Социальная драматургия И. Гофмана

В массовом обществе возникает необходимость поддержания личной идентичности. Значительная часть поведения человека направлена на создание у окружающих нужного впечатления о себе. Приемы напоминают работу постановщика спектакля на театральной сцене. Практики, о которых идет речь, представляют собой драматургическое действие. Понятие введено в теорию действия американский социологом И. Гофманом в 1956 г., а в 1981 г. оно включено в теорию коммуникативного действия Ю. Хабермаса. С тех пор использование драматургического подхода И. Гофмана только расширяются. Он являются неотъемлемой частью теории действия, охватывая и обобщая практики, направленные на поддержания индивидуальности. Теоретические обобщения Гофмана выполнены с позиций теории социального действия Макса Вебера, исходя из осмысленности действия и его направленности на другого. В них использованы и продолжены тезисы символического интеракционизма, феноменологической социологии и этнометодологии. Полученные результаты — описания практик поддержания идентичности раскрывают существо драматургического действия.

Интеллектуальная биография Гофман (Ewing Gojfman, 1922—1982) родился в небольшом канадском городке Манвилл, провинция Альберта, в еврейской семье. Изучал социологию в Университете Торонто вплоть до 1945 г., затем продолжил учебу в Чикагском университете, участвовал в научных проектах, требовавших изучения повседневно й ком му никаци и.

Рис. 8.7. И. Гофман.

В исследовании работы владельцев автозаправок он столкнулся с необходимостью анализа ролевых конфликтов, в которые владельцы заправок попадали при выполнения своих обязанностей. В 1941 — 1945 гг. он 18 месяцев наблюдал повседневное поведение жителей Шетландских островов (Великобритания) и затем защитил диссертацию на тему «Коммуникативное поведение островитян».

В 1950;е гг. он увлекся темой самопрезентации. В 1956 г. вышла в свет его книга «Представление себя другим в повседневной жизни»^[1]. Определенное влияние на развитие социологической науки оказала работа 1954—1957 гг. в Национальном центре психиатрии, позволившая непосредственно наблюдать пациентов и их настойчивые усилия по поддержанию личной идентичности в условиях больницы. Больницы тех лет представляли собой так называемые тотальные институты, в которых проводится унификация поведения: распорядок дня, больничная униформа, постоянный надзор. Итогом стала книга «Места изоляции» (1961), вызвавшая публичную дискуссию и либерализацию больничного режима. Период разработки проблем идентичности завершается книгой «Стигма» (1964), посвященной обращению человека с проблемами своего образа в глазах окружающих.

В 1960;е гг. интересы Гофмана меняются от метафоры театральной постановки к игровой интерпретации действия, к проблематике рационального выбора в повседневной рутине, к практикам поведения. Итоговым произведением этого периода является книга «Анализ фреймов» (1974), содержащая анализ схем интерпретации повседневных ситуаций. Другим важнейшим произведением второго периода творчества Гофмана стал анализ речевого взаимодействия — книга «Формы разговора» (1981), которую можно рассматривать как вклад Гофмана в лингвистический поворот в социальных науках. С 1968 по 1982 гг. он работал в университете штата Пенсильвания. В 1981 г. он был избран президентом Американской социологической ассоциации, но уже был нс в силах даже произнести вступительную речь, оставив научному сообществу президентское послание под названием «Порядок интеракции» (1982).

Реакция социологического сообщества на идеи Гофмана поначалу была критической, так как его исследовательские результаты воспринимались как разоблачение повседневных хитростей, уловок, лживых откровений, которыми полна жизнь. Однако идеи Гофмана быстро вышли за пределы социологического сообщества и были восприняты общественностью. В социологии влияние его наследия возрастает, но оно огранено лишь проблематикой драматургического действия и теорией фреймов.

