Противоречия развития общества и возможности социальных технологий

Глобальные процессы современности, с точки зрения социальной работы, — это, в частности, столкновение необходимости технологического обновления и архаизации реакций российского социума, отставание возможностей человека от темпов развития информационного общества, примитивизация реакций людей в ответ на усложнение социально-экономической среды.

Социальная работа не может заменить самоорганизацию общества, она нужна, в первую очередь, для помощи человеку или группе в экстремальных ситуациях в течение определенных, чаще коротких, периодов времени и является эффективной для хорошо структурированных и определенных ситуаций. Она должна рассматриваться как помощь в самопомощи, а не замена усилий человека в адаптации к сложному миру и достижению им возможного уровня благополучия. Но институционально развитая социальная работа, равно как и медицина, заинтересована не столько в оздоровлении общества, сколько в сохранении своего влияния на население и рост потребителей медицинских и социальных услуг. Поэтому в применении к усложнившимся ситуациям современного мира социальные службы занимаются примитивизацией и стандартизацией подходов и технологий обслуживания нуждающихся членов общества. Интуитивно ощущая это упрощенчество, многие, даже пожилые люди, не хотят обращаться в социальные службы.

Отчуждение человека от социальной среды связано также с невозможностью его влияния даже на ход событий собственной жизни. Это связано с «текучей действительностью», превращающей многих людей в «отходы цивилизации», как обозначал эти процессы известный социолог 3. Бауман. Ведь еще не так давно значительная часть людей, особенно в провинции, жила в устойчивом мире советского прошлого. Сегодня вряд ли кто-то сомневается в том, что объемы информации, обрушивающиеся на современного человека, возрастают день ото дня. И человек просто не в состоянии всю ее рационально осмысливать, упорядочивать, систематизировать. Органы его чувств, мыслительные операции, память перегружены. И, по-видимому, ему действительно ничего не остается, кроме как реагировать на это именно упрощением, примитивизацией реакций. Трудно выстроить причинно-следственные связи таких событий ускорения, при которых все ранее устойчивые проекты, структурирующие общество, такие как семья, постоянное место работы или проживания, личностная идентичность или желание вырастить детей, размываются, теряют определенность и смысл. Это создает постоянное напряжение социальной рефлексии на всех уровнях социума, трудности индивидуального сопротивления слишком быстрым переменам с одной стороны, и бесплодное морализирование и поиски новых моральных образцов с другой. И то, и другое неизбежно ведет к примитивизации на всех уровнях социума.

Следы примитивизации мы видим везде, наиболее отчетливо они проявляются на уровне, разумеется, повседневности, в практике социальной работы, когда человек вместо собственной активности, прогнозирования ситуации собственного развития стремится попасть под крылышко государственной опеки, выступить в роли пассивного потребителя социальных услуг. К сожалению, сама социальная работа видит своих клиентов пассивными потребителями услуг.

К примитивизации можно отнести также оценку знаний школьников исключительно по итогам ЕГЭ. Конечно, это позволило многим выпускникам школ из провинции поступить в столичные вузы, но и одновременно привело к определенному сужению кругозора и уровня знаний поступивших.

К упрощенчеству относится и оценка ученых только по уровню публикационной активности и цитируемое™ в принятых базах цитирования (РИНЦ, Web of Science, Scopus). Конечно, управленцам от науки это удобно, потому что просто, но насколько такая оценка адекватна и соответствует задачам развития науки?

Примитивизация проявляется и в распространении различных мифов, заменяющих адекватное отражение действительности, которое требует от каждого значительных усилий. Устойчиво сложившиеся стереотипы избавляют от подобных усилий и помогают адаптироваться к усложнившейся действительности. Сказать, что во всех глобальных проблемах России виноваты США, а в низкой продолжительности жизни виноваты курильщики, — значит, предложить универсальное и удобное объяснение неблагополучия ряда сторон российской повседневности. Россияне реагируют на неясность целей общественного развития, сложную социальную среду, столкновение позиций различных партий некими стандартными клише, стереотипными реакциями, некритическим принятием навязываемых ему телевидением, СМИ различных мифов — ведь так удобнее, проще, это сохраняет его нервно-психическое здоровье. Он предпочитает благостное состояние объяснения ситуации с помощью мифов, часто настаивающих на том, что все беды России — именно от внешних врагов. Это порождает негативную мобилизацию населения и уход его от реальных проблем. Но зато экономит энергию человека, ведь миф дает короткое объяснение сложностей общественной жизни. В частности, в информационном пространстве особенно выделяется миф о мудром руководителе, без которого вся страна не может справиться со своими проблемами, что приводит к перекладыванию ответственности с себя на «государство» или «трудное время» и т. п. Столь же мифологическим является убеждение, что все российские проблемы разрешит «невидимая рука рынка».

