Джон Дьюи. 
История философии xx века. 
Современная зарубежная философия

Идеи, высказанные Пирсом и Джеймсом, получили развитие в трудах еще одного представителя классического прагматизма — Джона Дьюи (1859—1952), который был не только одним из крупнейших представителей американской философии XX в., но и одним из создателей современной американской педагогики. «Борьба против абсолютов», начатая Пирсом, Джеймсом и другими представителями ранней американской философии, была продолжена им и направлена, в частности, на дальнейшую критику понятия субъекта как относительно неизменной и самотождественной «реалии», не зависящей (в идеале) ни от общества, ни от истории, ни даже от собственного материального базиса.

Наиболее существенная проблема современной философии, полагал Дьюи, состоит в том, что философия в ее нынешнем виде уже не соответствует запросам общества, и именно в этом заключается суть кризиса, в который она вступила в начале XX в. В одном из главных своих произведений «Реконструкция в философии» он писал: «Те же самые вещи, благодаря которым великие системы были объектами почета и поклонения именно в социокультурном контексте прошлых эпох, сегодня в значительной мере явились главными причинами падения их „актуальности“, ведь основные черты мира изменились настолько, что последние сто лет мы пользуемся такими понятиями, как „научная революция“, „промышленная революция“ и „политическая революция“»^[1]. Естественно, мир изменяется постоянно, но особенность современной ситуации — в том, что изменения резко ускорились, и культура в ее базовых принципах часто не поспевает за развитием экономического базиса общества, его собственной структуры, за политическими процессами и техническими новациями. Еще одна особенность современности — резкое «уменьшение» мира: все расстояния стали маленькими, преодолимыми за несколько часов (максимум — дней), путешествия — безопасными, и это привело к гораздо более тесным и интенсивным, чем раньше, контактам между странами и культурами. Наконец, третий аспект современной ситуации — это исключительная роль науки и особенно — естественных наук в современной культуре: научные достижения позволили не только лучше познать мир, но и активнее использовать его на благо человека. Но прогресс в естественнонаучной и технической сферах сопровождается глубокой стагнацией в гуманитарных дисциплинах, этике, религиозном сознании, что чревато гуманитарными катастрофами (как мы знаем, в конце концов так оно и случилось — бедствия XX в. были в значительной мере обусловлены отставанием гуманитарного прогресса от естественнонаучного и технического). Прогресс в гуманитарной сфере должен быть ускорен, говорил Дьюи, и средство для этого — «привлечение для всякого исследования гуманитарных и нравственных вопросов такого метода (наблюдения, создания гипотез и опытной проверки), благодаря которому мы уже пришли к современному уровню понимания физической природы»^[2].

Базис для реконструкции в философии — это обращение вновь к понятию опыта, и отказ от «абсолютов» у Дьюи — это прежде всего отказ от всевозможных ментальных конструкций, созданных философами прошлого, возможно, лишь в качестве вспомогательных средств понимания мира, полезных условностей, которые мы теперь принимаем за описание мира самого по себе. В то же время само понятие опыта в предшествующей философской традиции было слишком узким и не отражало сути этого явления. Опыт понимался ранее только как способ познания, регистрирующий данные внешнего мира, и ничего более. Ему противопоставлялось мышление, не связанное с внешним миром никак, кроме как через посредство опыта, и обрабатывающее опытные данные. В действительности же, полагает Дыои, понятие опыта гораздо шире и включает в себя вообще всякое взаимодействие человека со средой, и он никогда не бывает ограничен только прошлым и настоящим: в него входит также представление человека о будущем — точнее, о всех возможных будущих, из которых субъект выбирает наиболее соответствующее его интересам. Более того, даже мышление — это тоже опыт (в данном случае — опыт как навык, умение, и здесь Дыои радикально расширяет понятие опыта, включая в него и навыки нашего «управления собой» — начиная от умения ходить и говорить и заканчивая навыками наиболее абстрактной интеллектуальной деятельности).

