение стола, летопись событий, упоминаемых в прессе.

Роспись обедов в доме П. П. Дурново хранилась в семейном архиве и дала возможность воссоздать не только мир русской и европейской кухни, труд искусных кулинаров, но и круг приглашенных гостей, их положение в обществе, кареты для выезда и костюм, прически, украшения и наряды дам. Особый интерес представляет «книга расхода и прихода», по которой можно судить о продуктах и ценах того времени. Письма и дневники свидетельствуют об отношениях отца и сына Дурново, манере обращения друг к другу, обсуждаемых событиях. Приведенные рисунки и портреты дают представление о жизни СанктПетербурга тех времен.

Мир идей неотделим от мира людей, а идеи — от каждодневной реальности, отмечает Лотман. Символическая сторона быта органично связана с культурой, существуя в контексте своего времени, выражая определенный стиль и общность языка. Даже в том случае, если предметы собраны случайно, они отражают умонастроения и возможности человека. Вещи способны менять поведение и сознание, влиять на стиль жизни, отношения между людьми, способы выражения эмоций. Так называемые «мелочи жизни» могут многое рассказать о каждой эпохе.

Рассмотрим более подробно некоторые стороны дворянского быта. Известно, что жизнь русского дворянина разделялась на две половины: военная или статская служба верноподданного государю и домашняя жизнь, посвященная семейным и хозяйственным заботам, самообразованию и просвещению.

Но существовал еще один важный аспект жизни, область обязательного и вместе с тем непринужденного общения, где поддерживались семейные традиции и завязывались новые знакомства, демонстрировались моды и танцы.

Это был «бал» как форма дворянского общения, место встреч, отдыха и развлечений, бесед и обсуждений¹. Бал достаточно полно иллюстрирует положение Лотмана о коммуникативной и символической природе культуры.

Уже со времени петровских ассамблей бал как званый вечер стал одной из форм общественной и культурной жизни дворянства. Описание торжественной атмосферы бала, ритуала и церемоний общения кавалеров и дам, темы возможных бесед и учтивых реплик, пределы «бальных вольностей», непринужденность осанки и изящество движений — все это было многократно отражено в художественной литературе в произведениях Пушкина, Лермонтова, Толстого.

Основой всей композиции бала были танцы. Их последовательность, музыкальное сопровождение, приглашение дам были строго регламентированы, и установленный порядок не нарушался. Бал в начале XIX в. начинался полонезом, впоследствии его сменил менуэт. Затем следовал вальс — танец страстный, интимный, даже «безумный» и романтический. Кульминацию бала знаменовала мазурка с многочисленными фигурами и бравурными импровизациями. Завершался бал котильоном, танцем непринужденным и шаловливым.

Обучение танцам было обязательной частью дворянского воспитания, в домах детей обучали танцам специальные учителя, проводились детские балы. Каждый должен был уметь танцевать, знать правила поведения. Существовала «грамматика» бала как театрализованного представления, когда ритуал предписывал определенные эмоции и стиль поведения — от входа в зал до разъезда. Бал следовал строгим канонам и обладал стройной композицией. Это и составляло его семиотику как совокупность знаков, значений и символов. Нужно было в совершенстве владеть этим «языком», чтобы не чувствовать скованности и быть свободным.

Бал был не единственным развлечением дворянства. Уже с XVIII в. в России появляются маскарады как заимствование из европейской традиции. Но переодевание в народной культуре всегда было связано с язычеством и означало изгнание бесов. Поэтому маскарад принимал иногда зловещий оттенок непристойности, коварства. Петербургский маскарад в доме Энгельгардта на углу Невского и Мойки был описан Лермонтовым как трагическое событие. В отличие от бала маскарад имел большую степень свободы, приглушал строгую иерархию чинов и званий, расширял рамки дозволенного поведения. Посещение маскарадов хотя и не было запрещено, но воспринималось в обществе на грани приличного поведения и сопровождалось скандальными слухами. Поэтому, как поясняет Лотман, европейская традиция маскарада проникала в дворянский быт XVIII в. с трудом или же сливалась с фольклорным ряженьем. Военный парад, бал и маскарад представляли блистательную картину праздничной жизни дворянства.

Семиотический анализ истории русской культуры позволяет выделить знаковые системы и символические доминанты, характерные для эпохи, понять их смысл и функциональное назначение, представить эмоциональные состояния и настроения, которые они вызывали. Вне этого веши становятся бездушными предметами, никому не нужным «старым барахлом».

И наоборот, раскрывая свою символическую природу, вещь вступает в диалог с современностью, обнаруживает свои связи с историей и становится бесценной. История культуры обязательно должна быть соединена с чувствами, быть зримой, осязаемой и слышимой, тогда ее ценности входят в мир человека и закрепляются в нем надолго. Недаром культуру называют памятью.

• [1] Егоров Б. Ф. Жизнь и творчество Ю. М. Лотмана. С. 494.