«Представление себя другим в повседневной жизни» (1956) — важнейшее произведение, раскрывающее способы управления впечатлениями для поддержания своей идентичности у других. Разработка темы ведется Гофманом на высоком уровне обобщения, примерно таком же, что и у других представителей теории социального действия, рассмотренных выше. Универсализм теории Гофмана основан на изучении естественной установки, на которой основана всякая деятельность, в том числе профессиональная. Так, рассматривая поведенческие идеализации (подчеркивание своей ориентации на определенные ценности), Гофман разделяет точку зрения философа Чикагской школы Ч. Кули (Charles Cooley, 1864—1929) о том, что «лицемерие существует нс только в теологии и филантропии, но и в сферах права, медицины, преподавания, даже науки — возможно, именно в наши дни особенно в науке, поскольку чем прочнее общественное признание и уважение определенного рода заслуг, тем вероятнее, что их будут притворно изображать ничего не значащими пустяками»^[2].

Книга «Представление себя другим…»^[3] начинается с рассмотрения понятия исполнения роли (performance), охватывающего все формы активности человека или «команды» перед житейской «аудиторией»: от нормальной трудовой деятельности до театрализованного управления впечатлениями, ее сопровождающую. Ожидаемое исполнение роли должно быть естественным, восприниматься окружающими как правдивое, заслуживающее доверия.

В центре внимания Гофман находится активное обращение исполнителя с ролью. При множестве его вариантов бывает две крайности: 1) искреннее увлечение ролью, либо наоборот, 2) циничное отношение к ней.

Вера в собственную роль может привести к полному слиянию личности исполнителя с ней. Гофман приводит пример супружеской пары — владельцев гостиницы на Шетландских островах, которым пришлось вопреки своим консервативным представлениям о правильном образе жизни оборудовать гостиницу под ожидания постояльцев из среднего класса. Постепенно стиль жизни среднего класса увлек владельцев отеля, превратив их в настоящих представителей этого слоя. При циничном отношении к роли речь не обязательно идет о нравственной ущербности. Цинизм часто возникает из специфики роли: «Известно, что работники в сфере услуг, которые в остальном могут быть правдивыми, иногда просто вынуждены обманывать своих клиентов, поскольку те сами простосердечно на это напрашиваются. Доктора, прописывающие пациентам безвредные пилюли-пустышки, служители на автозаправочных станциях, которые смиренно проверяют и перепроверяют давление в шинах для успокоения беспокойных женщинавтомобилисток, продавцы в обувных магазинах, продающие подходящие по мерке туфли, но называющие покупательнице тот размер, какой она хочет услышать, — все это примеры циничных исполнителей, чьи аудитории не позволяют им быть до конца правдивыми»^[4].

При описании исполнения роли Гофман различает передний и второй планы. Передний план — устойчивая часть регулярного исполнения, определяющая ситуацию для зрителей — это «стандартный набор выразительных приемов и инструментов, намеренно или невольно выработанных индивидом в ходе исполнения». В качестве элементов личного переднего плана Гофман называет отличительные признаки официального положения, умение одеваться, пол, возраст и расовую принадлежность, внешность, осанку, характерные обороты речи, выражения лица, жесты и т. п. Исполнитель комбинирует компоненты переднего плана по своему усмотрению^[5].

К социальному переднему плану относятся ожидания, связанные с социальной ролью (мать, врач, сосед).

Передний план выполняет в повседневном взаимодействии и коммуникации институциональную функцию. Гофман подчеркивает важность оформления переднего плана ссылкой на исследования антрополога А. Рэдклифф-Брауна, обнаружившего, что даже в примитивном обществе большое количество действий оформлено сравнительно небольшим числом передних планов, закрепленных в культуре. «Дескриптивная» система родства отводит каждому свое место в ней и может работать в очень малых сообществах. В современном обществе такая же тенденция наблюдается на фабриках, в казармах и др. крупных учреждениях. Там быстро поняли, что невозможно создать уникальные условия для каждого. Поэтому используют ограниченный набор общеизвестных типовых передних планов. В результате надежность контактов повышается, а исполнитель роли получает вместе с ней и передний план. На нем развертывается драматургическая постановка или театральное воплощение действий, необходимых для поддержания идентичности исполнителя при поддержке зрителями соответствующими реакциями на постановку.