Навязывает свои мифы и новый вид интернет-СМИ, только более изощренным и неочевидным образом: посредством шуток, мемов (смешная картинка с подписью), которые оказываются привлекательными для пользователей, формируют их настроение, которое передается другим пользователям посредством воспроизведения (репоста) этих записей.

Так, например, один из новостных пабликов социальной сети «Вконтакте», а именно «Лентач», транслирует новости, сопровождая их смешной картинкой, привлекающей внимание пользователей. Интерпретация новостей, как правило, имеет антироссийскую направленность, а воздействие на публику усиливается соответствующей картинкой. В результате пользователи запоминают картинку, а вместе с ней и основной посыл, зачастую мифологизированный.

Безусловно, роль Интернета двойственна: с одной стороны, он способствует интеграции, сближению, позволяя вступать в общение, несмотря на большие расстояния, вне влияния национальности, политических взглядов, социального положения. Поэтому интернет-технологии используются для общения (Skype, Periscope и т. д.). Кроме того, Интернет способствует распространению позитивных идей, повышающих межнациональную интеграцию. Так, флешмоб с песнями стал популярен именно благодаря этой сети (люди в Украине, Польше и России собираются, чтобы исполнить советские песни. Все это призвано продемонстрировать, что, несмотря на имеющиеся сейчас разногласия, народ не желает продолжать конфликтное взаимодействие).

Хорошо известно также, что Интернет и компьютерные технологии являются эффективным средством преодоления социального исключения пожилых, инвалидов, людей, проживающих «в глубинке». Далее мы разовьем эту тему подробнее, в 5.3.

Вместе с тем Интернет является удобным средством для распространения различной мифологии, поскольку ему доверяют больше, чем традиционным СМИ, он более открыт, а потому и более эффективен в качестве средства распространения мифологии, а не только объективной информации. Одним из средств втягивания в эту мифологию являются «игрызавлекалки», например, популярные игры типа «Бинго». В них транслируется представление, что у матерей, погруженных в заботу о детях, низкий уровень самосознания и образования (так называемые «овуляшки» или «овулебинго»). Посредством участия в этой игре прививается мифологизированное представление о никчемности материнства, ограниченности женщин-матерей, неспособности к критическому и логическому мышлению женщин вообще. Эта инфокампания ориентирована на то, чтобы с помощью подобной мифологии принизить роль матери в обществе, сделать рождение детей не радостным, а постыдным фактом. Источник и мотивы этой интернет-активности предстоит еще осознать, но очевидна ее антисоциальная направленность. Женщины, в свою очередь, стремясь доказать свою значимость, с удовольствием участвуют в подобных «развлечениях», демонстрируя ограниченность мужчин и свое критическое мышление. Что странно — не всегда эта активность направлена на защиту материнства и самого образа женщины. Они легко поддались на провокации разработчиков игр и вместо доказательств своей специфичности (мы равные, но разные!) участвуют в принижении женского пола. В основе такого реагирования лежит все то же стремление к упрощенному восприятию такой сложной проблемы как взаимоотношение полов.

Не менее сложной, чем проблема взаимоотношений полов, является проблема модернизации российского общества. Но вместо рациональных и обдуманных технологий модернизаций на авансцену снова выходят различные мифологемы. Так, в последние 25 лет мы ясно наблюдаем две выраженные мифологемы, используемые для усовершенствования российской действительности. Эго бездумное и механическое копирование западного опыта и, напротив, столь же бездумная убежденность, что нас спасет «возвращение к корням», что является прямым уходом в архаику. Обе мифологемы являются заметными барьерами для успешного обновления усложнившейся российской действительности. Эти мифологемы делают ненужными серьезных ученых и фундаментальную науку. Они прямо сказываются на проводимой социальной политике и социальной работе. Достаточно упомянуть только попытки либерализации социального обслуживания населения или монетизации льгот без технологии адресования, т. е. системы социальных индикаторов, позволяющих определять нуждающихся, вместо обезличенного «прожиточного минимума». Использование чисто экономического индикатора прожиточного минимума для оценки нуждаемости является типичным упрощенчеством.

В определенной степени мифом является общая убежденность в том, что клиенты социальной работы бедны, больны, беспомощны и обязательно нуждаются в помощи социального работника. Реакцией на иеотработанность технологий и процедур проверки нуждаемости являются протесты как клиентов, так и самих социальных работников. Ведь вся социальная помощь ставится в прямую зависимость от соответствия доходов прожиточному минимуму, который, к тому же, существенно меньше реального.

