Психотехнический элемент в культуре. 
Социотехника и психотехника

Психотехнический элемент можно найти во всех обществах и культурах. Например, в архаических обществах, по наблюдениям этнографов, всегда существует сакральная фигура вождя, царя, которая помещается обычно в некоторый сакральный центр социума и вселенной. Согласно работам Дж. Фрезера (1980) и других специалистов по этнографии, в архаической культуре царю или верховному жрецу приписывались прежде всего ритуальные функции. Юридические и политические функции — более поздние. Считается, что фигура священного царя имеет архетипический характер. В архаической культуре царь или верховный жрец являлся воплощением божества или посредником между богами и людьми. Царь осуществлял контроль не только над социумом, но и над природными стихиями. Эта сакральная личность представляет собой «динамический центр вселенной, от которого во все стороны расходятся силовые линии, так что всякое его движение, поворот головы, поднятие руки и т. п. незамедлительно оказывают серьезное воздействие на природу. Царь является точкой опоры, поддерживающей равновесие мира, малейшая неточность с его стороны может это равновесие нарушить. Поэтому он должен предпринимать величайшие предосторожности, и вся его жизнь до мельчайших деталей должна быть отрегулирована таким образом, чтобы никакое его действие, произвольное или невольное, не расстроило и не перевернуло установленный порядок» (Фрезер Дж. Золотая ветвь. — М., 1980. — С. 194). Подобная форма ритуального поведения наблюдалась и у византийских императоров, и у русских царей. Итак, основное свойство такого поведения — максимальное приближение к статичности.

С психотехнической точки зрения здесь можно выделить прежде всего проекцию вовне божественной личности, источника силы и энергии. Такая ситуация возможна лишь в случае чувства неуверенности и тревоги у отдельных индивидов, оттеснения собственной силы, желания власти и проекции всего этого на другое существо. Через такого рода массовую проекцию создается психотехнически значимый образ. Далее становится возможной фиксация внимания на этом образе, почитание его (как оттесняемую, недостающую часть индивида) и идентификация с данным образом. Затем этот образ может представать как некоторый символический проект власти с культивированием требований к наполнению этого культового образа (каким должен быть царь, шаман и пр.). Следовательно, речь идет о технике культивирования личности определенного типа, культивировании (в частности, через ряд запретов) силы и психоэнергетики сакральной фигуры царя, т. е. полагается некоторая социотехника культивирования священной личности, выполняющая прежде всего функции защиты.

Здесь мы видим хороший пример одной из генетически первичных форм существования психотехнической деятельности. Мы видим, что деятельность по организации собственного поведения осуществляется вначале через контроль внешнего, телесного и социального поведения. В нашем случае — это прежде всего запреты на движение, предписание обездвижения и концентрации. Предполагается, что овладение внешним поведением автоматически ведет к изменениям в психическом устройстве индивида. Точнее, так это выглядит только для внешнего наблюдателя, для самого архаического человека не существовало принципиального различия между внешним и внутренним. Далее, требования к такому индивиду уже заданы в культуре и строго контролируются остальными членами группы, поскольку от этого зависит их безопасность и успех. Постепенно эта деятельность контроля переходит к самому индивиду, интериоризируется и становится организующим моментом сакральной деятельности. Тогда необходимость грубого внешнего контроля может постепенно отпасть, хотя социальный контроль все же сохраняется как преимущественно внутренняя функция индивидуального сознания.

Теперь из этого священного центра начинает идти организующая деятельность. Но постепенно эта спроецированная инстанция отчуждается. Как, например, функция власти, сначала спроецированная вовне и находящаяся под контролем, может теперь отчуждаться от отдельных индивидов и жить по своим законам. Некоторое отчуждение и обособление сакральной функции и функции власти ведет к появлению нового рода техники, которую можно назвать социотехпикой. Эта функция социальной организации, опирающаяся на культ, почитание божеств или их заместителей, на идентификацию с ними всех индивидов группы, теперь обособляется, рационализируется (идеологизируется), начинает существовать все более самостоятельно и строиться по рациональным схемам воздействия на массу. Это следующие схемы воздействия: 1) организация идентификации с социально значимой задачей; 2) формулирование предписаний для поведения индивидов; 3) полагание запретов с соответствующими санкциями. Инкорпорированные в идеологической структуре, эти схемы могут превратиться в оперативные системы управления и стать настоящими социотехнологиями воспроизводства и развития социальных систем. Поскольку эти системы отчуждены от непосредственного сознания, то обязательно появляется и внешний, принудительный элемент воздействия.

Введение

в культуру рационального элемента, наслоение на непосредственную символику сознания рациональных структур автоматически порождает новые психотехнические схемы адаптации индивидуального сознания, защитные механизмы, психотехнические схемы, или стратегии сознания. Можно сказать, что определенная социотехническая стратегия порождает и соответствующую психотехническую направленность у индивидов, дает сопоставимую защитную реакцию. Так, ведущая роль запретов (а запрет в свою очередь возникает как реакция на определенный род влечений) ведет отчасти к вытеснению влечений, отчасти к развитию механизмов завершения жизни влечений в воображении, отчасти к образованию компромиссных, замещающих образований, к определенной структуре сновидений, т. е. сознание реагирует на подобную социотехнику определенной защитной стратегией. Другие защитные стратегии будут формироваться при применении принуждения. Здесь уже важно не изжить или компенсировать вытесненное влечение, а напротив, осмыслить задание, подвести под требование какое-то желание, мотив и пр., таким образом могут создаваться психотехнические формы, предохраняющие сознание от разрывов, формы приведения сознания к самотождеству (самосохранению), формы привыкания, образования компромиссных структур сознания, самоутешения и пр. Затем они могут «оестествляться» (механизм оестествления сознания), рефлектироваться и даже фиксироваться в знаковой форме (нечто подобное можно встретить в древнеримское время у Цицерона, скептиков, стоиков и пр.).

