Распределение гласных фонем

§ 12. Для последующих изменений системы важны не только количество форм и слов, в которых встречаются те или иные фонемы, не только относительная частота употребления фонем в тексте, но и характер их позиционного распределения. В вокалической системе X в. накануне утраты носовых минимальное число гласных противопоставлялось в начале слова и в положении после палатальных.

В начале слова могли употребляться только (о, д, у): онъ, оса, ось, ягль, дда, лзы, ot/гг, оутро, оуха. Если считать, что в га<�Э/ъ (‘всюду*) первый гласный передает фонему (9) (см. § 21), тогда и (д) возможно в начале слова, потому что противопоставляется прочим гласным в данной (сильной для гласных фонем) позиции: гъдгъ— ждгъ (‘удочке*) — оудгь (часть тела), т. е. [дд ё—дд*ё— уд*ё]. На то, что это распределение объясняется всей системой вокализма, а вовсе не «происхождением» гласных, указывают соответствия древнерусскому других индоевропейских языков: др.-русск. оунъ [унъ1, лат. juvenis, лит. jaunas, ст.-сл. юнъ др.-русск. оутро [утро], лат. aurora, лит. ausra, ст.-сл. ютро. Древнерусское <�у) употребляется независимо от того, является ли оно исконным дифтонгом или восходит к сочетанию с начальным (j). Наоборот, в старои церковнославянских текстах находим только сочетания с начальным (j); поэтому в литературном языке возникли дублеты, первоначально имевшие стилистическое значение: оужинъ — югъ, Оульяна — Юлия, оуный — юноша, оуха — юшька.

§ 13• Гласные (а, ё, д, е, и, ь) в начале слова получали протетический (j), который отстранял начальный гласный от конечного гласного предшествующего слова: др.-русск. шъ, ст.-сл. азъ, болг. аз (диал. /аз), сербск. /а, литовск. а?, др.-инд. aham. Только союз, а в древнерусском языке сохранялся без йотации, что связано с его синтаксической функцией, во всех остальных случаях перед начальным (а) обязательно возникал протетический (j); появлялись стилистические варианты типа ягня — агньць. То же касается и гь если в двух глагольных корнях, обычно употребляемых после приставки, и не произошло еще в праславянском языке изменения гь после (j) в (а) (как в ёд- > jad— > ["5-), т. е. возможно было употребление форм гьсти гьхати наряду с ясти, то в ранних рукописях и они обязательно пишутся с j гьсти, j гьхати в И73).

Йотация начальных <�д, и, ь) в древнерусском языке совпадала со старославянскими словами, т. е. давала примеры типа пзыкъ, иго (tjbro), ср. лат. jugurn) и т. д.

§ 14. Все древнерусские рукописи XI—XII вв. последовательно различали два типа (е) в начале слова: всегда с начальным «е писались падежные формы местоимений и, иже (icго, кмоу и др.), личные формы глагола ксмь и Iъмлю, а также слова кгда, к:динъ, ъже, клико, кстьство; с начальным е писались только заимствованные из греческого языка слова (типа егуптъ) и ряд славянских слов: еда, едъва, езеро, ей, елень, ели, есе, етеръ, еще (‘да'). Очень редко у некоторых писцов наблюдается предпочтение одного знака — либо только к (второй почерк И73 и первый почерк АЕ1092), либо только е, е (первые почерки М95 и М97). Последние явно ориентируются на орфографическую систему южнославянских оригиналов, потому что из старославянских памятников только CPXI более или менее последовательно различает к>—6. Из этого можно заключить, что противопоставление к>—6 связано с какими-то особенностями в произношении начального (е).

Действительно, первая группа примеров включает в себя слова с обычным сочетанием (j + е): др.-русск.

Iсемь, ср. чешек, jsem, сербск. jicaM. Во второй группе — преимущественно слова, которые в древнерусском языке, как и в современных восточнославянских языках, произносились не с (е), а с начальным <�о): русск. озеро, ст.-сл. езеро, польск. jezioro, болг. езеро, сербск. /езеро, др.-пр. Assaran, лит. ezeras; русск. осень, ст.-сл. есень, польск. jesien, болг. есен, сербск. jecen, др.-пр. asanis русск. осетръ, ст.-сл. есетръ, польск. jesiotr, сербск. jecempa, лит. aSetras.