Исходя из того, что наиболее многочисленной группой обслуживаемого населения являются пожилые, подробно остановимся на мифологии, связанной со старением. Здесь имеется в виду активно насаждаемый СМИ миф о глобальной «угрозе старения» населения. Внимание к проблемам старения и пожилых, действительно, растет со стороны разных наук. Сформировалось, точнее, было сконструировано представление о «риске старения» или «старении как риске», на котором настаивают и демографы, и экономисты. Но следует вспомнить, что в 1970;е гг. представители этих же наук «били тревогу» из-за быстрого роста населения в развивающихся странах и, вместе с экологами, говорили о риске исчерпания ресурсов Земли. При этом конструирование любых «демографических угроз» происходит вне связи с тем фактом, что «нормативов» соотношения численности разных возрастных групп не существует и, более того, никогда не существовало. Хотя понятно, что должен быть определенный баланс возрастных групп, но он пока не определен и не обоснован, однако можно предположить, играет важную роль в устойчивом развитии общества.

Развенчанию мифа «угрозы старения» служит современное нарушение этого баланса, когда огромное количество молодых мигрантов из стран Азии и Африки с высоким уровнем рождаемости переселяются в страны Западной Европы. Доминирование молодых мужчин может вызвать целый ряд проблем, таких отсутствие рабочих мест и жилья для них, возрастание агрессивного фона и т. д. С другой стороны, доминирование пожилых приводит к геронтократии, снижению инновационного потенциала общества. Вмешательство российского государства далеко не всегда приводит к улучшению баланса молодых и пожилых, усложняя задачи управления инфраструктурой социального и медицинского обслуживания, прогнозирования потребного числа учреждений и услуг.

О том, что старость представляет загадку для социологических интерпретаций, пишет уже почти 30 лет М. Кёли, однако ситуация мало изменилась. Но в связи с новизной и глобальностью процесса старения обозначились парадоксы интерпретаций, поскольку представления о молодых и о пожилых, как базовых категориях социального порядка, перегружены мифологией. В первую очередь, это столкновение архаической мифологии и новых сценариев старения в современной России. На социологическом языке — это столкновение способов проблематизации, связанных с выяснением того, что является адекватным отношением и помощью пожилым — восстановление здоровья и обновление квалификации для продолжения занятости или разнообразное обслуживание и уход. Но сути, это переформулированное продолжение старой дилеммы, кто такие пожилые, носители мудрости или немощности. И то, и другое является ценностным суждением с элементом мифологии.

Демографы постоянно пишут об увеличении численности пожилых, не учитывая того, что этот процесс не может бесконечно нарастать. Скоро нарастание закончится, так как все многочисленное поколение послевоенного «беби-бума» в США, Европе и России постареет. Следующее поколение, родившееся в конце 1950 — начале 1970;х гг., существенно малочисленнее. В России всплеск старения будет снова только примерно через 30 лет в процессе старения людей, родившихся в середине 1980;х гг. А затем снова последует большой спад из-за малочисленности родившихся в 1990;х гг. Эти колебания не отражены в мифологии.

Сквозь мифологию пробивается понимание того, что реальное старение современного населения отодвигается примерно на 15—20 лет по сравнению с первыми послевоенными десятилетиями, старость откладывается, она уже начинается не ранее 75—80 лет (в среднем). В этом смысле известная классификация ВОЗ подтверждается, но при этом границы пожилого возраста сдвигаются к тому периоду, который раньше считался старостью. Отложенное старение как огромное гуманитарное завоевание пока не осознается…

В качестве ответа на ситуацию отсроченного старения в нескольких европейских странах отменили верхнюю границу пенсионного возраста, предоставив людям самостоятельно решать, продолжать работу или нет. В России, к сожалению, этот факт появления пока никак не осознан и, тем более, не оценен ни государством, ни большинством населения, которое жестко отстаивает как можно более ранний пенсионный возраст. Возможностью продуктивно реализовать поздний возраст пользуется только часть высококвалифицированных специалистов, преимущественно ученые, преподаватели, деятели искусства, остальные же пассивно «доживают свой век», в чем нельзя не видеть примитивизацию собственного существования.

Конечно, продление жизни достаточно существенно зависит от собственного образа жизни человека, его настроя на продолжение жизни, долгожительство, что становится все более очевидным. Однако препятствуют формированию настроя на долгожительство и нового отношение к себе мифологизированные исторические традиции, связанные с разными вариантами саморазрушения, включая военные подвиги и другие рискованные поступки, предполагающие ранний уход из жизни. В менталитете современного россиянина сталкиваются как минимум два типа программ жизнедеятельности: архаическая и современная. Архаическая, доставшаяся от прежних поколений, ориентирует на то, что настоящая жизнь — не более чем до 40—50 лет, а потом доживание и умирание. Для женщин жизнь теряет смысл, когда дети выросли, а для мужчин с окончанием профессиональной деятельности, военных подвигов и т. д.

