Экономическая жизнь общества

Экономика (от грен, oikos — вокруг и noma — дом) есть хозяйство, сфера общественного производства, в которой создаются, распределяются, обмениваются и потребляются утилитарные ценности как жизненные блага. Представим, к примеру, крестьянскую усадьбу. Что вокруг дома? Скотный двор: коровник, свинарник, конюшня. Угодья: огород, сад, парники, пашня. Постройки: сарай, амбар, погреб. Словом — все необходимое для производства продуктов с целью удовлетворения материальных потребностей человека. Хозяйственную деятельность общества изучает специальная наука — экономическая теория или, как ее называли классики Адам Смит и Карл Маркс, политическая экономия.

Социальная философия акцентирует свое внимание на базовых категориях экономической теории — стоимости и собственности. Стоимость продукта производства фигурировала в предыдущей главе как цена и ценность продукта производства. Здесь обратимся к проблеме имущественных отношений между людьми в различных формах присвоения вещей.

Один из отцов-основателей США Бенджамен Франклин начинал текст американской конституции знаменитыми словами: «Все люди рождаются равными, и от рождения они наделены Богом неотъемлемыми правами на жизнь, свободу, собственность и стремление к счастью. Права же гражданина в обществе обеспечиваются принципом неприкосновенности частной собственности».

В XVIII веке кумир Франклина французский просветитель Жан-Жак Руссо прославился своей эпатажной критикой «цивилизованного» общества. Уже в своем первом, нашумевшем трактате, представленном на конкурс в Академию Дижона на тему «Способствовало ли развитие наук и искусств улучшению общественных нравов», он заявлял, что «…добродетель исчезала по мере того, как их сияние поднималось все выше и выше над нашим горизонтом и то же явление наблюдалось повсеместно». Тем более шокирующей была его точка зрения на «священную корову» буржуазного общества — частную собственность. В трактате «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» он писал, что возникновение собственности изначально связано с обманом. «Первый, кто огородил участок земли, придумал заявить „Это мое!“ и нашел людей, достаточно простодушных, чтобы тому поверить, был подлинным основателем гражданского общества».

Правда, Руссо прекрасно понимал, что вернуться к естественной простоте нравов невозможно, а собственность есть необходимый атрибут цивилизации. В статье «О политической экономии», написанной для энциклопедии, он утверждал, что «право собственности — это самое священное из прав граждан и даже более важное в некоторых отношениях, чем свобода»; «собственность — это истинное основание и истинная порука в обязательствах между людьми».

В отличие от Руссо, который трактовал собственность как правовое отношение, Карл Маркс в фундаментальном четырехтомном труде «Капитал» придал отношению собственности экономический смысл и рассматривал его как системообразующее производственное отношение, от которого зависят распределение, обмен и потребление продуктов производства. Возникает отношение собственности не вследствие обмана, а по необходимости, и определяется оно уровнем развития производительных сил. Точнее — тем, какой элемент производительных сил играет ведущую роль в общественном производстве.

Когда отсутствует техника и человек располагает лишь самим собой да простейшими ручными орудиями труда, тогда он сам становится объектом присвоения. Возникает рабовладение. Оправдывается оно тем, что рабы — это варвары, захваченные в плен, а дикарей можно и должно принуждать к труду силой.

Когда основой производства становится предмет труда — земля у земледельцев, вода в азиатском способе производства, стада скота и пастбища у скотоводов — тогда объектом присвоения становятся природные ресурсы. Возникает феодализм. Право на землю присваивает себе первопоселенец, успевший застолбить участок: вкопать столб со словами «сия землица моя!», и когда является пришлец, «шатающийся меж двор», он должен испросить разрешения пользоваться этой землей у старожила, т. е. брать эту землю в аренду. А далее землю «жалуют» государи за заслуги, и наряду с боярами появляются служилые дворяне.

Когда в результате технического переворота и промышленной революции главным элементом производительных сил общества становятся средства производства, капитал как «овеществленный труд» — возникает буржуазная собственность и на первые роли выходят «владельцы заводов, газет, пароходов». И это тоже оправданно. Кто такой пролетарий? Тот, кто все, что наработал — пропил, проел, прогулял. А кто такой капиталист? Тот, кто каждую копейку сберегал и все сбереженное пустил «в дело!» Не будем вспоминать про «гримасы» первоначального накопления капитала, но согласимся с тем, что основной инструмент расширенного воспроизводства — это есть капитализация прибыли.

Таковы, по Марксу, исторические формы собственности, а далее — общественная собственность коммуны людей на продукт производства и распределение этого продукта «по справедливости», что уже выходит за рамки экономики. Но это псевдоравенство и шкурное братство мы уже проходили во времена «социалистического эксперимента».