Наряду с передним планом есть и «закулисная зона» или закулисье — пространство для подготовки публичного исполнения. Доступ туда невозможен, о чем обычно предупреждает табличка «Посторонним вход воспрещен». Например, подсобные помещения офисов, работающих с посетителями, кухня в ресторане, складские помещения в магазине. Современные примеры разного поведения на публике и в закулисье могут быть взяты из практики радиои телевизионного вещания. «В этой сфере к закулисной зоне принято относить все места, на которые в данный момент не наведена камера, или все места, не досягаемые для микрофона „прямого“ эфира», — поясняет Гофман. И продолжает: «Поэтому диктор в одной руке, вытянутой перед камерой, может держать рекламный продукт спонсора передачи, а другой рукой, благо лицо его вне кадра, дергать себя за нос, гримасничая перед товарищами по команде»^[6]. Профессионалы знают много поучительных историй, когда некоторые, думая, что они за кадром, на самом деле были в эфире. Их закулисное поведение разрушало доверие к тому, что происходило в эфире. Профессиональные журналисты, зная такие случаи, всегда контролируют ход постановки в целом^[7].

Гофман определяет исполнение (или выступление) как «все проявления деятельности данного участника в данном эпизоде, которые любым образом влияют на любых других участников взаимодействия». Соответственно, публику можно дифференцировать на аудиторию наблюдателей и соучастников. Стабильное исполнение роли на публике перед одной и той же аудиторией создает социальное отношение. Однако роль можно исполнить по-разному даже для одной и той же аудитории. При этом открывается возможность для исполнителя использовать намеки, подчеркивая важные черты исполнителя, которые иначе остались бы незамеченными.

Театрализация не только решает проблему поддержки имиджа, но и привлекает внимание к скрытым аспектам труда. Гофман поясняет это на примере ритуальных услуг: «Клиенты не способны „разглядеть“ накладные расходы при производстве данной услуги. Поэтому предприниматели вынуждены взваливать большую часть расходов на самый наглядный свой „продукт“ — гроб, ныне поневоле превращенный во внушительный саркофаг, — ибо другие издержки на проведение похорон не так легко продемонстрировать клиентам»^[8].

Идеализации. Исполнение рутинной роли «социализируется», т. е. «подгоняется под понимание и ожидания общества». Другим аспектом социализации является внушение зрителям идеализированного впечатления о себе, связанное с отношением к важнейшим общественным ценностям^[9]. Эта тенденция является заметной, так как она связана с интеграцией исполнителя в общество с помощью подчеркивания его солидарности с ценностями, значимыми в данной ситуации. Речь идет о конкретных событиях, например, «оставаться посторонним в помещении, где идет вечеринка или прием клиента, значит оставаться в стороне от творимой реальности момента. Поистине, вся жизнь — это церемониальное действо», — обобщает Гофман. Действительно, церемонии представляют собой древние способы организации сложных символических контактов, выражающие определенные ценности, сохранившиеся в современных социальных отношениях.

Гофман отмечает в качестве области использования идеализаций ориентацию на ценности как неотъемлемое условия социальной мобильности. Публичное исполнение роли должно подтверждать солидарность с ценностями той социально-статусной группы, в которую желают войти (референтная группа).

Наконец, он называет область идеализации — «статусные символы, через которые выражается материальное благосостояние». Американское общество — крайний пример, в котором «широко распространено снисходительное попустительство злоупотреблению символами богатства и финансовой состоятельности». Действительно, именно в Америке оно дало основание критике «демонстративного потребления», описанного экономистом и социологом Т. Вебленом (Thorstein Veblen, 1857—1929) в 1920;е гг.