А современная программа старения ориентирует на активное долголетие и на то, что и в позднем возрасте человеку доступно абсолютно все. При этом качество этих увлечений может превышать все, что было доступно в неопытной юности или отягощенной обязательствами зрелости. Пока же этим возможностям противостоит мифология, мешающая их осознанию. Ведь те, кому сегодня 60 (плюс-минус 5 лет) — первое поколение, большая часть которого впервые будет проживать этот новый период в истории человечества.

Это совершенно новая ситуация как для отдельных людей, так для общества и науки в целом. Как известно, все инновации сначала не осознаются, потом отвергаются и лишь впоследствии получают адекватную оценку. Идея «отсроченного старения» встречает сопротивление со стороны общества, потому что требует изменения устоявшихся подходов к старости и признания ее полноценным и активным периодом жизни. Заметным тормозом для переосмысления старения является мифология обязательного упадка, архаическая программа короткой жизни, доминирующая в массовом сознании.

Врачи, практикующие в поликлиниках, тоже находятся под прессом стереотипов и мифологии, зачастую не понимая специфики здоровья пожилых, потому что их традиционно готовили к работе с детьми или взрослыми. Гериатрия до сих пор не воспринимается как столь же важное и самостоятельное направление врачебной практики, как педиатрия. В стране, и даже в самых больших городах, остро не хватает гериатров. Медицинское образование переориентируется на проблематику пожилых очень медленно, но ответственность за это несут не только медицинские вузы, но социальная политика государства. Символическая ценность детей и повышения рождаемости постоянно подчеркивается, в то время как сохранение здоровья даже работающих пожилых оказывается для государства второстепенной и дорогостоящей задачей. Мы же считаем, что пожилые — это интеллектуальная элита «общества знаний», на приобретение и осмысление которых требуется все больше времени, инновационный же потенциал молодых преувеличивается и ничем не аргументирован.

Вся система социального обслуживания оказывается плотно пронизанной архаической мифологией, которая поддерживается как самими социальными службами, так и потребителями социальных услуг. Более того, в рамках этой мифологии и стереотипов стороны нашли баланс интересов. Пожилым для получения социальных услуг выгоднее представлять себя скорее слабыми и беспомощными, чем способными самостоятельно справляться с собственными проблемами. А социальным работникам, подыгрывающим выученной беспомощности пожилых, выгоднее обслуживать таких легких клиентов, чем значительно утративших способность к самообслуживанию и, безусловно, нуждающихся в помощи. Более того, обслуживание действительно нуждающихся пожилых фактически перекладывается «на плечи семей», ресурсы которых обычно невелики.

Пока же потенциально инновационный институт социальной работы в России превратился, во многом, в носителя все тех же стереотипов отношения к пожилым как пассивным объектам обслуживания. Но все же минимальные сдвиги можно заметить. Так, в «Стратегии действий в отношении старшего поколения» подняты рамки «старшего возраста» и устранена гендерная дискриминация. «Старший» возраст начинается с 60 лет и для женщин, и для мужчин. Но в целом этот долгожданный документ носит, во многом, декларативный характер с сохранением элементов мифологии.

Сегодня уже не нужно доказывать, что уход на пенсию — главный предиктор старения. Появляется все больше публикаций, что именно продолжающие работать пожилые превосходят остальных пожилых как по продолжительности, так и по качеству жизни. Более того, растет доля пенсионеров в составе населения, но при этом быстрее растет доля работающих пожилых. С нашей точки зрения, это говорит о том, что следует фокусироваться не на их болезнях, а на изучении механизмов адаптации успешных пожилых к старению.

Архаическая мифология в отношении пожилых чрезвычайно устойчива и укоренена во всех сферах общественного сознания. Российские СМИ страдают эйджизмом, часто «из добрых побуждений», преувеличивают нуждаемость «пожилых» в уходе и мало пишут о новых возможностях для пожилых. Сами же пожилые внушаемы и ждут от СМИ более позитивной информации о том, что старость наступает не в 55/60 лет, а гораздо позже! СМИ же постоянно воспроизводят архаические мифологические программы и закрепляют их в сознании людей, а пожилые в России привыкли верить печатному слову, радио и ТВ. Но пока это «слово» имеет отчетливо эйджисткий характер. Поэтому в социальном обслуживании пожилых стоит масштабная задача преодоления сложившейся мифологии.