По мнению автора, т. е. моему, все вышеперечисленные «исторические оправдания» права собственности суть не более чем экономические мифы. Причиной же иллюзорности подобных объяснений я полагаю то, что тот же Маркс, многократно повторявший, что собственность есть отношение между людьми по поводу вещей, определяет тем не менее формы этого отношения по объекту присвоения. Но если собственность есть отношение между людьми, то и следует определять формы этого отношения именно по субъекту присвоения.

В процессе труда люди объединяются между собой и производство всех жизненных благ имеет общественный характер. Маркс справедливо утверждал, что человек трудится сообща даже тогда, когда, по всей видимости, он делает это в одиночку. Как Робинзон на необитаемом острове, за спиной которого незримо стоит человечество. Развернем эту формулу в противоположное утверждение: человек потребляет в одиночку даже тогда, когда, по всей видимости, он делает это сообща. Когда коммунарам ставят на общий обеденный стол большой котел с похлебкой, тогда, в конечном счете, каждому коммунару достаются своя миска, своя ложка и своя индивидуальная пайка, потому что в процессе потребления материальные блага уничтожаются, амортизируются частично или полностью. Поэтому единственную пару сапог коммунары могут носить лишь по очереди, а не все вместе и одновременно, а съеденный ломоть хлеба вообще больше не достанется никому.

Источник отношения собственности есть необходимость разрешения диалектического противоречия между общественным характером производства и индивидуальным характером потребления, поэтому собственность есть не что иное, как способ индивидуализации сообща произведенного продукта. «Сорока-ворона кашу варила, деток кормила. Этому дала и этому дала, а вот этому не дала: ты дров не рубил, воды не носил, теста не месил — тебе и нет ничего!» — вот образное изложение принципа эквивалентности меры труда и доли потребления. Но тогда чем определяются различные способы индивидуализации и, следовательно, формы собственности?

Социальные субъекты в процессе производства выстраиваются в иерархию — ранжир снизу доверху — по признакам количества участников и качества сотрудничества. Один человек — личность — может ни с кем не делиться, поэтому его собственность индивидуальная, т. е. неделимая. Конечно, он должен будет платить налоги на содержание чиновника, солдата, учителя и врача, но это уже другая история.

Несколько людей — артель, бригада, которых объединяет непосредственный совместный труд, могут разделить свой продукт по мере живого труда — скажем, по трудодням или по коэффициенту трудового участия. И это будет групповая собственность, как в кооперативе.

Много людей — коллектив фабрики, завода, корпорации — объединяют свой труд опосредованно и друг с другом напрямую не взаимодействуют. Они могут разделить свой продукт лишь по мере овеществленного труда, т. е. в соответствии с количеством ранее затраченного труда и капитализированного продукта. Это могут быть паевой взнос, инвестиции в производство, акции предприятия и т. п. Если же этого ничего нет, то работник продает свою рабочую силу и получает за это ее стоимость — заработную плату в соответствии с квалификацией, не рассчитывая на долю прибыли. Такова коллективная, она же корпоративная собственность.

Очень много людей — масса — вообще объединяют свой труд косвенным образом, поэтому здесь возможен лишь один способ распределения продукта: «уравниловка». Этот способ характерен для общественных институтов, например профсоюзов, где любой член может получить путевку в профилакторий, отправить ребенка в оздоровительный лагерь и т. д., потому что членские взносы одинаковы для всех. В общем и равном пользовании находится муниципальное или, к примеру, церковное имущество. Это есть массовая собственность, хотя и здесь у председателя профкома или главы районной администрации могут быть скрытые преференции. Но это уже коррупция.

Наконец все общество в целом может распределять свое достояние — прежде всего природные ресурсы — исключительно по потребности. Скажем, крестьянину нужна земля, но лишь столько, сколько он сможет обработать. Предпринимателю нужен рудник или участок лесных угодий для добычи древесины, но лишь в той мере, в которой он может собрать средства производства и извлечь прибыль. Мне, университетскому профессору, не нужны ни земля, ни золотоносная жила, поскольку я с ними ничего путного сделать не смогу, а если мне их навяжут — я быстро разорюсь.

Для тех, кто может и хочет эксплуатировать природные ресурсы, есть концессии, долгосрочная аренда, вечное и наследственное пользование, но только пользование, а не собственность. И в этом случае мы имеем дело с общенародной собственностью, поскольку та же земля не является продуктом труда (не считая вложенной в нее обработки): она божья, т. е. она есть собственность наших дедов и отцов, моя и твоя как жителей этой страны, наших детей и наших внуков. Пользователи оговоренную часть прибыли отдадут распорядителю — государству, а уж оно, родное, отдаст и нам, грешным, малую толику через социальные статьи расходов государственного бюджета.