Бывает и противоположная идеализация скромности, приглушение впечатлений от материального достатка, преуменьшение интеллектуальных способностей и даже самоуважения. Гофман приводит пример студенток, которые для поддержки гендерного стереотипа о превосходстве мужчин искусно подыгрывали им: «Американские студентки преуменьшали, преуменьшают и, без сомнения, будут преуменьшать и впредь свой ум, способности и решительность в присутствии парней-ровесников… Эти исполнительницы житейских ролей позволяют своим „мальчикам“ нудно разъяснять уже известные им вещи, скрывают действительный уровень владения математикой от своих менее способных партнеров и проигрывают в настольный теннис под самый конец партии. Вот пример использования этого девичьего арсенала: Один из самых простых и изысканных приемов — изредка писать или выговаривать длинные слова неправильно. Кажется, мой парень от этого тащится, потому что с удовольствием поправляет меня в письме: „Милая, ты явно не знаешь, как пишется эго слово“. Подтверждается привычная роль женщины как представительницы слабого пола»^[10].

Если гендерные стереотипы меняются в направлении равенства, и в театральных воплощениях все чаще демонстрируется это, то «спектакли нищеты», снижающие материальные ожидания окружающих к исполнителю, всегда и везде актуальны. Богатым театральным репертуаром располагают бродяги и попрошайки, работающие на широкую публику, которая, в свою очередь, воспринимает их как «попрошайничество, афера, охмуреж, вымогательство, ловля на живца, мошенничество, одурачивание».

Спектакли нищеты часто прикрывают «секретное потребление» тех благ, которое предпочитают не афишировать, так как эти тайные удовольствия не гармонируют с идеализацией, создаваемой о себе. Например, чтение дешевых романов вместо серьезной литературы, увлечение типовыми сериалами вместо классики киноискусства, компьютерными играми вместо самообразования и многое др., в том числе часто скрываемое отклоняющееся поведение (курение, алкоголизм, наркомания).

Управление впечатлениями. Для понимания гофмановского тезиса об управлении впечатлениями важно понятие ролевой дистанции, лишь намеченное в книге «Представление себя другим…» как самодистанцирование, но развернутое в дальнейшем: «…Необходимо различение индивида как самотождественной, длящейся во времени сущности и как роли, которую ему случается играть в определенный момент», — пишет Гофман. И далее поясняет: «Ощутимое расхождение между человеком и ролью, это щель, сквозь которую проглядывает человеческое Я, этот чисто человеческий локальный эффект не должен зависеть от мира за пределами текущей ситуации больше, чем зависит сама роль. Каков участник взаимодействия „на самом деле“ — это в действительности не решающий вопрос… Что важно — так это смысл, который индивид предлагает другим участникам взаимодействия своими действиями в отношении их, показывая тем самым, что он за человек помимо роли, в которой выступает»^[11].

Функция ролевой дистанции заключается не только в подтверждении идентичности, выходящей за узкие рамки роли, но и в способности смотреть на себя со стороны. Это не только мидовское «принятии роли другого» в отношении самого себя, но и позиция наблюдателя — понятие, часто используемое Гофманом как в первый, так и во второй период его творчества, позволяющее конструктивистски описывать процесс образования микроуровневых систем социального взаимодействия и коммуникации.

Все рассмотренное выше относится и к коллективному исполнению сложного ролевого комплекса. Под коллективом, названным «командой», Гофман понимает «любое множество индивидов, сотрудничающих в жизненной постановке какой-либо отдельно взятой рутинной партии»^[12]. Понятие команды, как и понятие исполнения, связано с ситуацией, как и многие другие гофмановские понятия. Помимо исполнения сложного ролевого репертуара в обязанности команды входит контроль за впечатлениями от исполнения и охрана доступа в закулисье от посторонних.