Расхождение между русск. озеро и ст.-сл. езеро объясняли различным образом, но единственно достоверное соответствие показывает, что начальное (о) во всех словах второй группы (озеро, осень и т. д.) восходит к индоевропейскому (2) и, следовательно, (о) ((2)) представляет собой «исконный» гласный в этих словах. Во всех диалектах праславянского языка (кроме восточнославянских) произошла межслоговая ассимиляция гласного е), но фонетический характер этого гласного неизвестен. С одной стороны, на основании болгарского (е) предполагают лабиализованное [el (Н. Н. Дурново), с другой стороны, прочие славянские языки указывают наличие йотовой протезы перед этим «новым» (е). В словах типа ежь, ель, есть начальное <�е) восходит к индоевропейскому (е) (ср.: лит. ezys, egle, esti с теми же значениями слов) и естественно, что в древнерусском языке зз перед этим начальным <�е) развивался протетический.

;

Таким образом, древнерусские формы типа озеро могли конкурировать со старославянскими типа езеро в текстах на том же основании, что и оунъ — юне или гагял — агньцъ (ср.: единый — одинои и наречие одиною — единою в И76). Однако и в рукописях церковнославянских произношение по возможности передавалось соответствующими написаниями с е_у а не с русским о.

Как и в других случаях, вспомогательная лексика сохранила до нашего времени некоторые отклонения от общей фонетической закономерности; ср. это из <�е + то), где предполагают фрикативную протезу перед начальным (е), т. е. he. Впрочем, еще и до XVIII в. обычным было написание ето.

§ 15. Гласные (ъ, ы) в начале слова получили протетическое (и): русск. выдра, сербск. видра_у чешек. vydra, лит. Udra_y др.-инд. udrah, гр. hydra (‘гидра, водяной змей'); русск. высок, сербск. висок, болг. висок, чешек, vysoky, гр. hypsi, др.-в.-нем. й/ (‘высокий'); русск. вопль, вопити [<�С др.-русск. въпль, ср. возопити < възъпити с корневыми ъп (*ир), др.-перс. ufyeiti ('он издает звук')]; другие славянские языки либо не сохранили этого слова, либо по законам собственной фонетики изменили начальное сочетание с гласным: сербск. упити (краткое <�у) из исходного сочетания въ-). Таким образом, еще в праславянском языке утрачивавшие лабиализованность (й, и) выделяли перед собой полугласное (и), которое после образования губно-зубного (v <; у) стало осознаваться как (в).

§ 16. Приведенные выше изменения объясняют следующим образом. Согласно закону открытого слога все слова должны были кончаться гласным, но если следующее слово начиналось с гласного же, образовывались зияния, не приемлемые для славянского произношения: оно не допускало двух гласных подряд. Так возникли вставочные согласные призвуки, первоначально, видимо, неопределенные по качеству ((j, u, h)), но после фонологизации фонетически сходных с этими призвуками полугласных ((j, v)) они стали восприниматься как формы с начальным согласным. Следовательно, все подобные сочетания в начале слога возникли синтагматически на основе закона открытого слога.

Нам важно подчеркнуть два обстоятельства. Во-первых, появление (u, i) или (h) не всегда объясняется качеством следующего гласного: перед лабиализованным— (у), перед палатализующим—(i); ср.: русск. вепрь (‘кабан'), сербск. в’ёпар, чешек, vepr, польск. wieprz, но др.-в.-нем. ebur, лат. арег ((а < е" — в этом случае протетическое (и) возникло перед передним гласным (е), где ожидалась бы протеза (i); русск. яйцо, ст.-сл. аице, болг. яйце, сербск. jaje, польск. jaje, но чешек, vejee (др.-чешек, vajee), слов, vajee, лат. биот, гр. боп, почему мы ожидали бы протетического (и) (как в чешском и словацком), но не протезу (i); укр. ватра (‘огонь'), сербск. ватра, чешек, vatra, польск. watra, но др.-перс. Шаг — с протетическим (у) перед (а) и т. д. Подобные примеры указывают на синтагматическую неопределенность согласного, возникающего на стыке двух гласных, и довольно позднюю его фонологизацию (по разным основаниям в различных славянских языках).

