Г. Зиммель: диагностика культуры

Пожалуй, наиболее ярко проявилось социологическое воображение социолога при диагностике культуры. Зиммель видит принципиальное различие между субъективной (индивидуальной) культурой и культурой объективной.

Субъективная культура — способность индивидов производить материальные и духовные ценности.

Вместе с тем культурные элементы, созданные людьми, обретают свойство независимого объективного существования, имеют свою логику развития.

Объективная культура — предметы, инструменты, научные, религиозные и художественные идеи, язык, здравый смысл, правовые и моральные системы.

По зиммелевской диалектике, объективная культура вступает в противоречие со своими создателями, она воспроизводит опасности и все новые формы отчуждения для людей, что прямо влияет на их сознание, чувства и желания, а через это воздействие — на характер субъективной культуры. Объективная культура, как это представляется Зиммелю, осуществляет свою экспансию по ряду направлений. Ее абсолютные размеры увеличиваются, особенно с началом модернизации. Яркий пример тому — беспрецедентный рост научного знания, дифференциация культурных объектов. И самое главное, что особенно подчеркивает социолог, — объективная культура выходит из-под контроля своего создателя, обретает собственную власть, воздействует на индивидов во всевозрастающих масштабах. Это создает прямые угрозы субъективной культуре, что социолог назвал трагедией культуры.

Трагедия культуры состоит в том, что экспансия объективной культуры ведет к закату культуры индивидуальной.

Суть этого противоречивого процесса в том, что, «в то время как тотальная ценность чего-либо увеличивается, на эту же степень ценность ее индивидуальных частей уменьшается»^[1]. Особенно рельефно это видно на примере современных метрополий: в метрополиях, являющихся центром разделения труда, специализация способствует невиданной экспансии объективной культуры, и это, соответственно, приводит к тому, что все труднее сохранять индивидуальность.

Весьма оригинальное мышление с выявлением парадоксальных смыслов социолог проявляет при диагностике влияния денежной экономики на культуру. Отправной методологический постулат Зиммеля — тезис о том, что деньги — это форма обмена, которая по-разному проявляет себя в бартерной экономике и в экономике, основанной на деньгах. Последняя имеет тенденцию порождать бесчисленное множество обменов, что в конечном счете сказывается на характере культуры, порождающей новые формы отчуждения. Строго говоря, социологическая диагностика Зиммеля направлена не на деньги, а на то, как они, будучи специфической ценностью, воздействуют на субъективную и объективную культуру. В этом плане социолог пытается проследить взаимосвязь денег с такими компонентами жизни, как экстравагантность, цинизм, индивидуальная свобода, жадность, обмен, стиль жизни и т. д.

Как считает Зиммель, современная денежная экономика — катализатор вышеупомянутой трагедии культуры, ибо она порождает беспомощность индивида перед тотальностью объективной культуры, при этом не оставляя человечеству надежд на изменение ситуации в будущем. Трагедия культуры — это не порождение капитализма или социализма, а совокупность фундаментальных проблем, содержащихся в современной человеческой жизни. А природа их заключается в следующем. Денежная экономика порождает дуализм: она изначально создает дистанцию по отношению к объектам, представляющим ценность для людей, и вместе с тем обеспечивает средство — деньги, — с помощью которого можно преодолеть, сократить эту дистанцию. Разнообразие товаров и услуг, которые можно приобрести за деньги, постоянно увеличивается. В связи с этим деньги способствуют развитию прагматизма, рационализма и вместе с тем «абсолютной свободы от всего личного»^[2]. Действительно, деньги увеличивают рационализацию и интеллектуализацию социального мира, и в этом взгляды Зиммеля и Вебера совпадают. Но для Зиммеля, в отличие от Вебера, этот процесс касается только объективной культуры, а для субъективной культуры он имеет прямо противоположный эффект: «Насколько целое становится более совершенным и гармоничным, настолько менее гармоничным становится индивидуальное»^[3].