Исполнитель исходит из верного восприятия окружающими важных знаков и намеков, включенных в театральное воплощение. Однако гарантий этому нет, возникает необходимость постоянного контроля за производимыми впечатлениями. Именно поэтому в социологии Гофмана используется терминология театрального представления, включая передний план и закулисье, декорации, веру в свою роль, мастерство исполнения. Во втором периоде его творчества анализ правильности и ошибок исполнения, как индивидуального, так и коллективного, приобрел более обобщенный теоретический уровень, основанный на понятии фрейма и фреймирования.

В книге «Анализ фреймов» (1974) Гофман пишет, что мир — это не театр, а самая настоящая реальность, охватывающая и сам театр, и перформанс, к которому нужно подходить с более эффективными социологическими инструментами анализа. Он дает определение фрейма как первичной схемы интерпретации, приложимой к конкретным событиям: «Я говорю именно о первичных фреймах, потому что применение человеком схемы или перспективы не зависит ни от какой другой базовой или „настоящей“ интерпретации и не восходит к ним; несомненно, первичная система фреймов являет собой как раз то, что обнаруживает нечто осмысленное в тех особенностях сцены, которые в ином случае не имели бы никакого смысла»^[13]. Первичные системы фреймов являются неосознанными, нерефлектируемыми, само собой разумеющими, представляющими собой часть естественной установки (Шюц). Размышление над ними приводит либо к сбою в коммуникации, либо обозначает позицию внешнего наблюдателя, например, социолога.

Первичные фреймы бывают «природными», например, прогноз погоды задает определенное поведение. Природные фреймы не являются центральным предметом социологического интереса в отличие от социальных. Социальные фреймы, или просто фреймы, представляют собой фоновое понимание событий, в которых «участвует воля, целеполагание и разумность — живая деятельность, воплощением которой является человек»^[14]. Первичные фреймы объясняют, как происходит событие. Если воспользоваться тем же примером прогноза погоды, то к нему применимо понятие социального фрейма. В данном случае оно будет охватывать ту часть поведения, которая связана с областью принятия осмысленных поведенческих решений (например, переждав дождь, продолжить спортивные состязания).

Российский исследователь творчества Гофмана Г. С. Батыгин (1951 — 2003) приводит внушительный перечень терминов-синонимов фрейма и их примеров. Фрейм иначе можно назвать рамкой, схемой, планом, шаблоном, сценарием, гештальтом (образом), прототипом, парадигмой (в языкознании), дисциплинарной матрицей (в науковедении), кодирующей системой (в когнитивной психологии), структурой знаний для представления стереотипной ситуации, в соответствии с позицией М. Минского (Marvin Minsky, р. 1927)), фиксированными семантическими полями (слотами, в информатике), библиографическим описанием издания: {Автор & Заглавие & Область ответственности & Область издания}. Значения в скобках могут меняться, но фрейм не меняется. Поступление в аспирантуру представляет собой фрейм, включающий: заявление, анкету с фотографией, копии дипломов, список научных работ, реферат и другие атрибуты ситуации^[15].

Данные определения и примеры иллюстрируют, что фреймирование является общим организационным качеством социального действия, общность которого заключается в домировании естественной установки, обнаруженном философом Э. Гуссерлем и подтвержденном в социологии А. Шюцем и Г. Гарфинкелем па большом эмпирическом материале. Фрейм-анализ Гофмана продолжает их разработки.