Во-вторых, перед лабиализованным гласным, сохранившим свою фонематическую лабиализованность, всякого типа протетические согласные снимаются: русск. оса, польск. osa, болг. оса, сербск. оса, но лат. vespa, лит. vapsa (‘овод') и др. Примеры показывают, что перёд фонематически важным по определенному признаку гласным всякое подобие протезы должно было устраниться (ср.: озеро, оутро и др.). Несовпадения праславянского распределения начальных гласных с исходным индоевропейским подтверждают, что «правило начала слога» действительно отражает синтагматическое распределение гласных в самом праславяиском языке.

§ 17. Таким образом, для фонетической системы древнерусского языка характерны:

нулевая протеза перед лабиализованными гласными <�У. о, .

йотовая протеза перед нелабиализованными (а, §, ё, е, и), тогда как (ъ, ь, ы) в начале слова недопустимы, потому что во всех случаях они либо меняют свое качество (i), то же касается и <�ё)), либо не вступают в свободное чередование с (ъ, ы) в заимствованных словах (ни в греческих, ни в старославянских заимствованиях также не было слов с начальными (ъ, ы)). Этим подтверждается функциональная слабость фонем (ъ, ь, ы); они невозможны в абсолютно сильной позиции начала слога, где их качество не определялось бы качеством предшествующего согласного.

Отсутствие протетического согласного перед лабиализованным гласным доказывает важность признака лабиализованности. Распределение начальных гласных в древнерусском языке отличается от аналогичного распределения в старославянском, т. е. действительно выступает как синтагматическое распределение гласных именно древнерусской системы. Впоследствии такое распределение могло измениться, и оно изменилось в ряде русских говоров, развивших протетические согласные: (в) перед любым лабиализованным (восень, вбтчим, вутка) и протетический (j) перед любым передним гласным (типа: это [jeTo], Еремей [jep'eM'ej]). В древнерусском языке йотовая протеза противопоставлена нулевой протезе (?1) перед лабиализованным гласным. Поскольку же.

Последние три изменения отражают также делабиализацию гласных в положении после палатального: в соответствии с законом слогового сингармонизма признаки лабиальности и палатальности в пределах одного слога были недопустимы. Это подтверждает синтагматический характер взаимного отталкивания признаков ряда и лабиализованности у гласных.

§ 18. Особенно велика была позиционная дробность у носовых и редуцированных гласных. Даже если не принимать во внимание просодических различий между разными типами (ъ, ь, 9, 9, 9), окажется, что эти гласные вступали в различные комбинаторные и позиционные отношения с другими фонемами и по-разному вели себя в составе словоформы и морфемы.

Можно следующим образом представить фонетическое распределение редуцированных в древнерусском языке:

Сильная позиция определяется положением редуцированного перед слабыми (ъ, ь), слабая — положением перед сильными (ъ, ь), которые в этой позиции функционально равны гласному полного образования. Иногда говорят о том, что сильной позицией являлось также положение (ъ, ь) под ударением независимо от гласного, который стоял за подударными (ъ, ь). Это не совсем верно, так как подударные (ъ, ь) обычно совпадают с сильной позицией редуцированного, следовательно, признак подударности является сопутствующим; ср.: [дьнь], [дьньсь], [кръвь), [сънъ], но [дьня], [кръвё]. Примеры, которые приводят в доказательство того, что под ударением находились сильные (ъ, ь), не показательны, поскольку современное ударение в словоформе не соответствует праславянскому {доску, но др.-русск. дъску). Счет слабых позиций с конечного слога к начальному объясняется последовательными оттяжками ударения с конечного слога на предшествующие слоги (см. § 39). Просодическая характеристика редуцированных важна сама по себе и ее не следует смешивать с позиционным распределением этих гласных.