Такого рода социотехника тоже развивается в более тонкие формы социального воздействия, рефлектируя свою деятельность. Например, от непосредственного принуждения переходят к опосредованному (ср., например, популярную во времена Юлия Цезаря технику кнута и пряника, так или иначе апеллирующую к Непосредственному сознанию и его привязанностям и влечениям). Растет идеологическая структура, техника убеждения, учета индивидуальных и групповых интересов, т. е. рефлексия актов вживания и чужих элементов сознания и пр. Сегодня такого рода деятельность приобретает системный характер и превращается в настоящую социальную инженерию.

Помимо этого социотехника ведет и к явно продуктивным изменениям сознания, задавая извне определенные требования к человеку, подтягивая его к нормам социальной структуры, а также амплифицирует (усиливает) психические структуры (своеобразный естественный психотехнический эксперимент). Так что развитие техники предполагает и развитие психотехники; верно и обратное. Овладевая другим объектом, меняюсь и я сам, а изменившись, я по-другому вижу мир, и, соответственно, у меня могут возникнуть уже другие желания.

Рассмотрим один интересный пример организации массовой человеческой деятельности, которая исторически зафиксирована в грандиозных сооружениях египетских пирамид. Условием такого рода сооружений является строгая организация труда, которая строилась: на централизованной системе власти и принуждения (выполнения власти); на культе фараона (и соответствующей обрядности). Такая работа предполагает определенность и часто грандиозность цели, обычно культовой, а также выполнение данной организации в человеческом материале, которая затем превращается в гигантский механизм. Присутствует сложнейшая иерархическая организация деятельности (опирающаяся на власть, культ и авторитет), в отработанном виде предстающая как система команд и коммуникаций. Нетрудно представить себе множество надсмотрщиков (над которыми в свою очередь тоже есть надсмотрщики), управляющих еще большим количеством полурабов. Перед нами предстает гигантская человеческая машина (как машина, реализованная в человеческом материале), коллективная машина. У нее присутствуют определенность цели и проект деятельности, которые ее реализуют. Эти деятельности должны быть проанализированы и расчленены так, чтобы по возможности превратиться в простые, элементарные функции, вплоть до операций, чтобы в конце быть снова крепко сцепленными в организации совместной деятельности. И социальная машина, мегамашина, по определению Л. Мэмфорда, начинает функционировать. Не является ли такая социальная машина настоящим прообразом (образцом, идеей) всей последующей техники? Кажется, что здесь почти уже все есть от техники.

Есть организаторы, проектировщики такой машины, строгий контроль за работой, точность измерений, абстрактный механический порядок, принудительная регулярность этой машины. Есть даже «наука», ибо все вышеназванные свойства являются следствием астрономических (астрологических) наблюдений и абстрактных научных вычислений или, по крайней мерс, как таковые интерпретируются. Итак, есть анализ деятельности, предварительный расчет, проектирование организации деятельности. Интересными особенностями такой мегамашины являются: 1) ее выполненность в человеческом материале; 2) тот факт, что она не является самоценной, но лишь средством для чего-то другого, что отличает эту машину от современной техники. Все новое становится в старых социальных формах. Сначала «в себе», затем «для иного» — сказал бы Г. Гегель. И это действительно необходимое условие всякого человеческого развития. Упрощая, можно сказать, что человек понятие техники усваивает первоначально именно на себе и через себя. Сначала социальная, живая машина, социальная организация, социальная (функциональная) структура (а всякое техническое в современном смысле устройство описывается именно как функциональная структура, сцепление функций), а только потом механическая, т. е. положенная в объективированных закономерностях. И именно функциональный подход к действительности является условием современной техники. Или, как уже говорилось, человек прежде должен овладеть собой, а только потом природой. Так что дух техники находится внутри человека до самой техники.

Такие мегамашины сыграли значительную роль в организации хозяйственной деятельности: контроле над наводнениями, производстве зерна, городском строительстве и т. п. И без них невозможно представить те результаты, которые были достигнуты в Древнем Египте. Специфическая особенность мегамашины состояла в том, что работа была одновременно и ритуалом (средством поддержания психологической стабильности, средством, позволяющим справиться с тревогой в массовой популяции людей). Длительный период регулярной работы, повторяющиеся трудовые движения, организующий порядок деятельности несли в себе культовое содержание и служили защитой от демонических вожделений бессознательного, организованная и воспроизводящаяся работа давала также ежедневные средства самоконтроля и самоидентификации (Л.Мэмфорд, 1986).

Следовательно, моменты мегамашины, такие как техника, социотехника, работа, ритуал и психотехника, находились в некотором гармоническом единстве, предполагая, взаимно обусловливая и подтверждая друг друга. Ведущей же функцией была, по-видимому, ритуальная, именно она организовывала все остальные.