Исследование способов успешного управления впечатлениями в повседневных ситуациях начато в книге «Представление себя другим…» как важная часть социальной драматургии. В «Анализе фреймов» она продолжена с использованием нового понятийного и объяснительного аппарата с привлечением обширного эмпирического материала из прессы и популярных книг биографического жанра. Гофман поясняет, что наши фоновые ожидания, как повседневные, так и научные, представляют собой «ожидания типизаций»: «Наше понимание мира складывается до новостных историй, и именно оно определяет, какие сюжеты отберут репортеры и как они о них расскажут… Это принципиально… Мы хотим не фактов, а типизации. Репортажи демонстрируют способность нашего конвенционального понимания справляться с причудливыми крайностями социальной жизни, с дальней периферией опыта. Таким образом, то, что вроде бы мешает познавать мир, оказывается искусно выстроенной защитой от него. Мы тиражируем истории, и они не позволяют миру выбить нас из колеи. Я привожу эти истории не для доказательства верности своего анализа, а для прояснения того, как сквозь все редакторские препоны пробиваются наши основополагающие убеждения об устройстве мира. Я стараюсь вытащить из этих историй то, что в них заложено… Кроме газетных вырезок я использовал другие, не менее сомнительные, документальные источники. Поскольку мое исследование нацелено на рассмотрение опыта как такового, не важно „современного“ или какого-то другого, я обращался к мультфильмам, комиксам, романам, кино и особенно к театру. При отборе этих материалов у меня также не было никаких пристрастий, как и при отборе материалов из прессы…»^[16]. Остается лишь добавить, что гофмановский эмпирический материал содержит не только безобидные примеры, но и истории из практической жизни, имеющие большую нравственную нагрузку.

Неловкость в исполнении роли — частая ошибка, демонстрирующая сложность исполнения роли и ответственность, лежащую на исполнителе, дефицит которой может привести к полному разрушению ситуации.

Пример Гофман приводит в пример случай в Латвии 1960;х гг.: «Летом Рижский залив заполнялся яхтами и катерами преуспевающих граждан, и я провел много счастливых дней, плавая по заливу. Один из выходов в море по сей день хранится в моей памяти. В компании нескольких англичан я проводил уик-энд на отличном катере… Пока судно шло вниз по Двине, мы изрядными порциями пили водку, и, когда мы достигли Балтийского моря и судно стала раскачивать крупная зыбь, большинство из нас уже были в очень веселом состоянии. На протяжении путешествия симпатичный молодой человек, Ники Балинский, сидел на крыше рубки и пел развеселые песни, подыгрывая себе на балалайке. Одна нога была у него покалечена, и он носил тяжелый металлический протез, однако со своим инструментом и мелодичным голосом он всегда был в центре внимания. Неожиданно крутая волна, которыми так знаменита Балтика, ударила в катер, судно резко накренилось, и Ники, певший в это время песню о любви, упал с крыши рубки за борт. Тяжелый стальной протез мгновенно увлек его па дно, и он скрылся под белыми гребнями волн. Больше его не видели. Пораженный трагическим происшествием экипаж судна продолжал поиски в течение нескольких часов, но напрасно. Вернувшись на берег, подавленная случившимся компания сообщила обо всем в полицию»^[17].

Чрезмерная или слабая вовлеченность в роль. В случае слабой вовлеченности в исполнение роли исполнитель может заикаться, терять нить рассуждения, нервничать, казаться виноватым или застенчивым; может давать волю неуместным взрывам смеха, гнева или других бурных чувств, выводящим его из строя как участника взаимодействия^[18].

Пример Примером такого случая могут быть многочисленные истории из театральной жизни. Так, в спектакле «Бак Уайт» в театре Джорджа Эббота в 1969 г. по пьесе Джозефа Долана Туотги «Непревзойденный Бак Уайт (черные боевики)» «один из актеров по-настоящему хватает за воротник человека из зала и яростно швыряет в проход между рядами, а вы, видя это, уверены, что человек, с кем так жестоко обошлись, — обыкновенная подсадная утка. Он не может быть никем иным. Руководство определенно нс станет добиваться судебных тяжб и не позволит колотить настоящих зрителей. И чем больше действие кажется похожим на реальное столкновение, тем более явной и прозрачной становится фальшь»^[19].

Наконец, исполнитель может пользоваться не теми декорациями или постановка бывает неудачной в целом.