Кроме того, предшествующая философская традиция представляла опыт как пассивное восприятие субъектом информации извне, у Дьюи же субъект — активный участник в формировании собственного опыта. Опыт понимается в значительной мере через призму современной для Дьюи биологии — как адаптация организма к среде, всегда предполагающая, что и организм до известной степени изменяет среду под себя. «Организм сам действует на свое окружение в соответствии с собственной, простой или сложной, структурой. В свою очередь изменения, произведенные им в среде, сказываются на организме и его деятельности. Живое создание подвергается влиянию, страдает от последствий своего собственного поведения. Эта тесная связь действия и страдания, или подверженности действию, и образует то, что мы называем опытом»^[3]. Здесь мы видим дальнейшее развитие своеобразного прагматистского понимания природы субъекта: субъект — уже не некая самотождественная реальность, противоположная объекту, а нечто, границы чего меняются в зависимости от ситуации, так что и «субъективное», и «объективное» — это лишь условные обозначения, позволяющие рубрицировать те или иные элементы опыта в соответствии с конкретными обстоятельствами. Из этого следует, что мы не можем, как правило, познать объект, если не попытаемся воздействовать на него — ведь если познание есть один из инструментов адаптации организма к среде (тезис, от которого отталкивается Дьюи в своих рассуждениях), а адаптация всегда взаимна, то и познание предполагает, что мы попытаемся изменить объект и только благодаря этому узнаем, что он из себя представляет. «Сегодня дело обстоит так, что если человек, скажем физик или химик, хочет что-то узнать, то созерцание — это самое последнее, к чему он прибегнет. Он не станет смотреть на объект каким бы то ни было долгим и пристальным взглядом, поскольку понимает, что подобным образом не выявит его неизменную и характерную форму. Он не надеется на то, что хоть малая мера такого отстраненного, пусть и внимательного, исследования поможет ему открыть некие тайны. Он предпочитает делать что-то, отдавать некоторую энергию, смотреть, как она действует на объект и как он реагирует; он помещает объект в необычные условия, с тем чтобы вызвать в нем какие-то изменения»^[4].

Но далеко не всякая ситуация побуждает нас познавать мир. «Просто так» человек, по убеждению Дыои, никогда ничего не познает и к познанию не стремится — он начинает интересоваться внешним миром и его устройством только тогда, когда блокированы все привычные для него способы взаимодействия с ним, когда ни одна из ставших уже автоматическими стратегий поведения не приводит к желаемым результатам. Такие ситуации Дыои называет «проблематическими» и полагает, что прежде всего, попав в такую ситуацию, человек попытается ее изменить, что и будет первым шагом к ее познанию. Разрешается проблематическая ситуация тогда, когда человек находит какие-то способы взаимодействия с миром, которые позволяют ему по-прежнему эффективно действовать для достижения своих целей. Мышление, с этой точки зрения, представляет собой не более чем один из инструментов преобразования проблематических ситуаций в разрешенные, так что и все формы мысли — не отражения реальности, а инструменты для ее преобразования (непосредственного или хотя бы мысленного). Понятия не более похожи на свои объекты, чем ключ — на замок, который этот ключ открывает.

Философия прагматизма, как было сказано выше, стала одним из наиболее влиятельных философских течений современности и вошла в плоть и кровь англо-американской философской традиции. Прагматизм повлиял на формирование американской теоретической социологии в концепции Дж. Г. Мида о социальном действии, на становление аналитической философии и философии сознания, сыграв значительную роль в концепциях У. В. О. Куайна, X. Патнэма, Н. Гудмена, на формирование американского постмодернизма в неопрагматизме Р. Рорти, для которого все философские (и, в общем, не только философские) концепции суть только «словари», призванные обеспечить не столько познание физического мира, сколько социальные взаимодействия. Можно даже допустить (хотя этот вопрос требует более тщательного исследования), что влияние прагматизма прослеживается даже в творчестве позднего Витгенштейна («Философские исследования»). Сохраняет он свое влияние и поныне — как философская система, в которой в основу всех рассуждений впервые был положен тезис о субъекте нс как о чистом познающем начале, но как о носителе определенных интересов, вовсе не обязательно имеющих сугубо познавательный характер. Предшествующая философия имела дело с «чистым субъектом», у которого нет никаких интересов, кроме познания, прагматизм же обратил внимание на тот очевидный факт, что с этим «чистым субъектом» мы нигде и никогда на практике дела не имеем — реальны лишь конкретные личности, имеющие определенные биологические особенности, занимающие определенное положение в обществе, отягощенные определенным прошлым и преследующие известные цели. На анализе субъекта как такой реальной личности — погруженной в физический и социальный мир, и построили свои системы представители философии прагматизма.

• [1] Дьюи Дж. Реконструкция в философии // Дьюи Дж. Реконструкция в философии. Проблемы человека. М.: Республика, 2003. С. 5.
• [2] Дыои Дж. Реконструкция в философии. С. 6.
• [3] Там же. С. 66.
• [4] Дыои Дж. Реконструкция в философии. С. 80.