§ 19. Из комбинаторных вариантов особенно важны сочетания типа *tzrt. Ученые по-разному объясняют характер этих сочетаний. В древнерусских рукописях они обозначались либо по образцу старославянских Написаний (т. е. как */гб#^,5, *trbga), либо этимологически правильно (как *tzrgb, *t%rga). Только древнерусские рукописи XI в. дают еще два типа написаний, не известных старославянским оригиналам: с редуцированными по обе стороны плавного (как *(ъ^ъ, *tzrbga) или с надстрочным знаком на месте одного из редуцированных (типа *t'rbgb, *1ъг^ъ). Эти «русские» написания в рукописях XI в. составляют иногда большинство от употреблений сочетаний типа *б5г/(ср.: ПМХ1 — 7%, ОЕЮ56 — 37%, М97 — 54%, М96 —91%, ЧПХ1 —.

84%, АЕ1092 — 98%). Таких написаний меньше в непосредственных копиях с южнославянских оригиналов (например, в И73 двуеровые написания встречаются только 51 раз), они уменьшаются к началу XII в. (в ЕКХП такие написания составляют только 5,4%), а затем до XIII в. сохраняются только в северных рукописях, иногда уже и в таких, которые отражают прояснившиеся сильные (ъ, ь) (МЕ1215, ЖН1219 и др.).

Фонетический характер редуцированных в написаниях типа жьрътва, мьрыпвъ подтверждается их последующим изменением во второе полногласие (параллельно общерусскому первому полногласию; см. § 71) и их относительной независимостью друг от друга, но влиянием со стороны последующего согласного. Ср. написания типа жьръновахъ, мьрътвыихъ, чьтвьрътое в ME 1215; дьръзновении, мьрътвыхъ, отвьръста в ЖН1219 с изменением (ь Зг ъ) перед твердым зубным, подобно такому же изменению в словах вьдова > въдова, дьска 3= дъска и др. Наоборот, в положении перед губными и заднеязычными второй (ь) сохранялся настолько прочно, что остался и в архаическом произношении слов типа верх (в'ер'х), первый [п'ер')вь/й, серп [с'ер'п] (ср.: [д'ерзкпй, жертва (жертва]). В рукописях второй (новый) (ъ) или (ь) мог чередоваться с надстрочным знаком, который с XI в. стал передавать нефонематическую гласность в слоге, а в рукописях XII — начала XIII в. в конце строки при переносе писцы иногда вообще не обозначали новые (ъ, ь); ср.: вьр1ху, мьр/твыхъ, отвьр/зъ, в МЕ1215;

в Муз. XII такие написания составляют 22% всех написаний типа при переносе, много их в ЧСХН, ЖН1219 и других рукописях до середины XIII в. Это показывает, что возникающие (ъ, ь) не имели фонематического значения и потому могли варьировать. Плавные (л, р) сохраняли свои фонематические свойства полугласного (глайда), выступая в двух позиционных вариантах — этого требовал еще действующий закон открытого слога. В данном случае неважно, был ли сонант слоговым плавным, как считают одни ученые, или возле плавного возникал гласный призвук, как полагают другие. Уже по своему происхождению (л, р) в подобных сочетаниях не могли быть фонематически слоговыми, т. е. гласными, потому что восходят к старым сочетаниям типа *tft_y *tlt со слоговыми плавными.

§ 20. Кроме фонетических и акцентологических условий употребления (ъ, ь) существовали еще морфологические причины, связывавшие активность редуцированных. Одна из них указана выше (см. § 8): морфологически (ъ, ь) могли иметь одно значение, выступая в некоторых морфемах как варианты (особенно часто как варианты флексий).

Другая причина связана с разнородностью собственно фонетических позиций. Соединяясь с другими фонемами в тексте, функционально одна и та же фонема является одновременно структурной единицей и словоформы, и морфемы, т. е. может находиться одновременно и в слабой, и в сильной позиции. Если сравнить <�ъ) в морфемах мън (п)), мьних (а)> мъног (о) и мъх (а), окажется, что их функциональная ценность неодинакова. В мъх (а) <�ъ) важнее, так как он включается в цепочку словоформ этого слова с возможным появлением сильного (ъ) (ср. ?мъхъ). В мън (гь), мьних (а), мъног (о) редуцированный между сонантами ни при каких изменениях слова не будет чередоваться с сильным (ъ). В таких корнях (ъ, ь) являются слабыми не только в составе словоформ, но и в составе слова; с функциональной точки зрения они абсолютно слабые, морфологически изолированные. В данных сочетаниях фонем они не играют никакой морфологической роли; являясь фонетическими единицами, они не имеют морфологического значения. Поэтому в изолированной позиции скорее можно ожидать фонетического изменения, поскольку на какоето время состав фонем выходит из-под регулирующего воздействия морфологических факторов. В древнерусском языке изолированная позиция гласных связана с постоянным отсутствием ударения на данном слоге, но особенно важно отличие изолированной позиции от слабой для последующих изменений редуцированных. Это уменьшало различительные возможности редуцированных вообще, делало их менее самостоятельными по отношению к прочим гласным в системе вокализма.