Пример Приведем эпизод из жизни последнего Генерального Секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева, который поясняет неудачную (в гофмановском смысле) постановку в целом. Историк и писатель С. Н. Семанов (1934—2011) приводит факт, когда главный герой его книги в 1982 г. отправился в Ташкент на праздник по случаю вручения Узбекской ССР ордена Ленина. При посещении Авиационного завода, которое вначале было отменено, но затем восстановлено в программе визита, произошло следующее. Когда делегация вышла из машины и направилась в сборочный цех, туда же устремилась масса любопытных. Кто-то из сотрудников охраны с опозданием закрыл ворота. Тысячи рабочих вскарабкались на леса, которыми были окружены строящиеся самолеты, и расползлись наверху повсюду, как муравьи. Охрана с трудом сдерживала огромную толпу. «Чувство тревоги не покидало. И Рябеико, и мы, его заместители, настаивали на немедленном возвращении, но Леонид Ильич даже слушать об этом не хотел. Мы проходили под крылом самолета, и народ, заполнивший леса, также стал перемещаться. Кольцо рабочих вокруг нас сжималось, охрана взялась за руки, чтобы сдержать натиск толпы. Леонид Ильич уже почти вышел из-под самолета, когда вдруг раздался скрежет. Стропила не выдержали, и большая деревянная площадка — во всю длину самолета, шириной метра четыре — иод неравномерной тяжестью перемещавшихся людей рухнула!.. Люди по наклонной покатились на нас. Леса придавили многих. Я оглянулся и не увидел ни Брежнева, ни Рашидова, вместе с сопровождавшими они были накрыты рухнувшей площадкой. Мы, человека четыре с охраны, с трудом подняли ее, подскочили еще местные охранники, и, испытывая огромное напряжение, мы минуты две держали на весу площадку с людьми. Люди сыпались на нас сверху, как горох. …Леонид Ильич лежал на спине, рядом с ним — Володя Собаченков, с разбитой головой. Тяжелая площадка, слава Богу, не успела никого раздавить»^[20].

В социологии Гофмана описывается немало других типичных случаев фальши в исполнении роли, управлении впечатлениями и нарушении фреймов. То, что действительно отсутствует в его сочинениях, подчеркивает сам автор во введении к «Анализу фреймов»: «В книге рассматривается организация опыта, содержание сознания действующего индивида, а не организация общества. Я вообще не претендую на рассмотрение главных объектов социологии — социальной организации и социальной структуры. Эти объекты весьма тщательно изучались и продолжают изучаться безо всяких фреймов. Мое внимание сосредоточено не на структуре социальной жизни, а на структуре индивидуального опыта. Лично я полагаю общество первичным во всех отношениях, а любое участие в нем индивидов — вторичным, поэтому в данной работе рассматриваются исключительно объекты второго порядка… Развиваемый здесь подход не улавливает разницы между благополучными и обездоленными классами и, можно сказать, отвлекает внимание от подобных вопросов. Думаю, так оно и есть. У того, кто хотел бы бороться с ложным сознанием и пробуждать в людях их действительные интересы, очень много работы, потому что люди крепко спят. Я же не собираюсь петь колыбельные, а хочу просто-напросто украдкой понаблюдать за тем, как они храпят»^[21].

Таким образом, социология Гофмана представляет собой масштабное продолжение одного из важнейших теоретических направлений — теории социального действия и коммуникации. Она вносит существенный вклад в материальный поворот в теории социального действия — важное направление ее современного развития. Существо этой тенденции состоит в охвате значения материальных обстоятельств ситуации действия, относительную автономию которой в аспекте смыслополагания Гофман раскрыл в теории фреймов и фреймирования, обогатив тем самым идеи, высказанные одним из родоначальников символического интеракционизма Г. Блумера о значимости и значении «вещей» в формировании смысла в ситуации. Его теория смыслополагания вносит вклад в наиболее дискуссионную версию современной теории социального действия — акторно-сетевую теорию, представители которой (например, французский философ и социолог Б. Латур (Bruno Latour, р. 1947)) стремятся вернуть в теорию смыслополагания значимость «нечеловеческих» объектов, рассматривая материальные обстоятельства как участников действия.