Какие же аргументы приводит Зиммель для такого парадоксального вывода? Пожалуй, Зиммель был первым, кто благодаря своему социологическому воображению отметил достоинства нерациональности. Как ему представляется, нерациональность — основа жизни, фактор, способствующий поддержанию всего эмоционально-человеческого в индивиде. Именно нерациональность есть стержень любви, преданности, патриотизма. С распространением же рациональности на субъективную культуру нерациональность просто вытесняется, а вместе с ней люди теряют исконно человеческое. Соответственно, получает распространение такая форма социального взаимодействия, как цинизм, предполагающая выставление на продажу всего и вся: красоту, правду, удовольствия можно купить за деньги гак же легко, как бакалейные товары.

Циник — социальный тип, утрачивающий способность делать различия между высоким и низким в культуре и социальной жизни.

Циник становится врагом эстетики, морали, всего духовного, сводя любое качество к количественным параметрам. Проститутка как социальный тип также получает распространение как прямое следствие развития денежной экономики.

Идет процесс релятивизации всего образа жизни. Денежная экономика увеличивает обезличенность в социальном взаимодействии. Люди все более, замечает Зиммель, имеют дело не с персоналиями, а с социальными позициями, независимо от того, кто их занимает. Отнюдь не случайно в практику отношений входит принцип: «Незаменимых людей нет». Занятие вакансий происходит обезличенно. Да и сами взаимодействующие все меньше знают друг о друге.

Денежная экономика амбивалентна по своим последствиям: способствует развитию общественных свобод, предпринимательской и общественной инициативы, однако при этом увеличивается индивидуальное закабаление, ибо индивид в современном обществе изолируется и атомизируется. Он также порабощается объективной культурой, которая оказывает на него тотальное влияние, атрофируя субъективную культуру.

Все это и еще многое другое из современных форм социального взаимодействия, по мнению Зиммеля, представляет для человечества гораздо большее зло, чем абсолютизм феодализма. Социолог не призывает вернуться в «добрые старые времена», но он диагностирует культурные проблемы, порождаемые денежной экономикой. По его мнению, это — трагедия культуры, обусловленная внутренней логикой ныне существующих тенденций развития человеческой цивилизации, которая, по существу, генерирует деструктивный потенциал.

Зиммель был одним из первых социологов, специально изучавших женскую культуру. Этой проблеме посвящена его работа «Женская культура». При этом социолог пытался соединить, казалось бы, две несовместимые позиции: равенство женщины с мужчиной и их различие. В результате его позиция заключалась в том, что женщина социально отлична от мужчины в плане того, что она обладает другим «переживанием» компонентов культуры, а это для Зиммеля означает иную материю социального. В частности, он утверждает, что «женское „чувство справедливости“ отличается от мужского во многих отношениях»^[4]. Женщина также, по его мнению, иначе сочувствует, чем мужчина.

Женская культура (по Г. Зиммелю) — женское «переживание» компонентов культуры.

Зиммель прогнозирует появление в современном обществе новых, собственно женских культурных форм, ибо, как он считает, нынешняя культура андроцентричная, но существу, содержит «мужскую монополизацию объективной культуры», основывается на мужском праве и мужской морали, хотя они воспринимаются как общие. Напомним, что андроцентричная культура — ценности и нормы, легитимизирующие доминирование мужчин в обществе.

Однако, как ему видится, объективная культура в процессе развития будет основываться «скорее на равноценности»^[5] мужской и женской форм культуры.

• [1] Simmel G. The Philosophy of Money. L.: Routledge and Kegan Paul, 1978. P. 199.
• [2] Simmel G. The Philosophy of Money. P. 128.
• [3] Ibid. P. 199.
• [4] Simmel G. On Women, Sexuality, and Love. New Haven: Yale University Press, 1984. P. 68.
• [5] Ibid. P. 100−101.