§ 21. Из других гласных наибольшую позиционную дробность имели носовые. Некоторые ученые вообще предполагали, что самостоятельных носовых гласных (типа современных французских носовых) у славян никогда не было, а было обычно сочетание типа .

Сложность в толковании носовых гласных определяется несоответствием между фонетическими и морфологическими их характеристиками. В соответствии с законом открытого слога фонетическое членение давало l*na-6' bⁿ-ti] и 1*па-с'ь-по^п] (начАти и начьнк), а не [*па-с'ьп-о^п] — морфологическое членение. Таким образом, требуется соотнести [с'ь^п] (ча) и [с'ь] (также ча). Только общность морфе м. ы, т. е. собственно функция фонемы, объединяет [ь^п] и [п] (или [eⁿJ и [ьп|), потому что фонетически первое из них входит в один слог (<$)), а второе — в два (<�е + п)). Несовпадение слабой и изолированной позиции у редуцированных дало нам основание говорить о функционально слабых <�ъ, ь). То же следует повторить и относительно носовых, но здесь положение сложнее. Чередование носовых гласных иногда приводит к разрыву морфемы на два фонетических слога, но сам носовой как самостоятельная фонема в границах словоформы и слова остается одним и тем же. Происходит усложнение синтагматической системы в языке, для которого слог столь же важен в формальном отношении, как и морфема в семантическом.

Носовые возникали на месте самых различных сочетаний гласных с (м, н), в том числе и сочетания (if n) перед заднеязычными, но только в заимствованных словах (ср. къньзь с*kuning-). В сочетаниях с гласным верхнего подъема не все говоры одинаково представляли его рефлекс — носовой гласный, ср. также и в славянском суффиксе -ин перед (к), в котором образование носового оказалось возможным в одних говорах (заыць <

< *zdjinku, мгъсмць < *mesinku)> но недопустимым вдругих (как в некоторых архаических русских с произношением заик, месик, где данные сочетания изменились обычным образом — с устранением (н); ср.: русск. жила, лит. gynsla русск. гнида, лит. glinda русск. лыко, лит. lunkas). Таким образом, самые различные сочетания гласных и в самых разных фонетических условиях привели к возникновению всего трех фонемных единиц: (9, 9, 9). Совпадение множества фонетически сходных носовых гласных в ограниченном числе фонемных единиц подтверждает их фонематический статус; впоследствии в славянских языках все три изменялись различным образом.

Фонематическая слабость носовых гласных определялась и тем, что они могли употребляться только после определенных согласных: (9) после палатального, <9) после палатализованного и палатального, (9) после велярного. Первая фонема была ограничена и функционально: встречалась в определенных окончаниях и морфологически дублировала (9); ср.: в винительном падеже единственного числа d-основ: ао/иж, землицу (т. е. (9,9)), но в 1-м лице единственного числа настоящего времени глаголов 3-го и 4-го классов: знаш, хвалпи, (<9)), в творительном падеже единственного числа d-основ: женопь, тога (также только <9)). В 3-м лице множественного числа настоящего времени глаголов 3-го класса: знаг&тъ, но у глаголов 4-го класса хвалить (ср. в формах действительных причастий настоящего времени: знащщь — значку т. е. уже чередование (9) не с (9), а с (9)).

Неравноценность носовых гласных заключается в том, что фонема <9) выступала в составе словоформ, но в морфеме могла чередоваться с (9). Фонема (9) вообще была функционально ограничена флексиями, и только фонема (9) была сильной в общем ряду носовых гласных фонем.