Критическая оценка. Основной вклад Гофмана в теорию социального действия заключается в изучении того, как организованы конкретные события. Вклад сделан в форме теории фреймов и фреймирования, представляющих собой развитую типологию ситуаций взаимодействия.

Поначалу его тематика была воспринята весьма критически. Американский историк социологии А. Гоулднер отнес ее к симптомам дисциплинарного кризиса. Он недооценил проблематику естественной установки, изученной Гофманом, в части формирования впечатлений действующего о себе для поддержания идентичности. Не нашла должного понимания и процессуальность социальной жизни, изучаемая Гофманом как продолжение мидовской и щютцевской социологии. Тем не менее, Гоулднер подметил, что драматургическая модель Гофмана не изучает деятельность как набор взаимосвязанных функций, а, скорее, предлагает такую точку зрения, согласно которой общественную жизнь методически рассматривают как тщательно разработанную форму драмы, согласно которой все люди — как в театре — стремятся убедительно передать другим создаваемый ими образ самих себя"^[22].

Метафора театра, воспринятая в оценках Гофмана, прежде всего благодаря тому, что он сам подкреплял ее многочисленными ссылками на творчество знаменитого английского драматурга В. Шекспира оказалась доминирующей в оценках его творчества как разработки ролевой теории. Так, к немецкому изданию книги Гофмана «Представление себя другим в повседневной жизни» 1969 г. автором предисловия является известный теоретик социальной роли Р. Дарендорф, что подтверждает восприятие Гофмана как представителя теории социальной роли в ущерб тематике идентичности в его теории социального действия^[23].

Более точная и глубокая метафора, охватывающая существо теории социального действия Гофмана, может быть взята из размышлений немецкого философа Фридриха Ницше: «Настоящий ли ты? Или только актер… Ты, может быть, просто поддельный актер… Второй вопрос совести»^[24]. Именно она целиком охватывает проблематику социологии Гофмана: драматургическую постановку, поддержание идентичности, управление впечатлениями окружающих, степень овладения социально-ролевым репертуаром, ценностное содержание социальных отношений, выраженное в идеализациях и, наконец, смысловое содержание приемов организации социального действия.

Рис. 8.8. По теоретической наблюдательности за ролевым поведением И. Гофман сопоставим с Ф. Ницше.

• [1] Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2000.
• [2] Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2000. С. 68.
• [3] Там же. С. 49—51.
• [4] Там же. С. 50—51.
• [5] Там же. С. 54−63.
• [6] Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2000. С. 155—156.
• [7] Там же.
• [8] Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2000. С. 64—65.
• [9] О ценностях см. гл. 3.
• [10] Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. С. 63—73.
• [11] Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта. М.: Институтсоциологии РАН, 2003. С. 381, 383.
• [12] Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. С. 114—115.
• [13] Гофман И. Анализ фреймов… С. 81.
• [14] Там же. С. 82.
• [15] Батыгин Г. С. Континуум фреймов: социологическая теория Ирвинга Гофмана: вступит. ст. к изданию // Гофман И. Анализ фреймов. С. 42—43.
• [16] Гофман И. Анализ фреймов… С. 74—75.
• [17] Гофман И. Анализ фреймов… С. 147.
• [18] Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. С. 86.
• [19] Там же. С. 520.
• [20] Семанов С. Н. Брежнев: генсек «золотого века». М.: Алгоритм, 2013. С. 154—155.
• [21] Гофман И. Анализ фреймов… С. 74.
• [22] Гоулднер А. Наступающий кризис западной социологии. СПб.: Наука, 2003. С. 432.
• [23] GoJJman Е. Wir alle spielen Theater: die Selbstdarstellung im Alltag / Erving Coffman. Miinchcn: Piper, 1969.
• [24] Ницше Ф. T. 6: Сумерки идолов, или как философствуют молотом / Поли. собр. соч. В 13 т. М.: Культурная Революция, 2009. Т. 6. С. 19.