Динамика современной глобальной международной системы

Особенности структуры и эволюции современной международной системы — один из наиболее широко обсуждаемых вопросов в международно-политической науке.

В эпоху холодной войны доминировали исследования, основой и исходным пунктом которых была биполярность глобальной международной системы и более разнообразные (в то же время ограниченные, как правило, бии мультиполярными моделями) конфигурации региональных составляющих. Таким образом, господствовало представление, согласно которому с позиций системного анализа глобальная международная система и ее элементы составляют два основных уровня изучения международных отношений и мировой политики. С критикой подобного подхода еще в 1960;е гг. выступил О. Янг, предупреждавший, что сведение системных исследований МО к биполярным и многополярным моделям чревато преувеличением роли структурных проблем и недооценкой (граничащей с пренебрежением) динамики международных систем. В качестве альтернативы он предложил создание модели, которая подчеркивает растущее взаимопроникновение глобальных, общесистемных параметров международной политики, с одной стороны, и такого довольно нового в 1960;е гг., но уже существенного фактора международной жизни, как существование относительно автономных региональных зон, или субсистем, — с другой.

А. Д. Богатурову использование подобного подхода позволило прийти к интересным выводам. Анализируя азиатско-тихоокеанскую подсистему, он ставит вопрос о возникновении здесь механизма «неформализованных, полуофициальных политикодипломатических связей и отношений, которые во взаимодействии с местными формализованными структурами обеспечения экономического взаимодействия и безопасности нродемонстрировали достаточно высокий уровень способности амортизировать перепады в региональной политической обстановке, предупреждать крупномасштабный конфликт, а также компенсировать возникающие ограниченные нарушения устойчивости региональной подсистемы». Автор обратил внимание на то, что региональные противоречия в Азиатско-Тихоокеанском регионе, даже оставаясь неурегулированными и периодически прорываясь на поверхность, вместе с тем не привели к войнам, подобным, например, боснийской, армяно-азербайджанской или таджикской. Несмотря на то что Восточной Азии постоянно угрожал крупный вооруженный конфликт, он тем нс менее не произошел. Поэтому Богатуров выдвигает идею о наличии в рамках рассматриваемой им подсистемы международных отношений особой модели стабильности. Иначе говоря, о существовании здесь иной логики, иного, отличного от европейского, контекста, который оказался лучше приспособленным к функционированию стабильности, сохраняющему се в режиме равновесности. В результате, отмечает ученый, подсистема Восточной Азии оказалась способной избежать дестабилизирующего влияния тех потрясений, которые обрушились на мировую систему в начале 1990;х гг.^[1]

Доминирование единственной на сегодня сверхдержавы дает основания части российских исследователей характеризовать современный мир как однополярный. В рамках этой точки зрения тоже ведется дискуссия. Некоторые ученые считают, что мир объективно нуждается в американском лидерстве (В. А. Кременюк). Другие утверждают, что речь идет об имперском диктате, в основе которого лежат эгоистические интересы США (А. И. Уткин, А. С. Панарин). Большинство представителей академического сообщества полагают, что при всем своем неоспоримом могуществе Соединенные Штаты не способны единолично управлять современным миром в силу его необычайной, неуклонно нарастающей сложности и многоуровневое™, а также из-за относительного упадка могущества самих США. Кроме того, поскольку нынешние гегемонистские устремления официального Вашингтона встречают нарастающее сопротивление со стороны других государств (в том числе и ближайших американских союзников), постольку речь идет о тенденции к становлению «многополярного» миропорядка (см. подробнее гл. 8).

По мнению А. Д. Богатурова, тенденция к наращиванию потенциала таких держав, как Китай, Индия (а также объединенной Европы, в случае если интеграционные процессы приведут к образованию здесь единой политической организации), не в состоянии поколебать преобладания совокупной мощи США над всеми остальными членами международного сообщества. Поэтому современная структура ГМС не может однозначно и обоснованно характеризоваться как многополярная. Существующую ГМС ученый предлагает рассматривать как «плюралистическую однополярность» [Богатуров, Косолапов, Хрусталев, гл. 15|.

Это не однополярность в чистом виде, т. е. не конфигурация мировой системы, когда одно из государств, обладающее абсолютным превосходством, но всем параметрам (как военно-стратегическому, так и экономическому, дипломатическому, культурному, ресурсному, организационно-политическому) над остальными — каждым в отдельности и любыми из их возможных объединений, — имеет возможность диктовать им свою волю. Ослабление совокупной мощи США на фоне экономического возвышения Китая, роста потенциала других центров мирового развития, внутренние трудности и противоречия финансового, социального, этнонационального характера (ставшие особенно заметными на фоне второй волны мирового финансово-экономического кризиса, разразившегося, но мнению многих экспертов, по вине именно США) — эмпирически очевидный факт. Возрастает и сопротивление со стороны других держав их стремлению контролировать мировую систему на всех уровнях ее функционирования. В таком контексте единоличный диктат, абсолютная американская мировая гегемония — маловероятный вариант эволюции постбиполярной глобальной международной системы. Однако масштабы американского превосходства над другими странами мира позволяют им сохранять свои лидирующие позиции и свое влияние на мировые и даже на региональные процессы. Правда, сохранение такого влияния становится возможным лишь при поддержке со стороны ближайших союзников — стран Большой семерки, что обусловливает снижение его жесткости и повышение умеренности. Тем самым плюралистическая однополярность представляет собой скорее переходный этап в трансформации ГМС, желательный вариант эволюции которого — более плюралистическая и менее однополярная структура [Там же, гл. 15].

В конечном итоге концепция плюралистической однополярности отражает и факт растущей взаимной зависимости элементов и подсистем глобальной международной системы. Это дает основание М. М. Лебедевой говорить о тенденции к трансформации ГМС в сетевую структуру, характеризующуюся, с одной стропы, нарастающей разнотипностью элементов системы, в том числе и государств, а с другой — увеличением числа внесистемных государств, расшатывающих существующую (Вестфальскую) систему изнутри, что делает ее переходный характер все более очевидным [Лебедева, гл. 1 ].

Так или иначе в рамках подобной системы взаимная зависимость от сохраняющего свое значение государственного суверенитета заставляет каждое государство относиться к другому с недоверием. Растущая степень взаимозависимости парадоксально не исключает высокой вероятности конфликта и не создает наилучших условий для развития сотрудничества.

ГМС, считает В. В. Наумкин, проходит период трансформации, одним из направлений которой, в частности, является перераспределение глобальной силы в пользу Азии^[2]. Также очевидна дивергенция, иначе говоря, большая разнородность, которая собственно и делает мир полицентричным. Многие эксперты подчеркивают, что характерной чертой эволюции глобальной международной системы является и нарастание ее неопределенности. В теоретическом плане данная мысль подтверждает вывод, согласно которому системный подход (при всем своем аналитическом потенциале в исследовании международных отношений и мировой политики) имеет и пределы.

• [1] Богатуров А. Д. Среда — против лидеров. «Пространственная структура"самоорганизации международных отношений в Восточной Азии // Очерки теориии политического анализа международных отношений. М.: МОНФ, 2002.
• [2] Наумкин В. В. Снизу вверх и обратно. «Арабская весна» и глобальная международная система // Россия в глобальной политике. 2004. № 4.