Чем определяется уровень обобществления труда? Ресурсоемкостью (труд, энергоносители, сырье, финансы, технологии, ноу-хау) производимого продукта. Если я могу что-нибудь произвести без помощи других людей — скажем, вырастить картошку на огороде и даже продать излишек на рынке, то я типичный индивидуальный предприниматель и, по идее, делиться ни с кем не обязан.

Если я хочу поставить избу, то в одиночку мне не справиться при всем желании, и я вынужден привлекать артель, пусть даже родственников или друзей, и «ставить им магарыч», а то и вовсе нанимать работников. А с коллективом нужен расчет.

Если я хочу массово производить товар и насыщать им рынок — я должен вложить капитал, т. е. создать предприятие, закупить сырье и нанять рабочую силу, причем в масштабе, соответствующем сложности продукта: от свечного заводика в Самаре до автомобилестроительного завода Форда. Это уже корпорация и типичный капитал как «стоимость, производящая прибавочную стоимость».

Ну а, к примеру, космический корабль «Буран» не осилит никакая, даже транснациональная корпорация: здесь необходимо объединение тысяч коллективов под эгидой государства в рамках национальной программы. Прокладка дорог и линий связи, запуск спутников и спуск на воду кораблей, выпуск танков и самолетов поддерживаются государственным заказом. Участие и контроль государства необходимы в «естественных монополиях» — финансах, энергетике, транспорте, связи, в «оборонке» наконец! И это — общенародная собственность, часть которой, но только часть (без чубайсовского фанатизма!) — можно приватизировать под конкретные инвестиции и уж никак не за гайдаровские гроши, а по реальной стоимости.

Закон собственности: форма индивидуализации общественного продукта определяется уровнем обобществления труда, который, в свою очередь, прямо пропорционально зависит от величины ресурсоемкости производимого продукта.

И наконец, можно ли влиять на иерархию социальных субъектов и смещать в ту или иную сторону уровень обобществления труда? Естественным путем это происходит вследствие совершенствования технологий и внедрения инноваций, и тогда этот уровень понижается или повышается в зависимости от упрощения производства или же появления более сложных продуктов.

Но можно влиять и искусственно, силовыми методами, затеяв в одном случае тотальную национализацию вплоть до обобществления кур и коллективизации быта в коммунах, и тогда мы ползшим «вожделенный» коммунизм, но при этом и тотальный дефицит, поскольку при всеобщем зфавнительном распределении стимул к труду исчезнет как таковой. В другом же случае можно объявить тотальную приватизацию под ваучеры за бутылку водки вместо двух автомобилей «Волга», клятвенно обещанных либеральными реформаторами каждому советскому гражданину, и мы получим «махровый» капитализм в его «чистом виде».

Надо ли говорить, что ни того ни другого не было нигде и никогда, да и быть не может, поскольку тотальная коллективизация и тотальная приватизация суть асимптоты, идеализации, т. е. реально недостижимые пределы организации хозяйственной жизни общества. В первом случае формы реального распределения уйдут в тень и образуется «черный рынок», а во втором декларированные индивидуальные хозяева с необходимостью начнут объединяться, «сбиваться в кумпанства», как говаривал еще Петр I, принзокдаемые к этому самим характером и масштабом общественного производства. И это есть не что иное, как смешанная экономика, которая представляет собой то, что автор «Капитала» называл естественно-исторической закономерностью.

Такое состояние общества нельзя ввести законодательным путем, и это было понятно >оке Марксу: «…Общество, если даже оно напало на след естественного закона своего развития,… не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами».

Пытаться директивно воплотить в экономическую реальность тот или иной идеологический миф — коммунизм ли, капитализм ли — это занятие, которое породит лишь, по выражению Иммануила Канта, «массу смешных суетливых движений, и больше ничего». Примерно так, как если бы Государственная дз^ма России приняла вдруг закон о том, что с первого января следующего года все граждане России должны стать неграми: ведь мы же все равно не почернеем. Правда, найдется множество законопослзчпных, прежде всего чиновных особей, которые по утрам перед слзокбой будут намазывать свои лица ваксой, занимаясь привычной показухой. Однако, приходя вечером домой, они будут с превеликим удовольствием эту ваксу смывать и становиться обычными людьми.

Естественное состояние смешанной экономики — mixt economy — общество приобретет тогда, когда будут грамотно разрешены его противоречия, когда демократия сделает невозможным делом подталкивание общества к крайностям, к социальным асимптотам, а экономическая политика будет подчинена истинным, а не мнимым ценностям, здравому смыслу, а не экономической мифологии.